«ВОЛЬНЫЙ И ГАНЗЕЙСКИЙ ГОРОД ГАМБУРГ»

Таково официальное название этого города-земли. При слове «Гамбург» воображению рисуются водные просторы, корабли, горы товаров… В общем, что-то морское. Все правильно, только моря в Гамбурге нет. До моря сто десять километров. А пароходы приходят. Двадцать тысяч в год! Товарооборот порта — в среднем тридцать девять миллионов тонн. Это и много и мало. Много, потому что это второй по обороту морской порт Европы. Мало относительно, если учесть, что грузооборот первого (Роттердама) составляет сто пятьдесят шесть миллионов тонн.

Гамбург почему-то всегда связывают с Ганзейским союзом, как-то упуская, что до образования Ганзы город существовал уже свыше семи веков. Возникновением своим Гамбург обязан не купцам, а солдатам — гарнизону крепости, основанной Карлом Великим на небольшой речке Альстер, близ саксонской деревушки Гамм, в 825 году.

Гамбург — это и порт, и город, и государство — одна из десяти федеральных земель, входящих в состав ФРГ. Численность его населения — около двух миллионов человек, к которым следует днем добавлять еще сто тысяч здесь работающих, но не проживающих. Почти половина территории Гамбурга находится под сельскохозяйственными угодьями — садами, пустошами, лесами, остальное — под жилищно-индустриальными джунглями. Я не припомню другого города, который бы вмещал в себя столь контрастирующие друг с другом районы, одновременно связанные, друг без друга немыслимые.

Заманчивее всего было бы попасть в Гамбург на пароходе. Не стоит пренебрегать и другими видами транспорта. Пусть это будет поезд. Пять часов назад он покинул Кёльн, пересек Рурскую область, Вестфалию, Бремен (тоже союзная земля), Нижнюю Саксонию и вот подбирается к Гамбургу. За окнами еще мелькают леса, но они редеют, редеют. Все чаще появляются поселки, «индивидуальные огороды», садики, дачки… И все это вдруг разом обрывается. Ни грядок, ни лужаек. Стальные фермы железнодорожного моста, за которыми широкая гладь реки. Это Эльба. А за Эльбой — железобетонные дебри промышленной окраины: хитросплетение трубопроводов, вышки, градирни, газгольдеры, курганы Вторчермета… Но этот в общем-то привычный пейзаж отличается существенной деталью — огромными, отражающимися в зеркале реки пароходами.

Город наваливается сразу, всей массой. Ошеломляет. Давит. Поезд плетется среди бесконечных складов, депо, пакгаузов и наконец заползает под стеклянный колпак вокзала. Мы покидаем вагон, вливаемся в людской поток, который выносит нас на привокзальную площадь. Гамбургский вокзал огромен. Он занимает целый квартал и фактически имеет не одну при вокзальную площадь, а все четыре. Мы с вами на той, где виднеется большое, серое, прикрытое куполом здание. Это новая часть выставочного зала, славящегося собранием полотей современной живописи; мы их непременно осмотрим когда-нибудь потом. А пока эскалатор затаскивает нас под землю прямо в лабиринт одного из универмагов-гигантов. Выберемся поскорее пи улицу. И здесь нас преследуют товары. Не будем обращать внимания на зеркальные стекла витрин. Луч-ню полюбуемся старейшей гамбургской церковью Святого Петра. Ее позеленевший от времени шпиль, острый и узкий, как шпага, вот уже девятый век пронзает влажный гамбургский воздух. Это, впрочем, скорее аллегория. Церковь была дважды уничтожена: один раз а 1842 году, во время грандиозного пожара, а второй — его один год спустя. Впечатление от Сан Петри усиливается, когда за ним показывается другой, такой же пиленый и острый шпиль, принадлежащий церкви Сан Якоби, известной своим великолепным органом, на котором играл И.-С. Бах.

Еще сотни метров витрин, и мы на обширной площади. Большое, живописное, выстроенное в стиле так называемого немецкого ренессанса с неизменными зелеными башнями и шпилями здание и есть гамбургский ратхауз (ратуша), сооруженный в самом конце прошлого века и призванный передать дух ганзейских промен, что, по-моему, удалось. Под его крутой зеленой крышей заседает правительство города-земли. Первый бургомистр является одновременно и министром-президентом. А городской сенат — Советом министров. Говорят, что для укрепления фундамента, несущего этот дом, в болотистую землю потребовалось заколотить несколько тысяч (!) дубовых стволов.

