Фиктивная свадьба (СИ)

— 26 Лена —

Я не успеваю… Я не успеваю совсем чуть — чуть! В этот момент мое материнское сердце останавливается. Подхватываю дочку на руки — она заходится в рыданиях, а я в ужасе осматриваю и проверяю, все ли в порядке. Я настолько поглощена этим, что даже не сразу понимаю — Арман сидит совсем близко и осторожно гладит Надю по руке. Побледневший, растерянный.

— Поехали, к врачу ее отвезем, — вдруг заявляет он. Пытается взять дочь на руки, но она отталкивает его и еще громче плачет.

— Не трогай, — прошу его. — Вроде она ничего не сломала.

— Вроде?!

— Ты ее пугаешь, Арман. Дай сначала успокоить.

Сейчас я разделяю его страх и чувства. Но еще понимаю — сначала нужно закончить истерику. А сделать это можно, лишь успокоившись самим.

В итоге дочка все же затихает — только тихо всхлипывает. Я осторожно пересаживаю ее поудобнее и внимательно ощупываю. Это просто чудо, что она так удачно упала, что никаких внешних повреждений, как минимум, нет. Только испугалась. Но, конечно, к врачу лучше сходить.

— Почему она так странно смотрит? — спрашивает Арман.

Надо же, заметил все — таки.

— Надя плохо видит. Когда ты сидишь недостаточно близко, ей плохо понятно, кто это.

— Насколько плохо?

Чувствую взгляд Нечаева, но пользуюсь тем, что сейчас со мной Надя, и можно сосредоточиться на ней.

— Достаточно, — сухо отвечаю.

— Лена, я имею право знать, — едва ли не рычит тот. Естественно, дочь реагирует, и он виновато вздыхает. — Объясни.

— У Нади врожденное отклонение от нормы. Диагноз правильными словами не назову.

— И что, ничего нельзя сделать?

— Почему нельзя? Можно. Нужна операция.

Нечаев молчит пару минут, а затем добивает меня:

— То есть нашей дочери все это время нужна была операция, а ты позволяла своему папаше это игнорировать и просто жила в свое удовольствие?

Если бы не Надя на моих руках, я бы, наверное, влепила ему пощечину. Так больно от его слов, что даже дыхание перехватывает.

— Можешь думать обо мне что хочешь, — говорю, а у самой горло дерет от того, как трудно дается каждое слово. — Но я сделала все, чтобы забрать дочь и увезти. И если бы не твой непомерный эгоизм, мы бы уже были у врача в хорошей клинике.

— Ты правда такая дура? — продолжает грубить Арман. — Он бы вас нашел на раз — два! Да учитывая диагноз, вычислить, куда ты рванешь, несложно!

Стискиваю зубы, сдерживаясь, чтобы не ответить. На самом деле отец не в курсе, насколько серьезно у дочери со зрением. Именно потому, что я не хотела, чтобы он отследил нас по этой ниточке. Но разве имеет смысл отвечать? Нечаев все равно перевернет каждое мое слово.

— Отпусти нас, — прошу в очередной раз. — Зачем тебе дочь с проблемами?

— Отпустить, чтобы ты окончательно угробила ее здоровье?! — рявкает он. Надя всхлипывает и прижимается ко мне сильнее. — Ты совсем идиотка?

— Я собрала деньги на операцию, — огрызаюсь на его обвинение. — Что бы ты там ни думал, я все для нее сделаю!

— Пока ты демонстрируешь только поразительную безалаберность, — жестко парирует Арман, тыкая в больное место.

Он поднимается на ноги и выходит из комнаты. Конечно же, после этого ни о каком сне и речи не идет. Надя меня не отпускает ни на шаг — сильно перепугалась. А минут через десять слышу, как хлопает дверь, и только спустя некоторое время понимаю — Нечаев снова уехал.

Наверное, это даже хорошо. Слишком остро между нами. Слишком больно. Кажется, мы делаем шаг вперед, и тут же — два назад.

До самого вечера мы с дочкой предоставлены сами себе. Ужинаем вдвоем, хотя я постоянно жду, что вернется Арман и вклинится в нашу идиллию. К кроватке малышка теперь даже не подходит, и я снова раскладываю диван, чтобы спать вместе.

— Ну что, купаться пойдем?

Дочка радостно хлопает в ладоши — воду она очень любит. Раз мы сегодня одни, решаю подольше с ней там поплавать. В прошлый раз Надя так разыгралась, что я в итоге оказалась вся мокрая. Поэтому я предусмотрительно беру с собой сменную одежду.

