Эти непонятные корейцы

Глава двадцать восьмая Почему корейские девушки не умеют готовить

Многие россиянки, общаясь с незамужними кореянками, в особенности со студентками, с удивлением замечают, что эти «восточные женщины», с виду воплощение традиционных добродетелей, в массе своей не обладают добродетелью, которая в России для женщины считается чуть ли не основной, — они не умеют готовить. Совершенно. И никаких комплексов по этому поводу не испытывают. Напротив, порой даже с неким кокетством заявляют, что максимум, чему они научились за свою 20—30-летнюю жизнь, — это заваривать кипятком рамен, быстрорастворимую лапшу. А если студентка живет отдельно от родителей, то она впридачу и с удовольствием пожалуется вам на то, что от стрессов, нерегулярного питания и отсутствия материнской заботы у нее постоянные проблемы со здоровьем: то, как говорится, лапы ломит, то хвост отваливается. Обычно молодые кореянки объясняют свое неумение организовать быт тем, что им «некогда», они «учатся», «работают» и т. д.

Наших женщин такие объяснения шокируют: «А мы что, не учимся и не работаем?» Неумение молодых кореянок обращаться с кастрюлями и поварешками многие россиянки склонны категорично осуждать и объяснять ленью, плохим семейным воспитанием, издержками эмансипации и прочими грехами. На одном интернет-форуме мне как-то довелось прочесть следующее мнение: дескать, корейские мамы слишком жалеют и балуют своих дочерей, поэтому ничему их не учат.

Однако критики не подозревают о том, что материнская жалость тут совершенно ни при чем. Удивляющая нас не хозяйственность, неприспособленность незамужних кореянок — результат не чьих-то просчетов и уж тем более не проклятой мужчинами «эмансипированности» современных женщин. Корни этого явления лежат в глубине многовековой истории дальневосточной цивилизации.

Для россиянки это покажется по меньшей мере странным, но умение готовить… не входит в традиционный комплекс необходимых добродетелей девушки в Корее. В странах Дальнего Востока было не принято учить девочку секретам домашних дел или ремесел. Это считалось не только ненужным, но и даже вредным.

Для корейца (китайца, вьетнамца), замкнутого в рамках своей семьи и внутренне противопоставляющего ее всему окружающему миру, дочь с рождения была чужой, заранее принадлежавшей не родному дому, а дому будущего мужа. «Милый вор» — так называли в Корее в родной семье дочь, вышедшую замуж. Тут подразумевалось многое — и добрачное содержание дочери, и свадебные расходы, и подарки родне, и те вещи, которые замужняя дочь, приходя в родительский дом погостить, выпрашивала у них. С традиционной точки зрения все эти траты для семьи были напрасными — деньги были все равно что украдены. Как гласят корейские пословицы: «В доме с тремя дочерьми на ночь двери не закрывают», «В дом, где пять дочек выдали замуж, вор не заходит» — то есть дочери представляют из себя черные дыры в семейном бюджете, истощая родную семью расходами на себя настолько, что и воровать в их родных домах нечего. Сын-то потом окупался — он заботился о старых родителях, справлял поминки по ним после смерти. А дочь была бесполезной приживалкой, и ей это постоянно давали чувствовать (не родители, так родственники или соседи), внушая невротическую смесь стыда и вины за свой пол. От этого комплекса многие корейские женщины не могут избавиться и сегодня.

