ФРГ. Штрихи к портрету

ВВЕРХ ПО РЕЙНУ

Скучно называть его торговой артерией Западной Европы. Смешно рядить в романтический плащ средневековья. На свете немало рек длиннее, шире, мощнее Рейна, но едва ли отыщется река, так органически сочетающая в себе понятия творца и труженика. Разве что Волга. Несхожи эти реки! Должно быть, в той же степени, что и народы, населяющие их берега. Несхожи, и в то же время есть в этих реках какое-то неуловимое сходство. Может быть, то самое, что заставляет обращаться к ним с той высшей формой почтения, на которую способен язык. Матушка-Волга. Батюшка-Рейн.

Эта самая знаменитая из рек Западной Германии рождается в горах швейцарского кантона Граубюнден и кончается на равнинах Нидерландов. Бурна, яростна юность Рейна. Спокойна, величественна его старость.

Впитав в себя сорок четыре притока, миновав шесть государств, пройдя сквозь турбины гидростанций, через винты и лопасти тысяч пароходов, Рейн исчезает, давая жизнь множеству рукавов и каналов, давая десятки новых имен островкам, бухтам, проливам, заливам. Растворяется, дав жизнь таким портам, как Антверпен, Роттердам, Амстердам, а может быть, и целой стране. Ведь, строго говоря, дельта Рейна не что иное, как частица Альп, перемолотая и перенесенная течением реки за тысячи лет на побережье Северного моря.

Век за веком плывет эта тысячекилометровая дорога жизни, то пробиваясь сквозь насупленные горы, то извиваясь между мягких холмов, то лениво разливаясь среди распахнутых равнин. Плывет, отражая цветы, деревни, города, древние замки, фабричные трубы. Плывет, порождая песни, легенды, сказания. И как Рейн пробивает нагроможденье горных пород, так и рожденные им легенды пробивают толщу времен и доносят нам живое дыхание когда-то существовавших здесь народов и культур. Легенды сплетаются и образуют эпос.

«Песнь о Нибелунгах». Неувядаемый венок страстей: любовь, страдание, верность, обман, честь, низость, жизнь, смерть, слава, презрение…

Выйди на берег. Прищурь глаза. И проплывающая самоходка превращается в старинный бургундский челн. На его корме закованный в броню воин. Ужасом искажено его лицо. В отчаянии швыряет он в пенящиеся волны несметные сокровища, отвоеванные Зигфридом у воинственного племени карликов Альбов…

Давно уже по обоим берегам Рейна проложены железнодорожные пути, а за ними и автострады. Удобные и скучные. Вдоль Рейна можно проехать, но не пройти. Этому препятствуют многочисленные гавани, причалы, заводи… И уж, конечно, прочувствовать реку можно лишь с палубы парохода, и тем глубже, чем более продолжительным будет плавание. Скажем, от Роттердама до Базеля. Или, на худой конец, от Кёльна до Майнца. Рейн многолик. И лики его несхожи. Разделенный на участки, различающиеся и скоростью течения, и рельефом русла, и пейзажем берегов, Рейн как бы вмещает в себя несколько рек, продолжающих друг друга, но сохраняющих вместе с тем свое своеобразие и теряющих его в своеобразии общего потока.

Видеть Рейн в его самом нижнем течении по территории Голландии мне пришлось лишь мельком, из окошка уходящего в высь самолета. Вспоминается сплошной изумрудный луг, густо забрызганный яркими точками цветников, и на нем венозное переплетение нескольких рукавов. Самолет вошел в облако. А когда вышел, не было ни реки, ни Голландии.