За роскошной ратушей притаилось ничем внешне не примечательное здание Гамбургской биржи, одно из немногих, переживших и пожар 1842 года, и бомбежки 1943 года.

Перед нами набережная. Небольшое, забранное в камень почти правильной четырехугольной формы озеро, окруженное респектабельными, нависшими над водой зданиями. Бесконечные аркады, сбегающие к воде ступеньки, повисшие в воздухе чайки, колеблемые волнами светотени. Все это, сливаясь, составляет какую-то странную гармонию. Странную, потому что сей пасторальный пейзаж расположен в самом центре самого промышленного города, самой промышленной страны Западной Европы. Этот так называемый Внутренний Альстер, пожалуй, самый импозантный район города, служащий на протяжении веков местом встреч, свиданий, прогулок… Неслышно, вкрадчиво трется о высокую стену вода, опрокидывает ее на себя, ломает изображение, вечно живая, вечно подвижная. Зыбкая и одновременно цепкая. Это памятник. Надгробный камень сорока тысячам гамбуржцев, погибших в первую мировую войну.

Мы на распутье. Направо за аркой моста — простор Внешнего Альстера. Налево, за старыми шлюзами, район так называемого Малого Альстера. Что такое Альстер? Шестидесятикилометровая речка, берущая начало где-то в Гольштейне и впадающая в Эльбу. Когда-то на ее берегу поселилась семья нижнесаксонского рыбака, потом было построено укрепление, получившее наименование Хаммабург. Собственно город был заложен в 1188 году графом Адольфом III Голыптейнским на правом берегу Альстера, вполне удовлетворявшего тогдашним потребностям. Уже в XIII веке он был перекрыт плотиной и превратился в озеро. В середине XVI века, не довольствуясь глубиной Альстера, гамбуржцы прорывают через болото канал к Эльбе, а еще через полвека ухитряются заставить Эльбу сменить русло, прийти к городу. В последующие годы были проведены сложные работы по углублению, расширению и расчистке речного русла, ставшего достаточно просторным, чтобы нести корабли практически любой осадки.

Так Эльба превратилась в море, а Гамбург — в одну из крупнейших морских гаваней.

Альстер, ставший теперь большим водохранилищем, пяти километров в длину и трех в ширину, очутившись в центре города, оброс парками, садами, виллами, особняками. Теперь это район богачей, дорогих клубов, консульств, а также место отдыха тысяч и тысяч горожан. Голубой оазис среди асфальтовой пустыни. Он всегда хорош, во все времена года, но особенно летом, в белые ночи или солнечные дни, когда на его поверхности появляется неисчислимая армада лодок, яхт, байдарок, плотов и других самых разнообразных посудин.

А Малый Альстер — это, собственно, нижнее течение реки, точнее, система шлюзов, рукавов и каналов, соединяющая водохранилища с Эльбой. Когда-то служившая водной артерией, сегодня она выполняет скорее всего роль декорации, напоминая уголок прославленной Венеции особенно тем, кто в ней не был.

Эти три Альстера, не похожие друг на друга, по-своему все красивые. И невозможно представить без них Гамбург, и трудно какому-либо из них отдать предпочтение. Первый радует, второй восхищает, а третий наводит грусть. Лично я выбираю третий.

Гамбург — город молодой. Молодой в том смысле, но дважды за одно столетие по существу строился заново. Естественно, что каждое поколение строителей пожелало оставить потомкам свои вкусы и идеи, не всегда созвучные с последующими традициями. Откровении говоря, многие районы Гамбурга представляют собой довольно пеструю мешанину стилей и школ. И вместо с тем город имеет четко выраженное лицо. Старых построек сохранилось немного. В основном это церкви. Католические — Петра, Якова, Екатерины и протестантские — Святого Михаила, в просторечии — «Михель». Именно ее колокольня, увенчанная медной, позеленевшей башенкой, очень напоминающей поставленную на колонну каску с шишаком, и олицетворяет обычно город, являясь его, так сказать, неофициальным гербом.

Новое время в лице Фрица Хёгера оставило Гамбургу оригинальное десятиэтажное здание, известное под именем «Чили-хауз». Несмотря на свои внушительные размеры, дом создает впечатление необычной легкости, даже стремительности, вызывая образ разогнавшегося корабля.

