Это мучительное пламя

Глава 18

Ненадолго задержав пальцы на холодном металле, Дарен всё же повернул ключ и неохотно толкнул дверь. Небрежно кинув связку на столик, он прошел в гостиную и не глядя щелкнул выключатель. Его квартира, еще секунду назад погруженная в непроглядную темноту, мгновенно осветилась, вынуждая свет проникнуть в каждый её уголок. Как жаль, что с человеческой душой невозможно сделать то же самое. Наверное, тогда, всё стало бы намного проще. Остановившись посреди зала, Дарен сильнее стиснул зубы и вымученно прикрыл глаза. В нем было слишком много тьмы. И с каждым днем она становилась всё больше и мощнее, заполняя собой каждую вену на теле; безжалостно убивая свет, который Она зародила своей бесконечно преданной верой. А теперь её нет. Больше нет.

Воспоминания, как череда бесконечно сменяющихся кадров, резко и быстро вспыхивали в голове, заставляя его ощущать ни с чем несравнимую муку. Он помнил каждое её слово. Каждый жест. Каждую эмоцию на лице. Помнил, как она умоляла не оставлять её. И надежду, которая при этом горела в синих глазах. Он помнил её голос. Её прикосновения и дыхание. Её губы. Стук сердца, как самую прекрасную колыбельную и запах, как воздух, который был ему необходим. Он не смог бы забыть всего этого, даже, если бы заключил сделку с Дьяволом, потому что невозможно было забыть то, чем ты дышишь. Вот, почему ему суждено было помнить. Помнить, но больше не иметь возможности коснуться; почувствовать; увидеть. Помнить до конца своих дней. И до самой смерти испытывать нестерпимую боль, которая долгие годы будет нещадно рвать его изнутри.

Мысли. Мысли. Мысли. Этот вечер не давал ему покоя. Её слова вновь и вновь всплывали в сознании, и ничто не помогало притупить лезвие, которое полосовало его, не останавливаясь ни на мгновение. «Лучше кричи… но не будь так холоден со мной…»; «…без тебя мне не хочется жить… не хочется дышать…»; Внезапно захотелось закрыть руками уши, но Дарен сдержался. «…Перестань!.. Хватит! Сколько ещё ты будешь меня мучить? Сколько ещё раз уйдешь, чтобы затем вновь вернуться?…». Он зажмурился сильнее и непроизвольно сжал пальцы в кулаки. «…если ты скажешь это мне в глаза, то уже ничего не сможешь изменить…». Лицо исказила гримаса боли. Жгучей. Ломающей. Мучительной. «…если на этот раз ты решишь, что уходишь, я больше никогда тебя не прощу…».

Дарен обхватил руками голову, пытаясь справиться с нахлынувшими воспоминаниями, но их поток уже невозможно было остановить.

«Отпусти! Не трогай!..»; «…ты уже всё сказал… тебе этого не достаточно?…».

Эхо становилось громче. Голоса начали раздаваться в сознании одновременно, сливаясь в единый истошный и мучительный звон.

«Сколько ещё ты будешь меня мучить?…»; «…я больше никогда тебя не прощу…»; «…без тебя мне не хочется жить…»; «…больше не прощу…»; «…ничего не сможешь изменить…»; «…никогда…»; «…тебе этого не достаточно?…»; «…никогда тебя не прощу…»; «…лучше кричи…»; «…не прощу…»; «…не будь так холоден…»; «…никогда не прощу…»; «…оставь меня…»; «…отпусти!..»; «…не прощу…».

– Уйди!!! – Дарен закричал, что есть мочи и резко перевернул стоящий рядом столик, заставляя стекло с треском разбиться. Он вновь стиснул руками голову, зажимая её в ладонях сильнее, а затем обессилено опустился на колени. Он не боялся боли, но страшился того, как эта боль его меняла. Вынуждая становиться слабее и уязвимее, она отнимала единственно важное, в чём он всё ещё находил причину держаться – Палач. Этот сукин-сын подобрался слишком близко к его семье. Слишком. И перешел дозволенную грань. Он делал ход за ходом, и каждая комбинация – как эта мразь считала – безапелляционно приближала Его к победе. Но идеально продуманных партий не бывает. Палач ошибется. И тогда белыми пойдет уже он.