Наша вторая встреча произошла в ФРГ. И уж коль скоро мы начали с низовья, то отправимся на голландско-западногерманскую границу, туда, где рейнские берега снимают фартук садовника и надевают рабочую спецовку, Здесь кулисами будут не цветы, а заводы. По мере нашего продвижения вверх пейзаж меняется на глазах. Безмятежные дали опутываются линиями электропередач, огораживаются частоколом труб, переплетением арматуры. Воздух наполняется почти ощутимой копотью и пропитывается столь специфичным для индустриальных центров запахом угля и железа… Это начинается Рурская область. Все плотнее частокол заводских труб: кирпичных, бетонных, железных. Воздух заволакивается дымом и бензинной гарью, стелющейся над самой водой. Утро здесь кажется вечером, а самый безоблачный день — мрачным. Черный от копоти, оглохший от гудков и сирен, ослепший от ядовитых выхлопных газов, как бы ощупью пробирается Рейн на территории гигантского, на десятки километров растянувшегося заводского двора, огибая гудящие огнедышащие печи, горы каменного угля и железной руды. Пробирается все плотнее, прикрываясь грузными тушами самоходных барж. Сплескиваются поднятые беспрерывным шевелением судов волны. Вспучивается разрываемая винтами вода, завивается в воронки, сбивается в высокие валы, спешащие к берегам, чтобы скорее плюхнуться на жирные пологие плиты. Этот клокочущий, кипящий ведьмин котел и есть знаменитая дуйсбургская гавань, точнее, средоточение десятков гаваней. Самый крупный из всех известных речных портов мира! Годовой грузооборот его достигает чуть ли не тридцати миллионов тонн, превосходя порой оборот морского гамбургского порта, именуемого в ФРГ воротами в мир. Рурская гавань была основана еще в XVIII веке, на пересечении Рейна с «Янтарным путем» — старинной торговой дорогой, связывающей балтийские берега со средиземноморскими. Но конечно, своему нынешнему положению и значению она всецело обязана индустриализации Рурской области.

Может показаться странным, что в сравнительной близости от этой промышленной кухни расположено местечко, связанное с одной из самых светлых и красивых рейнских легенд. Речь идет о старинном городе Клеве, несчастной принцессе Эльзе и таинственном рыцаре Лоэнгрине, прибывшем в сей город на позолоченной лодке, влекомой лебедем, и таким же способом выбывшем в неизвестном направлении после того, как прекрасная, но, увы, неблагоразумная Эльза вынудила его открыть свое имя.

Мне довелось побывать в Дуйсбурге. В центральной его части расположено старинное здание ратуши и еще более старинная церковь. И это, кажется, все, что не относится непосредственно к промышленности. Вся остальная территория города занята заводскими корпусами, плавильными печами, градирнями, трубопроводами и, разумеется, магазинами. Помнится, мы долго колесили по вымершим улицам и площадям этого индустриального заповедника, одинокие в плотном автомобильном потоке, пока на одном из дорожных указателей, чересчур уж щедро расставленных на здешних магистралях, не прочли; «Эссен — 1 км». Оказывается, мы попросту заблудились в стальном лабиринте Рура, чудовищной агломерации, захватившей в свою сферу свыше десяти миллионов человек. Четыре тысячи человек на один квадратный километр!

Выше Дуйсбурга промышленный пейзаж редеет и отступает от берегов в глубь страны. В этом смысле не представляет исключения и Дюссельдорф — столица земли Северный Рейн-Вестфалия. Несмотря на свои размеры и безусловную элегантность, город этот так и остался «деревней на Дюсселе», повернутой к Рейну спиной. Здесь Рейн меняет направление, резко сужается и убыстряет течение, словно старается поскорее пробежать это неприветливое место.

К многочисленным достопримечательностям Дюссельдорфа следует отнести в первую очередь фешенебельную Кё (Кёнигсаллее, Королевскую аллею), центральную улицу города, выдающийся образец современной архитектуры — небоскреб фирмы «Тиссен», смахивающий на стометровый стеклянный парус, и, разумеется, средневековые кварталы «старого города». В одном из этих домов родился Генрих Гейне. Не тратьте времени на поиски памятника. Такового пет.

Предложение присвоить имя поэта местному университету было отклонено руководством этого учреждения, не признавшим за покойным выдающихся заслуг на научном поприще[5]. К числу попыток, имеющих целью увековечить память выдающегося дюссельдорфца, следует также отнести поползновение городских властей отторгнуть земельный участок, на котором стоял дом Гейне, с целью организации музея у нынешних законных владельцев после того, как последние отказались его продать. Говорят, их даже исключили из числа читателей городской библиотеки. Однако эта отчаянная попытка потрясти принципы частной собственности шокировала многих здешних почитателей поэта и оказалась обреченной на провал.