Очевидно, от сегодняшнего поколения в памяти Гамбурга останутся: высотный дом на Гриндельберге, новый Ломбардский мост через Альстер и, конечно же, мост через Эльбу, получивший название «Коль — Брандт» — по имени лидеров двух крупнейших политических партий нынешней Западной Германии.

А теперь нам пора к самой главной «достопримечательности» города, благодаря которой и образовался и существует весь этот невообразимый лабиринт улиц, немыслимо накрученный клубок железных дорог, автобанов, подъездных и объездных путей, имя которой — гавань.

До порта нас может доставить метро, лучше сказать, подземка». Это очень мрачное сооружение, и попасть и него не так-то просто. У входа — целый выводок автоматов. Стоимость проезда зависит от расстояния. Надо точно знать, куда едешь и сколько стоит проезд. Не дай бог взять неправильный билет. Автоматы не выпустят, и обратиться за помощью не к кому. Допустим, что мы все знаем и не боимся заблудиться. Этот состав не наш. А вот этот наш. Садимся. Грохочут рельсы. Мелькают тусклые лампочки. И вдруг туннель обрывается. Мы на высокой эстакаде. Под нами крыши домов, провалы улиц. Невдалеке проплывает зеленая беседка. Очень знакомая. Да это же купол Михеля. В уличный пейзаж как-то естественно вписываются пароходы. Огромные и неуклюжие, они стоят, прижавшись друг к другу, ощетинясь мачтами и лебедками, похожие на обычные дома. Нашу «подземку» накрывает стеклянный колпак станции. Выходим на платформу. Опускаемся вниз по лестнице. Мы на набережной. Мы в Гамбургском порту. Перед нами дремучий лес подъемных кранов, стальные кружева верфей, гигантские туши плавучих доков. Все это сливается в одно целое. Это и есть порт. Можно облокотиться о перила и часами наблюдать его жизнь. Но стряхнем с себя гипноз воды, сядем в небольшой катер и отправимся в путешествие по гавани.

Затарахтел мотор. Матрос (он же и механик) отдал концы (в буквальном, конечно, смысле). Капитан (он же штурман, он же гид) взялся за штурвал и включил микрофон.

— Гамбургская гавань занимает семьдесят пять квадратных километров. Общая длина ее причалов свыше шестидесяти километров. Она оснащена более чем девятьюстами портальными кранами. Кроме тоге, имеется около полусотни подъемных устройств грузоподъемностью до двухсот тонн. Имеется шестьдесят зернососов… Склады механизированы… тысячи…

За кормой упругая, черная в белой накипи води. Все дальше высокий берег. Все шире простор. Легкая, невесомая башня Михеля. Рапиры церковных шпилем. Бетонный фронт города. Идем вдоль берега. Набережная плотно забита народом. Это известный здесь Альтонский рыбный базар. Сюда действительно рыбаки доставляют свежую рыбу. Ио не только рыбаки и но только рыбу. Здесь продается все: и цветы, и продукты и ремесленные поделки, и чучела, и заморские штуке вины, словом, все, что можно продать, и даже больше.

Справа — крутой, заросший зеленью склон, застроенный красивыми особняками. Слева — лес труб, подлесок подъемников, лебедок, пароходных палуб. Мы плывем вниз по Эльбе.

— В Гамбургском порту занято около двадцати тысяч человек. В год сюда прибывает до двадцати тысяч судов, то есть в среднем пятьдесят пять в день. Их обсуживают свыше полутысячи буксиров, баркасов…

Цифры впечатляют, разумеется. И видимо, защищаясь от чрезмерной информации, организм приспосабливается их просто фиксировать, воспринимать без особых эмоций. Как, скажем, мы не чувствуем атмосферного давления. Поэтому и существует искусство. Оного и снимает равнодушие и заставляет человека чувствовать.

