Это лишь игра

39. Лена

Утром встаю с превеликим трудом, потому что до середины ночи читала «Небо после бури». Глотала главу за главой, обещая себе, что это последняя, но никак не могла остановиться. И теперь пожалуйста – голова тяжелая, а глаза будто песком засыпаны.

Однако в груди тлеет неясное, но сладостное и трепетное ощущение. Это и радость, и предвкушение чего-то очень хорошего, желанного, головокружительного. Оно как чудесный сон, который после пробуждения не помнишь, но приятное чувство еще осталось.

А затем я вспоминаю вчерашний день, и сердце подскакивает. Герман пригласил меня на свидание! И сразу – сонливость как рукой снимает.

Я и вчера по этому поводу ходила весь день с блаженной улыбкой. Ну и не только поэтому – он ведь мне еще книгу подарил. Не абы какую, а именно ту, которую мне очень-очень хотелось. Я ждала её выхода почти год. Откладывала понемногу, чтобы потом сразу купить. И вот на днях обнаружила её в книжном и чуть не взвизгнула от радости. Правда, потом увидела цену… Стоила она почти тысячу – в два раза больше, чем я скопила. И тут вдруг Герман мне ее дарит! Ну не чудо ли? А теперь еще и свидание…

Бабушка вчера меня извела расспросами, отчего я такая счастливая. Опять предположила, что мы с Петькой помирились. В конце концов я нехотя призналась, что всё дело в Германе.

– Вот так новости! – удивилась она. – И впрямь демон-искуситель.

– Не говори так про него. Ты ведь его совсем не знаешь.

– Ну, ты же сама мне про него всякие ужасы рассказывала, – посмеиваясь надо мной, припомнила бабушка.

– Я ошибалась. Я сама его не знала. А теперь, когда узнала, поняла, что он совсем не такой, каким кажется. Герман… сложный, но он хороший. Правда. Ты только посмотри, что он мне подарил. И сам ведь догадался!

Я вынула из сумки книгу, похвасталась, а потом начала листать, ну и в итоге зачиталась до середины ночи.

Несмотря на недосып, меня распирает от эмоций и небывалой энергии. Я даже умываюсь и затем помогаю бабушке с готовкой, пританцовывая. К ней на обед придут подруги – они дружат с самого института, уже полвека. И на все праздники обязательно собираются вместе. Сегодня вот у нас.

– Что, боишься опоздать на свое свидание? – улыбается, глядя на меня, бабушка.

А я в ответ лишь рдею и счастливо улыбаюсь.

Герман предложил встретиться в скверике неподалеку от нашего дома. В три часа. И я ловлю себя на том, что раз за разом смотрю на часы, проверяя, сколько осталось времени, которое тянется еле-еле.

– Ну всё, иди готовься к свиданию, на стол накрою уж я сама, – выпроваживает меня бабушка из кухни.

Готовься! Легко сказать. Голову я вымыла еще утром, на два раза. И сейчас просто заколола волосы на затылке. Краситься я не умею, да у меня и косметики нет. Поэтому заимствую у бабушки только ее румяна и чуть-чуть наношу на скулы. А то мне вечно все твердят, что я слишком бледная. Но хуже всего дело обстоит с нарядом. Так хочется быть красивой сегодня, чтобы Герман увидел и… в общем, чтобы ему понравилось. Но ничего такого в гардеробе у меня, конечно же, нет. Только школьное и домашнее. Ну и джинсы еще. Их я и надеваю.

Бабушка расставляет тарелки и приборы, а в центр стола ставит горшочек с цветущей азалией – это мой ей подарок на восьмое марта. Затем она отвлекается на меня. Окидывает внимательным взглядом и говорит:

– Леночка, ты у меня просто красавица. Герман тебя увидит и окончательно голову потеряет.

– Скажешь тоже, – смущаюсь я и выбегаю из дома. Но до сквера иду с улыбкой до ушей.

В условленное место я прихожу чуть раньше, Германа еще нет. Присаживаюсь на единственную свободную скамейку в ожидании, когда он подойдет. И всё кругом словно вторит моему настроению: солнце, теплый ветерок, капель, птицы, даже люди в сквере все радостные.

Я засматриваюсь на чужую парочку, сидящую напротив и наискосок. Оба такие влюбленные и счастливые. И на душе становится еще светлее. Потом вдруг понимаю, что Германа все еще нет, а времени, между тем, уже половина четвертого.

Мне почему-то неловко самой ему звонить. Несколько раз порываюсь, открываю его контакт, но тут же сбрасываю. Может, он в пробке застрял? Он ведь живет далеко. Хотя тогда он мог бы сообщить. А вдруг он просто забыл про меня? Как же стыдно будет, если я позвоню, а оно так и окажется.

Внутри растет беспокойство. Я уже не замечаю ни птиц, ни солнца, ни влюбленных. Я просто сижу, жду и, если честно, уже не верю, что он придет. И на душе теперь так тоскливо… Я бы, наверное, пошла домой, если бы не бабушкины гостьи, которым бабушка наверняка рассказала про меня. И если я сейчас заявлюсь – сразу начнется: ой, а что такое? Как же твое свидание? Где же твой такой хороший Герман?

