Фиктивная свадьба (СИ)

— 27 Арман —

Я думал, она меня уже не удивит. Но когда вижу на спине жены шрамы, да такие, что даже мне, циничному мужику, становится не по себе, внутри что — то обрывается.

В этот момент я не способен ясно мыслить и связать хотя бы пару слов.

Лена ожидаемо закрывается, затем еще и фразу про “поиздеваться” бросает. Не знаю, что она там рассмотрела на моем лице, но я просто охерел.

Как? Когда? Кто?

Я точно помнил, насколько нежной была ее кожа. Я ласкал ее и обожал зацеловывать узкую, невероятно красивую спину.

Которая теперь исполосована узкими белыми шрамами.

Я даже рад, когда Лена прогоняет меня. Иначе я так и стоял бы как идиот.

В гостиной меня чуть отпускает, хотя перед глазами по — прежнему стоит марево. Кулаки так и чешутся найти смертника, сделавшего это с ней.

Кто мог? С кем она связалась?

Когда собирался жениться на Лене, не просил копаться в ее истории плотно. Для меня это был просто способ закрыть гештальт — затащить бывшую в койку, покувыркаться какое — то время, а затем мирно разойтись.

Но все вышло из — под контроля, и теперь между нами дочь, вагон вранья и то, что разрывает мне грудную клетку уже не первый день.

Ненависть, которая и не ненависть вовсе.

А теперь к ней примешивается дикое желание защитить и отомстить за боль жены.

Лена уходит в глухую оборону. Выставляет колючки, а я действую так, как привык — давлю, выставляю ультиматум, хотя чуйка и говорит — неправильно это.

В итоге снова ухожу. Занимаюсь тем, что уточняю насчет врача, которого мне посоветовал Таир.

Внешне с дочерью все в порядке, но все равно лучше перестраховаться. Не сегодня, но завтра точно надо свозить к специалистам. Да и насчет зрения тоже узнать.

Мои злость и обида на Лену за ее ложь не дают поговорить нормально. Любая наша коммуникация заканчивается феерически дерьмово.

И пока я не знаю, что с этим делать.

В спальне хожу туда — сюда, словно зверь. Гадаю, рискнет ли Лена прикрыться заботой о дочери и уклониться от разговора?

Самое смешное, что я бы позволил. Не стал бы скандалить или требовать. Я…

Черт, да я после того, что увидел, вообще не понимаю, как к ней подступиться. Еще не зная подоплеки, я уже испытаю что — то необузданно темное и дикое.

Кто — то ее обидел. Кто — то расчертил ей кожу на спине так, что следы остались на всю жизнь. Конечно, сейчас есть возможности в косметологии убрать все это. И наверное…

На этой мысли я торможу — слышу робкие шаги.

В моей квартире, как правило, гробовая тишина. Именно поэтому я особенно остро реагирую на все звуки. Жду, но время идет, Лена так и не заходит. Выдыхаю и решаю облегчить ей задачу — открываю дверь сам.

— Долго будешь мяться?

— Ты хотел поговорить? У меня немного времени — Надя спит очень чутко.

Ее голос звучит ломко и глухо. Словно она на грани. И это пиздец как бьет.

Открываю дверь шире, смотрю, как осторожно Лена проходит в спальню. Охереть как хочется сгрести ее в охапку и дать возможность побыть слабой. Почему — то я уверен — ей это необходимо.

— Смелее, Лена, — говорю, распахивая дверь. Все, что я себе позволяю — положить ладони ей на плечи, действуя крайне осторожно.

— Давай, вываливай все, что хотел сказать, и я вернусь к дочери.

И снова она в глухой обороне. Согласен — я тоже приложил к этому руку. Но между нами все слишком перепуталось. Слишком остро и больно все. Мы продолжаем задевать друг друга, раним, не понимая, как иначе. А ведь когда — то…

Отпускаю ее, а затем, резко отступив, задираю футболку. Мне нужно это увидеть еще раз!

Лена испуганно вскрикивает и отшатывается, разворачиваясь ко мне лицом. Выставляет перед собой руки и, затравленно глядя, хрипит:

— Не смей!

Блядь. Это просто ебаный пиздец. Кто довел ее до такого? Меня рвет изнутри. Я был дико зол на нее. Хотел наказать, да. Но даже будучи в ярости, зверея от боли, я бы ни за что не поднял на нее руку. Не причинил бы физической боли, не ударил.

— Кто? — резко спрашиваю, шагая к ней.

Лена отступает, в ее глазах плещутся ужас и паника. Это резонирует во мне. Словно она — мой камертон, и я только сейчас осознал и увидел это.