Гум голосов начал стихать, но тянущее чувство в груди лишь усиливалось. Дарен старался дышать, прислушиваясь к каждому новому удару сердца, но его ритм ещё никогда не отзывался внутри такой бесовской болью. Ещё никогда ему не было настолько мерзко и противно от самого себя. Еще никогда он не ощущал такой сильной вины. Ещё никогда не хотел так отчаянно продать свою душу адскому пламени и гореть в нем, желая ощутить на себе вес всех своих грехов – особенно, этого. Этот был самым тяжелым. Самым страшным и непростительным. Это был его восьмой смертный грех. Его личное окаянство, в котором он каялся всем сердцем – пускай черствым и ожесточенным, но тем сердцем, которое любило Её. И без которой каждое мгновение жаждало остановиться.

Эбби брела по улице, изо всех сил пытаясь не дать своему ослабленному телу растянуться на асфальте. Она обнимала себя руками и едва волочила ноги, ощущая, как по щекам всё ещё льются соленые слезы. Ей хотелось кричать. Громко, пронзительно и исступленно. Но она молчала, понимая, что не может позволить такой огромной боли врываться наружу полностью – это сломает её; превратит в бессердечную куклу, неспособную испытывать ничего, кроме обреченности и всепоглощающей, разъедающей душу пустоты.

Мысли вертелись с такой скоростью, что становилось дурно. Голова кружилась, и это вынуждало Эбби несколько раз прислоняться к дереву, цепляясь пальцами за крепкую кору. Она никогда не думала, что станет проходить через это снова. Что будет вновь терять твердость под ногами; вновь ощущать, как сердце кровоточит, словно тысячи осколков безжалостно рвут его изнутри; вновь желать забиться в самый дальний уголок вселенной, чтобы спрятаться от воздуха, который полностью пропитан Его запахом; вновь хотеть просто перестать чувствовать. Потому что терпеть эту боль было почти запредельно. В этот раз она проявлялась сильнее. Намного сильнее. И в этот раз Эбби понимала, что может не суметь подняться. Слишком высоко она взлетела.

Мимо пронеслось несколько парней на скейтах, и это пусть и немного, но вернуло её в реальность. На высотные здания вокруг уже медленно опускались сумерки, значит, ходила она долго. Лишь узнав запах знакомой выпечки, Эбби поняла, что ноги сами принесли её к дому. К месту, где всё снова напоминало ей о Нем. Теперь и этот город. Теперь и здесь повсюду мелькали лишь Его образы.

Она прошла через холл, а затем медленно приблизилась к лифту. Шаги становились тяжелее и ноги практически отказывались слушаться. Опершись рукой о стену, она зажмурилась, ощущая, как слезы вновь обжигают кожу; душат, перекрывая доступ к кислороду. Она не могла подняться наверх. Не могла войти в квартиру. Воспоминания не станут её жалеть – они нахлынут с силой, которая мгновенно разорвет её на части. Эбби попыталась сделать вдох, но голова закружилась лишь сильнее, и, окончательно утратив силы, тело начало безвольно скатываться вниз. Она уже опустилась на пол, когда почувствовала, как чьи-то руки сжали её плечи.

– Эбби! – Взволнованный голос раздался в голове очень отдаленно. Реальность это была или нет, она не понимала. Как и то, в каком мире находилась. – Эй, ты меня слышишь?… – Пальцы коснулись запястья и задержались там на несколько секунд. – Эбби? Ты здесь? Ответь мне… Нейт! Подгони машину! – Когда теплые ладони легли на её лицо, она слегка приподняла отяжелевшие веки. Сознание понемногу возвращалось, а с ним и боль, притупившаяся всего на мгновение.

Очертания широкого лба и высоких скул становились более ясными. И очень скоро Эбби узнала мужчину, голос которого ещё недавно казался просто игрой воображения. Он смотрел на неё с таким нескрываемым беспокойством и такой искренней теплотой, что от этого взгляда становилось просто легче дышать.

– Грег…

– Слава Богу… – прошептал он, сильнее сжимая её лицо в ладонях, – …я так испугался… – зеленые глаза всмотрелись в неё внимательнее, – …почему ты в таком состоянии? Ты не ранена?

Воспоминания снова накрыли Эбби огромной ледяной волной. Она замотала головой и всхлипнула, понимая, что больше не имеет сил удерживать это в себе.

– Я не могу… у меня не получается…

– Эбби, что…

Она отчаянно цеплялась за рукава его пиджака, пока слезы неумолимо стекали по щекам.

– Я не думала, что всё будет так… что он снова это сделает… после всего, что было… после обещаний, которые он дал… – Грег попытался помочь ей встать, но Эбби сильнее стиснула плотную ткань, вынуждая его помедлить. – Я просто пытаюсь понять… почему… и за что… – Её голос дрожал и срывался, а слезы почти полностью затуманили глаза пеленой. – Почему я прохожу через это снова…

– Если бы у меня был ответ…

Из её горла вырвался тихий, нервный смешок.

