ФРГ. Штрихи к портрету

ОДА АВТОБАНУ

Дорога… Дорога… Не знаю слова ёмче. Не знаю образа ярче. Неподвижная, а бежит. Слепая, а ведет. Как морщины лицо, покрывают дороги землю. А может быть, это венозные сосуды человечества? Или смутные контуры таинственного понятия «время — пространство»?

Дороги. Дороги. Дороги.

Сдайте в архив ваше представление о сегодняшней Западной Германии, если оно не начинается со слова «автобан»!

Авто — это автомобиль. Бан — дорога, путь, полотно. Нет, не автомобильная дорога, а дорога автомобилей. Не людей, не каких-то других экипажей, а именно автомобилей. Здесь их среда, стихия, царство. То, что не удалось лошади, удалось машине: оседлать седока, поработить рабовладельца!

Принято считать, что автомобили питаются бензином. Это и неточно, и несущественно. Завтра им потребуется мазут. Послезавтра — какая-нибудь кислота пли щелочь. Не бензином питаются автомобили, а пространством дорог. И сводятся леса, отступают поля, луга, пашни. И ложатся, и ложатся на землю бетонные рубцы дорог. Идеалом был бы асфальтовый, расчерченный, покрытый указательными знаками шар… Но до этого еще далеко. Пока что автомобиль — средство транспорта, а вовсе не визитная карточка его владельца. Так по крайней мере принято считать. И поэтому с легкой душой выхожу на большую дорогу. Это, разумеется, аллегория. Ни на какую большую дорогу, не то что автобан, здесь не выйдешь. Собьют в два счета. Даже не выедешь, если не можешь держать скорость порядка сотни километров в час. Нам это по плечу. И поэтому мы спокойно следуем путем, освещенным сине-белыми табличками со схематическим изображением двух уходящих к горизонту дорог под перекинутым путепроводом.

Трудно придумать пример более разительного несоответствия формы и содержания, чем европейский город. Особенно отчетливо его различаешь сквозь стекла автомашины, продирающейся средневековой паутиной улиц. Рывками, от светофора к светофору, зажатые спереди, сзади, с боков сотнями машин самых различных моделей и марок, пробиваемся мы к большой дороге. Бросок. Еще бросок. И вот наконец плавный бетонный виток возносит нас на широкий путепровод, развалившийся над дюжиной городских кварталов. Перед нами размотанный рулон автобана. Мой водитель успокаивается. Выражение его лица приобретает торжественность. Не нужно крутить головой. Не нужно спрашивать: куда? Прямо! Только прямо. В первый ряд, и дави на педаль! Нагоняй упущенное время.

100. 120. 130. 150. 160. 180… Не довольно ли? В ушах сытое мурлыканье мотора, шелестящее шуршанье шин да посвист встречных машин. Впереди, метрах в двадцати, чей-то вздрагивающий багажник. Сзади, метрах в двадцати, чей-то вздрагивающий капот… Полотно уходит вниз, и взору открывается упирающаяся в горизонт темно-серая полоса, разделенная зеленым кантом газона и заставленная разноцветными кузовками автомобилей. Постепенно начинает казаться, что никакой это ни автобан, а просто две конвейерные ленты с игрушечными машинами, движущимися в противоположные стороны. Безобидные игрушки. В колонне по три на каждой лепте. Одни спешат сюда. Другие — туда. Семнадцать миллионов автомашин. Почти подмиллиона километров дорог. Из них около шести тысяч— автобаны. Тридцать две тысячи — так называемые федеральные, четыреста тысяч — всех прочих… — 4,4 % территории. 34 автомашины на каждом километре.

Зло посвистывают встречные машины. Стрелка спидометра дрожит у цифры «180». Не лопни, баллон! Не вырвись из рук, руль! Не бросься под колеса, заяц! По затормози, впереди идущий! Не. Не. Не… Не проще ли сойти во второй ряд? Нельзя. Почему? Время!

Время. Время. Время.