Будучи в Дюссельдорфе, я отыскал Болькерштрассе и дом № 53 — место, где в семье неудачливого еврейского коммерсанта Самсона Гейне родился сын Гарри. Так его звали в детстве, на английский манер… Район этот один из самых старых, однако благодаря обилию увеселительных заведений, главным образом эротического толка, производит впечатление процветающего и жизнерадостного. Стилизованный трехэтажный дом, занимающий ныне участок, приспособлен под кондитерскую. Поэт не забыт! На доме имеется мемориальная надпись, внутри кондитерской на стене висит несколько фотографий, запечатлевших убранство комнат, принадлежавших семье Гейне, а на противоположной стороне улицы имеется ресторан его имени. Рядом с входом в это заведение прибита табличка с соответствующими биографическими сведениями, а над дверью даже установлен небольшой бюст. Мое естественное желание — зайти и выпить в честь автора «Зимней сказки» стакан рейнского — осталось неосуществленным. Ресторан оказался ночным. Я повернулся и отправился на набережную Рейна.

Здесь, у Дюссельдорфа, река наиболее глубока — шестнадцать метров. Надо сказать, что уровень ее крайне неустойчив и подвержен весьма сильным колебаниям. Лишь в одном месте на всем своем протяжении Рейн имеет еще более глубокое дно. У подножия скалы Лорелей!

А вообще-то Рейн неглубок. Порою даже мелок — полтора-два метра на отрезке Базель — Майнц, около двух — ниже Кёльна…

За Дюссельдорфом, в районе Леверкузена, вновь выдвигается на передний план индустриальный пейзаж. На этот раз в виде корпусов химического гиганта «Байер», о чем свидетельствует огромная крестообразная фирменная марка этого концерна, подвешенная между небом и землей на стодвадцатиметровых стальных мачтах и видимая за много километров и днем, и ночью. Промышленные предприятия нависнут над Рейном по меньшей мере еще в двух местах: у Весселинга и особенно в районе Мангейма и Людвигсхафена, где мрачными кулисами речного ландшафта предстанут оба берега. А пока, проткнув горизонт, навстречу нам плывут башни Кёльнского собора.

Самый рейнский, он же самый крупный из рейнских городов, Кёльн расположен на полпути между Боденским озером, из которого вытекает судоходный Рейн, и Северным морем, куда он впадает. На берегу первого (под мостом в городе Констанц) находится нулевая отметка реки, на берегу второго, у города Хукван-Холланд, находится последний километровый столб с отметкой «1320». Кёльнский собор расположен между отметками «688» и «689».

От Кёльна начинается регулярное пассажирское судоходство, осуществляемое компанией «Кёльн — Дюссельдорф Рейн — дампфшиффарт», основанной еще в 1853 году на базе двух конкурирующих фирм. Крупнейшие из судов, принадлежащих этой компании, берут на борт до трех тысяч пассажиров. Они оборудованы комфортабельными салонами, ресторанами и даже бассейнами для купания. А вообще-то чего только на Рейне не встретишь! Ходят здесь и наши «Ракеты» на подводных крыльях, и старые колесные «калоши», помнящие еще кайзера, и караваны гигантских барж, но больше всего тут самоходок.

Отчалим же от кёльнской набережной, пройдем под громадным висячим, очень впечатляющим мостом, носящим имя Северина, минуем длинные склады и причалы грузового порта, дебаркадеры разных водноспортивных клубов, выйдем на стрежень, и Рейн распахнет нам зеленые объятия своих берегов. Глубоко зарывается во встречные волны нос нашего корабля. Он как бы сдвигает перед собой толстый слой воды. Натруженно стонет под кормой гребной винт. Невелика наша скорость — четырнадцать — шестнадцать километров в час. И все же мы вскоре обгоняем караван барж. Может показаться, что тот вообще стоит на месте, упираясь кормой толкача в крутую волну. Это, конечно, не так. Судно продвигается вперед, хотя и с большим трудом, скажем, со скоростью пешехода. От Роттердама до Базеля караван доберется за три недели. Хорошая самоходная баржа преодолеет это расстояние за сто семь часов «чистого времени», то есть практически за восемь — десять дней. Зато от Базеля до Роттердама время следования сокращается вдвое!