– Мне просто не суждено быть счастливой… вот и весь ответ…

– Нет, – Грег тут же обнял её шею руками, вынуждая посмотреть ему в глаза, – не смей думать так. Ты будешь счастлива, слышишь? Я обещаю.

– Мне так больно… – судорожно выдохнув, прошептала она, – …так больно…

– Иди сюда. – Он начал подниматься, осторожно увлекая её за собой, и когда она полностью встала на ослабевшие ноги, прижал к себе. – Пойдем наверх. Тебе нужно отдохнуть.

– Нет!.. – Голос Эбби поднялся и сорвался. Она вцепилась в его руки так сильно, наверное, слишком сильно. – Я не хочу!.. Только не туда, прошу!..

– Эбби…

– Умоляю!..

– Эбби! – Грег слегка тряхнул её, вынудив посмотреть ему в глаза. – Всё хорошо. Я не поведу тебя туда насильно.

Эти слова и его теплый взгляд помогли ей расслабиться.

– Я верила ему… – всхлипнула она, осознавая, что ей становится всё холоднее, – …и теперь так боюсь… что не смогу справиться… так много боли для меня одной… её так много…

– Поделись ею со мной, – услышала она, а затем ощутила, как мужские руки обняли её крепче, – тебе станет легче… – Она завертела головой, не удержав потока рыданий, но тут же почувствовала, как Грег успокаивающе коснулся её волос. – Эй, посмотри на меня. Эбби… посмотри. – Когда она посмотрела, он вновь обхватил ладонями её лицо: – я буду рядом. Что бы ни случилось, я буду рядом до тех пор, пока ты сама будешь этого хотеть. И обещаю, что не оставлю тебя.

Каждую клеточку на теле тут же пронзила резкая, нечеловечески мучительная боль. Эти слова должен был сказать не он. Не от него она их ждала. Эбби заплакала сильнее и, вцепившись пальцами в края его пиджака, стиснула зубы, пытаясь не закричать от тупого лезвия, которое медленно входило в её истерзанное тело. Она упала ему на грудь, и слова полились сами:

– Я беременна… – её тихое признание сопроводилось глухим стоном, и Эбби ощутила, как замерла его ладонь, – я жду ребенка… Его ребенка…

Зарывшись носом в уже слегка влажную рубашку, она невольно вдохнула знакомый аромат белого кедра. Только в этот раз он был не в состоянии заглушить отчаянные крики внутри. Так сильно эта боль вросла в её тело своими цепкими корнями. Так сильно изранила тело и покалечила душу. Древесные ветви окутывали её полностью, проникая внутрь всё глубже, разрастаясь всё больше и становясь всё крепче.

Рыдания внутри готовы были вырваться с новой силой. Она призналась Грегу в том, что её мучило. Без подробностей и имен, но Эбби знала – он всё понял. Теперь уйдет и он. Теперь и он оставит её…

– Мистер Мартин, машина ждет у входа, – знакомый голос заставил Эбби на мгновение затихнуть.

– Хорошо, – спокойно ответил он, – мы сейчас выйдем.

Эбби слегка отстранилась, пытаясь понять, осознать сказанные им слова. В голове расползался туман, перед глазами всё плыло, ноги всё ещё подкашивались. Она медленно подняла своё заплаканное лицо, мгновенно получая в ответ невероятно теплый и такой необходимый ей сейчас взгляд.

– Я же сказал… – тихо повторил он, осторожно убирая светлую прядь за её ухо, – …я буду рядом.

С её губ слетел очередной глухой стон. От боли и облегчения одновременно. Сняв с себя пиджак, Грег набросил его на её плечи и, вновь обняв, притянул к себе.

– Пойдем.

– Грег…

– Я не оставлю тебя в холле одну, – мягко, но решительно ответил он. – Или ты хочешь подняться к себе?

Эбби почувствовала, как воздух снова чем-то перекрыло. Сейчас это было меньшее, чего ей хотелось. Она качнула головой – настолько явно, насколько нашла в себе силы – а затем последовала за ним к машине. Лишь ощутив под собой мягкость кожаного сиденья и твердость мужского плеча, она поняла, как сильно нуждалась в этой поддержке. И в присутствии Грега. Он был её маяком. Её якорем, который уже во второй раз не давал ей утонуть. И только теперь Эбби осознала, как скверно поступает. Как больно делает мужчине, который готов положить свою жизнь на плаху, лишь бы с её губ никогда не сходила улыбка. Возможно, поэтому Судьба так безжалостна к ней. Возможно, поэтому заставляет проходить через те же самые мучения.

