ФРГ. Штрихи к портрету

ПУТЕШЕСТВИЕ НА ГАРЦ

— Город Гёттинген, — объяснял я своему приятелю, счастливому обладателю казенного «Мерседеса», — расположен совсем рядом с самой красивой во всей Западной Германии горой Гарц. Эту гору посетили многие выдающиеся писатели.

— А чем еще знаменит этот Гёттинген?

— Колбасами, университетом, обсерваторией, историей и погребком, где пиво превосходно! Город очень красив. И всего двести километров.

Разговор этот происходил между нами ранним воскресным утром в Кёльне, а продолжение его имело место а Касселе, после четырехчасовой бешеной гонки, во время которой мой товарищ неоднократно грозился повернуть назад, но угрозу выполнить не мог, поскольку свернуть с автобана некуда. Именно на это я и рассчитывал, преуменьшая расстояние между Кёльном и Гёттингеном ровно вдвое.

Случай соскочить с целенаправленной магистрали представился лишь где-то возле Касселя. Мы им воспользовались и очутились вскоре перед бесконечно длинным кирпичным корпусом, над которым красовалась гигантская, под стать самой фирме, эмблема — соединенные в одну две буквы: фау и дубль вэ, символизирующая самое крупное в Западной Германии предприятие — «Фольксваген», далеко опередившее по обороту таких китов западного рынка, как «Сименс», «Даймлер-Бенц», «Крупп»…

Полукилометровый кирпичный корпус знаменитой фирмы окружала небольшая асфальтовая пустыня, расчерченная на аккуратные прямоугольники и дорожки — места стоянок автомашин, закрепленные за сотрудниками фирмы. Можно себе представить, что творится здесь в будничные дни в минуты, предшествующие началу работы! Вместе взятые, они образовывали подобие лабиринта, вырвавшись из которого будешь радоваться любой дороге, независимо куда она ведет. Нас она привела в Кассель.

Существует предположение, что наименование города происходит от римского слова Castellum — замок, хотя первые письменные упоминания о его существовании относятся лишь к X веку. Удачно расположенный на естественном пути между Рейном и Везером, Кассель быстро превратился в значительный центр средневекового мира. В период наполеоновских войн он становится резиденцией вестфальского князя. Положение обязывает. Торговый и промышленный Кассель обрастает дворцами, галереями, библиотекой, парками. Получилось все наоборот. Обычно средневековые города начинались именно с дворцов, замков. Говорят, что до войны дворцовый Кассель не уступал по своей роскоши Версалю. Правда, Версалю без Парижа.

Однако богатое оформление не изменило индустриального содержания города. Кассель подвергался массированным бомбардировкам и был сильно разрушен. Даже и сейчас, треть века спустя, город напоминает не дворцовый комплекс, а скорее площадку для строительства. Однако за ненадобностью дворцов капиталовложения производятся ныне главным образом в промышленные и торговые предприятия.

Сегодняшний Кассель представляет собой плод союза блистательной изысканности абсолютизма с жадным бизнесом послевоенного периода. Уцелевшие, частично восстановленные дворцовые сооружения разбросаны, как обломки нарядного корабля, в море фабричных корпусов, складских помещений, скороспелых построек, бараков, заводских территорий и т. п.

Подкрепившись в одной из пивных точек, мы продолжали наш путь. Как всякий разумный человек, мой спутник думал об обратном пути. Стрелка спидометра нервно дрожала у цифры «160» и, честно говоря, здорово отвлекала меня от любования окружающим пейзажем. По обеим сторонам автобана простирался лес. Ранняя весна, уже оставившая там и сям свое дыхание, яркое солнце и ветер превращали монотонную зелень в живую, вспыхивающую бликами самых необычных расцветок поверхность неведомого океана, роль ноли которого заменяли набегающие друг на друга холмы, заросшие деревьями.