Среди игрушек, купленных Арманом, есть целых два набора для ванной. Надя увлеченно плескается, а я просто радуюсь тому, что рядом с ней, что могу видеть ее улыбку, разговаривать с ней, заботиться и любить.

— Ма! — радостно визжит дочь, когда у нее, наконец, получается правильно зажать одну из игрушек. Как следствие — моя футболка оказывается насквозь мокрой. Смеюсь вместе с ней, шутливо ругаю и направляю ее грозное оружие в стенку.

Время пролетает незаметно, и когда вода остывает, начинаю собирать игрушки. Надя ожидаемо не согласна. Капризничает, фыркает.

— Пять минут, и все, — строго говорю. — Я пока переоденусь.

Отхожу и, стянув футболку, тянусь за сменной, как вдруг чувствую — что — то не так.

Оглядываюсь через плечо и вижу Армана.

А еще понимаю, что он отлично разглядел мою спину…

Замираю под шокированным взглядом Нечаева. Я так сильно растеряна, что не сразу соображаю, что надо развернуться и прикрыться.

— Выйди! — прошу, делая шаг назад.

Вижу, как медленно сменяются эмоции на его лице — от шока до клокочущей ярости.

— Арман, уходи.

— Откуда… это… — хрипит он. Замечаю, как сжимаются его кулаки. — Ты… Что ты…

Горько усмехаюсь. Ну, конечно, я. А чего я ждала? Что он допустит мысль, что это не моя вина?

Хотя, может, он в чем — то и прав. Если бы я смогла переступить через себя, то, возможно, и отец бы позволил больше времени проводить с дочерью, пошел бы еще на какие — то уступки. Но я не смогла. Струсила.

— Мне надо искупать дочь, — отстраненно говорю, готовясь к очередной порции упреков. — Хочешь поиздеваться, сделаешь это после.

Арман неотрывно смотрит на меня, я остро ощущаю это каждой клеточкой. Но сама в его сторону даже не смотрю. Просто не могу. Не готова я увидеть в его глазах осуждение и пренебрежение. Или еще хуже — брезгливость.

Пусть ненавидит меня, только уйдет.

Наконец, хлопает дверь, а я догоняю мысль, что зашел — то он совершенно бесшумно. Специально это сделал?

— Ма! — канючит Надя, возвращая себе мое внимание.

— Да, моя звездочка. Давай помоем голову. Смотри, какой у нас есть шампунь!

Как и всегда, дочка умеет переключить меня. Мне удается немного прийти в себя и сосредоточиться на насущных проблемах — а именно искупать мою принцессу и уговорить выбраться из ванны, полной красивой пены.

На все уходит почти сорок минут. Но я намеренно не тороплюсь. Наслаждаюсь минутами отсрочки, боясь встречаться с Арманом.

Хотелось бы не думать, но мысли блокировать не получается — то и дело проскальзывают.

Что он обо мне подумал? Возненавидел еще сильнее?

Нечаев ждет нас в гостиной — стоит возле окна, к нам спиной. Статный, красивый. Этого, увы, не отнять — мужик он шикарный. А за эти три года, кажется, стал еще шире в плечах, да и в целом — более крупным как будто. До этого момента я не акцентировала на этом внимания. Но сейчас вдруг особенно четко вижу эти перемены. Как, собственно, и в поведении.

Замираю с Надей на руках, а он медленно оборачивается к нам.

— Давай не сейчас, — тихо прошу его.

— Я хочу помочь с дочерью.

Не понимаю, что слышу за его словами. Голос Армана спокойный, пожалуй, даже слишком — я же видела бурю эмоций в его глазах. Но сейчас он словно непробиваемая глыба — спокоен и равнодушен.

— Мы справимся сами.

— Запрещаешь? — спрашивает он, даже не повышая голоса. Но я явственно ощущаю если не угрозу, то как минимум предупреждение.

— Нет, — сдаюсь, понимая, что это сражения я проиграла.

Усаживаю малышку на диван, достаю чистую пижаму и надеваю на нее. Чувствую, как цепко следит за каждым моим действием бывший. Мне кажется, я вся горю под взглядом, но особенно жжет спину.

— Если ты правда хочешь помочь, достань памперс. Открытая упаковка лежит в кроватке.

Я могу гордиться собой — мой голос не дрожит, и у меня выходит произнести довольно длинное предложение. Что интересно, Нечаев слушается — реально приносит мне памперс, внимательно смотрит за тем, что и как я делаю. Надюша то и дело косится на отца, но инициативы не проявляет. Просто молчит и смотрит.

