Это лишь игра

26. Лена

Мы едем с Петькой в маршрутке. Через час у них начинаются соревнования, из-за которых он, похоже, с ума скоро сойдет. Я таким беспокойным никогда его не видела. Петька сидит и дергает нервно коленями. И мимика его больше напоминает тик.

Пару раз его о чем-то спрашиваю – он даже не слышит. Весь в своих мыслях. На Помяловского в салон входит старушка, становится рядом, а он ее в упор не замечает. Я его легонько толкаю в бок и киваю на старушку, и то он не сразу понимает, что к чему. Потом спохватывается, подскакивает, уступает ей место. А сам повисает на поручне и продолжает дергаться. Иногда бросает на меня какой-то больной взгляд, улыбается, но улыбка выходит вымученная, страдальческая. Глядя на него, кажется, что, если он на этой дурацкой игре не победит, его прямо там же на месте казнят самым жестоким образом.

Петька сегодня всё утро вот так: переживал, психовал, на уроках сидел как на иголках. Это и наши заметили. Михайловская на перемене, проходя мимо нашей парты, даже потрепала его пышную шевелюру и проворковала ласково: «Петюня, мы в тебя верим».

«Я тоже в тебя верю, – шепнула ему я, – из тебя получится самый крутой капитан». Но Петька только гримасу великомученика в ответ состроил. Бедняга.

А когда мы выходили из школы, столкнулись с нашими парнями на крыльце, и кто-то – кажется, Шатохин – хлопнул его по плечу и сказал: «Не очкуй, Черный, всё будет ок».

Я, конечно, тоже его всячески подбадриваю. Только, по-моему, это слабо помогает. Потому что чем ближе игра, тем Петька сильнее волнуется. Мне его жалко до невозможности. Как хорошо, что я с ним поехала.

– Петь, да не переживай ты так, – шепчу ему. – Даже если проиграете, ну что это изменит?

– Ну да, – вроде соглашается он, но на нем лица нет.

К «Современнику» мы подходим минут за двадцать до начала игры. Пробка была. Петьку, бедного, чуть инфаркт не схватил.

Наши ждут в просторном фойе, мальчишки, кто в команде – уже переодеты в форму. Остальные – кто в чем. Из девчонок пришли только трое: Патрушева, Михайловская и Тимофеева. Но, может, позже и другие подтянутся. А Горра действительно нет.

При виде нас все сразу оживают. То есть при виде Петьки, конечно, я-то им что. Правда, Михайловская, смерив меня взглядом, кривится, другие тоже переглядываются с противными ухмылками. Но хоть молчат – и на том спасибо.

– О! Петруччо! – восклицает Гаврилов. – А мы тебя уже заждались.

– Ага, – поддакивает Сенкевич. – Волнуемся все, где же наш капитан. Уж скоро игра.

– А наш капитан не подвёл, – ласково, с улыбкой произносит Михайловская. И делает шаг к Петьке, прижимается боком, приобнимает.

– Даааа, молодца! – Шатохин опять бьет его по плечу, по-дружески, конечно.

Они ему все улыбаются, говорят какие-то хорошие слова, хвалят, а у меня неотвязное ощущение фальши. Будто они ерничают, смеются над ним. Особенно это «капитан» звучит как-то издевательски. Словно они его дразнят, а на самом деле никто его капитаном не считает. Почему-то мне так кажется, уж не знаю, почему.

Но Петька, похоже, принимает всё за чистую монету. Может, так и есть, может, наши и правда к нему со всей душой, а у меня просто паранойя из-за того, что они его избили. Но я теперь тоже волнуюсь, только не за игру, конечно, а за Петьку. Его так легко обдурить, он такой непосредственный и доверчивый.

– Ты давай, бегом переодевайся, капитан, – велит Шатохин. – И так опоздал. С минуты на минуту жеребьевка будет.

– Ага, пару сек, – выкрикивает Петька. Потом оглядывается на меня. – Лен, ты сама разденешься, ладно? А то я это… не успеваю… Вон видишь лестницу? Слева от входа… там чуть дальше гардероб, а вон там спортзал. Туда, короче, иди потом. Там встретимся.

– Да беги, беги, – говорю ему. – Не заблужусь уж.

И Петька подрывается в сторону широкого коридора, откуда доносятся гулкие крики, звуки свистка, стук мяча.

Все остальные тоже направляются туда. А я иду, куда указал Петька, – в гардероб. Правда, сначала промахиваюсь дверями и попадаю в столовую.

Вообще, «Современник» – очень большой комплекс. Ненамного меньше «Байкал Арены», так что заблудиться здесь вполне реально. Я не успеваю раздеться, как в гардероб залетают Ларина и Сорокина. Впопыхах скидывают куртки и подбегают к стойке. Увидев меня, хмыкают и переглядываются.

Потом уже, получив номерок, Ларина вдруг бросает мне:

– Валила бы ты отсюда, Третьякова.

Хочу огрызнуться, но встревает Сорокина.

– Дина! Да ну ее! Бежим скорее! Опаздываем же! – тянет ее за руку на выход.