Автобаны, как правило, обходят стороной мелкие города и деревни, показывая их издали, убирая несущественные подробности, то есть поступают как истинные художники. Оттого, возможно, и преувеличивалась красота или, лучше сказать, эффектность окружающего нас пейзажа. Глядя из окна автомобиля, можно подумать, что здешние места совершенно безлюдны. Постепенно ото мнение укрепляется так, что рощи заводских труб, показывающихся иногда из-за складок местности, или гигантские телевизионные башни кажутся заброшенными сооружениями иных эпох.

К моему удивлению, по мере нашего продвижения к Гарцу горы отодвигались от дороги, мельчали и наконец исчезали вовсе. Вокруг нас расстилалась плоская, частично распаханная, частично застроенная равнина. Сплошь новенькие, кирпичные, крытые красной черепицей домики, то сгруппированные в небольшие поселки, то разбросанные поодиночке, создавали впечатление большого, искусно выполненного макета. Я начал было сомневаться в правильности нашего маршрута: настолько открывшийся пейзаж не соответствовал моим представлениям. Однако вскоре все сомнения отпали. На железном щите, стоявшем сбоку полотна автострады, белым по синему значилось: «Гёттинген». А еще через десяток-другой метров под колеса машины бросился мост с укрепленной табличкой: «Река Лейне». Мы были у цели нашего путешествия. Посуровевшее лицо моего приятеля красноречиво говорило мне о том, что он разочарован, что никаких обещанных мною красот он не видит. Я и сам был расстроен, но пенять мне было не на кого. Разве на Генриха Гейне. Подстерегавший нас третий дорожный указатель: «Сити» (торговый центр) — несколько приподнял наше настроение. Что ж, город как город. В конце концов лучшее украшение города — его магазины. Как-то незаметно слепились улицы. Составлявшие их дома становились все старее и все живописнее. Вскоре мы очутились в лабиринте средневекового города. Пробираться по нему в автомобиле было бессмысленно. Мы остановились у какой-то церквухи и вышли из машины.

Город Гёттинген под именем Гутинга существовал уже в X веке. Можно подумать, что многие из его построек с тех пор так и сохранились в неприкосновенности, поскольку любое прикосновение рассыпало бы их в прах. Большинство домов старого города построено по излюбленному здесь в прошлом методу: сооружается деревянный каркас, который забивается каменной кладкой так, однако, чтобы бревна каркаса оставались видны. Стены закрашиваются в светлый, чаще всего в белый цвет, бревна остова — в черный или темно-коричневый. Сооружение прикрывается остроконечной крышей из красной черепицы. На окна укрепляются ставни, чаще всего зеленого цвета. На подоконники ставятся герани. Вот, пожалуй, и все. Такие дома создают особый, непередаваемый колорит. Но дерево, как известно, материал непрочный. С течением времени стены кособочатся. Крыши нависают над улицей, придавая ей не столько романтический, сколько угрюмый характер.

Славу города до настоящего времени составляет университет. Основанный в 1737 году, он через сто лет стал самым крупным высшим учебным заведением Германии, сосредоточив до полутора тысяч студентов. Сколько их сейчас — неизвестно. Университет разросся — сегодня его корпуса (факультеты, кафедры, лаборатории) занимают многие кварталы и в самом городе, и вне его. Несмотря на все превратности судьбы, готическое здание ратуши сохранилось в целости и сохранности, равно как и погребок, упомянутый в «Путешествии по Гарцу» — произведении, вот уже полтора века остающемся образцом подражания бесчисленных авторов «Путевых картин». В погребок нас загнал начавшийся проливной дождь, собственно и закончивший наш осмотр города. Мы метались по вымершим улицам в поисках нашей машины, не обращая внимания ни на медные таблички, украшающие стены многих домов, в память выдающихся ученых, некогда обитавших в их стенах, ни на другие достопримечательности. Почему-то запомнился старинный колодец на базарной площади с фигурой Эльзы-гусятницы, якобы самой красивой девушки города. Запомнился, я полагаю, потому, что мы, запутавшись в улицах, неизменно на него выскакивали. Потом, уже в машине, мы, как заклятые, долго кружили вокруг стрелки с надписью: «Домик Бисмарка». Действительно в нем когда-то проживал студент Отто Бисмарк. Однако до самого домика добраться мы не сумели.