– Идти можешь? – Из размышлений её выдернул мягкий голос Грега. Эбби кивнула. За то время, что она просидела в машине, ей удалось немного упокоиться. Ноги уже не были такими ватными; голова не кружилась, как карусель; а слезы на лице пусть и не до конца, но обсохли. Солнце уже зашло за горизонт. Они прошли по проездной дорожке, а затем Грег помог ей подняться по ступенькам. Когда он открыл дверь, Эбби сильнее закуталась в его пиджак и осторожно переступила порог. Она бывала здесь всего однажды: когда Грегу нужно было помочь упаковать и забрать некоторые вещи. Он переехал в квартиру в центре города – так было удобнее добираться до работы – а этот дом собирался сдавать. По крайней мере, раньше.

Грег щелкнул выключатель, и свет заполнил половину дома.

– Я подумал, что сейчас тебе нужно немного покоя.

– Спасибо.

Он положил ключи на столик, а затем посмотрел на лестницу.

– Помнишь ту комнату, которая тебе понравилась? Она твоя. – Заметив её неуверенность, он подошел ближе, заставляя её вновь посмотреть ему в глаза. – Там есть ванная. Ты сможешь помыться и отдохнуть. Я посмотрю, что можно придумать с ужином, а ты спускайся, если захочешь. Договорились?

Он не стал дожидаться ответа. Ненадолго задержав на ней свой взгляд, прошел в гостиную и повернул на кухню. Эбби постояла у лестницы ещё некоторое время, пытаясь сконцентрировать мысли и отдышаться, а затем стала подниматься наверх. Она облокачивалась о перила сильнее обычного – просто боялась, что ноги неожиданно вновь задрожат, а когда добралась до нужной комнаты, помедлила, но всё же повернула ручку. Нащупав выключатель, Эбби осторожно щелкнула его и, бесшумно прикрыв дверь, прислонилась к ней спиной.

Мысли вновь начали заполнять голову, как муравьи, стремительно сбегающиеся в свой дом. Терпеть их присутствие становилось всё невыносимее, и Эбби резко оттолкнулась от опоры и забежала в ванную, быстро заперев дверь на засов. Она словно пыталась убежать от них, хот и понимала, что это невозможно. Убежать от того, что существовало внутри тебя, нельзя. Как бы сильно порой этого не хотелось.

Он стоял под струями ледяного душа, ощущая, как капли нещадно обжигают кожу. Они стекали вниз по лицу, волосам и обнаженному телу. Дарен должен был чувствовать хотя бы слабое облегчение, ведь вода забирала боль – так говорили. Но облегчения не было. Боль не уходила. Наоборот – становилась лишь свирепее и невыносимее. Открывая рану всё больше и заставляя её кровоточить всё сильнее, она проникала в каждый незатронутый уголок и наполняла его дикими муками, которые он заслужил. Заслужил. Но у него не было выбора. Если бы он мог поступить иначе, то никогда не оставил бы её. Никогда не сделал бы этого снова. Не причинил бы ей такую боль.

Он помнил её затуманенные ужасом глаза. Помнил, какие страдания отражались в них, когда он говорил, что у них ничего не выйдет. Этот образ до сих пор всплывал в его памяти снова и снова, лишь усиливая терзания, которые и без того разрушали его вдох за вдохом. И будут разрушать всю жизнь. День за днем. Год за годом. Пока в нем больше не останется ничего цельного.

Дарен стиснул пальцы в кулаки и прислонился лбом к мокрой стене.

Он обязан был найти его. Обязан был найти Палача. Это не вернет Её – Дарен знал, что больше ничто Её не вернет – но ублюдок должен был поплатиться за всё, что сделал. За всё, что отнял и забрал. За жизни, которые сломал и боль, которую причинил. За Элейн – его маленькую сестренку, которая могла пострадать при нападении. За Пола – близкого друга, которого подстрелили по вине этого чокнутого сукиного-сына. И за Эбби – любимую женщину, веру которой он заставил его предать. Палач ответит за всё. Пусть Всевышний будет свидетелем его клятвы – этот подонок не уйдет безнаказанным. И плевать он хотел, если для этого ему придется применить свою собственную кару.