Мимо нас проплывают черные корпуса судов. Каких наций? Да всех, какие существуют на земле или, точнее, на море. Цепь зеленых островов и бесконечные, бесчисленные рукава, пароходы, каналы. Эльба предстает здесь запутаннейшим лабиринтом водных рукавов, бухт, каналов, разобраться в котором способны лишь многоопытные лоцманы. Над нами нависает усеянная рядами иллюминаторов стена пассажирского лайнера. Незнакомые, пестро одетые люди машут нам приветственно руками, мы задираем повыше головы и весело им отвечаем. Вокруг белого гиганта суетятся буксиры, тянут какие-то тросы. Крики матросов. Крики чаек. Все вертится, движется, живет своей непонятной для посторонних, но сложной и содержательной жизнью.

Я смотрю на прикрученный к причалу так называемый «десятитысячник» — судно водоизмещением десять тысяч тонн. Странно. Людей не видно. Лениво покачиваются длинные шеи подъемных кранов. Издали они кажутся большими болотными птицами с длинными клювами, любопытно заглядывающими в люки трюмов: нельзя ли чем поживиться?

Наш катерок резко меняет курс. Мы углубляемся к один из заливов, пробираясь между берегом и торчащими из воды сваями из связанных огромных бревен. На берегу сооружена гигантских размеров клетка. Сквозь решетку проглядывается остов будущего корабли. Это верфь. Здесь рождаются суда.

— На восьмидесяти гамбургских верфях работают тридцать две тысячи человек. Они производят суда для всех стран мира. Свыше семидесяти процентов этой продукции идет за границу, иностранным заказчикам.

Остов рождающегося судна напоминает мне скелет гигантской рыбины. Еще безымянный, еще бесформенный, но уже существующий, уже судно. Над нами покачивают клювами долговязые краны, по его бокам ползают, как мухи, люди. То здесь, то там вспыхивает слепящий свет автогенов. Какая судьба ожидает тебя, кораблик? Какие страны ты увидишь, какие повезешь грузы? Пройдет несколько месяцев. Твои ребра обрастут стальной шкурой. На ней большими белыми буквами выведут твое имя. Пусть это будет имя достойного человека, сделавшего на своем веку много хорошего. Разнеси это имя, пароходик, по всей планете. И пусть твоя жизнь будет долгой и бурной!

Мы проплывали узкими и глубокими ущельями, облицованными высокими бортами бесчисленных пришвартованных к бесконечным пирсам судов. И казалось, что им никогда уже не будет ни предела, ни края.

— Чтобы обеспечить заданный оборот погрузочно-разгрузочных работ, ежедневно требуется сто пятьдесят товарных составов по пятьдесят вагонов каждый. Но это лишь часть грузооборота. Значительная доля поступавших в порт товаров перегружается на другие суда большого или малого каботажа или отправляется по внутренним каналам.

Мы оторвались от пирса и теперь плывем параллельно стенке исполинской стальной коробки, на которой удобно разместился средних размеров теплоход. Вытащенный из воды, оп кажется здесь странным, беспомощным существом, даже не особенно большим. Это оптический обман. Судно огромно, но док, его поднявший, еще больше. И снова причалы. Суда. Подъемные краны. Порт.

Но вот обрывается стенка причала, и перед нами чистое, широкое, даже очень широкое русло Эльбы. И над его простором высоко в воздухе изящно изогнутое, слов но взмывшая пружина, полотно моста. В первое мгновение как-то не верится, что это сооружение — дело человеческих рук: настолько оно неправдоподобно. Катер выруливает на середину реки, и мы получаем возможность разглядеть эту феерическую постройку в деталях.

— Перед вами новый мост через Северную Эльбу, вступивший в эксплуатацию в 1975 году. Его общая длина — пять тысяч метров, максимальная высота полотна над уровнем воды — пятьдесят четыре метра. Мост дает возможность…

Но светло-серой ленте моста непрерывно друг за другом, как муравьи, ползут, ползут, ползут автомобили. Полотно, разумеется, висит в пространстве не само по себе, а на паутине стальных канатов, перекинутых через вершины двух пилонов. По форме каждый из них напоминает, пожалуй, воткнутую в землю иголку, сквозь ушко которой свободно проходит не только верблюд, но и целые караваны в миллионы верблюжьих сил. Катер делает петлю почета, и все мы, кто на его палубе, словно подсолнухи, повертываем лица к чудо-мосту.

Я не представляю, как вообще можно разобраться и лабиринте этой гавани, казалось пронизавшей своими рукавами весь Гамбург. Мы проходили под мостами, поднимались шлюзами. Мимо нас проплывали самые разнообразные гавани: фруктовая, хлебная, нефтяная, оборудования и машин. И всюду бездонные элеваторы, склады, холодильники. И всюду покачивающие головами подъемные краны.