Распрощаться с городом оказалось делом нелегким. Выяснилось, что он окружен не только кварталами институтов, но и крупными промышленными предприятиями. Наконец нам это удалось, и какое-то время мы мчались по обсаженному густыми деревьями шоссе, как вскоре выяснилось, в направлении прямо противоположном от Кёльна. Ошибка была обнаружена, курс изменен. Моя тайная надежда повидать Гарц на сей раз оказалась недосягаемой.

Прошло полгода. Мечта встретиться с Гарцем не ославляла меня, наоборот, грозила перерасти в навязчивую идею. Поэтому вполне логично, что однажды поздней ночью я очутился в поезде, спешащем на восток. Спутника себе теперь я выбрал максимально надежного — собственную жену. Кроме нас в купе находилась дама того возраста, который принято называть «лучшим».

В Дюссельдорфе наше общество пополнилось еще одним пассажиром, молодым, с густой черной шевелюрой, в потертом, явно не индивидуального пошива костюме. Незнакомец был обременен багажом, состоящим из двух картонных коробок. Расставив по полкам имущество, он смахнул со лба испарину, достал пачку сигарет и широким жестом, сразу выдавшим его иностранное происхождение, предложил нам всем угощаться. Мы с женой отрицательно покачали головами, а соседка плотнее закуталась в шаль и демонстративно уставилась на табличку с надписью: «Для некурящих». Вновь прибывшего это не обескуражило. Он щелкнул зажигалкой, затянулся и обратился ко мне с какой-то фразой, из которой я не понял ни слова. За окном в предрассветной мгле прорезался рурский пейзаж: дома, корпуса, трубы. Пытаясь поддержать беседу, я начал с неопределенного: «Много строительства…» На что мой собеседник, замахав руками, возразил: «Почему Бильбау? Я не из Бильбао, а из Барселоны…»[12] Наша попутчица фыркнула, зажала рот ладошкой и выскочила в коридор, а жена сказала: «Неужели ты не понимаешь, что человек говорит с тобой по-испански». И, перестроив тон, перешла на франко-португальское наречие, безусловно более близкое испанскому уху, чем русско-немецкое.

Наш спутник оказался испанцем, прибывшим в ФРГ на заработки. Так сказать, рядовым двухмиллионной армии иностранных рабочих: югославов, итальянцев, турок, испанцев, греков… Фактически их здесь больше, так как многие остаются после истечения контракта. На нелегальном положении.

Проблема использования иностранных рабочих непроста. В условиях массовой безработицы особенно.

Как-то на стене одного общественного заведения в Кёльне появилась надпись: «Иностранные рабочие, убирайтесь вон!» Вскоре она дополнилась следующим:

— А кто будет работать?

— Мы. Как прежде.

— Чего захотел!

В этих четырех фразах суть проблемы. Да, в стране насчитывается миллион безработных. И в то же время без импорта рабочей силы Западная Германия обойтись не может. Не очень-то много находится пока местных граждан, желающих приложить силы в качество мусорщиков, разнорабочих, мелких торговцев.

Наш испанец подвизался в качестве рабочего на железной дороге. Сейчас он ехал на новое место жительства.

— Вот так, второй год. Месяц поживешь и дальше… Семья? Конечно, есть. В Испании. Жена, двое детей. Родители…

Незаметно рассвело. Куда девалось преследовавшее нас от самого Кёльна скопище заборов и крыш. За окном до горизонта — изумрудный простор полей. Редко-редко — окруженное группой деревьев хуторское хозяйство. Приземистый, словно вросший в землю дом с огромной, словно нахлобученной черепичной крышей. Хозяйственные постройки. И снова зеленый простор. Это начиналась сельская Вестфалия, столь разительно и сличающаяся от Вестфалии промышленной, включающей в себя половину Рурской области.

