Перейдем к левым.
Перейдем к радикальному и социалистическому мирам. Вот еще два соседствующих и солидарных взаимопроникающих мира. По сравнению с мирами националистическими они более равновелики численно. Может, они чуть более провинциальны, чем два предшествующих? Но те тоже весьма провинциальны, тогда эти, скажем, менее парижские. И тем не менее нельзя обходить вниманием массу мелких буржуа, служащих, радикально и социалистически настроенных рабочих большого Парижа – настоящего Парижа со всеми его пригородами, – именно в Париже голова этой массы, поскольку она держит правление и осуществляет руководство, но в страстном и интеллектуальном парижском климате, который облагораживает реалии в своей ежедневной полемике и тяготеет к полярным крайностям, она зажата между двумя мифами – националистическим и коммунистическим.
Есть также круг радикально-социалистических семей, прочно связанных с провинцией и Парижем, со всеми классами. С обеих сторон есть буржуазия, есть крестьянство и пролетариат. И богатые, и бедные: есть же богатые радикалы и даже социалисты. Деловой мир делится между национально-монархическим и радикальным, и даже социалистическим миром.
Чем характеризуется радикально-социалистический мир? Это мир не столько национальный, сколько социальный. Это мир не столько внешней политики, сколько внутренней. Это мир, который претендует на роль не столько национального, сколько социального. На деле радикальный мир немногим менее национален, чем миры, называемые национальными. Так же, как и мир социалистический. Но национализм тут более негативен, более стыдлив. Он выглядит стыдливым рядом с другим, который рядом с ним выглядит нахальным. Но при случае он просыпается и противодействует антинационализму некоторых социалистических фракций или же коммунизму. Впрочем, этот мир с радостью втягивается в дискуссию о национализме. Он долгое время использовался в качестве предлога для обсуждения церковных вопросов, теперь он стал таким предлогом для обсуждения вопросов войны и мира. Он с радостью втягивается в проповедь мини-национализма в противовес макси-национализму правых, поскольку таким образом ему удается забыть про свои социальные претензии. Левые слои прибегают к пацифизму лишь для того, чтобы избежать социализма. Свидетельство тому то, что они выигрывают выборы, опираясь на вопрос о войне и мире (1924–1932), а затем, проваливаясь на фискальном вопросе, который не отваживаются радикально разрешить по-социалистически, и обладая в данный момент перевесом в парламенте, протягивают руку правым (1926–1934), которые на следующих выборах получают большинство (1919–1928).
Во всем этом тем не менее должно быть что-то, объясняющее постоянство противостоящих образований, которому вовсе не мешает простота перехода из одного лагеря в другой, о чем свидетельствуют поочередные успехи на выборах. Это отчасти будет и объяснением, почему, несмотря ни на что, именно левые создали во Франции большинство наших жалких социальных законов, какими бы отсталыми, недостаточным и нескладными они не были.
Да вот же в чем дело: мир правых и мир левых, покоящихся на общем для них обоих основании, – территориальном и социальном, – участвующих в одной политико-экономической комбинации, но расходящихся при дележе барышей.
Грубо говоря, «национальный» мир правых – это тот, что забирает барыши экономические, а «социальный» мир левых – тот, которому достаются барыши политические. Грубо говоря, радикальный мир – это мир, который привязан, скорее, к политической, чем к экономической машине, как и мир социалистический опосредованный профсоюзами служащих, чиновников и рабочих, занятых в крупных государственных учреждениях. В мире левых, втайне национальном, расплывчато социальном, нет ничего социалистического и еще меньше пролетарского. Это мир, скорее, буржуазно-крестьянский, чем рабочий, и во многом чиновничий.
Есть, конечно, и третий мир левых, маленький коммунистический мир. Вот он действительно пролетарский, но в дальнейшем мы увидим, что роль его ограничена, подобно роли «Французского Действия».
Радикально-социалистический мир нуждается в двух самых несовместимых свойствах режима: в предельно общих видимостях и предельно непосредственных реалиях. С помощью последних он утешается в недостатке первых. Это мир должностей и кормушек, табачных киосков и касс, орденов и пенсий.
Но посмотрите, как недостаточны все предлагаемые нами определения рядом с открывающимся взору универсумом пройдох.
У национал-республиканского и даже у национал-монархического мира тоже есть свои ордена и должности. И среди правых есть много государственных служащих: офицеры, преподаватели, крупные управленцы. И наоборот, радикально-социалистический мир имеет интерес и пай в барышах экономических через коммерсантов и промышленников среди своих активистов, или же через политических адвокатов (в числе и процветании которых, впрочем, правые не уступают) и всевозможных чиновников-взяточников. И, кроме того, есть крестьянский мир, который примыкает и к правым, и к левым.
Вот что объясняет недостаточность наших грубых определений: две пары рассматриваемых нами миров, во всем противостоящие друг другу в силу требований парламентской политической игры, крепко держатся друг за друга и неизбежно спаиваются воедино требованиями экономико-политической системы.