Эти непонятные корейцы

Глава пятнадцатая Корейцы на пикнике

Вопрос, который часто задают мне российские знакомые: «Есть ли в Корее где-нибудь тихое, уютное местечко на природе, где можно посидеть, подышать свежим воздухом, уединиться от людей?» У тех иностранцев, кто живет в Сеуле, складывается порой впечатление, что такого места в Корее просто не может быть: везде шум машин, рев индустриальных звуков, везде люди, люди, люди… И тем не менее природа в Корее есть. Популярен среди корейцев и отдых на природе, хотя и не совсем в тех формах, к которым привыкли мы в России, где можно отъехать от Московской кольцевой дороги, и через 20 минут вы уже в уединении, около тихого озера… Нет, таких прелестей в Корее действительно не найдешь. Переводчица корейского поэта Со

Чжон Чжу, посетившего Россию, рассказывала мне, что старого поэта восхитила у нас больше всего сохраненная, не разрушенная пока природа, он то и дело просил шофера отвезти его в какой-нибудь красивый уголок русского леса или поля… Хотя сейчас многие жители России, думаю, предпочли бы этой первозданной дикости «индустриальный ад» со всеми вытекающими из этого жизненными удобствами, тем не менее факт остается фактом: корейцы, «дети больших городов», по природе тоскуют. И используют любую возможность, чтобы на природе побывать.

Зеленые дворцовые парки Сеула (Кёнбоккун, Чангёнкун и др.) всегда полны народа в выходные. В любую погоду. Старики сидят под солнышком или под зонтиком, молодежь с затуманенным взором гуляет по опавшей листве (в Корее именно осень считается сезоном любви, а не весна). Дети кормят до безобразия разжиревших карпов и уток в прудах. Кстати говоря, вся немногочисленная дикая живность корейского городского парка (бурундуки, голуби, воробьи, сороки) чувствует себя на редкость вольготно и уверенно. Голуби в парке Чанглнккун совершенно спокойно садятся на головы и плечи людям, и те вместо возмущенного «Кыш!» млеют от восторга.

Сеульский зоопарк тоже в некоторой степени заменяет людям прелесть встречи с природой.

Общением со зверями наслаждаются не только дети, но и взрослые. Тем более что у некоторых клеток сидят охранники, которые выдают посетителям еду для зверей, и детишки могут сами покормить какое-нибудь безобидное копытное. Интересно, что особой популярностью у корейских детей в зоопарке пользуются не экзотические слоны с жирафами, а самые что ни на есть родные, но, к сожалению, исчезнувшие в дикой природе

Южной Кореи тигр и благородный олень. Вот объединится страна — наглядятся вволю в северных провинциях. Там в животных недостатка нет. Там с электричеством и водопроводом — проблемы.

Несмотря на всю любовь к городским паркам, однако, куда с большим энтузиазмом кореец проведет время не в зоопарке, а за городом. Куда же уезжают отдыхать корейцы? Дач у них, по причине дороговизны земли, нет — это в Корее роскошь, доступная только очень богатым людям. Помню, как-то раз я ехала с друзьями по пригороду Сеула на машине, и мне сказали с легким придыханием: «Сейчас мы проедем по району, где богачи строят свои загородные виллы». Я протерла очки и приготовилась увидеть бронированные крепости и бассейны с живыми крокодилами. Но «загородные виллы» на поверку оказались скромными домиками, окруженными участками примерно в шесть соток.

Правда, вместо огородов – оборудованные мини-поля для гольфа.

Итак, дач в Корее нет. Многие корейцы поэтому на выходные вместо дачи едут в провинцию к родственникам. Многие нынешние горожане Кореи — это выходцы из провинции, и к ней они сохраняют теплые чувства. На мой взгляд, в Корее вообще нет того морального барьера между городом и деревней, который наблюдаешь в России. В сознании корейца деревня не является символом отсталости и неразвитости. Она связана скорее с теми прелестями простой крестьянской жизни, которые для горожанина потеряны безвозвратно: здоровый физический труд, отсутствие стрессов, простая вкусная пища и т. д.