Я любовался развертывающейся идиллией и вспоминал пожелания автора «Зимней сказки», увы, не осуществившиеся:

Застучали по стрелкам колеса. Замелькали огородные участки. Высыпали строения. Мы подъезжали к Мюнстеру.

Несмотря на потерю своего экономического положения и сравнительную малочисленность населения, которое в настоящее время едва ли превышает двести тысяч человек, Мюнстер продолжает оставаться не только историческим, но и административным центром всей Вестфалии. Из названия города следует, что произошел он от монастыря. Действительно, несмотря на сильнейшие разрушения, причиненные последней войной, Мюнстер и сейчас поражает обилием церквей, которые наряду со множеством восстановленных старинных зданий придают городу средневековый облик. Хотя этот край помнит и более отдаленные события, историки предполагают, что именно на этой равнине были разгромлены римские легионы Варра. В честь данного события, имевшего столь важное историческое значение, на одной из вершин невысокого хребта, известного под именем Тевтобургского леса, в 1875 году была воздвигнута гигантская (даже по нынешним временам) статуя герою сражения. Шестидесятиметровый бронзовый Арминий одиноко возвышается, размахивая мечом, над окрестностью, чудом сохранившей свои чудесные буковые леса.

В Оснабрюке, промышленном, транспортном центре, застроенном промышленными предприятиями, малопривлекательными туристическому глазу, мы распрощались с нашим испанцем, а затем и с попутчицей. То, что мы остались единственными пассажирами в вагоне, а может быть, и во всем поезде, нас нисколько не удивляло. Давно известно: если бы железные дороги Западной Германии принадлежали частной компании, она давным-давно бы разорилась. Но они — собственность государства.

Гремя пустыми вагонами, наш состав мчался на восток. Промелькнули скалистые, покрытые сосновыми лесами берега Везера. Миновал известный своим собором Минден. Остался позади зеленый край вросших в землю хуторов.

За Везером начиналась федеративная земля — Нижняя Саксония. Было около полудня, когда мы прибыли в ее столицу Ганновер. Здесь делали пересадку. Нужный нам поезд отходил через час — время как раз достаточное, чтобы осмотреть привокзальную площадь, украшенную первоклассными магазинами, которые отличались от всех других западногерманских магазинов лишь тем, что перед ними возвышалась конная статуя короля Саксонского, а не какого-либо другого.

Наша любознательность была наказана. Когда мы очутились перед ожидавшим нас составом, он оказался битком набитым такими же путниками, как и мы, с той принципиальной, как вскоре выяснилось, разницей, что ехали они «по путевкам». В основном контингент состоял из пенсионеров, точнее, пенсионерок. Социально-возрастные особенности путешественников обусловливались в данном случае скидками на билеты, установленными правлением железных дорог на зимний период.

Пенсионеров в ФРГ около десяти миллионов, то есть каждый шестой! Пенсионеры — разные. Пенсии — тоже. В среднем около пятисот марок в месяц. Неплохо? Нет, плохо. Ровно такую сумму я платил за ординарную двухкомнатную квартиру. Очень даже плохо, если учесть, что килограмм картошки здесь стоит около двух марок. Нужен, однако, острый глаз, чтобы под аккуратной прической, шубкой и элегантной шляпой разглядеть нужду.

Оставляя одну станцию за другой, наш поезд трусил по гладкой равнине Нижней Саксонии, не дававшей ни малейшего повода подозревать близость гор. Поэтому, когда состав остановился у платформы с названием «Гослар», я крайне удивился. Это означало, что мы находились в самом сердце Гарца, или Гарта, как его называли в старину, или Гарцинского леса, известного еще древним грекам.

