Это не любовь

104

Внизу на лестнице и в коридорах началось оживление.

Юлька взглянула на телефон – точно, вторая пара закончилась. Почти час она тут проторчала. Пора выбираться из своего укрытия.

Она спустилась на этаж ниже и быстро прошмыгнула в уборную, чтобы хоть мало-мальски привести себя в божеский вид. Пока умывала лицо холодной водой, от Алёны пришла очередная смска: «Где ты?».

Опять тревожилась о ней сердобольная её подруга.

Юлька решила, что позже ответит. Но Алёна настаивала: «Юля! Ты в институте? На третью пару идёшь?».

Да сколько же можно?! Ну нельзя же быть такой навязчивой!

Юлька в раздражении отключила звук и убрала телефон в рюкзак.

«Блин, Рубцова, как тебя Макс терпит? Ты же мёртвого с ума сведёшь!», – прошептала себе под нос Юлька, вглядываясь в отражение. Покрасневшие, набрякшие веки ещё выдавали её. И нос некрасиво лоснился. Хорошо хоть в кои-то веки прихватила с собой косметичку.

К её неудовольствию в уборную зашли две старшекурсницы. Правда, на Юльку обе не обратили совершенно никакого внимания, будто её и нет. Во всяком случае, без всякого стеснения продолжали откровенничать на весьма щекотливую тему. Одна делилась впечатлениями после жаркой ночи. Вторая выспрашивала подробности. Совершенно дикие, на Юлькин взгляд, подробности. Она торопливо красилась и отчаянно краснела.

– … а потом спрашивает, мол, я у тебя какой. Типа, чувствуется опыт.

– А ты?

– А что я? Я как все: кто у нас не первый, тот у нас второй.

Обе захохотали.

– Ну правда, что за идиотские вопросы? Так я ему всё и рассказала. Мужики вообще странный народ. Хотят, чтоб ты в постели ему пируэты исполняла и при этом чтоб опыта никакого. А откуда пируэты возьмутся без опыта?

– Мужики вообще придурки, – поддакнула вторая. – Придурки и козлы.

– Ну… они козлы, если их любишь. А если нет, то… просто придурки.

Обе девицы снова захохотали.

Юлька подхватила с подоконника рюкзак и рванула прочь. Но слова этих старшекурсниц почему-то засели в голове. Их реплики шокировали, вызывали одновременно любопытство и отвращение, а главное, заставляли задумываться: неужели и она будет так же рассуждать спустя время. Нет. Не верилось. Но на их фоне сама себе она казалось какой-то наивной дурочкой в розовых очках.

Особенно одна фраза впечаталась: «Они козлы, если их любишь».

Анвареса она не просто любила, она его едва ли на алтарь не вознесла. Да что уж скромничать – вознесла. Глядела на него вечно с придыханием, внимала каждому слову, старалась соответствовать, зубрила всякую муть ради его одобрительного взгляда.

И это он ещё не знает, как она вчера перед сном накачала себе в плеер полгигабайта классики и слушала, пока не заснула. Ну, заснула, правда, она почти сразу. Но не в том суть, главное – пыталась же, поставила себе цель: не только всё прослушать, но и хотя бы немножко понять, кто есть кто. А то ведь для неё что Бах, что Бетховен – всё одно.

И все эти реверансы для него, для Анвареса. И не надо говорить, что для неё это тоже надо. Ей и без Бетховенов жилось прекрасно.

А он её просто взял и выгнал. На глазах у всего потока.

«Не буду больше его любить», – пообещала себе Юлька, закусив нижнюю губу, чтобы снова не расплакаться.

Третья пара тянулась и тянулась. Изольда терзала их и скопом, и по одиночке. Лишь то, что накануне Анварес разжевал ей правила от и до, спасало от позора Юльку, которая с расстройства совсем туго соображала.

– Позавчера, – всё же отметила Изольда, – вы производили лучшее впечатление.

– Просто у меня, – отозвалась Юлька, – голова болит.

Изольда пристально посмотрела на неё.

– Ну раз так, ступайте домой, лечите голову.

Юлька геройствовать не стала. Сгребла книги и тетрадь в рюкзак и ушла с середины пары. Насчёт головы она даже и не приврала, между прочим. Действительно, затылок ломило и в висках противно пульсировало.

Она медленно брела по пустому коридору, уткнувшись в телефон. Перечитывала пропущенные смски от Алёны, коих оказалось не меньше дюжины. И в эту вереницу затесалось вдруг сообщение от Анвареса. Он, как всегда, был немногословен: «Надо поговорить».

«Надо ему поговорить! – фыркнула Юлька. – Зато мне не надо!».

Она свернула на лестницу, спустилась на один пролёт и… едва не столкнулась с Анваресом. Вот уж точно – закон Мерфи никогда не даёт сбоев!

Анварес поднимался наверх и выглядел при этом очень серьёзным и сосредоточенным. Сердце её на долгий миг остановилось, но тут же заколотилось так яростно и гулко, что Юльке казалось – оно сейчас попросту разорвётся.

Она напряглась изо всех сил, лишь бы сохранить хотя бы подобие невозмутимости, мысленно приказывая ему: «Пройди мимо! Не останавливайся!».

Но он не только остановился, но и преградил дорогу.

– Юля, мне нужно с тобой поговорить. Но сейчас я не могу. Меня в деканат срочно вызвали. Можешь подождать?

– Извините, Александр Дмитриевич, у меня занятия.

– Ну после занятий?

– Извините, нет. После занятий – дела.

Юлька хотела его обогнуть, но он протянул руку и взялся за перила, не давая ей пройти.

– Обиделась?

– Простите, на что? – Юлька деланно удивилась. – Ах, вы про опоздание. Конечно, нет! Вы же преподаватель, как я могу обижаться?

Синие глаза казались почти чёрными. Он смотрел в упор и будто душу вытягивал.

– Обиделась, я понимаю… Ну прости. Так получилось. Послушай, Юля, я всё объясню, но сейчас правда должен идти. Давай вечером…

– Александр Дмитриевич, пропустите меня, пожалуйста.

Анварес убрал руку с перил, но только она прошла мимо, как он поймал её за локоть.

– Да не веди себя, как маленькая, Юля, дай мне, пожалуйста, всё объяснить…

– Господин Анварес, что вы себе позволяете? Руки уберите!

Лицо его вмиг окаменело. Огонь в глазах потух, превратился в лёд. Он разжал пальцы, кивнул коротко:

– Прошу прощения. Всего хорошего.

– И вам всего хорошего, господин Анварес, – протараторила она, сбегая скорее вниз, потому что рыдания вновь подступили к горлу. Потому что видеть его таким было невыносимо больно. Так больно, что дыхание перехватывало и била дрожь.

Но она ведь правильно поступила! Он её оскорбил, она проявила гордость. Отчего же теперь сердце рвётся в клочья и не покидает чувство, будто произошло что-то очень-очень плохое и непоправимое?