Рожденный в горах, Рейн до конца пути своего сохраняет характер горного потока: непостоянство, своенравность, напористость. Естественно, что скорость течения зависит от многих причин: наклона русла, уровня воды, ширины, глубины. В среднем при нормальном уровне воды она колеблется между пятью и семью километрами в час. Но это в среднем! А вот, например, около города Бингена, там, где Рейн пересекает подводная горная гряда, скорость течения удваивается. В относительно недавние времена здесь был водопад. Ликвидировать эту естественную плотину невозможно, поскольку она препятствует слишком быстрой утечке воды из верховьев. Для преодоления этого каменного барьера природа оставила тридцатиметровый переход. Это и есть знаменитая «Бингеновская дыра», наводившая в прошлом ужас на рейнских речников. Она и сейчас еще заставляет их волноваться. Говорят, что при подходе к этому месту жены речников, не покидающие своих мужей в их странствиях, собирают наиболее ценные вещи в чемодан, чтобы в случае аварии захватить их с собой на спасательную шлюпку. Что ж, их можно понять! В половодье скорость течения достигает здесь семи — десяти метров в секунду. Более чем достаточная, чтобы выбросить на камни потерявшее ориентировку и управление судно.

Рейн своенравен. Помимо своего, так сказать, основного течения он обладает еще несколькими побочными. Вода бежит по ширине русла с различной скоростью, при этом наиболее стремительные участки расположены не на поверхности. В результате зеркало реки искривляется, и довольно сильно! Перепад уровней достигает тридцати сантиметров. Как следствие этого — поперечные течения, завихрения, водовороты, носящие здесь наименования «котлов», «рулетов», «вальцов». Кстати говоря, скорость течения Рейна в летние периоды значительно быстрее, чем зимой.

Рейн непостоянен. В былые времена он попросту терроризировал жителей прибрежных селений изменением своего русла.

На Рейне немало городов и селений, в прошлом располагавшихся на противоположном берегу. Нет, переселились не люди. Переселилась река!

Как у всех рек нашего полушария, текущих в направлении севера, правый берег у Рейна размывается быстрее. В результате этой деятельности большие территории превращались в непроходимые болота, гиблые места, рассадники малярии. Вот как изображался Рейн в одном географическом труде прошлого века: «Русло реки представляет собой пятикилометровой ширины путаницу бесчисленных островков, лагун, болот, недоступно судоходству…» Плавание но Рейну считалось пыткой и практически не осуществлялось, хотя первому пароходу из низовьев Рейна в Базель удалось пробраться еще в 1832 году! Лишь после проведения кропотливых долголетних работ Рейн удалось втиснуть в каменное ложе. Вот почему прибытие в Базель первого каравана барж вызвало у жителей этого города прилив ликования, вылившегося во всенародный праздник. Случилось это относительно недавно, в 1904 году. Но и сейчас, в наши дни, казалось бы, укрощенный, прирученный Рейн все еще норовит отклониться от предписанного пути, бросается на берега, ворочается, принуждая суда к зигзагообразному движению, а людей — к бдительности. Вот почему помимо того, что берега Рейна обложены на всем своем протяжении камнем, они еще и укреплены специальными дамбами, перпендикулярными к линии берега и имеющими назначение гасить ярость течения.

Но странное дело! Несмотря на все произведенные насилия, река ничуть не потеряла своего величественного и живописного вида. Во многих местах бухточки, образованные дамбами, заросли камышами, травой, кустарником и служат пристанищем диким уткам, гусям и лебедям, которые охотно селятся в этих отнюдь не пустынных местах. Дикие лебеди до неправдоподобия красивы, но очень алы. Они не только не боятся людей, но и требуют внимания, и не просто визуального. Помню, во время одной из своих прогулок по берегу реки я залюбовался на царственную лебединую пару. Птицы охотно подплыли ко мне. Скормив им все свои бутерброды, припасенные на день, я виновато развел руками, а потом помахал перед носом лебедя пальцем. Что было! Распустив огромные крылья, самец поднялся на хвост и, став таким образом с меня ростом, устрашающе зашипел. Его маленькие глазки засверкали такой злобой, что я невольно отступил от воды. Белогрудый красавец несколько успокоился; гордо изогнув шею и распустив перья, он поплыл к своей подруге, которая вообще не удостоила меня вниманием.