По причине «бесполезности» дочерям старались и не прививать никаких особых навыков. Ведь научить их домашним кулинарным или хозяйственным секретам означало добровольно раскрыть эти секреты чужим семьям. Зачем? Умение по-особому приготовить тток{25 Тток — отбивной рисовый хлебец.} или сшить ханбок{26 Ханбок — корейский национальный костюм.} за одну ночь, да при этом скроить ткань без лишних обрезков, могло не только вполне реально улучшить благосостояние семьи, но и — в определенные моменты — спасти ее. Что, например, могла сделать бедная вдова-крестьянка, оставшись с детьми без кормильца? Она занималась чаще всего пхумаси{27 Пхумаси в кругу корееведов принято считать благородной формой взаимопомощи соседей: сначала, дескать, я тебе грядку вспашу, а потом ты мне дом построишь. Возможно, иногда это так и было. Например, многие работы на заливных полях были действительно невозможны без концентрированного привлечения соседской силы, и люди действительно создавали бригады взаимопомощи. Но это слово служило в Корее и для обозначения банального батрачества бедняков в богатых домах. }, то есть за плату работала, шила да готовила по богатым домам. Научить своим домашним секретам всю округу вовсе не входило в ее планы.

Конечно, в бедных домах девочка с малолетства помогала матери по хозяйству, особенно если была старшей — опять по пословице: «Старшей дочери в семье хуже всех живется». Но она, как правило, не пользовалась при этом какими-то специальными навыками, а лишь послушно и дисциплинированно выполняла простейшие задания: «принеси — подай — убери». Считалось, что по-настоящему научить секретам домашнего ремесла женщину должна свекровь или любая другая старшая женщина из рода мужа. В этот дом невестка, по идее, должна была приходить как чистый лист бумаги. Учитывая, что невестке порой бывало лет 10—12 (а то и того меньше — если, например, ее брали в качестве минмёныри, то есть невестки, которая должна была вырасти в доме мужа), странным такой обычай не покажется.

Так что ж, значит, в родном доме корейскую девочку ничему не учили? Учили, разумеется. Но закладывали в нее чаще всего не конкретные хозяйственные знания, а лишь необходимые для конфуцианского общества моральные основы. Верная Чхунхян — идеал традиционной женщины в Корее — проводила свои дни не в приготовлении кимчхи по маминым рецептам (для этого у нее была служанка Хяндан), а в чтении конфуцианских трактатов о том, как должна вести себя добродетельная супруга. Женская добродетель в корейском варианте представляла из себя покорность и умение запрятать свои эмоции подальше и не высовываться. Робкая, слабая, бессловесная, терпеливая, покорно выполняющая любое приказание — такова была идеальная корейская невеста и невестка. Российский или немецкий крестьянский идеал — девушку физически крепкую, здоровую, веселую и румяную, мастерицу и сплясать на празднике, и будничную рубаху расцветить вышивкой, и пирог испечь такой, что пальчики оближешь, — в Корее бы отмели с порога как крайне нежелательную кандидатуру. Марья-искусница или Василиса Премудрая — это явно не корейские героини. Корейцы сказали бы, что в такой женщине — избыток мужского начала ян, и она своей активностью просто опасна для мужниной семьи, ибо может разрушить ее духовную гармонию{28 Подобные рассуждения о соотношении инь и ян в современной Корее можно нередко встретить и на страницах вполне научных журналов. В особенности этим славится консервативное «Здоровье». }. Впрочем, эта точка зрения была характерна для народов всех стран Дальнего Востока. Жутковатые обычаи китайцев бинтовать ноги девочкам или затягивать до предела грудь так, что молочные железы, бывало, полностью деформировались, идут именно от конфуцианского стремления «загасить» в женщине все проявления жизни, чтобы ни вздохнуть во всю грудь, ни быстро пробежаться она не смогла.

До сих пор многие корейские матери относятся с подозрением и тревогой к любым проявлениям активности даже самых маленьких дочерей — излишне шумной возне с другими детьми, любознательности, хорошему аппетиту, громкому смеху. Одна знакомая кореянка (девушка болезненная, очень худенькая, с постоянными расстройствами пищеварения) рассказывала мне, что в детстве была шумным, крепким и подвижным ребенком и это очень тревожило ее мать, видевшую в живости дочери избыток пресловутого ян. Мать всячески старалась обуздать ее активность, то и дело приказывала «сидеть тихо и ничего не делать» и при любом удобном случае ограничивала ее в еде, не давала мяса, яиц и прочих «возбуждающих жизненную энергию» продуктов. В результате добилась своего — от детской резвости в этой 20-летней девушке не осталось и следа.