И они убегают.

Я тоже прибавляю шаг, не хочу заходить, когда уже игра начнется.

***

Наши выиграли! Я, наверное, первый раз болела за команду, за наших, за Петьку. Сначала он как будто немного зажимался. «Косячил». Но вскоре вошел в раж и, хоть я совсем не смыслю в баскетболе, видела, что он прямо был в ударе. Так ловко перехватывал и вел мяч, и в корзину часто попадал.

Петька, весь красный и взмокший, подлетает ко мне.

– Ты видела, как я трехочковый забросил в самый последний момент? Видела? – он аж светится.

– Видела, видела, – смеюсь я. – Ты был великолепен. Зря боялся.

Он пару секунд смотрит на меня с непониманием, потом, сморгнув, кивает:

– Ааа, ну да… Я это… пойду… переоденусь. Ты только не уходи, ладно?

– Ну куда я без тебя? Я в фойе тебя подожду.

Спортзал потихоньку пустеет, болельщики расходятся. Приходят какие-то другие парни, взрослее, начинают разминку. И я тоже ухожу. Получаю куртку и жду Чернышова, устроившись в кресле рядом со входом.

Какое-то время в фойе столпотворение, но постепенно и там народ рассасывается. А вскоре ко мне подбегает Петька, на ходу натягивая шапку и шарф.

– Лен, идем! Там наши зовут в кафешку. Тут совсем рядом, прямо в двух шагах.

– А это обязательно? Что там делать?

– Ну как? Отпразднуем победу. Да мы ненадолго. Зайдем и через полчасика домой поедем.

– Что-то мне не очень хочется, Петь.

– Да я и сам, если честно, не хочу. – Лицо у Пети и правда кислое. – Но как бы стремно будет не пойти. Я же… ну, капитан. Идем?

– Да у меня и денег нет. Только на проезд. Может, я одна домой поеду?

– Ну ты что? Нет-нет, идем. И про деньги даже не заикайся! Что я тебе кусок пиццы и молочный коктейль не куплю? Ну если что, отметимся и сразу срулим.

– Ну ладно, капитан, – поддеваю я его по-доброму.

***

Наши нас не ждут, идут далеко впереди. Иногда оглядываются и кричат: «Капитан, не отставай!».

– Что-то ты совсем не радуешься победе, – замечаю я скисшее Петькино лицо. Даже не скисшее, а какое-то полубольное.

– Да я перенервничал, – отмахивается он.

– Ну сейчас уже можно и выдохнуть, и расслабиться.

Он в ответ лишь выдавливает натянутую улыбку.

– Правда, Петька, что с тобой?

Мы уже стоим у дверей кафе. И он почему-то не идет дальше. И выглядит, если честно, еще хуже, чем перед игрой.

– Да я… – он нервно сглатывает. – Слушай, Лен…

Тут на низенькое крыльцо кафе выходят Ямпольский и Гаврилов. Оба курильщики. Вообще, у нас с этим очень строго. Лидия Романовна отслеживает все ходы-выходы и территорию вокруг школы по камерам. И если вдруг кого обнаруживает – сразу родителей на ковер. Так что эти двое бегают на большой перемене через дорогу, за павильон, который не попадает под обзор камер. Потом жуют усиленно орбит, но все равно подпахивает. Ну а тут стоят, не стесняются.

– Чего замерзли? – говорят нам.

Мы заходим внутрь.

В кафе тусклый свет и громкая музыка. И очень оживленно. Мы с Петькой застываем в нерешительности посреди полутемного зала, не зная, куда идти. А я так вообще в подобном месте впервые и просто теряюсь. Но словно ниоткуда возникает улыбчивая девушка и провожает нас в самый дальний угол.

– У вас отдельная комната. Сюда, пожалуйста.

Мы с Петькой благодарим ее и входим. В комнате гораздо тише – музыка лишь едва доносится из общего зала. И довольно ярко горят настенные светильники. Наши сидят вокруг двух столов, сдвинутых торцами. Кто-то поедает пиццу, кто-то крылышки и картошку фри.

– О, капитан! – приветствует его Шатохин, жуя гамбургер. – Давай сюда.

Мы с Петькой подсаживаемся к нему на маленький удобный диванчик, как раз на троих человек. Петька – с дальнего краю, а я – между ними.

– Четко сегодня отыграли, да? – спрашивает Сенкевич.

– А как наш Петюня красиво трехочковый сделал в финале! Вообще красава! Капитан!

Наши дружно начинают вспоминать какие-то моменты сегодняшней игры, смеются, перекрикивают друг друга.

– Жаль, Дэн не видел, – вздыхает Михайловская.

И наши тут же замолкают. Повисает нехорошее молчание. Я вдруг чувствую, что Петька дрожит. По-настоящему дрожит.

– А кто-нибудь с ним созванивался? – облизнув губы, спрашивает он каким-то запыхавшимся голосом.

Наши молчат, но как-то странно переглядываются.

– А вы чего так сидите? – наконец нарушает тягостную тишину Шатохин. – Ничего не заказали?

