Фаблио. Старофранцузские новеллы

Бывают случаи подчас,

Что так и просятся в рассказ.

Про случай прямо бесподобный

Я нынче расскажу подробно.

Итак, жил юноша, на диво

Красивый, статный и учтивый.

До десяти земель пройти, —

Да что я, хоть до двадцати, —

Немало там красавцев милых,

Но, право, он бы всех затмил их.

Все ж не был рыцарем Гильом:

Уже семь лет служил пажом

Он у сеньора одного,

А тот, не знаю отчего,

Покамест не имел желанья

Ему дать рыцарское званье.

Однако паж не огорчался,

Он в рыцари отнюдь не рвался,

А почему — сейчас скажу.

Любовь милей была пажу —

Он госпожу свою любил

И потому доволен был,

Что здесь его в пажах держали

И с дамою не разлучали.

Но даме было невдомек,

Что он в нее влюбиться мог,

Не то б, покоем дорожа,

Она остереглась пажа,

Болтать не стала с ним порою.

Я ничего от вас не скрою:

Понятья в даме не хватало;

Узнает невзначай, бывало,

Что кто-нибудь в нее влюблен, —

Пускай с ума сходил бы он,

Не подарит ему ни слова, —

Беседовать была готова

Скорей с гулякой развращенным,

Чем с юношей, в нее влюбленным.

Но если дама холодна,

Поверьте, не права она.

Когда себя такой окажет,

Пускай Господь ее накажет, —

Зачем другим страдать безвинно!

Уж если поразить мужчину

Умела ты любви недугом,

Так будь же милосердным другом

И поспеши тому помочь,

Кому терпеть и ждать невмочь.

Но все ж к рассказу перейдем.

На даму обратил Гильом

Все думы, чувства и желанья.

Любовь несет ему страданья,

Томит несчастного и мучит.

Теперь, коль то вам не наскучит,

Я даму описать готов.

Ни вешние цветы лугов,

Ни лилии, ни розы мая

Своей красою, полагаю,

Сравниться с нею не могли.

Красавицы любой земли

Ее ничем бы не затмили.

Пускай красавицы Кастильи

Прославлены на целый свет, —

И там такой прекрасной нет.

Но лучше, в виде поясненья,

Я приведу одно сравненье:

Столь госпожа была нарядна,

Облачена в убор парадный,

Столь величава в нем к тому же,

Что сокола была не хуже

Иль какаду всей гордой статью.

Плащ но пурпуровому платью

Струится, звездами блистая;

Подбит он мехом горностая,

Таким, что волос к волоску,

А соболь по воротнику

Мерцает серебром сединок...

Ну впрямь — картинка из картинок.

Еще я не договорил,

Какой красою одарил

Господь ее лицо и тело, —

Так с Божьей помощью я смело

Все опишу вам без прикрас.

Когда б кому-нибудь хоть раз

Ее увидеть привелось

В волнах распущенных волос,

Он счел бы русый отблеск их

Сверканьем нитей золотых.

Из-под кудрявых легких прядок

Белеет лоб, и чист и гладок,

А брови длинные черны,

Глаза веселые ясны.

Изменчив цвет их сероватый,

И ровен нос продолговатый.

Сквозь кожу тонкую алея,

Румянец в ней всего милее, —

Лишь свет зари свою игру

Наводит так по серебру.

Порой до самого ушка

Алеет нежная щека.

А ротик! Розовый бутон

Собой напоминает он.

Чтоб подбородок описать,

Мне даже слов не подыскать;

А шейка! С ней могли б едва ль

Стекло сравниться и хрусталь:

Под волосами, позади,

Сверкает так, что не гляди!

Две грудки округлились круто —

Совсем два яблочка как будто!

Красотка, что и говорить!

Чтоб зренье и сердца пленить,

Ты просто диво создал, Боже!

На целом свете нет пригожей,

Ну словно мастер все искусство,

Все понимание и чувство

Вложил вот в это существо —

И истощился оттого.

Нет, здесь бессилен мой рассказ!

Супруг той дамы как-то раз

Задумал на турнир отбыть,

Чтоб славы и наград добыть.

А путь туда лежал далек.

Простился он на долгий срок,

И за владетелем могучим,

Все при оружье самом лучшем,

Помчались рыцари гурьбой.

Пажа сеньор не взял с собой:

Паж в рыцари не посвящен.