Эбби повернула краники душевой и опустилась на прохладный поддон кабины. Говорят, вода забирает боль, и после этого становится легче. Раньше так и было. Раньше ледяные капли всегда уносили с собой все тяжелые мысли и эмоции, но теперешние терзания – словно желая помучить её ещё сильнее – осознанно оставляли нетронутыми. Воспоминания, как снежный ком, вновь накрыли её с головой. «Ничего не получается… у нас с тобой… я думал, что будущее возможно, но теперь понимаю, что это не так…»; «…будет лучше, если ты просто это примешь…»; Руки задрожали, и Эбби запустила их в волосы. «… если бы ты улетела, всё было бы иначе…»; «…я не желаю тебя мучить…»; «…прости…». Она пыталась сдерживать боль внутри, но сил на это просто не осталось. «…нам нужно расстаться»; «…я не появлюсь в твоей жизни…». Рыдания вырвались наружу, и на этот раз она не сдержала нечеловеческого крика. Слезы лились по щекам, смешиваясь со струями душевой воды. Эбби закрыла руками лицо, пытаясь совладать с собой, но не выходило. Эта боль рвала её на части. Почему?! Господи, почему ты позволил ей полюбить?! Чтобы затем вновь лишить счастья?! Забрать его?! Дважды… во второй раз показав, насколько жестока бывает жизнь…

Мокрые волосы липли к лицу. Эбби прислонилась спиной к стенке и закрыла глаза. Пальцы невольно коснулись живота, и на веки попало несколько теплых капель. Она всхлипнула и заплакала сильнее, теперь уже прижимая к животу обе ладони. Её ребенок. Он находился внутри неё и поэтому всё ощущал: и её боль, и её мысли, и её желания. Пусть он и был ещё слишком мал, они всё равно чувствовали друг друга. Чувствовали… Эбби сделала вдох, и слезы внезапно перестали течь. Ей нужно было взять себя в руки. Прямо сейчас. Как бы тяжело это ни было. И сделать это если не ради себя, то ради малыша, которого она теперь носила под сердцем. Что бы ни происходило в её жизни, это не должно было отражаться на ребенке. Какими бы ни были её чувства, она не могла позволить им взять верх. Её малыш будет счастлив: и в утробе, и когда появится на свет. И он никогда не увидит на её лице слез. Никогда не узнает, как больно и плохо ей было. Потому что благодаря ему и ради него она будет жить и улыбаться. Будет преодолевать все самые страшные горести и напасти, будет выносить самую запредельную боль, но больше никогда не проявит такую слабость. Ради своего ребенка она перевернет этот изменчивый мир, модифицирует себя и свою жизнь. Хоть тысячу раз. Хоть миллион. Господь может посылать ей испытание за испытанием – пусть даже на протяжении всей жизни – она выдержит их все, потому что будет не одна.

Потому что теперь она уже никогда не будет одна.

Он стоял у окна и, держа в руках стакан с виски, смотрел на ночной город, празднуя свою очередную маленькую победу. Разыгранная им партия завершилась, как он и планировал – со счетом 1:0. Но игра ещё продолжалась, и самые главные партии ещё только ждали своего начала. Он поднес стакан ко рту и сделал глоток. Губы тронула невольная ухмылка. Да, иногда Судьба благоволит даже тем, кто, по мнению Господа, чинит несправедливый Суд. Но его Суд был справедлив. Его действия были оправданы. Мстить за семью – не грех. Наказывать человека, виновного в смерти твоей семьи – не грех. Отплачивать Ему той же монетой, заставлять чувствовать ту же боль – не грех. Он заслужил это. Потому что не спас её. Потому что ничего не сделал.

Сильнее сжав стакан в пальцах, он отвернулся от окна, а затем поставил его на стол, чтобы не дай Бог не разбить. Мамино стекло. Дорогое стекло. И он должен его беречь.

Вытащив мобильный из кармана своих брюк и, задержав взгляд на снимке на экране, он ощутил, как сердце предательски заныло. Здесь ей было всего одиннадцать. Её темные волосы завивались, волнами рассыпаясь по плечам, а шоколадные глаза сияли счастьем и лучились добротой. Она улыбалась фотографу. Улыбались ему. И в тот день всё было хорошо. Всё ещё было не так. Прогнав прочь прошлые воспоминания, он открыл свои «исходящие». Найдя нужное сообщение, которое отправил Ему несколько часов назад, он в последний раз пробежался глазами по тексту, а затем нажал на «стереть». Он убрал смартфон обратно и с силой стиснул зубы, ощущая, какой яростью запылали его глаза.

До конца игры осталось всего несколько шагов.

Шах и Мат уже близко.

И Победитель давно определен.