— Что ты, время? Душа мира? Тень вечности? Бесценность, которую нельзя ни купить, ни украсть?

Нажимай, водитель, на педаль!

14 000 смертей, 500 000 увечий в год. Невеселая статистика!

Водитель, внимание!

Увесистый зад бегущего впереди «Мерседеса» совсем рядом. Визжат тормоза. Подбородок стукается о грудь. Пристяжной ремень впивается в тело. Стоп! Кажется, пронесло. Лавина останавливается. Минута. Пятая. Десятая. Над застывшим скопищем автомобилей зависает полицейский вертолет. Сбрасывает высоту. Садится. Еще несколько минут. Прерывистый вой сирены. Ближе. Еще ближе. Это по четвертому ряду автобанного полотна, отделенного от остальных сплошной, а не пунктирной линией, спешат к месту происшествия две автомашины: полицейская и скорой помощи.

Пробка, кажется, прочная. Можно отстегнуться, открыть дверцу и выйти наружу. Вот она, под подошвами башмаков, шершавая, обеспечивающая максимальное сцепление с покрышками, твердая, как камень, несмотря на жару, поверхность автобана. Слева — широкая полоса газона с кустами шиповника, размежевывающая встречные потоки транспорта. Сзади, насколько хватает зрения, застывшие в колонне по три автомобиля. А справа, прямо за бетонным полотном, великолепная, заросшая маками и сочной травой опушка ельника. Такого таинственного и густого, какой бывает лишь на картинках, иллюстрирующих детские сказки. Может быть, и глубина этого ельника — дюжина-другая стволов. Да и протянулся он, дай бог, на полкилометра. А впечатление дремучего бора, по которому не ступала человеческая нога. Впрочем, очень возможно, что так оно и есть. Люди приходят сюда два раза. Первый раз — сажать. Второй — вырубать. И это в плотном кольце поселков, впритык к забитому машинами шоссе. Кажется, так естественно в душный летний день остановить на обочине машину, выйти и упасть навзничь в густую траву… Немыслимое дело! Не приляжет, будучи в трезвом уме и твердой памяти, местный гражданин на траву-мураву. Не направится к манящему тенью лесу. Между ним и лужайкой проведенная по краю асфальтового покрытия белая черта. И эту черту переступить нельзя. Нельзя посягнуть на частную собственность. Нарушителя мгновенно засекут, Дорога просматривается телекамерами. С ближайшего полицейского поста поднимется вертолет, а следом тронется в путь полицейская машина. Ну, а если авария? Тогда вызывай помощь. Вдоль дороги через кило метр — телефоны. Ну а если слипаются глаза и нет сил сидеть за рулем? Сворачивай с дороги. Паркуйся в специально отведенной для отдыха зоне. Столы, скамейки, тропинки среди кустов и деревьев. Иногда буфеты. От дохнул, размялся. И в путь.

Внимание!

Ожили стоящие впереди нас машины. Улучив удобный момент, мы вклиниваемся в соседний ряд и потихоньку просачиваемся вперед.

А вот и виновник «инцидента» — перевернутый вверх колесами «жучок» — так называют здесь старую модель «Фольксвагена». В таком положении он действительно похож на попавшего в беду жука. Двое полицейских замеряют рулеткой жирные, черные полосы, оставленные покрышками на асфальте. Поодаль, на лужайке, вертолет. К нему в сопровождении санитаров плетутся пострадавшие: мужчина и две женщины. Осторожно проскальзываем мимо полицейской машины и устремляемся в пронзительный простор автобана. 100, 120, 140, 160… Не достаточно ли? Подбадриваем себя статистикой. Наибольшее число несчастных случаев приходится не на автобаны, где скорость не ограничена, а на улицы провинциальных городов. В общем, так оно и должно быть. Не тот стал теперь местный пешеход. Не ожидает зеленого света при пустой улице. Не желает шагать до перекрестка. А здесь ни пешеходов, ни перекрестков, ни светофоров, чуть было не сказал: ни поворотов… Поворотов хватает. Автобаны, да и другие дороги в Западной Германии, довольно извилисты. На первый взгляд — недостаток. В действительности достоинство, сильно действующее средство против коварного врага быстрой езды — монотонности. Но не только это…