— Лена, кто?!

Она мотает головой, жмурится, отворачиваясь. Но я больше не дам ей закрыться, не дам спрятаться. Подхожу ближе, сгребаю в охапку, вынуждая посмотреть на меня.

— Кто? — хриплю, заглядывая ей в глаза. А там — слезы. Океан, мать его, невыплаканных слез. — Лена, девочка моя, просто ответь, — прошу ее.

— Отец…

Это становится контрольным выстрелом. Внутри поднимается такая тьма, что даже мне самому от себя страшно. Будь рядом этот ублюдок, я бы задушил его собственными руками. Но рядом она — та, что стала матерью моего ребенка. Девочка, которая оказалась единственной, сумевшей пробиться через мою броню. Между нами слишком много всего, но одно я знаю точно — не отпущу. Не обижу.

Больше нет.

Осторожно прикасаюсь губами к ее. Впитываю боль, которой она пронизана вся насквозь.

Тихий всхлип, затем еще один.

Обнимаю крепче, чувствую, как Лена обмякает.

— За что? — спрашиваю, понимая, что это больно, но я должен знать, за что буду убивать.

— Нет, я…

— Лена, пожалуйста. Просто ответь. Он всегда тебя бил?

Снова встречаемся взглядами. В ее глазах столько всего — боль, страх, тоска. И все это я забираю себе. Осторожно провожу кончиками пальцев по ее щеке, стирая слезы.

За каждую, блядь, этот старик заплатит. За каждую!

— Лена?

Ее взгляд становится отстраненным, даже стеклянным, А голос — сухим и неживым.

— Он потребовал, чтобы я провела ночь с его партнером. Тот любил молоденьких и…

Мне стоит огромных трудов не перебить ее и не рвануть искать этого обмудка в ночи.

— Отец все организовал. Я должна была приехать к нему в отель. Должна была справиться, выдержать. Чтобы отец разрешил быть с дочкой целый месяц. Но я…

Крепко обнимаю ее, стараясь поддержать хотя бы так.

— Я не смогла, — бесцветным голосом продолжает Лена. — Меня почти стошнило, когда он начал меня лапать, и тогда я напоила его снотворным. Думала, что это прокатит. Но отец как — то узнал и наказал.

У меня просто в башке не укладывается такое. Как? Как он мог так поступить с родной дочерью? Перед глазами пляшут образы козла, который протянул руки к моей девочке, и все вокруг снова окрашивается в красное. Только тот факт, что у меня в руках Лена, сдерживает меня.

— Ты прав, Арман. Я плохая мать, и сделала для нее слишком мало. Могла бы больше, но не справилась.

— Не смей! — тут же рычу, слегка встряхивая жену. — Не смей так говорить, ясно? Ты отличная мать!

Она тихо плачет, а у меня будто серпом по яйцам от этого.

Не думал, что когда — нибудь женские слезы станут причиной подобного. Никто никогда не мог меня этим растрогать. Но за Лену… Я готов спалить весь мир, к чертям, лишь бы она больше не плакала.

Моя ярость и ненависть удивительным образом трансформируются. Я впервые вижу ее настоящей — не женщиной — стервой, которая уверенно отбривает каждое слово. А уставшей, измученной девушкой, которая как могла боролась за жизнь нашей дочери.

— Прости меня, — шепчу, покрывая ее лицо поцелуями, слизываю соленые слезы, горечь которых навсегда останется со мной. — Прости дурака. Я такой идиот. Прости…

Она не отвечает, только плачет. Подхватываю ее и укладываю на постель. Лена слабо протестует, но быстро сдается. Ее система перегружена, и она довольно быстро банально засыпает у меня на руках. А я только сейчас замечаю, насколько она измотана.

За своими обидами я совершенно упустил это из виду. Идиота кусок.

Осторожно перекладываю Лену на подушку. Она тихо вздыхает во сне, бормочет что — то невнятное — кажется, дочку зовет. Я душу порыв обнять ее и остаться рядом — такая нежность в груди разливается.

После мы поговорим и все выясним. Сейчас нужно сделать кое — что другое.

Тихо выхожу из спальни и прикрываю за собой дверь. Только на кухне набираю номер Роберта. Тот отвечает далеко не сразу — понятное дело, время позднее.

— Что там у тебя? — устало спрашивает он. — Только виделись же.

— Обстоятельства изменились, — мрачно отвечаю, глядя на тихо падающий снег за окном. — Надо кое — кого проучить и заставить заплатить по счетам.