Tie видя Гарца, мы тем не менее были в Гарце. Этот горный массив одиноко возвышается среди равнины. Отсутствие предгорья делает его склоны особенно внушительными. Гарц — первое препятствие на пути наступающих с океана воздушных масс. Благодаря этому обстоятельству он часто окутан облаками и туманами, скрывающими истинную высоту гор и придающими им самые фантастические очертания. Все это набрасывает на Гарц покров таинственности и величия. Очень долго, например, существовала легенда, что Брокен — высшая точка Гарца — является высочайшей вершиной всей Германии[13]. По этой же причине народная фантазия щедро заселила всяческой нечистой силой именно Гарц. В самом деле, трудно представить себе более подходящее место для проведения такого мероприятия, как шабаш, чем засыпанные фантастическими каменными обломками, заросшие громадными елями, окутанные полосами тумана террасы Блоксберга, как иногда называют Брокен.

Впервые попав в Гарц, я тем не менее не мог отделаться от мысли, что уже когда-то видел эти места. Это чувство преследовало меня до тех пор, пока я не вспомнил великолепные декорации Большого театра к опере III. Гуно «Фауст». Сцена Вальпургиевой ночи.

Согласно же географическим и геологическим описаниям, древние породы Гарца, состоящие из гранита и иных вулканических пород, образуют продолговатые хребты, вытянутые с юго-востока на северо-запад. Наиболее крутые из них, например гигантский гранитный утес Ильзенштейн, относятся к так называемому Нижнему Гарцу, расположенному в пределах Германской Демократической Республики. В отличие от Верхнего Гарца он покрыт лиственными лесами и несколько уступает ему в высоте[14].

Освободившись в Госларе от большинства своих пассажиров, поезд двинулся дальше. Минут через пятнадцать мы оказались у цели своего путешествия — в городе Бад-Гарцбурге. Поток прибывших, вынесший нас на небольшую привокзальную площадь, забитую автобусами для организованных туристов, быстро рассосался. Автобусы соответственных санаториев и пансионатов, обдав нас выхлопными газами, укатили, и мы остались одни. Путевок у нас не было. Предстояло где-то устраиваться на ночлег.

Было то самое время дня, когда утренняя прохлада полностью растворилась, а вечерняя не наступила. Мартовское солнце стояло в зените абсолютно голубого неба и жгло немилосердно. Мы огляделись и направились по безлюдной улице к зеленой пузыреобразной горе, громоздящейся над городом. Улица привела нас к необычайно звонкому ручью, на берегу которого мы увидели то, что искали, — двухэтажный, обшитый досками, как и большинство местных зданий, дом, украшенный вывеской: «Отель». Толкнув небольшую дверь, я очутился в помещении, весьма типичном для сельских харчевен этой страны: большая комната, заставленная нарочито простыми деревянными столами, такими же стульями и украшенная орудиями крестьянского труда: граблями, деревянными лопатами, цепами… В помещении никого не было, если не считать черного пуделя, лежащего прямо на стойке. При нашем появлении он поднял голову с развернутого перед ним журнала и внимательно оглядел нас. Точь-в-точь, как это делают оторванные от дремоты за газетой старички. Глаза у пса были такие выразительно-печальные, что у меня чуть было не сорвалось с языка извинение за причиненное ему беспокойство. Как будто поняв, что нам требуется, пудель осторожно спустился со стойки, скрылся в дверях, ведущих в кухню, и привел хозяйку заведения, дородную женщину с такими же печальными глазами, только не черными, а голубыми.

С нас не потребовали ни паспортов, ни свидетельств о браке, ни заполнения бланков, ни аванса. Нам просто вручили ключ. Наша комната располагалась на втором этаже. Ее убранство составляли: квадратная деревянная кровать, рассохшийся шкаф и два приставленных к нему стула, удерживающих его дверцы от самооткрывания. Крошечное оконце оказалось задраенным ставнями. Когда их раскрыли, в комнату влетел золотой сноп солнечных лучей и напомнил нам, что на улице день и что время не ждет.