Промысел лососей, судака, макрели! Где? В Рейне? Сегодня это воспринимается как шутка. Ныне образцы этих рыб можно встретить разве что в Кёльнском аквариуме. Но еще в начале нашего века ими действительно кишела вода. Изо всей рейнской подводной фауны остался в живых лишь угорь, да и то, думаю, скорее теоретически, чем практически. Правда, здешний рынок доказывает обратное.

Говорят: где рыба, там и чайки. Ныне это правило все больше превращается в исключение. Рыба исчезает. Чайки остаются. Что касается чаек рейнских, то на реку они теперь прилетают лишь отдыхать, а трудовые будни проводят на полях, где воюют с воронами из-за червей.

От Кёльна до Бонна примерно полтора десятка километров. «Примерно» потому, что сегодняшний Бонн — понятие условное. Став волею обстоятельств столицей государства, этот маленький университетский городок начал разрастаться, как на дрожжах, поглощая соседние деревни. Правда, последнее время строительство ведется не столько вширь, сколько ввысь. Трудно сказать, украсят ли город воздвигаемые небоскребы, но что изменят — это бесспорно. Жаль, если это распространится и на окружающую природу.

У Бонна река решительно меняет обличье. Натянутая под Дуйсбургом рабочая спецовка становится здесь неуместной. Мы вплываем в «романтический» Рейн. Горизонт загораживает цепь конусообразных вершин. Это Зибенгебирге (Семигорье). Рожденные вулканической деятельностью, эти трахитовые горы хотя и невысоки, но чрезвычайно эффектны благодаря изяществу профиля, живописным руинам старинных башен и, разумеется, Рейну. Нет ничего удивительного, что именно этот край часто становится ареной действия легендарных героев древности. Так, ближайшая к Рейну вершина, служившая прибежищем кровожадному дракону, становится свидетельницей подвига Зигфрида, сразившего, как известно, это чудовище. Сегодня к вершине скалы проложен фуникулер. Однако есть полный смысл подняться на нее пешком. Хотя бы для того, чтобы осмотреть пещеру — обиталище дракона. Рациональные местные граждане в настоящее время используют освободившееся по причине гибели дракона помещение под террариум. Пещера многократно переделывалась, и, думаю, единственно, что сохранилось в ней от тех мифических времен, — это запах, выносить который человек с нормальным обонянием не в состоянии.

За дополнительную плату посетители пещеры имеют возможность осмотреть выставку картин, посвященную подвигу Зигфрида.

Широкая, выбитая подошвами легионов туристов тропа, лучше сказать, магистраль приводит нас к вершине горы Драхенфельс, что в переводе означает «драконья скала». Если верить путеводителю, это самая посещаемая вершина Западной Европы. В свое время здесь располагались каменоломни, поставлявшие стройматериалы многим городам этой области, в частности Кёльну для строительства собора. Природа мстит. Выбитые траншеи не только изуродовали гору, но и создали реальную угрозу ее дальнейшего разрушения, чреватого оползнями, камнепадами, обвалами. Нынешним строителям пришлось тщательно заделывать все тоннели, проделанные их средневековыми коллегами. Бетонные пломбы хотя и обезобразили утес, но по крайней мере поддерживают его целостность. На самой вершине сохранились руины высокой мощной башни, сложенной из обточенных камней, так удивительно подогнанных друг к другу, что даже вблизи производят впечатление кирпичной кладки. У подножия башни, на высоте 321 метра, небольшая площадка, с которой открывается непередаваемо прекрасный вид на Рейнскую долину, город Бонн и примыкающие к нему районы… Да, здесь трудно не впасть в восторженность.

Помимо красоты распахнувшийся простор поражает еще и другим. Думается, что этот в общем-то незначительный по размерам кусочек территории как бы воссоздает в миниатюре поразительно точную картину всей страны: заросшие лесом горы, увенчанные средневековыми руинами, уходящие за горизонт поля, щедро рассыпанные тут и там аккуратные городки, геометрически четкие линии дорог, густые рощи заводских труб, а внизу плавная лента реки.