– Да я это… не сообразил как-то. Пойду закажу тогда, – Петька как будто с облегчением подскакивает и выходит из-за стола. Потом поворачивается ко мне. – Лен, тебе чего взять?

– Ничего. Я скоро домой.

– Ну давай хоть колу возьму и бургер, да?

Я пожимаю плечами. Мне почему-то нехорошо. Только Петька уходит, как в комнату вваливаются Ямпольский и Гаврилов.

Гаврилов тут же занимает Петькино место рядом со мной.

– Здесь Петя сидит, – говорю я.

– Петя? – притворно удивляется он. – Какой Петя? Не вижу тут никакого Пети.

Все начинают смеяться.

– Это место Чернышова, – говорю я тверже и с раздражением.

– А теперь здесь сижу я, – кривляется он.

– А здесь я, – вклинивается Ямпольский. – Шатоха, пусти, а?

Шатохин тут же встает, я тоже вслед за ним. Но Ямпольский преграждает дорогу:

– Куда? Куда? Леноооок, – тянет он глумливо. – Куда ты собралась, радость моя? Все только началось…

– Отойди! – повышаю я голос.

Но Ямпольский толкает меня собой назад, и я, теряя равновесие, падаю обратно на диван.

– Вау, щас развлечемся. Да, Ленок? – рядом плюхается Ямпольский. Я оказываюсь зажатой между ним и Гавриловым.

– Да отпусти ты ее, – подает голос Ларина. – Пусть валит. Потом настучит же директрисе.

– О чем? О чем настучит? – наигранно изумляется он. – Я же к ней только с любооовью…

И он вдруг обнимает меня за плечи. Я пытаюсь скинуть руку. И тут с другой стороны ко мне лезет Гаврилов:

– И я тоже с любовью.

– Вы совсем уже! Уберите руки! – мечусь я в полупанике.

– Блин, пацаны! Да вы чего? Реально. Это уже нифига не смешно, – снова одергивает их Ларина. – Отпустите ее. Пусть валит.

– Ой, давай ты лучше свалишь? – тянет Михайловская.

– И свалю. Я в этом дурдоме участвовать не собираюсь, – Ларина резко поднимается и выходит. Следом за ней – Сорокина. А я уповаю лишь на то, что они позовут Петьку. Скорее бы он вернулся!

– Ну что, Ленок, расслабься… – И Ямпольский кладет ладонь мне на колено.

Я скидываю его руку, но он тут же возвращает ее обратно, словно потешаясь надо мной. А Петьки все нет и нет! Мне уже кажется, что сто раз можно было купить, что он там хотел, и вернуться. Где ж он? Где? Петечка, миленький, давай скорее, прошу про себя, потому что уже чувствую, как у меня заходится сердце.

Я дергаюсь между Гавриловым и Ямпольским, пытаясь встать, но тщетно. Затем Гаврилов достает свой дурацкий рыжий парик – он в нем сидел во время соревнования – и надевает на меня. Все тут же начинают громко хохотать. Я хочу его снять, но Ямпольский и Гаврилов крепко держат меня за обе руки. А оттого, что я кручу головой, стараясь его скинуть, он только съезжает мне на глаза, отчего все еще больше заливаются хохотом.

– Снимите его с меня! – требую я в истерике.

– Снимем, снимем, – тянет Ямпольский издевательски. – Только не парик, а все остальное.

И я чувствую, как он дергает второй рукой за пуговицу на кофточке.

– Я закричу!

И тут слышу, как открывается дверь и кто-то входит.

– Петя! – со слезами кричу я. – Петя!

Но никто не отзывается.

– Черный, что молчишь? – говорит Шатохин.

– Пацаны, вы чего? Вы зачем так-то? – это и правда Петькин голос, но такой неуверенный, тихий, просящий.

– Черный тут тебе гамбургер принес, – сообщает Ямпольский. – Давай его сюда, Черный. Кормить будем нашу красотку.

Он сдвигает парик назад. Я с ужасом обвожу комнату взглядом. Нахожу Петьку. Он сидит в стороне – напротив и по диагонали.

– Петя! Скажи им! Петя! – выкрикиваю.

А Петька, мой Петька… он опускает глаза, а затем отворачивается. Я не верю… не могу поверить в происходящее. Это какой-то сюр. Дурной сон. Это не может быть правдой.

– Петя! Скажи им! – передразнивает меня Михайловская.

Все опять хохочут.

А я в немом шоке таращусь на Петьку. Патрушева его спросила что-то тихо про игру.

– Петя! Петька! – иступлено кричу я.

А Петька даже не поворачивает голову. Он что-то бубнит, отвечает Патрушевой и будто не слышит моего крика. И тут мне становится по-настоящему страшно…

В ушах уже грохочет с бешеной скоростью пульс. И дышать мне становится всё труднее.

– Ну что, начнем? – скалится Ямпольский. – Детям до восемнадцати смотреть не рекомендуется…

И вдруг дверь снова распахивается. Я в отчаянной надежде бросаю взгляд – пожалуйста, хоть бы официант! Но это Горр…