Кореи — еще со времен японского господства, когда деревня начала восприниматься корейцами как символ нетронутой национальной культуры по сравнению с «испорченным» колониальной индустриализацией городом. Эта тенденция сохраняется и по сей день. И не только в экономической политике государства, поддерживающего высокие цены на всю продукцию своего сельского хозяйства. Традиционализм является важной составляющей корейской литературы и искусства. Точно так же, как и в

России, в Корее есть свои писатели-деревенщики, вроде Белова или Астафьева, воспевающие старый сельский уклад в противовес современному. И точно так же, как и в России, они непопулярны среди молодежи. Молодые — реалисты, и поверить в то, что жизнь без телевизора и водопровода была лучше, чище и нравственней, конечно, не могут. Однако при этом корейская городская молодежь, в отличие от современной русской, не относится к своей деревне со снобистскими насмешками в стиле:

«Ты что, с Урала?» Причин тому несколько.

Во-первых, сама корейская деревня не стоит на месте, а беспрестанно меняется. Настоящей революцией последних лет в деревне стало парниковое хозяйство, которое перевернуло весь привычный деревенский уклад с его сезонностью, то есть с напряженной работой летом и вынужденным бездельем зимой (бездельем, которое, как и в России, заполнялось часто, увы, водкой).

Парник дал корейскому крестьянину возможность зарабатывать деньги в любое время года. Как следствие, корейская деревня стала богатеть, ее жители начали приобретать современную технику, одежду. Путешествуя по стране, я с удивлением заметила, что ассортимент в деревенских и столичных магазинах Кореи отличается ненамного. Деревенские девушки на виноградниках одеты почти так же мило и нарядно, как и жительницы Сеула.

Конечно, в деревне по-прежнему не хватает тех сугубо городских центров досуга, которыми заполнен Сеул, однако телевидение в большой мере их заменяет. Главное же — в корейской деревне появились деньги. Послать ребенка учиться в Сеул или помочь с деньгами городской родне, например, для деревенского жителя нынче не проблема. Крестьянин в Корее нынче прочно стоит на ногах, и это не может не прибавить ему уважения.

Во-вторых, немалая заслуга в формировании положительного отношения к деревне принадлежит средствам массовой информации Кореи. Они делают о провинции и ее жителях интересные, а главное, веселые репортажи с участием теле– и кинозвезд, устраивают телеигры и красочные шоу с участием деревенских стариков и старушек и проч. Все эти программы начисто лишены риторики и занудства и по общему настрою напоминают наши мультики о Простоквашино. Городские жители с интересом наблюдают, как знаменитый певец пытается вместе с крестьянином накормить стадо свиней, а изящная звезда экрана ползает по колено в иле, стараясь вместе с профессиональной рыбачкой вытащить из норы илистого прыгуна (это порода рыбы). Во время этих, казалось бы, чисто развлекательных зрелищ, где вместе действуют и горожане, и сельские жители, людям ненавязчиво внушается мысль о том, что «вышли мы все из народа, дети семьи трудовой». Да и городские дети, посмотрев такое шоу, начинают понимать, что булки растут не на деревьях. Кстати говоря, показательные делянки, на которых зеленеет рис, просо, тыква, высаживаются по весне и в городских парках столицы, в парке аттракционов Соул-ленде и др. Маленький житель Сеула, гуляя с мамой по парку, наблюдает, как созревают овощи и зерновые, которые он привык видеть на своем столе, — замечательный образовательный и воспитательный прием, по-моему. Образ деревни часто используется и в корейских телесериалах: именно туда, на лоно природы, внезапно уезжают в порыве смятенных чувств положительные герои и героини, чтобы вернуться счастливыми и обновленными.

Вся эта психологическая работа телевидения, радио и газет не проходит даром: в массе своей корейцы деревню уважают, они не оторваны от нее так, как российские горожане. Помню, в первые годы жизни в Сеуле я жаловалась корейцам на «чанма» — нудный период летних дождей, и все говорили мне одно: «Но ведь от этих дождей так хорошо созревает рис!» — хотя какое, казалось бы, дело горожанину до деревенских забот об урожае. В деревню городские корейцы с удовольствием ездят отдыхать или помогать родственникам, и многие уезжают туда под старость из города насовсем.