Далеко виден Рейн с вершины Драхенфельс. Сколько же на этом отрезке судов: пять, десять, двадцать, тридцать… И это в воскресный день, когда большинство речников отдыхает!

Да, кораблей на Рейне действительно много. Подсчитано, что на своих плечах Рейн одновременно несет около семи миллионов тонн грузов, или около десяти тысяч судов.

От города Хукван-Холланда, что на Северном море, до города Рейнфельдена, что близ Боденского озера, Рейн свободен для судов всех стран в любое время года, за исключением времени ледостава и ледохода, которые, впрочем, бывают нечасто. Последний раз Рейн замерзал на большей части своего течения зимой 1928–1929; 1939–1940; 1946–1947 годов.

Чаще всего здесь встретишь флаги Федеративной Республики Германии, Голландии, Франции, Швейцарии, Бельгии, не редкость флаг ГДР, Австрии, Швеции, Англии. Да разве все перечислишь!

Известно, что одна лошадиная сила способна двигать по грунтовой дороге груз в сто пятьдесят килограммов, по рельсам — пятьсот, а по воде — четыре тысячи! Вот и плывут по водным дорогам земли суда. Вот и существует на свете тяжелая и интересная профессия речников.

Рейнские матросы, как правило, плавают с семьями. Баржа становится их домом! Мирно полощется под ветром развешанное для просушки белье. Из кухни доносится запах готовящегося обеда. Возле рубки — прикрученная для надежности к палубе автомашина. Как будто не так-то уж и плох быт рейнских навигаторов. Это верно. Но верно и другое.

Для туриста плавание по Рейну — удовольствие. Для речника — тяжкий, ответственный труд. Профессия эта требует трехлетнего обучения… А чтобы стать к штурвалу, необходим соответствующий патент, причем к экзаменам для его получения допускаются лишь люди, проплававшие по рекам Западной Германии не менее шести-семи лет. Такова формальная сторона дела. А неформальная заключается в том, что капитан или штурман должен учиться столько лет, сколько он намерен плавать, ибо Рейн, как, впрочем, и все другие реки, непрерывно изменяющийся организм, и все эти изменения надо знать и учитывать.

— Как же это Вам удается? — спросил я, разговорясь со старшим офицером зафрахтованного нами судна.

— Как удается? Ну, во-первых, имеются довольно точные лоции, соответствующие справочники, знаки, указатели. Есть ежедневные сводки о состоянии воды на всей акватории. Имейте в виду: Рейн — самая изученная река в мире! Да мало ли что имеется… Опыт, наконец. Я, например, совершенно точно знаю, что сейчас, вот как только пройдем церквушку, — разговор происходил на палубе, — надо развертываться налево, так, чтобы нос смотрел точно на трубу, которая через пять секунд покажется из-за этого лысого склона… Иначе…

От Антверпена до Базеля около тысячи километров. А сколько подводных камней, мелей, перекатов, боковых течений. И всех их обязан цепко держать в своей памяти обладатель «Большого рейнского патента», дающего право на вождение судов по всему Рейну.

Чем выше взбирается Рейн, тем круче его русло. Если в нижнем течении реки перепад высот на одном километре составляет в среднем восемнадцать сантиметров, то уже между Кобленцом и Бингеном — двадцать девять, а на участке Страсбург — Базель протяженностью около ста тридцати километров Рейн ухитряется подняться на сто пятнадцать метров.

За Бонном река сужается. Берега становятся круче, не оставляя места для больших городов. Их здесь и пет. Но зато те маленькие, что есть, очень живописны. Вот мимо нас проплывает Андернах, заложенный еще римлянами. Древние стены, остатки дворца, церковь, большая круглая башня, надстроенная другой, восьмигранной. Все это утопает в зелени. В окрестностях Андернаха находится потухший вулкан с застывшими потоками лавы и грудами пемзы, который привлекает массу геологов-любителей.