Переодевшись и наскоро перекусив захваченными бутербродами и горячим кофе из термоса, мы покинули наше пристанище и зашагали по уходящей вверх улочке, которая весьма скоро привела нас к подножию горы. Город здесь резко обрывался. Начинался лес. Некоторое время мы карабкались по крутой тропинке. Тропинки влилась в широкую тропу. Вокруг пас стояли еще голые, необычайно мощные и высокие буки. Солнце пробивалось сквозь густую путаницу ветвей отдельными пучками. Словно прожектора, выхватывали они покрытие лишайниками стволы, заставляли их вспыхивать изумрудным огнем. Но вот тропа расширилась, деревья расступились, и мы оказались на открытой террасе. Внизу, прямо под нами, коробясь черепицей крыш, лежал Бад-Гарцбург. Несколько церковных шпилей, несколько голубых прямоугольничков — открытых бассейнов, наполненных минеральной водой, создавшей городу славу курорта.

Тропа круто повернула. Город остался за спиной, а взору открылась зеленая даль, ограниченная волнистой линией гор. Дорога вывела нас на широкую поляну, в середине которой возвышался мощный мост. От него разбегалось несколько тропинок. На деревянных стрелах-указателях значились места, куда эти тропинки воли, но наименования их нам ни о чем не говорили. Мы выбрали ту, что вела вверх, и вскоре очутились на вершине. Помимо небольшого ресторана здесь оказалась внушительная груда камней — развалины замка, служившего пристанищем печально знаменитому императору Генриху IV.

Именно отсюда и начался его позорный путь к Каноссу, итальянский городок, где располагалась одна из резиденций всесильного тогда папы римского, у которого отлученный от церкви император унизительно просил прощения. В более близкие к нам времена по соседству с руинами замка был воздвигнут мемориальный обелиск в честь основателя Германской империи Бисмарка. Памятник с выбитым на пом изречением «В Каноссу мы не поедем» в отличие от самой империи сохранился до наших дней.

Отсюда, с вершины Бургсберга (так называлась паша гора), открывалась панорама широкой, заросшей лесами долины, ограниченной с противоположной стороны горой, резко отличавшейся от всех других. Ее лысая вершина была покрыта широкой шапкой снега, на фоне которого четко вырисовывалось здание, увенчанное четырехугольной башней. Это и был знаменитый Брокен. Если своей славой он обязан поэтам, то лысиной — холодным северным ветрам, век за веком выдувающим его почву. Отсутствие леса облегчает разрушительную работу времени. Выветривающаяся порода образует странные острые шпили и множество осыпей, так называемые «каменные озера», или «проклятые камни» — излюбленное место нечистой силы и туристов.

Мы покинули нашу вершину и смело двинулись по одной из тропинок, логично рассудив, что все они ведут вниз. Как-то совсем незаметно лиственный лес уступил место хвойному. Мохнатые, сумрачные ели сдвинулись и скрыли за собой долину. Склон горы становился все круче. Все чаще встречались нам большие гранитные столбы, когда-то катившиеся в долину и каким-то чудом удержавшиеся от падения. В некоторых местах стройные ряды елей, так напоминавшие ряды солдат, казалось, были прорежены, выхвачены картечью. И как смыкают строй солдаты, заполняя места павших товарищей, так поступали и деревья. Оплетая корнями камни, они, казалось, спешили со всех ног заполнить собой образовавшиеся бреши. А между их корнями, словно разбуженные, вызванные к жизни, пробирались тонкие нитки воды. Они то сплетались в ручьи, заявляя о себе звонкими, серебристыми голосами, то, вдруг испугавшись чего-то, разбегались и исчезали под камнями. Небо оставалось безоблачным. Солнечные лучи, прорываясь через растопыренные лапы елок, свивались в бесчисленные струны, которые, казалось, вот-вот должны зазвучать.

Красота вдохновляет. Просмоленный воздух растворял усталость. И мы бодро шагали вперед, памятуя, что скорость — единственное средство притормозить время. Неожиданно лес расступился, и перед нами открылась почти ровная площадка. С трех сторон ее окружали мрачные склоны. Зато четвертая являла захватывающую панораму. На безбрежной, уходящей за горизонт равнине, словно рассыпанные игрушечные домики, игрушечные дороги, игрушечные заводики. И только солнце никак не хотело быть игрушечным. Оно неумолимо клонилось к земле.