Странное дело, упомянут слово «автобан» и тут же цепляют к нему таблицу технических данных, стоимость работ, состав покрытия, пропускную способность… Словом, все, кроме главного… Автобан не морщинка, его не разгладишь. На тысячи километров растеклись бетонные реки. Растеклись и связали между собой деревни, города, государства, народы. Глубокими шрамами расползлись они по лицу земли и изменили ее. И обезобразили? Молчаливо отказывают дорогам занять свое место в архитектуре. Почему?

Разве мыслим Нью-Йорк без небоскребов. Венеция без каналов. Египет без пирамид. Но ведь это же все техника? Строительство. Деятельность людей. Хотим ли мы или не хотим, время оставляет следы. Лицо ребенка прекрасно, но, по-моему, не выразительно. Выразительным его сделает время морщинами, складками, шрамами. Разве постройки — здания, сооружения, корпуса, трубы, мосты — не есть те самые морщины, складки и шрамы на лице Земли? Разве дороги не относятся к самым непременным, четким, выразительным признакам человеческой деятельности, культуры, цивилизации? Думаю, что древние это понимали лучше нас. Римские дороги в аравийских пустынях. Высокогорные дороги инков… Это ли не искусство? А ведь древние зодчие были лишены возможности взглянуть на родную планету сверху. Окинуть взглядом сколько-нибудь значительный ее простор. А мы этой возможностью располагаем.

Есть дороги, украшающие землю. Есть — уродующие ее. Точно так же как монументы и здания в городе. Но здание можно снести. А дорогу?

Постоянно только развитие. Именно благодаря этому искусство вечно. Вечно неповторимостью, неизбывностью, неизбежностью нового. Запруженная бетонными громадами городов, архитектурная мысль не сегодня-завтра выплеснется в игрании всех своих красок на серый холст автобана. В стране, о которой я пишу, к этому, кажется, подошли. Красочное оформление зон отдыха, цветники склонов. Эстетические линии «развязок», мостов, эстакад. Это уже не голая техника, но еще и не искусство.

Доставляет ли эстетическое удовольствие вид Эйфелевой башни? А Бруклинского моста? А Аппиевой дороги? Значит, дело не в том, «что» построено, а в том. «как» построено. Почему одно сооружение «вписывается», а другие «не вписываются?» Кто должен на это ответить?

Эстетика, наука о прекрасном? Что касается дорог, то пока что, думаю, на это и за это отвечают лишь их строители.

Льется, льется асфальтовая река, огибая холмы, поселки, заводы. Иногда, впрочем, рассекая их, взлетая вверх, скользя вниз. Поворот. Почти вираж. И перед глазами, далеко внизу, пестрая, как лоскутное одеяло, равнина. Сколько цветов, сколько оттенков! Ровная, словно расчерченная аккуратистом-чертежником на квадратики и прямоугольники крестьянская земля. Странно знакомая, где-то виденная картина. Может быть, на холстах абстракционистов?

Квадратики полей. Кубики домиков. Палочки заводских труб на горизонте. И всюду, всюду голубые прожилки дорог. Вот так: от поля к дому, от хутора к деревне, от деревни к городу. Ручьи стекаются в реки. Реки сливаются в моря. И чем больше думаешь о дорогах Западной Германии, тем отчетливее рисуется взору море асфальта, застывшее, аккуратно расчерченное пунктирными и сплошными линиями. И бегут по расчерченным дорогам автомобили, автомобили, автомобили. Быстрые, железные, бездушные. Сколько ни шарь глазами, нигде не встретишь людской фигуры. Потому что нет здесь, на раскинутой земле, ни тропинки, ни стежки-дорожки.