С европейской точки зрения это звучит возмутительно, но, вероятно, какая-то сермяжная правда в традиционном воспитании была. Быть яркой, сильной личностью рискованно даже в современной армии. А порядки, с которыми корейская невестка сталкивалась в доме свекрови, были куда жестче армейских. И гораздо разумнее в этих условиях ей было оставаться тихой, молчаливой и покорной — чтобы часом не взорваться и не взорвать новых маму с папой, а заодно и мужа, к чертовой бабушке.

Умение готовить, как и любое умение, в таких условиях было вовсе не нужно. Для свекрови было гораздо предпочтительнее иметь под своим началом не самостоятельного приспособленного человека, а послушного ребенка, который без указания старших не может ступить шагу и, соответственно, бунтовать не будет. Как известно, в армии «шибко умным», как и шибко самостоятельным, приходится несладко.

Родная мать поэтому воспитывала в девочке необходимую покорность, пассивность и приниженность. Сиди тихо и ничего руками не трогай — вот, собственно, и все традиционное воспитание. Не было в нем ни материнской избалованности, ни изнеженности. Скорее — глубокое внутреннее отчуждение.

Хотя упрощать ситуацию, конечно, нельзя. Строгим конфуцианским канонам не всегда удавалось истребить человеческие эмоции, особенно такие естественные, как любовь к своей дочери. Об этой нелогичности женского, материнского поведения говорит пословица: «Внука от дочери на спине несет, а родной внук рядом бежит». По-настоящему родным до сих пор считается только внук от сына, который будет заботиться о стариках, внук от дочери — чужой, принадлежащий дому сватов. И тем не менее «бесполезного» ребенка дочери нелогичная женщина может любить больше. Когда я изучала минё — корейские народные песни, то столкнулась с песней матери, наполненной пронзительной грустью. В ней поется о том, что женщине велят любить больше всех мужа и его родителей. Но они суровые, чужие и неласковые люди, и больше всего она любит своих детей — сына и «дочкуцветок». Мать с тоской поет о том, что недолго осталось ей быть с любимыми детьми — сына отдадут в ученье на чужую сторону, а дочка-цветок выйдет замуж и уйдет из родного дома навсегда.

Традиционное воспитание девочки в Корее отразилось многими своими гранями в сегодняшнем дне. Неумение наладить свой быт и поразительный инфантилизм девушек, который сохраняется вплоть до замужества — а замуж сегодня их выдают лет в 2729. Постоянная демонстрация своей слабости — известная манера кореянок волочить при ходьбе ноги и постоянно охать задуманы как раз с этой целью. Покорность, с которой они, бывает, мирятся с грубостью и даже насилием со стороны своих бойфрендов (парню ничего не стоит на людях стукнуть свою подругу-студентку по лбу или врезать ей кулаком промеж лопаток — это вызывает лишь ужимчивый хохоток с ее стороны). Все это западных иностранцев удивляет. Странной многим из нас кажется и та обстановка секретности, которой корейская хозяйка до сих пор окружает свои методы ведения домашнего хозяйства, в особенности кулинарные рецепты. В отличие от простодушных российских домохозяек, которые в гостях наперебой делятся друг с другом секретами своих «оливье» и «наполеонов», кореянка о своих домашних рецептах предпочитает помалкивать. Это — ее семейная святыня, ее Самый Большой Секрет.

Однако жизнь не стоит на месте, и многое в современной Корее меняется. В корейских университетах, в общественной жизни страны все заметнее проявляет себя феминистское движение.

