ФРГ. Штрихи к портрету

КТО ВЫ, БУНДЕСНЕМЦЫ![19]

Мы сидим в купе скорого поезда. Мы — это я и пять моих попутчиков, граждан ФРГ. Мы не знакомы друг с другом. Нас свел случай. Глупо сидеть глаза в глаза и молчать. Кто-то о чем-то спросил. Кто-то что-то ответил. Завязался разговор. На общую тему. Я в принципе понимаю, о чем речь. Но на каком-то этапе понимать перестаю. Мне кажется, что и сами собеседники не всегда хорошо понимают друг друга. Я присматриваюсь к своим соседям. Мой визави — здоровенный, с иссиня-черной бородой и такой же шевелюрой здоровяк. Широкое лицо. Мясистый нос. Рядом с ним — лысоватый господин с длинным узким лицом, которое почему-то принято называть интеллигентным. Две дамы. Друг против друга. Плотная, почти квадратная блондинка. И очень тонкая, изящная брюнетка. Рядом со мной горбоносый рыжий юноша, тощий, как скелет. По странной иронии, единственный из всей нашей компании, кто хоть частично удовлетворяет сложившимся представлениям о внешности «среднего» немца, — это я. Строго говоря, так оно и есть. Я и есть «немец». То есть немой, не говорящий. Так на Руси называли всех иностранцев. Лишь потом, по мере развития связей, появилась детализация: француз, итальянец, англичанин. А немцы оставались немцами. Почему не германцами? По-моему, в силу своей неоднородности. Есть конкретная страна Англия. Италия. Франция. А Германия? А Германия всю свою историю была чаще этнографическим, нежели политическим, понятием. Где она начинается? Где кончается? Естественных границ со своими соседями она почти не имеет, а политические слишком зыбки, слишком были зависимы от военного счастья… В то же время внутренние области Германии оказались разделенными массивами и реками на отдельные бассейны, довольно четко разграниченные, как бы предназначенные для обособления. Не потому ли феодальные порядки задержались здесь особенно долго, а политическая карта пестрела десятками, а то и сотнями цветов. И было это сравнительно недавно. А давно? Какие народы прошли по этой благодатной земле, не попытавшись осесть на ней? А еще дальше. Кто такие неандертальцы? Кто такие гунны? Куда они девались? Каким народам дали жизнь?

Ну ладно, все это история. Далекое прошлое. А настоящее? Кто ate они, эти граждане, населяющие страну ФРГ? Каков он, «типичный» бундеснемец? Думаю, что, как такового, нет его вообще. И, более того, никогда и не было. Мне вспоминается виденная в одном из здешних журналов карикатура, относящаяся к началу тридцатых годов, потом неоднократно перепечатываемая. На ней было изображено уродливое существо с неандертальским черепом Гитлера, туловищем Геринга и ножками хромого Геббельса. Подпись: «Чистокровный ариец». Статистика, относящаяся к довоенной Германии, говорит, что среди школьников белокурых детей с голубыми глазами было лишь 32,5 %. Как известно, волосы с годами темнеют. Так что говорить о «белокурой бестии», подразумевая под ней эталон «типичного» немца, как это делали расисты, — значит оскорблять прежде всего самих немцев.

Нет, не внешность объединяет людей в нации и государства. А совсем другие факторы.

Вот и постараемся без широких обобщений, ни в коем случае не претендуя на законченность суждений, а тем более на их непогрешимость, описать то, что, по нашему мнению, отличает граждан ФРГ от других представителей рода человеческого. Думается, нам надо спешить. Похоже на то, что молодое поколение западных немцев, варящееся в котле «Общего рынка», хочет сдать в музей заодно с дедовскими костюмами и национальные черты характера, и обычаи, и образ жизни.

Немцы и западных и восточных земель, провинций на протяжении истории заявляли о себе не раз решительно и громко.