Турниром всякий увлечен,

Но паж Гильом и не стремится

От милой сени удалиться:

Турнир его не привлекает.

Остался в замке он. Страдает,

Не в силах чувство побороть,

Что ниспослал ему Господь.

Печалясь о своей судьбе,

Он жалуется сам себе.

— Увы, безумец, — молвит он, —

В недобрый час ты был рожден.

Кого ты вздумал полюбить?

До дня такого не дожить,

Чтобы сбылась мечта твоя...

А может быть, напрасно я

Все муки в сердце затаил,

Стараясь из последних сил,

Чтоб дама ничего не знала?

Открыться ей пора настала!

К чему любить издалека, —

Ведь к ней дорога так близка!

Безумьем было бы опять

Удобный случай упускать.

Скажу ей... Не посмеешь ты!

Твои усилия пусты.

Вовеки, робкое созданье,

Ты не решишься на признанье...

Решусь, во что бы то ни стало!

Осмелюсь! Трудно лишь начало.

О муках сердца моего

Скажу — и больше ничего...

Однако, — размышлял Гильом, —

Как удержать себя потом,

Когда красавица узнает,

Что к ней любовь во мне пылает?

Но все же стал Гильом смелей.

Он незаметно от людей

Стопы направил прямо в зал.

Затем он в спальню дверь нажал

И к даме проскользнул бесшумно,

Хоть это было и безумно.

А так случилось, что она

Была на этот раз одна.

Девицы все ушли из спальни,

Чтоб в комнате укрыться дальней

И вышивать спокойно, с толком

На знамени цветистым шелком

То ли пантеру, то ли льва

(Слегка расходится молва),

Вот потому и мог тайком

Проникнуть в спальню ту Гильом.

Сидела дама на ностели.

Милей созданья, в самом деле.

Никто на свете не видал!

Отпрянул паж, затрепетал.

Но не уйти ему назад.

Навстречу благосклонный взгляд

Она бросает безмятежно.

Улыбка радостно и нежно

У дамы на устах сияет,

Пажа приветом ободряет.

— Сюда, Гильом! — не обинуясь

Сказала дама. — Повинуюсь, —

Пролепетал он ей не вдруг.

— Да сядьте же, мой милым друг!

Когда б она подозревала,

Какое чувство в нем пылало,

То милым другом называть

Остереглась бы. На кровать

Меж тем Гильом садится, робок,

И скоро, с дамою бок о бок.

Уже смеется, шутит с ней

Все беззаботней, веселей,

Беседует о том, о сем...

Внезапно говорит Гильом:

— Я вам откроюсь, госпожа!

Утешьте своего пажа,

Подайте мне совет благой.

— Охотно, друг мой дорогой.

— Положим, рыцарь благородный.

Иль клирик, иль слуга безродный,

Иль паж, или простой купец,

Иль кто угодно, наконец, —

Забыл бы все, покой и сон,

И в королеву был влюблен,

Иль в герцогиню крови древней,

Или в девицу из деревни;

И стал бы он семь лет страдать,

Храня молчания печать,

Не в силах рассказать ей смело

О том, как сердце изболело,

Хоть мог бы случай улучить,

Чтоб душу перед ней открыть

И о любви сказать своей,

Будь он немного посмелей.

Какой вы дали бы ответ:

Таить любовь семь долгих лет,

А с ней и муки заодно —

Безумно это иль умно?

— Что ж, коль спросили вы, Гильом,

Скажу о мнении своем.

Не очень-то умно, конечно,

Не открывать тоски сердечной,

Коль выпал случай молвить слово.

Ведь если дама так сурова,

Что отвернется от него,

Тогда, скажите, для чего

Влюбленному такие муки?!

Нет, раз к любви попал он в руки.

Назад не в силах повернуть,

Чтоб позабыться как-нибудь, —

Пускай молчанье разорвет

И к сердцу дамы воззовет.

Поверьте, в этом я права:

Большие у любви права.

Кто хочет ей остаться верен,

Да будет дерзок и уверен.

А мне бы полюбить случись, —

Клянусь тобой, святой Денис! —

Я ни на что б не поглядела!

Итак, советую я смело:

Во всем открыться должен он.

Гильом издал печальный стон

И молвил тихо, весь дрожа:

— Смотрите, здесь он, госпожа,

Тот, кто, безмолвно вас любя,

Мученьям предавал себя!