В центре площадки возвышался огромный деревянный крест. У его основания наша тропа обрывалась. Возвращаться назад было поздно. Мы ринулись вниз.

Что это был за спуск! Мы цеплялись за корни, скользи-III по камням, царапались о колючки. И совершенно неожиданно очутились на улице Гарцбурга. К гостинице добрались как во сне. Но зато спали без снов.

Горный воздух сделал свое дело. Проснулись мы свежими и голодными. Тем вкуснее показался нам завтрак. Рассчитавшись с хозяйкой, мы двинулись по дороге на Гослар, твердо решив проделать этот путь пешком, и проделали его, хотя порой были близки к капитуляции. Но потому, что дорога была трудной. Потому, что ее не было вовсе. Нам рисовались горы, а дорога шла по равнине — отличная асфальтированная дорога, предназначенная для автотранспорта. Можно себе представить, какое нелепое зрелище являли мы, плетущиеся по обочине, владельцам элегантных автомобилей, пролетающих в нескольких сантиметрах от нас. На нас таращили глаза. Нам гудели. Обдавали выхлопными газами. Но никто не остановился, не предложил подвезти. Другое дело, что мы не воспользовались бы предложением. Но сам факт характерен. Наконец среди окружающих шоссе полей показалась тропинка, ведущая к горному хребту. На нее мы свернули и вскоре уже шагали по широкой пешеходной тропе под сенью мощных буков и ясеней. Новая наша дорога медленно поднималась вверх, но оставалась, как нам казалось, параллельной шоссе. Это успокаивало. Мы радовались осуществлению задуманного плана, слушали бойкое чириканье птиц и раскланивались с редкими пешеходами, вероятно обитателями соседних пансионатов. Так прошагали мы пару часов, вполне достаточных, чтобы достичь Гослара. Нам уже давно никто не встречался. Тем сердечнее поздоровались мы с нежной пенсионной парочкой, примостившейся на поваленном стволе. Наш вопрос, далеко ли до Гослара, вызвал на лицах этих мирных людей тревогу. Нам осторожно объяснили, что Гослар находится в направлении, противоположном нашему маршруту, и, если мы действительно хотим в него попасть, нам необходимо развернуться, достичь города Бад-Гарцбурга или Окера и там взять такси.

Когда мы, усталые и несколько взвинченные, добрались до Окера, солнце стояло уже в зените.

Говорят, что природа не терпит резких переходов. Здесь было исключение. Заваленный гигантскими терриконами, застроенный заводскими корпусами, ощетинившийся длинными трубами, Окер как бы представлял собой другой Гарц. Гарц рудокопов и металлургов.

Был воскресный день, и город казался вымершим. Мы долго блуждали среди бесконечных заборов и таких же унылых, как заборы, домов, пока не выбрались на центральную магистраль. По одну сторону ее располагались бараки, населенные иностранными рабочими, по другую — высокая кирпичная стена какого-то металлургического комбината. Нам ничего не оставалось, как пуститься вдоль нее. Если бы не попадавшиеся время от времени указатели, подтверждающие, что до Гослара оставалось: 8… 7… 6 километров, можно было бы подумать, что мы не в Гарце, а в Руре. Мы шли, стиснув зубы, чтобы, во-первых, не сердиться, а во-вторых, поменьше глотать вздымаемую автомобилями пыль. Но всему есть предел. Впереди виднелся навес автобусной остановки. Мы ускорили шаг. И вскоре достигли цели. А когда отдышались, то обратили внимание на стоявший поодаль дорожный щит с надписью: «Гослар». В подоспевший автобус мы садились как победители.

Великое дело — автомобиль! Водитель спокойно разобрался в шоссейной путанице и минут через пятнадцать — двадцать высадил нас на вокзальной площади Гослара. Мы сунули паши сумки в камеру хранения и сразу кинулись в лабиринт изломанных улочек и переулков, вымощенных брусчаткой и булыжником. Дома, их составляющие, были такие странные, что город казался старше своих лет. Наш бурный век, кажется, обошел эту местность. Ни гигантских универмагов, ни модерновых зданий, пи оставленных войной пустырей.

