Это не любовь

59

Анваресу казалось, что последнее время он не жил. Если точнее, не жил полноценной жизнью, а всё пребывал в каком-то напряжённом ожидании, совершая обыденные действия по инерции: чистил зубы, ел, ходил в институт, вёл лекции. Даже когда над статьёй работал – не мог полностью включиться. Если это вообще можно было назвать работой.

Оставаясь наедине с Ларисой, он и вовсе уходил в себя. Не намеренно, так уж само получалось.

Лариса беспокоилась: «Что с тобой? Ты не заболел? Такое ощущение, будто ты погас изнутри».

Это было точное слово – погас. И никакое самовнушение не действовало, никакие веские доводы не помогали. Он смотрел на Ларису, а представлял Аксёнову. И сам поражался: ну как такое могло произойти с ним? Двоечница, прогульщица, глупая, беспутная девчонка, на которую он в любое другое время и не взглянул бы. Таких, как она, всегда считал бесполезными пустышками, никчёмными, ничтожными и в довесок ко всему вульгарными. И вот она, невзирая на все его взгляды и предпочтения, настолько прочно засела… в уме, в душе, в сердце или где там ещё, что думать ни о чём другом не получалось.

Танец ещё тот… первые дни аж в жар кидало, стоило только вспомнить. Потом в груди поселилась тоска. Она напоминала саднящую, незаживающую рану, которая ныла, не умолкая, и особенно крепко прихватывала ночью.

Сначала Анварес не отдавал себе отчёта, что тоскует. Просто не анализировал. А что постоянно искал её взглядом в потоке студентов – так это списывал на беспокойство. Он ведь действительно за неё переживал.

Первое время боялся – вдруг она с таким-то неуравновешенным нравом совершит что-нибудь непоправимое. Теперь вот переживал, что из института дурочку попрут.

Вот какого чёрта она пропускает занятия? В её мифическую болезнь он абсолютно не верил. Отговорка, шитая белыми нитками. И о чём она только думает? Мало ей натянутых отношений с деканатом и провальной первой аттестации, когда кроме него и физрука никто Аксёнову не аттестовал? Если даже чудом упросить Волобуева, на пропуски и аттестацию ещё могут закрыть глаза, но как, чёрт возьми, она собирается сдавать сессию? Да ей и зачёт половина его коллег не поставит, потому что наверняка в глаза её не видели. Как же можно так наплевательски относиться к своему будущему? Рушить всё своими руками?

Он негодовал, терзался, изводил себя этими мыслями и... не знал, что делать.

А потом Анваресу на глаза случайно попалась её фотография.

Лариса показывала снимки с Хэллоуина – спасибо одному активисту из студотряда, который вёл хронику насыщенной студенческой жизни, а затем выкладывал на сайте.

Аксёнова затесалась туда явно случайно. На переднем плане позировали Лариса и её помощники, а она просто попала в кадр, поэтому вышла мелкой и расплывчатой, но он её сразу узнал. Наткнулся взглядом и завис на несколько секунд, пока Лариса не перешла на следующее фото. Он чуть было не попросил вернуть назад, да вовремя спохватился.

Именно в тот момент Анварес и осознал, как нестерпимо хочется её увидеть, не мелким пятнышком на экране, а живьём. Голос услышать, взгляд поймать. Он аж сам поразился, до чего невыносимым по своей остроте было это внезапное желание.