Ведь это я не смел ни слова

Сказать об участи суровой,

О всех терзаниях моих.

Теперь вы знаете о них!

Вам, сладостная госпожа,

Со всей покорностью служа,

Лишь об одном молить я стану:

О, исцелите эту рану!

Помимо вас, никто другой

Не властен над моей судьбой

И не спасет меня от мук.

Горжусь одной из всех заслуг:

Я — ваш, я был и буду вашим.

Еще никто на свете нашем

В таких страданьях горьких не жил.

Мечту о вас я тайно нежил —

И вас теперь пришел молить

Свою любовь мне подарить!

Те речи ей понять легко,

Но, их ценя невысоко

И показать ему спеша,

Что все не стоит ни гроша,

В чем он признался ей сейчас,

Она вскричала, осердясь:

— Гильом, что значат эти шутки?

В своем ли вы, мой паж, рассудке!

Идите с шутками к другой.

Со мной, клянусь вам головой,

Так не шутили до сих пор!

А если этот разговор

Продолжите хотя немного,

Тогда, с соизволенья Бога,

Я вам жестоко отплачу.

Да знать я вовсе не хочу

Ни о любви, ни о страданье!

Одно скажу вам на прощанье:

Забудьте вы ко мне дорогу,

Не подходите и к порогу!

И уж поверьте, милый друг,

Меня одобрит мой супруг.

Вернется он, и я тотчас

Все выложу ему про вас —

Вот подивится он рассказам

О том, как паж утратил разум

И как, надеждам дерзким предан,

Доверье обратил во вред он!

Тогда запляшете. Пока ж

Подите прочь, любезный паж!

Гильома при таких словах

Объяли и тоска и страх.

Досада мучает его,

Что он открылся. Ничего

Ответить госпоже не смея

И оправдаться не умея,

Он все же думает: «Ужели

Отчаиваться, в самом деле?»

И, горя побеждая гнет,

Любовь уже к иному гнет:

«Заговори ты с ней опять —

Тебе ведь нечего терять».

И даме он сказал: — Другого

Ужель не заслужил я слова?

К чему ваш гнев и этот смех?

Ну что ж, терзайте без помех,

Я все снести готов, поверьте!

Убейте — не боюсь я смерти!

Без вас мне в жизни счастья нет,

И вот даю такой обет:

Отныне больше ни куска

Я в рот не положу, пока

Со мной не станете иною,

Не смилуетесь надо мною.

— Быть вам, клянусь святым Омером,

Для всех пустынников примером, —

Сказала дама. — Что ж, ступайте,

Любви напрасно ожидайте

И соблюдайте ваши клятвы

Хоть целый год, до новой жатвы.

Тут, молча ей отдав поклон,

Ушел в свою светелку он,

Велел постель себе постлать

И повалился на кровать.

Но сон от бедного бежал,

Напрасно он глаза смежал...

Три дня Гильом лежит пластом

И ничего не ест притом.

Вот ночь четвертая спустилась,

А дама так и не смягчилась,

Пренебрегает им совсем.

Гильом постится между тем, —

В рот ни крохи не хочет брать!

А тяжкой муки не унять:

И ночью мучится и днем,

Иссох он, ни кровинки в нем.

Причина бледности ясна —

Ведь он без пищи и без сна.

Но вот и трепет и испуг

Гильома охватили вдруг:

Ему почудилось — пришла

Та дама, что ему мила;

Сама в постель к нему ложится,

Чтоб с ним любовью насладиться.

Готов опять он и опять

Ее ласкать и целовать.

Потом виденье исчезает,

И снова горько он вздыхает.

Простер он руки в пустоту,

Ловя прекрасную мечту;

В постели милое виденье

Напрасно ищет. В исступленье

Бедняга сам себя колотит.

Одна любовь его заботит,

Терзает мукою сердечной.

О, как хотел бы он, чтоб вечно

Виденье тешило его!

Любовь, однако, божество

Довольно ветреного нрава —

И шлет озноб ему лукаво.

А через одного из слуг

Сеньору известил супруг,

Что скоро будет в этих стенах, —

Везет с собой пятнадцать пленных.

И все богаты и могучи;

Добычи много, самой лучшей.

Узнав про славные дела,

Жена, отменно весела,

Приезда мужа поджидала.

Вот убрана большая зала,

Готовится обильный ужин, —

Покой воителем заслужен,

И славно отдохнет он дома.