Отдых собственно на природе в Корее представляет два основных варианта — либо море, либо горы. Море не особенно доступно: хотя до него ехать не так уж далеко, большинство корейцев могут позволить это себе достаточно редко, ибо выходных у них мало, отпуск — 3—4 дня в году. Кроме того, в «сезон» дороги к морю забиты под завязку, и чтобы попасть туда, надо преодолеть достаточно долгие и нудные пробки. Так что удовольствие побывать на море корейцы позволяют себе не часто. Этим, видимо, объясняется тот удивляющий иностранцев феномен, что корейцы, будучи жителями страны, окруженной морями, в массе своей… не умеют плавать, в том числе и мужчины. Их отдых на море чаще всего представляет из себя мечтательное гуляние по берегу с любимой девушкой, созерцание волн и собирание камушков.

Что касается гор, то с ними корейцы встречаются намного чаще. Горы занимают 3/4 площади полуострова, и немудрено, что именно отдых в горах больше всего распространен среди местного населения. Горы тесно связаны и со многими корейскими традициями. В горах принято хоронить родственников. В горах

Кореи расположены и буддистские монастыри. Эта традиция повелась с тех времен, когда буддистам приходилось прятаться в отдаленных местах, опасаясь гонений властей. В горы уходили и высокоморальные конфуцианцы, когда обижались за что-то на короля или собратьев-придворных. Свой протест обиженные ученые выражали тем, что отдалялись от дел, уходили в глухие районы и там обрабатывали небольшой клочок земли, а в свободное время писали стихи на камнях и стволах деревьев — с тем, чтобы их смыл первый же дождь (видимо, тоже в знак протеста чтоб сии шедевры никому не достались).

Ходят в горы корейцы и сейчас. Некоторые — для сбора лечебных трав и кореньев, кто-то — для спортивных упражнений, но в основном для целей чисто эстетических – созерцания гор в весеннем цвету или осенних пейзажей, до которых корейцы большие любители.

Корейцы убеждены в полной уникальности своих гор. Один мой знакомый кореец как-то доказывал, что корейские горы, в отличие от гор других стран, бесконечно разнообразны, напоминают то человеческую голову, то фигурку животного, в то время как хваленые Альпы «совершенно одинаковы» в любом ракурсе и районе. Спорить с ним я не стала, потому что в Альпах ни разу не была — как, впрочем, и сам мой знакомый.

Горы в Корее не особенно высоки и сильно окультурены. Если вы услышите от корейца, что он «в свободное время занимается альпинизмом», то знайте, что перед вами, как правило, не отважный покоритель Эвереста. Правда, в последнее время корейская молодежь начала увлекаться и настоящим альпинизмом, но все-таки чаще всего имеется в виду не он. «Альпинизм» — это не совсем точно переведенное на русский язык слово «тынсан», что действительно может означать «альпинизм», но скорей всего просто «прогулку по горам». Для корейского тынсана не нужно обладать ни буграми бицепсов, ни мужественным заросшим подбородком. Тропинки, по которым ходят корейские туристы, предусмотрительно снабжены указателями, лестницами, опорами, мостами, веревочными загородками, фуникулерами, отелями, туалетами и закусочными. Чтобы заблудиться в этих горах, надо ну очень сильно напиться. Конечно, несчастные случаи бывают и здесь. Однако при «разборе полетов» всегда оказывается, что крутизна корейских гор не при чем: виноват сам пострадавший, которого понесло куданибудь на Сораксан, несмотря на все предупреждения о снегопаде или ливневом дожде. Кстати говоря, в непогоду на туристских тропинках стоят специальные служители со свистками, которые сгоняют бесшабашных туристов вниз, от греха подальше.