Над феминизмом любят посмеяться российские юмористы, писатели и журналисты всех мастей, причем укусить феминисток побольнее обычно стараются наши женщины («баба бабе худший враг», как известно). У феминистского движения действительно есть смешные и нелепые стороны, особенно в развитых странах, таких, как Америка или Австралия. Равенство полов там давно реально существует (и в этом громадная заслуга первоначального движения за освобождение женщин), и борьба, которую по инерции продолжают вести феминистки, сводится обычно либо к мелочным придиркам вроде протестов против подачи женщине пальто, либо к надуманным требованиям – например, разрешить женщинам служить в морской пехоте. Однако корейский случай значительно отличается от западного. В Корее, с ее давними традициями подавления личности женщины, для работы феминисток есть еще гектары непаханой целины. Обработкой ее они и занимаются сейчас — стараются оградить студенток от вполне реальных, а не мифических, как в Америке, сексуальных домогательств преподавателей, на службе — от приятельского лапанья коллег, пытаются предотвратить случаи сексизма (предубеждения по признаку пола) при приеме женщин на работу, защищают интересы женщин в судах, где слушаются дела об изнасилованиях или разводах, и так далее. Цель деятельности корейских организаций по защите прав женщин — освободить корейскую женщину от зависимого, приниженного состояния, узаконенного традицией, научить ее достойно и аргументированно (а не визгами и истериками) отстаивать свои интересы — представляется весьма реальной и достойной. Конечно, в деятельности корейских воительниц за права женщин тоже случаются перехлесты. Однако в целом корейские феминистки на меня лично производят впечатление очень нормальных, адекватных людей. Кстати, выглядят они, в отличие от своих нервных и растрепанных западных сестер по убеждениям, весьма ухоженно и привлекательно.

Другой приметой общественных перемен в Корее становятся более близкие и сердечные отношения матерей и дочерей. Страна богатеет, и вместо первобытной целесообразности все большую роль в человеческих отношениях начинают играть личные эмоции. Да и замужество уже не означает полный отрыв женщины от родителей, как в старые времена. Корейские матери начинают по-новому относиться к девочкам. Например, в 1996 году в издательстве «Сокпхиль» вышла замечательная автобиографическая книга на эту тему: «С надеждой к моим дочерям». Написала ее довольно известная в Корее деятельница женского движения, тележурналистка и писательница О Сук Хи. Разведясь с мужем, она осталась с двумя дочерьми. Последний факт уже сам по себе считается в Корее постыдным для матери — ведь она не смогла родить сына. К тому же вторая дочка оказалась с рождения немой, а любой физический дефект издавна считался в корейском обществе позорным. О разводе и говорить нечего — стыд, срам, унижение. В общем, свидетельств ее женской несостоятельности, в понимании толпы, было больше чем достаточно. Но О Сук Хи, женщина веселая, сильная и здравомыслящая, и не думала сгибаться под гнетом несуществующей вины, которую попыталось возложить на нее общество. Своих дочерей она восприняла не как наказание, а как благословение судьбы. Она дала им гордые, красивые имена — а это в Корее имеет особый смысл. Сыну, внуку корейцы выбирают имя долго и любовно, консультируются с прорицателями и знатоками иероглифики, роются в словарях, чтобы родить какого-нибудь «Каменного тигра», «Отважного мудреца» и проч. Имя для корейского мальчишки — это повод для хвастовства перед приятелями. А девочки что? Так, недоразумение, отходы производства. В старину им имен вообще не давали или называли по порядковому номеру в семье: «первая», «вторая». Да и сейчас большинство родителей над именем дочери голову особо не ломают, и носят многие женщины поэтому невзрачные, серенькие имена. Дочерей же О Сук Хи зовут Хи Рок и Хи Рён. Иероглиф «хи» означает «надежда» (вот почему книга названа « С надеждой к моим дочерям»), «рок» — «зеленый» (здесь в смысле цветущая, сильная, здоровая). «Мама, а что означает мое имя?» — «Оно означает, что ты моя надежда, что ты будешь крепкой и сильной, как зеленая сосенка, будешь приносить людям радость». Младшая дочка не может задать матери такого вопроса, но ее имя звучит еще более гордо. Она родилась второй девочкой в семье, но не стала по этой причине объектом досады и раздражения («Опять девчонка!»). Иероглиф «рён» означает «президент» (влиятельное лицо, важный пост). «С надеждой на то, что ты будешь президентом? Не обязательно президентом, но я надеюсь, что ты будешь высоко летать, что многого добьешься».