Нужно ли говорить, что этот народ подарил миру книгопечатание и порох. Немцами были Гёте, Моцарт, Гегель, Энгельс. Но немцем был и Гитлер. Обе мировые войны, поставившие под угрозу цивилизацию, были развязаны немцами. Нет, кажется, на земле парода более противоречивого, более непонятного. Ни в мировой, ни в самой немецкой литературе нет недостатка в злейших нападках на всю нацию в целом, равно как нет недостатка в безудержном ее восхвалении.

«Германия разгромлена и лежит в руинах. Ее промышленный потенциал сведен к нулю. Единственное, что осталось у Германии[20], — это трудолюбие, прилежание и золотые руки немецкого народа». Эти слова принадлежат Аденауэру. Они сказаны в одной из его первых речей, в 1949 году, после вступления на пост канцлера. Ну что ж, к этому можно добавить: пунктуальность, настойчивость, тяга к порядку, дисциплине. Все это верно. И все это требует уточнения. Известные местные поговорки: «Злой до работы», «Швабы не знают праздников» или утверждение, что в Штутгарте не встретишь праздного человека, — для меня старые анекдоты. Я знаю другое. Западногерманские специалисты, работающие на строительстве нефтеперегонного завода в Ливии, на вопрос корреспондента о главной причине, побудившей их подписать контракт, все до единого ответили: «Деньги». Я не припомню ни одного случая, чтобы кто-либо из сотрудников фирмы, в которой мне довелось работать, задержался на работе без соответствующего оформления сверхурочных. Может быть, я неправ, но думаю, что истинное трудолюбие и деньги — компоненты плохо совместимые.

Часто говорят о немецкой пунктуальности. Вспоминаю незначительный, но характерный эпизод. Рабочие грузового такси переносят мебель. Наступает время полдника. Работы осталось буквально на пять минут. Неважно. Они ее доделают потом, а сейчас время отдыха. Это пунктуальность. Но эти же рабочие приехали к месту работы с опозданием. И (дело прошлое!) я бы не сказал, что мои западногерманские коллеги поражали меня примерами трудовой самоотдачи.

Откройте здешний букварь — книгу, с которой начинается становление характера. Что за программу закладывает она в детскую душу: «Работать. Чистить. Экономить». При этом слово «работать» употребляется здесь в смысле «творить, создавать», «чистить» — «поддерживать чистоту», а «экономить» — значит «сберегать».

Да. Все, что делает бундеснемец, он делает добросовестно. Я не знаю в немецком языке слов, равнозначных словам «халтура», «штурмовщина», «показуха».

Да. Первое, что поражает в здешних квартирах, — чистота. Блестят стены. Блестят стекла. Раковины и унитазы доводятся до состояния стерильности. Это дома. У себя. А на улице? А на улице по-другому. Ребенок, выходя из дома на улицу, во двор, преображается. Он бежит по газону, бросает обертки от сладостей куда попало. Трамвайные билеты, окурки, порожние пачки, пластмассовые бутылки валяются на улицах, городов в изобилии, хотя здесь нет недостатка ни в мусорных ящиках, ни в соответствующих призывах поддерживать чистоту.

Гордость страны — автобаны. На них выбраны в наиболее красивых по возможности местах зоны отдыха. Это естественно. Путешествующие должны иметь возможность размяться, перекусить. Столы, скамейки. Нс забыты и урны для отходов. Увы, мусор остается лежать под столами.

Вы выехали «на природу». Густой, почти непроходимый лес. Вы с одобрением читаете надписи, вроде такой: «Гуляйте по дорожкам. Оставьте лес зверям!» Действительно. В нем немало зайцев, лис, белок, косулей… Но почему же по этим великолепным живописным тропинкам разбросано столько мусора. Кто-то не поленился, притащил (подъехать ведь нельзя) и свалил под куст банки из-под масляной краски. Кто-то приволок большой полиэтиленовый мешок со всяким мусором. Что это, пренебрежение к труду мусорщиков, которые здесь в большинстве своем — иностранные рабочие? Да, нет. Не думаю. Скорее пренебрежение к общественному достоянию. Вот дома у меня чисто, уютно, аккуратно. Дома я убираю сам. А улицу должен содержать в чистоте муниципалитет. На это я плачу налоги. Остальное меня не интересует. Таков, примерно, ход мыслей.