Но страшно даме за Гильома,

Остался выход лишь один:

Сказать, что едет господин

Домой, а у себя в дому

Спросить он вправе, почему

Паж голодает столь упрямо.

К Гильому поспешила дама,

Пришла и вот стоит над ним,

Гильом не смотрит, недвижим.

Она по имени зовет, —

Он голоса не подает,

Душой витает далеко.

Коснувшись юноши легко,

Она будить погромче стала,

И сердце в нем затрепетало;

Надеждою воспламенен,

Вскочил он, отдал ей поклон: —

О, наконец-то, госпожа,

Вы осчастливили пажа!

Молю о милости одной —

О, сжальтесь, сжальтесь надо мной!

Иначе мне и жизни нет!

Тогда она ему в ответ:

— Клянусь вам раз и навсегда,

Что ни за что и никогда

Моей любви вам не видать.

А вы? Ужели злом воздать

За все сеньору вы вольны,

Добившись милостей жены?

Ужель ему такой вы враг?

Нет, я не соглашусь никак

Вас наградить своей любовью,

Но глупо же, во вред здоровью,

Упорно пищу отвергать!

Себя так можно доконать

И душу погубить напрасно.

Ведь дольше медлить вам опасно, —

На просьбы времени не тратя.

Вставайте же скорей с кровати:

Муж о приезде шлет известье.

— Его приезд, клянусь вам честью,

Не любопытен мне ничуть.

— О Боже, милосерден будь!

Узнает муж, чего хотите.

Тогда спасения не ждите! —

Но паж ответил: — Госпожа,

И под угрозою ножа

Ни крошки не возьму я в рот!

Такой на сердце тяжкий гнет,

Что с места не сойти, поверьте!

Раз нет любви, хочу я смерти.

Зачем мне жить, хоть я и молод?

Пускай меня погубит голод!

Не уступив ему, конечно,

Ушла красавица поспешно.

И в зал она приходит снова.

Там все для пиршества готово.

Под белой скатертью столы

От разной снеди тяжелы.

Уже для встречи господина

Несут жаркое, хлеб и вина.

Все ужину воздали честь:

С дороги ведь хотелось есть,

И так их славно угостили,

Что я вам рассказать не в силе.

Вот, сидя с дамою, супруг

Все чаще стал глядеть вокруг, —

Пажа Гильома ищет взглядом.

Он удивляется, что рядом

Не появляется Гильом,

Ему не служит за столом.

— Все ладно, — он сказал жене,

Но только непонятно мне,

Зачем Гильома нет со мной.

— Гильом лежит совсем больной,

Она в ответ. — Чтоб не солгать,

Я все-таки должна сказать:

Его недуг какой-то странный,

Ни воспаленья нет, ни раны,

Лекарство подберешь едва ль!

— Клянусь Святым Денисом, жаль,

Что бедный терпит столько мук!

Но, право, если б знал супруг,

Зачем Гильом лежал в постели,

Тому б не встать и в самом деле.

Пока ж, не зная ничего,

Муж огорчился за него.

А даме, так или иначе,

Теперь не избежать задачи —

Она сказать должна сама,

На чем Гильом сошел с ума.

Все рыцари отпировали,

И пусто в пиршественном зале.

Жена и говорит, таща

Сеньора за конец плаща:

— Что ж не идете вы к Гильому?

Ведь вам, а не кому другому

Дознаться надлежит, бесспорно:

Что, если хворь его притворна? —

К пажу идет с женою он.

Гильом в раздумье погружен.

Подходят ближе, а ему-то

Столь безразлично все как будто,

Что с жизнью он готов расстаться.

Не хочет больше предаваться

Такому горю и мученьям,

И смерть он встретит с облегченьем.

Стал муж у юноши в ногах

И видит — паж совсем зачах.

Как жалостливый человек,

К расспросам он тогда прибег:

— Гильом, скажите, милый друг,

Какой напал на вас недуг?

Лекарство нужно вам, быть может?

— О, тут лекарство не поможет! —

Ответил паж. — Такие боли

Меня преследуют все боле

В груди и в голове — повсюду,

Что, право, вряд ли жив я буду.

— Не дать ли вам поесть, попить?

— Мне и куска не проглотить,

Я лишь мученья тем умножу! —

С него живьем сняла бы кожу,

Так дама им возмущена.