Как истинный средневековый город, Гослар озеленен слабо. Вернее, никак. Просто при закладке города было оставлено несколько деревьев. Некоторые из них дожили до наших дней. Определить их возраст невозможно, поскольку вся внутренность давно сгнила. Осталась лишь заполненная бетоном кора да регулярно обрастающие листвой ветви. Стены Гослара и большинство башен давно снесены, во оставшиеся ворота дают представление о его укреплениях. А императорский дворец, гильдейский дом, аббатство — о лучших временах города.

Если сегодня Гослар знаменит стариной, то в старину он был знаменит серебряными и другими рудниками, расположенными на близлежащей горе Раммельсберг. Серебряные руды были открыты здесь в X веке. Так что рудокопы Гослара — пионеры этой трудной и романтической профессии, по крайней мере в Европе.

Прежде чем стать музеем, Гослар был городом, даже «голицей, резиденцией некоторых германских императоров. От тех далеких времен сохранился «Царский дом», используемый ныне под отель. Церквей в городе достаточно, но старинный собор не сохранился, еще в IS 19 году он был продан на снос. В залах ратуши желающие могут осмотреть несколько картин старых мастеров, коллекцию кубков и кружек, относящихся к XI веку, и множество различных поделок из серебра.

Центром города, как и подобает, является базарная площадь, окруженная старинными домами, смело раскрашенными и покрытыми великолепной резьбой.

Прямая улица ведет от центра к городским воротам, остатки которых — в виде двух круглых, приземистых башен под конусообразными крышами — внушают достаточное уважение и сегодня.

Наше созерцание этих ветеранов средневековой архитектуры было прервано грянувшим духовым оркестром. В город входила длинная колонна пестро разодетых граждан, представлявших все существующие здесь профессии или, лучше сказать, цехи. Каждый цех был одет в присвоенную ему форму. Например, рудокопы вышагивали в черных парадных костюмах, в шляпах с длинными желтыми перьями или же в длинных рубахах, подпоясанные кожаными передниками, перевернутыми почему-то назад.

Замыкали шествие крестьяне. Парни в синих блузах с длиннющими кожаными кнутами, которыми они ловко щелкали в такт музыке. Каждая группа имела свой флаг, оркестр и песню. Трубы гремели, кнуты хлопали. Из окон домов, выходящих на улицу, высовывались любопытные. Прохожие присоединялись к шествию, и вся эта пестрая толпа двигалась к базарной площади.

В честь чего было устроено это торжество, нам, к сожалению, выяснить не удалось.

День уходил. Гослар зажигал вечерние огни. Улицы, площади, многочисленные кафе и даже перрон вокзала сделались вдруг необычайно оживленными.

Пришел поезд. Перрон опустел. До новой субботы, до нового воскресенья.

За окнами темно. Лишь редко-редко появляются сгустки света. Это деревни, разбросанные по склонам Гарца. Но вот горы отступили, и глазам открылась за литая озерами огней равнина. Это новостройки.

Ограниченный городами Госларом, Брауншвейгом и Хильдесгеймом район хранит в своих недрах два миллиарда тонн железной руды, небогатой, но при сегодняшней технологии вполне пригодной для обработки. Сейчас добывают здесь ежегодно свыше пяти миллионов тонн. Трудно сказать, что ожидает этот край завтра. Но сегодня он бурно развивается. Там, где вчера была пустошь, вырастает поселок. Завтра он превратится в город. Правда, так и оставаясь поселком. Пусть гигантским, но поселком, в то время как старинные города, иногда уменьшаясь до размеров поселка, остаются городами. Одним из таких гигантских поселков, возникших под боком романтического Гарца, является новый город Зальгиттер, насчитывающий свыше ста тысяч жителей. Все они — пришлые люди. Все чужаки этому краю, как и рисунок самого города с его современными доменными печами, стволами заводских труб, небоскребами и тому подобными реквизитами XX века.