В своей искренней, эмоциональной книге О Сук Хи пишет о том, как растит своих детей уверенными в своих силах, как учит дочек радоваться жизни, прививает им чувство собственного достоинства, приветствует проявления самостоятельности и независимости. Делать это бывает нелегко, ибо приходится не только идти наперекор общественным предрассудкам, но и многое менять в своих представлениях.

Младшая дочка не любит надевать обувь (в Корее ее даже для маленьких девочек делают на каблуках и обязательно надевают на носочек), постоянно стремится ходить босиком. В Корее это нарушение всех правил приличия. Взрослые, глядя на босоногую трехлетнюю (!) Хи Рён, осуждающе цокают языками. Первая реакция матери — испуг: уж не извращение ли у дочери какое-то?

Что делать? Схватить ребенка и насильно натянуть обувь? Отругать, чтобы никогда больше? Но, наблюдая, с каким восторгом девочка, освободившись от стягивающих ножки туфелек с носками, носится по морскому побережью, О Сук Хи понимает, что извращением это быть не может. Это стремление к свободе, к здоровью, это радость жизни{29 Читая эту главу, я от души повеселилась. Не были эти ревнители приличий в Австралии, а то бы все ее население в извращенцы записали. Там босиком ходят не только маленькие дети, но, бывает, даже преподаватели на лекции в университет идут без обуви — ногам и приятно, и полезно. }.

Новое сомнение. В Корее у взрослых принято похлопывать пощипывать девочек за ягодицы — в знак приязни, симпатии к маленькому, теплому, родному тельцу. Лаская дочку, то же самое делает и О Сук Хи. А дочь почему-то противится: «Мама, мне неприятно, не нравится». Что это, каприз, за который ребенка следует отругать, как это обычно делают в таких случаях? Но О Сук Хи вспоминает себя в детстве. Действительно, ласка эта детям неприятна. Но «девочка должна быть послушной», и в угоду взрослым она подавляет внутренний протест, утрачивая драгоценное ощущение власти над своим телом, над своей жизнью.

А потом, став взрослой, не может противостоять насильнику, не может закричать, позвать на помощь… Нет, к детскому протесту против нетактичных прикосновений надо прислушиваться.

Все женщины семьи собрались у телевизора. На экране — мелодрама. Вот уже десять минут, как плачет брошенная возлюбленным героиня. У зрительниц тоже глаза на мокром месте. Трагедия брошенной мужем или любимым женщины — настолько старый и распространенный сюжет корейского искусства и литературы, что никто уже не задумывается — а в чем, собственно, трагедия? «Почему она плачет?» — «Ну, ее же любимый бросил, она тоскует»… — «А зачем тосковать по человеку, который тебя бросил? Ты ему не нужна, а он зачем тогда тебе нужен?» Девочки смеются, глаза у них высыхают. «Если меня мужчина бросит, я его через полминуты забуду», — с детским максимализмом тут же заявляет старшая, отворачиваясь от слезливой героини на экране.

Из подобных, казалось бы, мелочей формируется ощущение внутренней силы и свободы, рождается новое мышление нового поколения корейских женщин. Пока матерей, подобных О Сук Хи, в Корее мало. Но сам факт их появления свидетельствует о том, что старой корейской системе воспитания девочек как безответных срастотерпиц приходит конец.