Нас запирают в старый шлюз. Поднимают и опускают в очередной канал. Он очень узок. Словно плывешь каньоном. С обеих сторон кирпичные многоэтажные стены складов. Эти крытые черепицей острокрышие склады, словно сошедшие сюда с иллюстраций старых книжек, мы уже видели. В районе Малого Альстера, напоминающего сегодня о временах, когда морская торговля была не только бизнесом, но и романтикой. Эти каналы-улицы, столь характерные для старого Гамбурга, носят специальное название «флееты». Когда-то они были забиты барками, подвозившими товар прямо к нависавшим над палубой дверям. Основная масса складов перекочевала на Эльбу, а роль барок переняли грузовики. Но, странное дело, чем больше пустели флейты, тем больше становилось на их мостах и набережных людей. Занятые, суетливые, вечно торопящиеся, они теперь находили время, чтобы бесцельно тратить его на созерцание какого-нибудь ничтожного, случайно наплывшего сюда суденышка. Да, мы в Малом Альстере, можно сказать, в центре города.

— Гамбург, который вы видите сегодня, начинался здесь. Весь огромный порт, который вы видели, — это дело рук многих поколений гамбуржцев. Благодарю за внимание.

Капитан-гид выключает микрофон. Матрос-механик наводит трап, и мы сходим на берег.

До второй мировой войны фундамент экономики Гамбурга составляли торговля, судостроение и отрасли, с ним связанные. Они и сейчас играют выдающуюся роль.

Еще больше развелось связанных с внешней торгов лей учреждений: различных агентств, банков, страховых обществ, контор, транспортных фирм. Однако сего дня все настойчивее пробиваются к жизни отрасли промышленности, не связанные непосредственно с портом. Роли меняются. Если промышленность работала на порт, то теперь он стал работать на промышленность, Это станет понятнее, если вспомнить, что сегодняшний Гамбург — это прежде всего крупнейший индустриальный город всей Западной Германии. Именно здесь сконцентрировано девять десятых табачной промышленности, две трети нефтеперерабатывающей, половина всего производства маргарина, значительная доля пивоварения и так далее.

По числу занятых на первом месте стоит машиностроение — 14 %, затем электротехника — 12 %, а судостроение — лишь 9 %. Как это ни парадоксально, но именно его будущее все более становится проблематичным.

Известно, что порт накладывает отпечаток на весь город, порождая порою виды деятельности, к морю, казалось бы, никакого отношения не имеющие. А пока мы пробираемся довольно узкими, изломанными улицами к еще одному району города. Этот огромный гранитны и монумент — памятник Бисмарку. «Железный канцлер» изображен здесь в рыцарских доспехах, опирающимся на большой меч. С высоты холма он хмуро поглядывает на широкую улицу, что шумит у его ног. Называется она Реепербан и известна морякам всего света, а также всем, кто хоть однажды побывал в Гамбурге. Когда-то она считалась задворками гавани. Здесь ютились мастеровые, производящие канаты. Она так и звучит и переводе: «Канатная». Гавань росла. Росла и требовала не только канатов. Производство потеснилось и уступило место другим заведениям — увеселительным. Канатчиков сменили артисты. Слобода обросла густой сетью театров, концертных залов, мюзик-холлов, варьете… на любой вкус. Ведь гостями были люди всех стран, в основном моряки, люди, соскучившиеся за время плавания по земле и ее радостям. Только не надо упрощать дело и думать, что подвизавшиеся на местных подмостках артисты являлись какими-то третьесортными посредственностями. Отнюдь. Здесь выступали, например, Франц Легар, Мануэль Фалл, Чарли Чаплин. Еще в период между мировыми войнами Реепербан котировался как несколько легкомысленная, но вполне респектабельная улица, необходимая и характерная для больших, промышленных городов. Этот Реепербан был погребен во время бомбардировок 1943 года. И когда пришло время восстановления, оказалось, что место зрелищных предприятий — театров, концертных залов, мюзик-холлов прочно занято заведениями совсем иного рода — игорными и публичными домами.