Вильнул змеиным телом автобан, словно стряхнул с себя открывшуюся было глазу долинку, и вот уже втянулся в зеленые складки гор. Вверх, вниз, вправо, влево. Мосты, эстакады, туннели. Луга. Поля. Леса. Царство зелени. И растаяли серые мысли. И кажется, вовсе это не Западная Германия с ее концентрацией и централизацией, а забытая богом и бизнесом глухомань.

Поворот. Еще поворот. И никаких лесов, лугов, полей. Бетонный лоток автострады перерастает в бесконечно длинный, повисший в воздухе мост. Словно смотришь из самолетного иллюминатора. Далеко-далеко внизу широкими серебряными кольцами убегает за волнистый горизонт речка, а с крутых берегов катятся, катятся к ней бесконечные серебристо-зеленые волны виноградников, омывающие дряхлые, но все еще стройные и величественные стены средневековых замков и башен…

И снова гладкая равнина с разбросанными там и сям то ли деревнями, то ли поселками, то ли городами. И леса. И холмы. И горы. Как сконцентрирована здесь природа. Считанные часы. Автобан. Надежная, хорошо отрегулированная автомашина. И вся страна как на ладони.

Нежно-серое, скорее перламутровое, а еще лучше, опаловое Балтийское море. Его здесь называют Восточным. Озера. Реки. Каналы. Исцарапанная когтями отступающего ледника земля. Ее изумрудно-зеленые лоскутья словно нитками сшиты, сцеплены, сметаны друг с другом стежками дорог. Отлетают назад мосты. Отталкиваются паромы. Меняются формы домов. Камышовые крыши уступают место черепичным. Остается дорога. Ровная, гладкая, неизменная. И вот вьется она около белых, поросших редкой, высокой травой дюн, за которыми беспокойно ворочается неприветливое Немецкое море. Здесь его называют Северным. Полоска прибоя. Полоска пляжа. Полоска дюн. Полоска асфальта. Полоска аккуратных курятников-домиков, среди которых, как слоны среди цыплят, возвышаются бетонные массивы современных отелей и пансионатов.

Приливы-отливы моря. Приливы-отливы людей. Людей и море связывают дороги. Давно осталось за спиной море. Кажется, едешь степью. Зеленая, нет, сиреневая от цветущего вереска степь. Но это никакая не степь. В ФРГ степей нет. Это Люнебургская пустошь. Через века пронесла она свою первозданную болотную красоту. Но вот пришли дороги. И на месте поросших вереском, мхом да чахлыми деревцами кочек появляются золотистые поля пшеницы или зеленые, засеянные нужной травой луга. Многоструктурная область сельского хозяйства.

Где-то за рощицами горбятся городские крыши. Торчат гребни труб. Словно колонны пленных, шагают с поднятыми к небу руками опоры высоковольтных линий.

Шорох шин. Свист встречных экипажей. И не хочется никуда смотреть. Только вперед, на бросающееся под колеса шершавое асфальтовое полотно да на дорожные знаки. Будут леса. Будут болота. Будут широкие реки, отвесные скалы. Но никому не удержать дороги. Не пройдет и дня, и она приведет нас к южным границам страны, к Альпам. Или к восточным. Или к западным. Могут меняться кулисы, климат, диалекты, пейзажи, мундиры полицейских, архитектура зданий, архитектоника городов.

Неизменной останется дорога. Широкая, ровная, своевременно отремонтированная, разлинованная и достаточно забитая машинами таких же путников, как мы сами.

Проторенные лапами и подошвами, выбитые копытами и колесами, вымощенные булыжником и брусчаткой, залитые асфальтом, закованные в бетон, разбрелись, разбежались по Земле дороги. Связывают они города, ведут к деревням, стойбищам, кочевьям. Они связывают вчерашнее с сегодняшним и ведут в завтрашнее. И нельзя остановиться. Нельзя развернуться, поехать вспять. Ни человеку, ни народу, ни человечеству. Ведь у него тоже своя дорога. Правда, не такая ровная и благоустроенная, как автобан.