Я ехал сюда с целью поймать и проучить лживую сучку. Злость и гнев, переполнявшие меня, гнали так, что я готов был отыграться на Лене за все ее фокусы по полной.
Наличие ребенка вынужденно потушило мои эмоции, переключив их на другие рельсы.
Плач девчонки только сильнее раздражал — мешал все выяснить и получить ответы. Лена, как назло, вцепилась в малышку мертвой хваткой и будто особо не замечала, в каком я бешенстве.
А уж когда девочка вдруг стала звать ее мамой, я прямо взбесился конкретно.
Хер знает почему. Но мысль, что ее так звал чужой ребенок, царапала изнутри, только добавляя накала в и так круто заваренные эмоции.
Мне стоило немалых трудов принять разумное решение и убраться из комнаты. Судя по тому, что плач стал стихать — так и было.
Терпеливо ждал, когда Лена выйдет ко мне и, наконец, сознается в том, что натворила.
Пока сидел, прокручивал в голове все, что с ней сделаю — начиная с позы на коленях, заканчивая коленно — локтевой в самом жестком варианте.
Когда она заходит на кухню — бледная, испуганная и потерянная, я почему — то вместо удовлетворения ловлю только еще большее раздражение и… дискомфорт. Будто не этого я добивался.
Давлю, задаю вопросы, загоняя ее в угол.
Но в ответ получаю вовсе не то. История с ее папашей вообще выбивает меня, на хер.
Как и новость, что это дочь Лены.
Родная.
Ее.
Зачем — то в башке появляется мысль, что могла быть и нашей. Лишь на долю мгновения, и тут же исчезает.
Но чем дальше заходит наш разговор, тем сильнее во мне формируется смутное подозрение. Реакция Лены на мои вопросы наталкивает на определенные мысли.
Но я все никак не могу развернуться в эту сторону.
Это нелогично. Она же должна была бы сообщить мне, разве нет? Я же дал телефон для связи! Она не имела права лишать меня возможности быть отцом.
Тем более когда узнаю, как с ней поступил Таркович. Это вообще просто зашквар и отдельная тема для разговора.
Я все хватаюсь за вопросы с флешкой, хотя самого уже просто разносит от вопроса, который так и вертится на языке.
А уж когда Лена слишком торопливо отвечает про отца малышки, внутри буквально все взрывается от предупреждения!
Интуиция уже не просто сигналит — она орет благим матом. А Лена продолжает упираться, прятать взгляд и молчать.
— Она… моя? — хриплю, а у самого сердце, кажется, превышает нормальные обороты.
— Арман, послушай, — говорит Лена. — Ты зря думаешь, что…
Не выдерживаю — хватаю ее за плечи, вздергиваю наверх, вынуждая встретиться со мной взглядом.
— Просто, блядь, ответь — она моя?!
— Н — нет, — хрипит Лена, но я не верю. Я все уже прочитал в ее огромных, охеренных глазах, в которые и вляпался три года назад. Сейчас в них страх, ужас, паника и море слез.
Будь другие обстоятельства, я бы пожалел, посочувствовал и постарался ободрить. Я же не конченный мудак. И когда женские слезы — это не красивый спектакль, готов пойти навстречу и подставить плечо. Чисто по — человечески.
Но она…
— Сука, — качаю головой, отпуская Лену. Она кулем оседает обратно на стул. — Какая же ты сука.
— Я…
— Ты… — воздуха резко становится мало. Грудь сдавливает.
Черт. У меня есть дочь.
Блядь…. Как же так — то?
— Это тебя не обязывает ни к чему, и вообще не факт, что это ты ее отец, так что…
— Заткнись, — хриплю, стараясь удержать хоть какие — то ошметки контроля. — Лучше заткнись, или я не ручаюсь за себя.
Лена замолкает, слава всем богам и высшим силам. Бледнеет еще сильнее, а я теряю фокус. Просто, на хер, выпадаю из этой ебучей реальности и с трудом продираюсь в ту, другую. Где у меня, оказывается, есть ребенок.
Я никогда не задумывался о детях. Мне это было просто неинтересно, я даже не рассматривал возможность продолжения рода и…
Вру. Был момент, когда я допустил такую возможность.