— Неправда! — молвила она. —

Что за недуг упрямца точит,

Какого он лекарства хочет,

Настало время рассказать!

Да можно ль то недугом звать.

Хотя порою сей недуг

И в жар и в дрожь бросает вдруг! —

К Гильомv обратись потом,

Прибавила: — Ну вот, Гильом,

Дождетесь за свои дерзанья

Теперь такого наказанья,

Что пища ввек нужна не будет!

— Что ж, — он сказал, — как Бог рассудит,

Но есть не стану, не просите,

Напрасно карой не грозите.

Одно мне остается — голод,

А там пусть буду хоть заколот.

— Супруг мой, видите вы сами:

Ну не безумный ли пред вами?

Едва простились вы со мной,

Гильом, несчастный наш больной.

Предстал тотчас в моем покое!

— Как! — муж воскликнул. — Что такое?

О чем же говорить он мог,

Переступая ваш порог?

— Я вам сейчас скажу, о чем...

Ну как, согласны есть, Гильом?

Не то я, все открыв сеньору,

Стыду предам вас и позору. —

Гильом твердит: — Порукой честь,

Я ничего не стану есть! —

И вознегодовал супруг:

— Ну, паж, отбились вы от рук!

Сочтут меня за дурака,

Коль не намну я вам бока!

Так приготовьтесь, получите! —

Но дама просит: — Погодите,

Вы все узнаете сейчас.

Гильом! Прошу в последний раз:

Одумайтесь! А то скажу! —

Хоть страшно сделалось пажу,

Но все ж, тоскою угнетен,

Со вздохом отвечает он:

— Нет, есть не буду ни за что,

Пока мне не подарят то,

Чего так сердце возжелало, —

Тут ей Гильома жалко стало,

И мужу говорит жена:

— Он все твердил мне, что должна

Я сокола ему отдать,

Я ж не хотела уступать:

Охота — это ваше дело,

Распоряжаться я не смела. —

Сеньор сказал: — Так не годится!

Да пропадай за птицей птица,

Будь это сокол, ястреб, кречет,

Коль то несчастного излечит

От столь ужасного недуга! —

Тогда и говорит супруга,

Сеньора выслушав слова:

— Раз ваша воля такова,

И я не положу запрета.

Гильом, вы слышите ли это?

Вам все отдать согласен муж.

А коль согласен, почему ж

И от меня вам ждать отказа?

Гильом возрадовался сразу,

Как до него никто на свете,

Едва услышав речи эти,

Был мигом исцелен больной,

И отбыл в зал сеньор с женой,

Гильом уже одет, обут

И к ним явился тут как тут.

А дама на него взглянула

И сладостно тайком вздохнула

(Любовь стрелу пускает метко,

Добыча ускользает редко),

В лице то бледность, то пожар,

То бьет озноб, то бросит в жар.

Сеньор с Гильомом речь ведет:

— Какой вы паж? Вы — сумасброд!

Что вздумали просить вы, право!

Мой сокол был мне так по нраву.

Будь кто другой — мудрец, дурак.

Князь или граф, — наверно б, так

Им не досталась эта птица,

А вы смогли ее добиться.

И вот слуге он приказал:

— Мне сокола подайте в зал! —

Тот повинуется приказу.

И, птицу взяв за хохлик, сразу

Сеньор пажу ее дарит.

Гильом его благодарит.

А дама замечает вслух:

— Такой подарок стоит двух!

Два смысла было в слове том,

Второй открылся лишь потом:

Ночь принесла пажу удачу,

И даму, к соколу в придачу,

Заполучил он без помех.

Был этот дар дороже всех.

Я для пажей на этот раз

Вел назидательный рассказ,

Тому полезный, безусловно,

Кто битвой увлечен любовной,

Кто, все забыв, сердечный пыл

Единой цели посвятил.

В любви уж верно преуспеет,

Кто дерзко требовать умеет.

Пускай постигла неудача, —

Все можно повернуть иначе:

В любви настойчивость — не грех,

Упорство побеждает всех.

Гильом был не напрасно смелым.

Не зря страдал душой и телом:

Одна любовь, без просьб и жалоб,

Ему победы не стяжала б.

Таким сам Бог помочь готов.

И я скажу без дальних слов:

Да кто им только не поможет,

Увидев, что отказ не может

Упорных одолеть сердец!

На том и повести конец.