В горы корейцы ходят большими группами, снаряжаясь по специальной туристической моде: и мужчины, и женщины в непременных жилетах со множеством карманчиков, в коротких широких штанах, в длинных носках до колен и тяжелых ботинках. В таких основательных доспехах (кстати говоря, недешевых) любители гор заполняют собой вагоны сеульского метро по выходным, и трудно отделаться от ощущения, что весь город принял участие в массовом маскараде. Ведь максимум, что проделает большинство этих альпинистов, — съездит на небольшую загородную прогулку, для которой вполне сошли бы обычные кроссовки. Любопытна, кстати, еще одна деталь туристического наряда — часто его дополняет какая-нибудь гремучая висюлька, вроде связки ножичков или колокольчика. Идет, например, группа дедушек, и гремит, гремит…

Корейские родители берут с собой в горы и детей с самого мелкого возраста, и те уже в 3—4 года резво скачут с камушка на камушек. Ведут туристы себя в горах очень жизнерадостно и шумно — поют, зачем-то хлопают в ладоши в такт ходьбе, кричат, добиваясь эха, бросают камушки с моста. В горах много и часто едят — и свои припасы, и осаждая дорожные ресторанчики. В горах много пьют — и родниковую воду, и кое-что покрепче—и покупают бесчисленные сувениры.

Вообще горы в Корее — довольно бойкое торговое место. Идя по горной тропинке, то и дело натыкаешься то на передвижной лоток, где обжаривают каштаны, личинки шелкопряда или батат, то на бабушку с запасами термосов, продающую горячий кофе. Судя по всему, это довольно прибыльный бизнес. В горах корейцы, и так не склонные к излишнему скупердяйству, «гуляют» вовсю и покупают буквально все, что продается.

В горах расположены многочисленные источники с минеральной водой. Рядом, как правило, находится большой общий ковш.

Из него пьют по очереди все туристы. Оставляю этот факт без комментариев. Впрочем, нет, добавлю один. Как-то раз я пошла в горы со знакомым американцем, большим энтузиастом Азии.

Воду с собой он нес в специальной бутылочке, из которой можно пить, не прижимая губ — для гигиены. Однако, углядев общий ковш у какого-то очередного «целебного источника», как написано было на табличке, американец подошел и демонстративно напился из него. Отвечая на мой немой вопрос, он сказал, что принципиально всегда, во всех азиатских странах пьет воду целебных источников из общих ковшей и никогда не заражается. По его убеждению, целебность воды препятствует распространению заразы. Даже из Ганга пил — и ничего, жив остался.

Вот какие бывают храбрые американские парни.

Но вообще западные туристы прелестей корейского отдыха не понимают. Индивидуализм мешает. Помню, как-то я пошла в горы с приятелем-англичанином, и всю дорогу он ныл, глядя вокруг: «Ну, что это такое! Ну, зачем вокруг тропинки эти железные ограды? Ну, почему столько народу и все кричат «Хай!»

Смотри, опять торговец. Ну, хоть где-нибудь есть в Корее безлюдное место?!» Надо сказать, что до некоторого времени я разделяла подобные воззрения. Но один случай навсегда вылечил меня от стремления к уединению в корейских горах.

Однажды летним утром я решила прогуляться по Кванаксану (это горы на юге Сеула). Погода благоприятствовала моим замыслам, мускулы поигрывали, и я решила усложнить себе спортивную задачу и забраться на одну крутую вершину, которую народ благоразумно обходил, ибо к ней не вела ни одна протоптанная тропинка. «Вот и хорошо! — подумала я. — Никто под ногами путаться не будет». И я устремилась ввысь.

Тропинка с шумными туристами осталась далеко внизу, а я была на вершине, одинокая и свободная, как орлица. Потом посмотрела вниз. И поняла, что спуститься обратно могу только на крыльях, потому что вершина представляла из себя огромный и скользкий голый камень. В «12 стульях» подобная ситуация уже хорошо описана, но мне тогда было не до смеха. Отца Федора хотя бы видели проходящие мимо люди, а моя скала, извернувшись каким-то особо пакостным образом, полностью скрыла меня от человечества. Не помню, как уж я спустилась со злополучной вершины, но, видимо, вид у меня после спуска был не самый цветущий, потому что первая же встреченная на человеческой тропинке компания аджумм запричитала, увидев меня: «С вами все в порядке?», — усадила на коврик и стала чем-то отпаивать и откармливать.

С тех самых пор люди в горах мне больше не мешают.