Здесь же начинаются виноградники, без которых весь дальнейший рейнский пейзаж попросту немыслим. Нельзя сказать, что их аккуратные поля, зеленые летом, золотые осенью, прибавляют что-либо к красоте берегов. Но кто знает, что сталось бы с этими берегами, если бы их не залатывали виноградниками. Взращенная в глубокой древности на востоке, виноградная лоза была принесена на Рейн войсками римского императора Проба, в честь которого вот уже двадцать веков здесь осушают первый стакан вина, полученного от нового урожая. Вряд ли во всей мировой истории отыщется герой, удостоенный подобной чести!

Рейнские вина, должно быть, действительно хороши, потому что большего количества пьяных, чем в здешних местах, в дни веселого праздника сбора винограда мне не приводилось встречать нигде, разве только еще на Мозеле. Последний впадает в Рейн возле Кобленца. Город этот живописен, но не более. Несмотря на почтенный возраст и, казалось бы, выгодное расположение — пересечение долин Мозеля и Лана с долиной Рейна, он не превратился, как этого можно было бы ожидать, ни в торговый, ни в промышленный, ни в административный центр. Причин этому несколько. Думается, главная в том, что всю свою предшествующую историю город носил сугубо военный характер.

На Мозеле мы еще побываем. Его красота и неповторимость пейзажа вполне того заслуживают.

За Кобленцем начинаются места, наиболее любезные сердцу романтиков, старых и новых: «Самый прекрасный уголок Германии… это берега Рейна от Майнца до Кобленца. Край сей — мечта поэта и самая роскошная фантазия не может выдумать ничего прекраснее этой долины, которая то открывается, то закрывается, то становится цветущей, то пустынной, то смеющейся, то пугающей». Ни в красочности, ни в точности этой характеристики, принадлежащей известному немецкому поэту прошлого века Генриху Клейсту, не откажешь!

У начала излучины, которую образует Рейн перед впадением в него Лана, возвышаются башни и стены Марксбурга — единственного на всем Рейне замка, дошедшего до нас неразрушенным. А на другом берегу, напротив него, находится место, носящее имя Кёнигштуль (престол), где, по преданию, немецкие курфюрсты выбирали своих императоров.

Весь дальнейший участок реки до самого Бингена остался в моей памяти диким и суровым. Возможно, что это в общем-то правильное впечатление усилилось еще из-за непогоды. Помню, при подходе к Сан-Гоару — городку, прилепившемуся к подошве крутого, заросшего лесом откоса, — стал накрапывать дождик. Высокие мрачные берега стремительно сдвигались и от этого становились еще выше и угрюмее. Зажатая в каменных тисках река старалась вырваться и, казалось, отбрасывала назад наш, мешавший ей пароходик. Низкие, зацепившиеся за прибрежные леса тучи делали окружавший пейзаж смутным, почти нереальным и все более захватывающим. Рейн метался из стороны в сторону. Взору открывались новые и новые вершины, увенчанные руинами разбойничьих замков, действительно похожих в сумерках на силуэты хищных птиц. Мы словно попали в мир рыцарских романов и легенд. Несмотря на дождь, холод, пронизывающий ветер, палуба была забита пассажирами. Люди стояли как загипнотизированные, забыв про непогоду. Непонятное волнение передалось и мне. Тучи в одном месте вдруг разорвались, и на землю брызнули багровые лучи заходящего солнца. Как будто испугавшись света, Рейн метнулся в сторону, и глазам открылась знаменитая Скала скорби, или Лорелей. И на палубе сначала потихоньку, а потом все громче, увереннее зазвучала удивительная песня Генриха Гейне о коварной красавице, погубившей немалое число пловцов.

Дождь усилился. Капли барабанили по палубе, по стеклам кают, по лицам людей, обращенным к вершине скалы, над которой в порывах ветра бился трехцветный флаг. Его красная полоса сливалась с прощальными лучами солнца, черная — с тучами, а желтая удивительно напоминала золотую девичью косу.

Красота скалы Лорелей, как, впрочем, и всех других великих шедевров природы, непередаваема. На фотографиях она выглядит ничего собой не представляющим береговым выступом, частично заросшим лесом. Рейн в этом месте сужается до ста семнадцати метров. Несмотря на огромную глубину, достигающую двадцати шести метров, поверхность здесь буквально усеяна подводными камнями. Они-то в сочетании с бешеным течением и создали скале столь печальную славу. Говорят, что эхо здесь повторяется пятнадцать раз, при этом каждый раз изменяясь.