С расстройства я все-таки звоню ему. Он почти сразу отвечает:

– Я уже еду. Ты там? Скоро буду.

И всё. Ни привет, ни с праздником, ни извини, что опаздываю… И голос его совсем другой, чем обычно. Какой-то чужой, сухой, холодный.

Это так не похоже на него, но я стараюсь не думать об этом. Может, ему просто неудобно говорить сейчас по телефону.

Герман появляется минут через пять. Он только подходит, а я уже вижу – у него что-то случилось. Таким мрачным я никогда его не видела. Он и здоровается со мной одним кивком, мимолетно мазнув взглядом. Садится рядом, но сам как будто мыслями вовсе не здесь. Он отрешенно куда-то смотрит, со мной не разговаривает, и я даже не знаю, что делать, что сказать.

– Герман, у тебя все в порядке? – спрашиваю в конце концов.

Он реагирует не сразу и то – всего лишь опять кивает.

– Может, куда-нибудь пойдем? Или тут посидим еще? – снова нарушаю я затянувшееся, тяжелое молчание.

– Как хочешь, – пожимает он плечами. – Давай куда-нибудь сходим. В кино? В кафе? Куда тебе хочется?

А мне уже никуда не хочется. Я просто не представляю, как с ним таким общаться. От него исходит такая злость или ярость… я не понимаю, но мне не по себе. И все же спрашиваю:

– А как твоя мама?

– Мама… – хмыкает он. – Замечательно. Уже, считай, вылечилась.

– Правда? – не знаю я, верить ему или нет.

Он опять становится серьезным и мрачным.

– Да ничем она и не болела.

– В смысле? – ничего не понимаю я.

– Она всё это придумала. Ей просто срочно нужны были деньги расплатиться с какими-то там долгами.

– Но ты же говорил, что у нее была выписка из больницы.

– Она там работала, так что, видимо, подделала.

– Откуда ты это знаешь? Она призналась?

Он снова усмехается.

– Я сегодня ездил к ней.

– Домой?

– Ну если тот вонючий бомжатник можно домом назвать. Она была под чем-то… Ну и да, считай, призналась…

– Какой кошмар… ей, наверное, стыдно было очень, что ты ее вот так застукал.

Герман резко разворачивается ко мне. Недобро сверкнув глазами, приоткрывает рот, будто хочет что-то сказать, что-то, по-моему, грубое. Но затем, качнув головой, отворачивается, так ничего и не сказав. Видимо, сдержался…

– Ты, Лена, иногда меня просто… убиваешь. В каком мире ты живешь? Моя мать – конченная наркоманка. О каком стыде ты говоришь? Да она глумилась и смеялась мне в лицо оттого, как ловко всё провернула.

Я слушаю его рассказ и цепенею от ужаса. У меня просто в голове всё это не укладывается. Разве мама так может поступить? С сыном! Он ведь даже пошел на кражу ради того, чтобы спасти ее. Как вообще такое возможно?

А потом пронзает мысль: ведь это я его уговорила. Он же с ней даже встречаться не хотел. И помочь с «лечением» тоже убедила его я.

– Прости меня, – произношу севшим голосом.

– За что мне тебя прощать?

– Ну ведь это я тебя подбила встретиться с ней, а потом и помочь…

– Ты тут ни при чем, – говорит он сухо. – У меня своя голова на плечах есть. И это было мое решение.

– Ты правда на меня не злишься?

– Нет, – качнув головой, произносит он. И опять надолго замолкает.

Я смотрю искоса на его профиль, словно высеченный из камня, и понимаю вдруг – ему очень плохо. Для него ведь это такой удар…

– Герман, это всё, конечно, ужасно, но ты поступил правильно.

– Ой, давай только без душеспасительных бесед, – раздраженно отмахивается он. – Я уж как-нибудь без них обойдусь.

– Я хочу сказать, что я понимаю тебя и твое состояние. Мне тебя так жалко!

Герман снова поворачивается ко мне, и лицо его буквально темнеет на глазах, а взгляд становится пугающе ледяной.

– Жалко? Тебе? Меня? Ты шутишь? Еще бы ты меня не жалела. Кто ты и кто я. Это тебя жалеть надо, ты же…

Он резко замолкает, не договорив. И я даже думать не хочу, что он еще собирался сказать. Впрочем, лицо его сейчас и так красноречивее любых слов. И теперь мне тоже больно. Очень…

Каким-то чудом я нахожу в себе силы подняться и спокойно ему ответить:

– Извини, я не хотела тебя обидеть. Я, пожалуй, пойду. До свидания.

Он не отвечает, только давит взглядом, теперь уже не ледяным, но очень тяжелым.

Я разворачиваюсь и ухожу. Заставляю себя идти размеренным шагом, но, выйдя из сквера, ускоряюсь. Мне уже все равно, что там у бабушки гости – лишь бы скорее оказаться дома. Горло судорожно сжимается от рыданий, которые я всеми силами сдерживаю, а глаза жжет от подступивших слез…