В одну из пятниц я возвращался в Кёльн из Гамбурга поездом, забитым солдатами. В бундесвере практикуются отпуска на субботу и воскресенье. Солдаты есть солдаты. Молодость есть молодость. Было бы неестественно требовать от них тишины. Пусть песня. Пусть споры. Но не рёв. Не вопли. Страшно вспомнить, что оставили после себя эти отпускники в коридорах и купе вагона.

Возможно, я невольно сгущаю краски и все мои примеры случайны. Я жил в основном лишь в крупных городах, жизнь которых резко отлична от сельской местности. Но ведь именно им принадлежит будущее.

Так обстоит дело с хваленой, вошедшей в поговорки немецкой чистотой.

Теперь о бережливости.

Где бы вы ни были — на стадионе, в трамвае, в магазине, в телефонной будке, вас повсюду преследует слово «шпарен» (копить, экономить, сберегать). Экономьте на отдыхе — значит, путешествуйте зимой, это в два (!) раза дешевле. Экономьте на мясе — значит, покупайте его в нашем магазине, это на полпроцента дешевле. Экономьте на трамвае — значит, пользуйтесь им с 9 до 15 часов. Экономьте на спичках — значит, пользуйтесь электронной зажигалкой «Ронсон». И так далее… Все это, как видите, экономия весьма своеобразная. Все эти добрые советы в прозе, стихах, музыке и картинках просто-напросто реклама. Но построена она на психологическом фундаменте — привычке к бережливости, всосанной с молоком матери. «Экономная супруга — находка для супруга» — изречения такого рода украшают тарелки, стены домов, кружки и воспринимаются всерьез. Знаменитый расчет «по-немецки» отнюдь не злая выдумка. Молодой человек приходит с девушкой в пивную. Ничего необычного в этом нет. Пивные здесь вроде клубов. Необычное в том, что держащий весь вечер свою подругу в объятиях ухажер на вопрос официанта: «Как вас рассчитать?» (я думаю, что нашему официанту и в голову бы не пришло задавать подобный вопрос) — спокойно отвечает: «Поврозь». И девушка не обижается. И официант не удивляется. Это в порядке вещей. Семью, устроившуюся за соседним столом, он тоже будет рассчитывать поврозь. Мамаша с папашей отдельно. Сынок отдельно. Ну и, естественно, домашняя бухгалтерия: «приход», «расход», «сальдо». Все, как полагается, подтверждено надлежаще оформленными документами.

Нам, русским, все это кажется скверным анекдотом. Но, позвольте, почему?

Девушка, рассчитавшись за себя сама, не чувствует себя абсолютно ни в чем обязанной своему кавалеру, может быть, действительно «бедному» студенту. Родители дали возможность своему великовозрастному чаду показать свою экономическую независимость. Учет всегда способствовал наиболее рациональному ведению хозяйства… Все это верно, скажете вы, и все же непривычно, неприятно, неестественно…

И я с вами соглашусь. Так в чем же дело? Да просто в обычаях, в психическом складе национальных характеров.

Известно, что формирование привычек, характера происходит в первую очередь в семье. В данном случае нас интересуют дети. Вот несколько цифр из официальной статистики ФРГ (в процентах к общему числу жителей).

Приглядитесь, вдумайтесь в данные этой таблички. Прямо скажем, неутешительные цифры. Здесь и «старение» населения, и сокращение его численности, и «кризис» семьи.

Еще совсем недавно положение женщин в бундес-семье определялось традиционными «дети, церковь, кухня»[21]. Это «совсем недавнее» сегодня кажется «давно прошедшим». Эти «три К» сейчас забыты. Здесь в моде сейчас разговоры об эмансипации женщин. При этом слову «эмансипация» придается явно ограниченный смысл, а именно свобода от моральных предрассудков. Проще говоря, свободу от семьи. Симптом сам по себе тревожный.