Тогда я встретил девушку, которая стала для меня единственной и неповторимой. Как выяснилось, я был идиотом.
Все эти куски мозаики никак не складываются в единую картину. Мысли перескакивают — пытаюсь вспомнить, мог ли быть неаккуратным тогда с ней. И не помню.
Я реально ни черта не помню. Я оглушен.
Я просто в шоке от того, что за стенкой спит МОЯ дочь.
В ней моя кровь, моя ДНК. И все это я мог бы и не узнать, если бы Лена не позвонила мне с напоминанием о долге.
Если бы я не рванул сегодня за ней.
Если бы…
— Собирайся, — бросаю ей и отхожу к окну. Стискиваю кулаки, гася ярость.
Не сейчас. Нельзя. Если я потеряю контроль, то разгребать мы это будем долго.
— Арман, так нельзя и…
— Что ты сказала? — резко оборачиваюсь к ней. — Что ты, мать твою, сказала?!
— Тише, прошу тебя, — тут же вскакивает Лена. Оборачивается к двери, прислушивается. — Не пугай ее.
У меня вдруг резко перегорает запал — до меня доходит, что ворвавшись в квартиру, я, получается, собственную дочь довел до истерики.
Прикрываю глаза и медленно выдыхаю.
Надо взять эмоции под контроль. Пиздец как трудно, но я должен.
— Собирай вещи, если есть что.
— Я не могу вот так и…
— Про ебаря своего можешь забыть, поняла? Если тебе и правда нужна дочь, собираешься, и уезжаете со мной.
Лена бледнеет еще сильнее. Но плевать. Сама виновата.
— У меня никого нет, — говорит она бесцветным голосом. — Мы с дочкой уехали одни.
— По херу. Одни или нет — вы возвращаетесь со мной.
— Но уже поздно!
Стискиваю зубы. Надо промолчать. Надо успокоиться. Хотя бы немного.
Черт… Я же ехал сюда с твердым намерением выдрать эту козу, поставить на место и наказать. Но ей снова удалось уложить меня на лопатки.
Одним, сука, ударом.
— Хорошо. Поедем утром.
— Но мы…
Всего пара шагов, и я снова рядом с ней. Держу за горло. Дышу одним воздухом и смотрю в эти лживые глаза. Я понятия не имел, что меня можно так сильно задеть. Ни одной бабе это не удавалось — а я повидал немало их истерик и попыток манипулировать. Но то, что сделала Лена, меня просто расколошматило. Не знаю, отозвалось бы это так же от кого — то другого, но ей я этого не прощу.
Сука. Лживая сука.
Глаза у Лену обалденные. Широко распахнутые. Глубокие. Омут просто, блядь.
Но больше я не куплюсь на эту обманку.
Ее пальцы скребут по моему запястью.
— Арман…
Страх — вот что я вижу. И жру его. Жру, чтобы запомнить. Чтобы она тоже запомнила.
— Боишься, Лена? — тихо спрашиваю. — За себя боишься?
Она едва заметно качает головой.
— Дура, — выплевываю. — Дочь я не обижу. Она моя. А свое я берегу.
— Нет, она… моя… — хрипит эта упрямая коза. — Пусти…
— Хочешь, чтобы дочь осталась с тобой? — спрашиваю, а сам чувствую, как меня затапливает тьма. У каждого из нас есть темная сторона. Даже у самых образцовых праведников. А я и вовсе не идеален. Хотя, конечно, понимание того, какие должны быть границы, у меня есть. Ну, а все свои грехи я знаю и так.
Но сейчас я будто открываю дверь туда, где живет та часть меня, которую лучше никому не видеть.
Лена, сама того не зная, разбудила эту тьму. И теперь та жаждет жертву.
— Хочу, — шепчет моя женушка. И я скалюсь — ответ знал и так. Потому и спросил.
Чуть ослабляю хватку на ее тонкой шее. Сжать бы ее посильнее за то, что скрыла дочь. Но не могу. И не только потому, что ребенку мать нужна. Но и еще что — то тормозит. Хочется причинить ей боль, но одновременно с этим что — то противится.
— На что готова ради этого?