Но мы целый день на ногах. Мы устали и проголодались! Пожалуйста, в эту дверь! Перед нами большой, обставленный дубовыми столами и такими ясе стульями зал. Большая сцена, которую занимает духовой оркестр. Давайте сядем и оглядимся. Это пивной зал. Особых яств тут нет. Пиво и сосиски. И еще музыка и общество. Сюда приходят пообщаться люди самых разнообразных слоев, профессий и возрастов. Вот музыканты потянулись за инструментами, дирижер взмахнул палочкой, и все обширное помещение до отказа наполнилось пленительной мелодией старинного вальса. Вот выходит пара, за ней другая, третья, и через минуту вся середина зала забита танцующими. Люди шли с работы. Люди хотят отдохнуть. Почему, собственно говоря, отдыхать надо лишь дома. Гремит музыка. Нога невольно выбивает такт. Уплывает усталость.

Здесь уютно, тепло, весело и, согласитесь, неплохо. 1[о вот пиво выпито, сосиски съедены, и нам пора. Нас ждет Гамбург. Уже вечерний Гамбург. На дворе темно. И как изменился наш Реепербан. Его не узнать. Куда девалось убожество как бы наспех сломленных зданий, составляющих эту улицу. Все утонуло в море огней. Гирлянды лампочек всех цветов, «неоны», «блитцы», прожекторы, наименования заведений: «Красный фонарь», «У пиратов», «Якорь дружбы». Из полуоткрытых дверей вырываются вопли включенных на полную мощность динамиков.

Шире шаг, читатель. В этих заведениях не играют старомодных вальсов. Здесь нам с вами делать нечего.

Тема Реепербана не нова для местной печати. И правой, и левой, и «независимой». Выступают поли тики. Репортеры делают опросы. Мнения? Разные. Все зависит от того, кто кого спрашивает.

В конечном счете рассуждения сводятся к сакраментальной фразе:

— Бизнес есть бизнес!

Гамбург — огромный, сложный город со своими достоинствами и недостатками, со своими привлекательными и отталкивающими сторонами.

Мне этот город нравится, поэтому, когда приходится здесь бывать, я стараюсь затянуть расставание и, как правило, уезжаю под вечер. На закате. Когда поезд выползает на мост, я всегда прилипаю к окну, стараясь удержать в памяти открывающуюся панораму. Низкое, расползшееся по горизонту солнце. Пылающая Эльба. Четкие, почти черные силуэты пароходов. Частокол шпилей, узких и длинных, как поднятые рапиры. Некоторых из них я знаю: Петри, Якоби, Николай… но большинства не знаю. Это трубы гамбургских заводов и фабрик.

Гамбург слишком велик и многообразен, чтобы уместиться в одной главе. Даже затянувшейся. Я это понимаю и ограничиваю себя одним эпизодом.

В городе тысячи улиц, и, называя адрес, я боялся, что шофер такси не знает той, что мне требовалась. Тарненбекштрассе, 66.

— Вы в музей Тельмана?

— Да.

— Боюсь, что опоздаем, но попробуем.

Я знаю, как умеют ездить таксисты, когда захотят. Мы словно уходили от погони. Избегали широких магистралей со светофорами, пробираясь переулками, визжали тормозами. На одном из перекрестков он остановил машину и, не говоря ни слова, оставил меня одного. Мне было видно из окна, как он подошел к какой-то молодой женщине, что-то объяснил ей, вернулся ко мне и жестом показал, что я должен выйти.

— Все в порядке, пойдемте.

Мы подошли к поджидавшей нас женщине. Она протянула мне руку и сказала: «Еще минута, другая, и вы бы меня уже не догнали. Вы хотите посетить музей Эрнста Тельмана? Проходите».

Я взглянул на таксиста.

— Не беспокойтесь. Я вас обожду.

Мы вошли в высокую стеклянную дверь и очутились и большом, светлом помещении. Плакаты. Стенды. Фотографии. Книги. Немногочисленные личные вещи Тельмана. Известные с детства по фотографиям и плакатам: гимнастерка, фуражка, портупея…

Да. В этом доме жил Эрнст Тельман — вождь немецких коммунистов. А сейчас здесь музей, посвященный деятельности партии.

Мой таксист честно ожидал меня в машине. По пути мы разговорились. На мою шутку о том, что в Гамбурге мило памятников, в частности нет памятника Эрнсту Тельману, ответил совершенно серьезно:

— Будет.

Загрузка...