Старинная легенда о дочке Рейна красавице Лорелее весьма красочно рисует картину кораблекрушения. Очарованные красотой девушки, восседающей на выступе скалы, завороженные ее пением, кормчие теряли бдительность. Их суденышки натыкались на острые подводные камни и шли ко дну. А над местом гибели еще долго носилось насмешливое эхо, пародируя на все лады крики погибших.

Величествен и мрачен романтический Рейн. Сменяя, как бы сторожа друг друга, тянутся замки, иногда реставрированные, иногда заброшенные, но всегда надменные и неповторимые. Как правило, они расположены на вершинах, реже — у воды. А один прилепился на скале, выступающей посредине Рейна, возле города Кауб. Это Пфальц. В отличие от скалы Лорелей он очень «фотогеничен» и по количеству воспроизведенных рейнских достопримечательностей занимает, безусловно, первое место. Построен Пфальц был в 1327 году в качестве таможни. Сам же Кауб славен лоцманами, без которых до недавнего времени ни один капитан не решался проходить последующий участок реки. Выше, немного не доходя устья Наэ, имеется еще одно строение, напоминающее Пфальц, правда меньше по размеру. Это Мышиная башня. Существует легенда: башня была взята штурмом полчищами мышей, которые загрызли и сожрали укрывавшегося в ней епископа по имени Хатто, покарав его таким страшным образом за совершенные чудовищные злодеяния. Существует, правда, и другая версия, согласно которой название башни происходит не от слова Maus (мышь,), а от слова Maut, что означает «пошлина, таможня».

За Мышиной башней по левому берегу среди деревьев тянется, взбираясь на высоту, окруженный виноградниками город Бинген. А напротив, на другом берегу, на крутом склоне Нидервальда возвышается несколько старомодная, но достаточно впечатляющая двенадцатиметровая фигура «Торжествующей Германии», более известная теперь под скромным именем «Нидервальдский монумент».

На треугольнике, образованном Майном и Рейном, расположен город Майнц, в котором Рейн расстается со своим романтическим обличьем. Как и большинство рейнских городов, Майнц ведет свое существование с римских времен, когда под именем крепости Могунтиакум он нес охрану северных границ империи от варваров. В какой-то мере его роль в прошлом сходна с ролью Кобленца, с той, правда, разницей, что последний был родиной Меттерниха, а первый — Гутенберга. Памятник первопечатнику, воздвигнутый по проекту знаменитого датского скульптора Торвальдсена, расположен неподалеку от великолепного Майнского собора и является наряду с ним лучшим украшением города.

За индустриальными Людвигсхафеном и Мангеймом Рейн своим левым плечом теперь будет касаться Франции, а от Страсбурга разделит свои воды с французским рейнско-ронским каналом. За Базелем судоходство кончается. Рейн как бы переключается на производство электроэнергии, проходя сквозь стальные трубы многочисленных гидростанций. Этот так называемый Верхний Рейн обрывается Боденским озером. Питающий озеро Альпийский Рейн прокладывает свой путь по территории Австрии, Лихтенштейна и Швейцарии, и мы на него не попадаем.

Любое прощание носит элемент грусти. Прощание с Рейном грустно вдвойне. Кто знает, какой будет новая встреча. Мощные, но, увы, пропахшие бензином, пропитанные мазутом волны несут не только суда. Они несут также отбросы бесчисленных предприятий и городов… Из Среднего и особенно из Нижнего Рейна жизнь по существу ушла. Специалисты из Международной компании по защите Рейна от загрязнения (есть такая!) называют страшные цифры.

Рейнские берега перенаселены. Так, в ФРГ на Рейне проживает свыше половины всего населения. Подсчитано, что за одни сутки воды Рейна выносят из ФРГ двадцать девять тысяч тонн только одной лишь поваренной соли! Естественный биологический обмен реки почти повсеместно нарушен.

Горько сознавать, что к одной из самых прекрасных рек планеты все прочнее прилипает кличка «клоака Западной Европы».