Таких «эмансипированных» мы оставим в покое, а попытаемся разобраться, чем занимается семейная женщина. В настоящее время в ФРГ всего лишь 10,5 миллиона семей, состоящих более чем из двух членов! Следовательно, семейная женщина помимо наведения чистоты и экономии еще и трудится, в смысле работает на производстве. Та же статистика говорит нам, что за период с 1970 по 1975 год число домохозяек уменьшилось на восемнадцать процентов. Это значит, что значительная часть матерей, устраиваясь на работу, вынуждена перепоручать воспитание ребят частным лицам, поскольку широкой сети яслей и детских садов не организовано, а здешние бабушки-дедушки, как правило, почти не знающие исключений, проживают отдельно и непосредственного участия в воспитании внуков не принимают.

«Свертывание» роли семьи, безусловно, сказывается на формировании характеров, привычек, да и мировоззрения молодого поколения, все в большей и большей степени предоставляемого «улице», телевидению, кино, прессе. Этот процесс убыстряется тем, что посторонние взрослые почти не вмешиваются в поведение «чужого» ребенка. Здесь не принято делать замечаний, наставлений, давать советы, выражать неудовольствия, вообще проявлять свои эмоции.

Западногерманские дети в нашем понимании явно невоспитанны, невежливы, недисциплинированны и некультурны. Убедиться в этом нетрудно. Попробуйте сесть в трамвай на остановке, расположенной близ школы, в час окончания занятий. Уверяю вас, не сядете. Если вы, конечно, не спортсмен или не боитесь скандала. Немцы вообще не признают очередей. Это взрослые. А дети и подавно. Но, допустим, вам удалось проникнуть в салон вагона. Допустим, вы пожилой человек. Думаете, вам уступят место? Много думаете! Всю дорогу вас будут донимать хохот, вопли, гиканье, сопровождаемые возней, маханием рук, кривлянием, беготней. Да, многие взрослые будут возмущенно пожимать плечами, переглядываться и… молчать. Никто не проронит ни слова. В чужие дела не вмешиваются.

Я очень часто пользовался городским транспортом и за три года не могу припомнить ни одного случая, чтобы кто-нибудь из пассажиров одернул распоясавшегося юнца. Напрасно думать, что все это лишь безобидные шалости, баловство. Уступить место инвалиду? Никогда. Хотя такие места предусмотрены и над ними висят соответствующие надписи. Вы спросите: а полиция? А полиции практически нет. На миллион населения Кёльна приходится, как мне сказали, около восьми тысяч полицейских, которые заняты в основном надзором за уличным движением и поддержанием порядка при демонстрациях…

Может быть, следует упомянуть, что школьной формы здесь не существует. Родители одевают своих детей согласно собственному вкусу и, разумеется, достатку.

Я не хочу быть понятым превратно и еще раз оговариваюсь, что подавляющая часть моих наблюдений приходится на Кёльн и на другие крупные центры. Хочется верить, что в небольших городах и в сельской местности дело обстоит иначе.

Я незнаком ни с методами обучения в местных школах, ни с объемом школьных программ. Мне известно лишь, что система образования в ФРГ весьма сложна. Достаточно сказать, что помимо основных школ имеются реальные училища, гимназии (в том числе вечерние), колледжи, профессиональные училища, институты, университеты…

В конечном счете важна не система, а результат. Выше я уже говорил о добросовестности местных граждан в работе. Все, что делается, делается на совесть. Эта традиция, на мой взгляд лучшая из всех существующих, передается пока из поколения в поколение неукоснительно. Но будет ли это продолжаться и в будущем, я не знаю. Судя по поведению молодежи — нет. Не может разболтанный, несобранный человек стать хорошим работником.