У меня же внутри все стягивает в узел — не могу спокойно выносить его внимания. Чувствую, как задыхаюсь рядом с отцом моей дочери.

Пару раз мажу по нему взглядом — просто чтобы убедиться, что он все еще смотрит.

И не понимаю, что вижу в его глазах. Он словно закрылся от меня непроницаемой стеной. Но от этого только страшнее. Когда ты видишь приближение бури издалека, ты к ней готов. Но когда ты живешь за матовой стеной, любое потрясение станет неожиданностью.

А я устала от них. Я просто хочу спокойно жить с дочерью, растить ее, заботиться и любить.

— Почему ты не кладешь ее в кровать? — спрашивает Арман, когда я укладываю малышку на диван.

— Потому что она хочет спать со мной, — отвечаю резче, чем стоило бы. Даже поворачиваюсь к нему, чтобы отстоять свое решение, если потребуется.

— Жду тебя в спальне, — бросает он и выходит из комнаты.

В спальне…. Отчаяние и страх тесно переплетаются. Смотрю на дочь, которая лежит и грызет куклу. Машинально забираю ту, укладываю малышку поудобнее и гашу свет.

Конечно, мне приходит в голову трусливая идея спрятаться за дочкой и заснуть с ней. Но я же видела взгляд Армана. Учитывая его нрав, вряд ли он отступит. Все равно заставит отвечать. Завтра будет только злее — из — за того, что я его проигнорирую сегодня.

Надя, как назло, засыпает очень быстро. Рядом с ней мне хорошо и спокойно. Но как бы ни хотелось оттянуть неизбежное, я должна выйти за дверь и поговорить с Нечаевым.

Каждый шаг до его комнаты дается нелегко. То, что я увидела во взгляде Армана в ванной, очень хорошо напомнило мне, кто я и в чем испачкана.

Все это время удавалось делать вид, что все в порядке, что ничего не было, и просто жить дальше. Кошмары, которые поначалу мучили меня, удалось купировать снотворным, а потом я так сильно себя убедила, что все это просто дурной сон, что сама поверила.

Но появление Армана снесло все барьеры и защитные цепи. Я снова оказываюсь один на один со своим неприглядным прошлым. Сложно осуждать Нечаева за его реакцию — мне и самой от себя тошно за ту трусость и слабость, что я проявила.

Ради дочери я должна была стараться лучше.

Перед спальней замираю, пытаясь унять гул в ушах. Уговариваю себя, что нужно просто перетерпеть очередные обвинения и постараться уйти с минимальными потерями. Пусть издевается, пусть осуждает. Потом я пойду в душ и попробую отмыться, хотя знаю, что это не поможет.

Первые трое суток после случившегося, мне кажется, я не вылезала из душа вообще.

И все равно чувствовала себя грязной и недостойной.

— Долго будешь мяться? — спрашивает Нечаев, резко открывая передо мной дверь.

Боже, он еще и здесь меня поймал.

— Ты хотел поговорить? У меня немного времени — Надя спит очень чутко.

Вместо ответа он шире распахивает дверь, давая понять, что зайти все же придется.

Выдохнув, делаю шаг, затем еще одни.

— Смелее, Лена, — раздается позади меня. Слышу тихий щелчок замка на двери. Чувствую, как мне на плечи ложатся ладони. И даже через ткань футболки я ощущаю их жар.

— Давай, вываливай все, что хотел сказать, и я вернусь к дочери.

Арман сжимает мои плечи крепче, а затем, резко отпустив, задирает футболку.

Испуганно вскрикиваю и отшатываюсь, разворачиваясь к нему лицом. Выставляю перед собой руки:

— Не смей!

В глазах мужчины сейчас непроглядная тьма. Я не могу разобрать — злость там, ненависть или брезгливость. Да и не хочу, если честно.

— Кто? — резко спрашивает он, делая шаг ко мне.

Отступаю, мотая головой. Еще мгновение назад я считала, что он меня ненавидит. Но сейчас я слышу в его голосе сталь. Вот только звенит она болью. Откликается во мне, вытаскивая на поверхность все то, что я запрещала себе видеть и вспоминать.

— Лена, кто?!

Мотаю головой, жмурюсь от слез, которые в этот раз сдержать не получается. Я будто заново чувствую каждый удар плети. Кожу жжет в тех же местах, а в ушах стоит раскатистый злой крик отца.

Проваливаясь в прошлое, я упускаю момент, как оказываюсь в руках Армана.

— Кто? — сдавленно хрипит он, заглядывая мне в глаза. Буквально требует от меня вывернуть душу наизнанку. Но разве можно это сделать, когда внутри все сгорело?