Конечно, перемены в положении женщины в Корее не столь стремительны, как, может быть, хотелось кому-то. Сохраняющийся институт свекровей, например, остается в силе и способен попортить немало крови молодым женам. Но индивидуализация общественного сознания и общее улучшение качества жизни и здесь делают свое дело. Женщина от 55 и старше сегодня в Корее полна сил и энергии и, что немаловажно, материальных возможностей. Общество может предложить сегодня ей удовольствия куда более разнообразные, чем национальный корейский спорт — «третирование невестки». И многие из свекровей новыми возможностями пользуются — ко всеобщему удовлетворению.

Итак, жизнь меняется. Маленький пример с той же обувью.

Когда в 1995 году я приехала в Корею и начала там ходить в сандалиях на босу ногу, то на меня так зацокали языками, что я испугалась и тут же надела положенные местным этикетом туфли. Но уже через пару лет прогулка по сеульским улицам в шлепанцах и босоножках без носков стала совершенно обыкновенным делом. Глядишь, скоро и босиком пройтись будет можно – освобождаются женщины. И наверняка следующие поколения девушек в Корее будут более самостоятельными и приспособленными к жизни, перестанут приволакивать ноги с целью разжалобить всех вокруг, перестанут жеманно жаловаться на выдуманные хвори и стрессы. Но как же с готовкой? Освободившись от пут традиционной морали — научатся ли, наконец, корейские девушки готовить?

Делать прогнозы, как известно, неблагодарное занятие, но я все-таки рискну. По моим ощущениям — нет. К счастью или увы — как вам больше нравится. И вот в этой перспективе повинна действительно эмансипация. Развитие корейского общества постепенно приводит его к тому состоянию, о котором мечтали коммунары на заре Советской власти. А мечтали они, как известно, о некоем идеальном обществе, в котором граждане будут ходить обедать в общественные столовые, детей сдавать в детсады и ясли, а сами предаваться всевозможным коммунистическим наслаждениям.

По мере взросления Советского государства эти прожекты были объявлены бредовыми и противоречащими самой сути человеческой природы, тяготеющей к личному борщу (больше всех возмущались по этому поводу писатели-деревенщики, иначе как с поварешкой у плиты женщину не представляющие). Однако антикоммунистическая Южная Корея всем своим современным бытием доказывает, что ничего бредового в этих идеях нет. Разумно организованная система общественного питания (правда, в условиях частной собственности) действительно способна вытеснить хозяйку с ее вековой позиции у плиты, не снижая при этом качества еды и не вызывая никакого падения общественной морали. Вкусные, разнообразные и дешевые ресторанчики настолько вошли в быт нынешних корейцев, что представить себе жизнь без них уже, похоже, невозможно. Никому в Корее не приходит в голову таскать с собой на работу домашние обеды, как это делает до сих пор большинство не только россиян, но и австралийцев. Зачем? Если можно вкусно, дешево и в веселой компании пообедать в соседнем ресторане. Зачем мучиться, лично заготавливая на зиму кимчхи, если супермаркет поставляет ее по приемлемой цене и в таком разнообразии видов, обеспечить которые одна домашняя хозяйка неспособна? Зачем вставать на рассвете и готовить мужу на рыбалку кимпап{30 Кимпап — дальневосточный вариант походной еды, вроде западных бутербродов. В Корею пришел из Японии в конце XIX века (хотя корейские националисты считают, что наоборот). В ким (сушеный и соленый лист водоросли порфиры) заворачивается рис, а внутри риса содержатся разные начинки (мясные, рыбные, овощные). Получаются симпатичные и вкусные колесики }, если можно купить его по пути в недорогой харчевне? Деньги — те же, а хлопот… Вот и получается, что от домашнего хозяйства и круговерти у плиты понемногу освобождаются в Корее не только юные девушки, но и вполне солидные матроны.

Такой новый корейский порядок если и вызывает у кого недовольство, так все у тех же писателей-деревенщиков, только местных. Впрочем, что тут удивляться: порядок-то новый, а значит, по определению плохой. Традиционалисты ведь на то и традиционалисты, чтобы непрерывно тосковать по прошлому, работа у них такая: то по деревенским колодцам их ностальгия мучает, то по традиционным домам с окнами не застекленными, а затянутыми бумагой (где, поясню, темно, тесно, низкие потолки, а из щелей свистит ветер), то по рукотворной соевой пасте{31 Соевую пасту в современной Корее почти нигде не готовят дома — дело это долгое и весьма трудоемкое. }. Да если б это одно! Мне довелось как-то прочесть статью с сетованиями на тему, что современные девушки в Корее не носят при себе, как раньше, кинжалов «тангом». В старые добрые времена это была необходимая часть их аксессуаров. В случае, когда женщина бывала опозорена мужчиной, она должна была вонзить этот кинжал… Не туда, куда вы подумали, а в грудь, причем себе. Чтобы негодяй навек потерял покой от терзаний совести. А нынче — какое падение нравов! — бесстыжие кореянки бегут заявлять в полицию.

Любопытно, кстати говоря, что ни одной «деревенщицы», по моим наблюдениям, ни в Корее, ни в России нет, хотя писательниц больше чем достаточно. Традиционный уклад почему-то никак не вдохновляет женщин. Воду-то из воспетого поэтом колодца на голове таскать приходится им…

К счастью, традиционалисты в нынешней Корее все меньше влияют на общественное мнение. Подавляющее большинство корейцев — люди практичные и здравомыслящие, а поэтому к весику, как и к другим новым веяниям, облегчающим труд женщин, относятся весьма положительно. Обеды и ужины вне дома, в ресторане понемногу превращаются в часть современной корейской культуры. Причем не только студенческо-молодежной, но и вполне солидной, семейной. Это принято, это нормально — поужинать вечером с женой не дома, а в соседнем ресторане, собраться с друзьями в пивной, поехать с семьей в воскресенье в соседнюю провинцию, чтобы полакомиться там в одном из ресторанов по-особому приготовленной местной рыбой. Даже большие семьи, состоящие из нескольких поколений, в нынешнее время предпочитают не набиваться на семейное торжество в чью-то квартиру, а чинно заказать столики в ресторане, красиво одеться, на людей посмотреть и себя показать. Любят подобные выходы в свет и деревенские старушки, приезжающие погостить к сыновьям в Сеул. Как почетных гостей, их ведут в самые дорогие рестораны национальной кухни. С любопытством озираются бабушки вокруг, с удовольствием пробуют деликатесные блюда… И никакому деревенщику не убедить деревенскую бабушку, что весик — это плохо, что нищета, забитость и каторжный труд, в которых прошла ее молодость, имеют хоть какие-то преимущества перед нынешним изобилием и удобствами жизни.

Что же касается молодежи, то для нее весик привычен, как автобус. Молодые смотрят на вещи совсем просто. Зачем возиться со сковородками, считают они, если можно выйти на улицу и поесть все, что хочешь? А если лень идти, закажи на дом по телефону. В таком потребительском раю, как Сеул, в глазах молодежи умение женщины готовить постепенно теряет актуальность и становится неким необязательным хобби, вроде умения вышивать крестиком. Умеешь вышить подушечку — хорошо. Не умеешь — не беда. Не уметь готовить не стыдно. Куда более стыдно не владеть компьютером или английским языком. Вот уж это — позор так позор. И чему ее только родители учили?

Изящно перепархивая из конфуцианского феодализма в буржуазный коммунизм, корейские девушки готовить, похоже, так и не научатся. Но стоит ли так уж возмущаться по этому поводу? Вот не умеем мы с вами, уважаемые современные русские хозяйки, ткать. И прясть не можем, хотя это смотрится, не спорю, очень женственно, поэтично и даже музыкально («В ни-иизенькой светё-ё-ёлке», помните?). И жать снопов нам как-то редко приходится. Но ведь не сгораем мы с вами от стыда по этой причине. Ну, не умеют корейские девушки готовить. Но, может быть, им это просто не надо? Они и без поварешек неплохо смотрятся.