Общеизвестно, что западногерманские высшие учебные заведения дают хороших специалистов, знающих и любящих свое дело, производящих впечатление культурных, образованных людей. Но это впечатление быстро улетучивается, как только разговор переходит со специальной на «общую» тему. Многие весьма уважаемые мной за их опыт и знания люди, которые и по роду своей деятельности, и по положению безусловно должны быть причислены к интеллигенции, порой прямо-таки поражали меня, если выразиться совсем мягко, своим равнодушием ко многим явлениям искусства, литературы. Мои элементарные знания, например, основных событий германской истории вызывали в собеседниках неподдельное удивление. Русской истории здесь, как мне кажется, вообще не уделяют внимания. Мы были однажды приглашены на парфюмерную фабрику одной из очень старинных и известных фирм. К нам был приставлен сотрудник, который удивительно интересно и исчерпывающе (насколько это допускают коммерческие и производственные секреты) рассказал о деятельности его предприятия, о достоинствах товара, о связях. Очевидно, чтобы доставить нам особое удовольствие, он сообщил, что его фирма торгует с Советским Союзом с самого момента своего образования, а произошло это знаменательное событие в 1795 году!

— Не может быть! — воскликнул кто-то из наших.

— Нет, нет. Совершенно серьезно. Именно с этого года и существуют наши связи с СССР.

Человек, которого я глубоко уважаю за его знание дела, однажды в нашей частной беседе признался мне, что из произведений русских писателей он читал лишь «что-то» Достоевского и… все. Такие имена, как Пушкин, Лермонтов, Толстой, ему знакомы, но чего-либо конкретного из их сочинений он не помнит.

Разговор о русской культуре обычно ограничивается воспоминанием о «большом балете», Чайковском.

Возможно, я обязан оговориться, подчеркнуть, напомнить, что я был связан с довольно ограниченным кругом людей, по профессии и интересам далеко отстоящим от искусства.

Но вот уже не мои субъективные восприятия. В каждом крупном западногерманском городе существуют музеи, выставки, содержащие порой редкостные экспонаты. Но не они поражали меня при осмотрах, а отсутствие посетителей. И мне всякий раз вспоминались многочисленные очереди людей, желающих попасть в нашу Третьяковку, Эрмитаж, Пушкинский и Русский музеи… Отчего это? Я не знаю. Может быть, это равнодушие следует объяснить обилием информации, ярмарок, выставок…

В 1974 году в Кёльне был открыт интереснейший Римско-Германский музей, располагающий уникальными экспонатами, обнаруженными в большинстве своем совсем недавно и относящимися к истории Древнего Рима и германских племен. Первое время музей посещался. Но вот любопытство публики было удовлетворено, и интерес к нему пропал.

Я хочу быть понятым правильно. Я нисколько не сомневаюсь в том, что в Западной Германии имеется достаточное количество знатоков, любителей, ценителей, равно как и высококвалифицированных специалистов по искусствоведению, истории, археологии и т. д. и т. д. Я свидетельствую лишь, что нет здесь того непосредственного, массового, стихийного интереса, даже влечения к искусству, той неутолимой жажды прекрасного, которую охотно отмечают почти все иностранцы, побывавшие в нашей стране.

Бундеснемцы в большинстве своем замкнуты и живут в общем-то узкими интересами своей семьи, своего дома, своей работы, своей фирмы. Большая политика интересует «маленького» человека здесь лишь постольку-поскольку. В массе своей он аполитичен. Думается, лучшим доказательством тому является, по крайней мере на данном этапе, популярность центристских, реформистских политических партий.

Социально-политическая обстановка в ФРГ сложна и изменчива. Это хочется повторять и повторять. С этим сталкиваешься ежедневно, на каждом шагу. Относительно высокий уровень жизни ни в коей мере не снимает социальных проблем. Число безработных давно перевалило за миллион человек. Особую остроту приобретает безработица среди молодежи. Неудовлетворительно обеспечение пенсионеров. Все это не может не отражаться на общем состоянии общества. Взрывоподобный рост терроризма, ограблений, похищений, насилий. Не проходит дня, в самом буквальном смысле этого слова, чтобы каналы информации не известили об очередном крахе, убийстве или скандале в самых высших сфеpax. Западногерманское общество бьет лихорадка. Болезнь установлена. Давно известен и ее носитель — капитализм.

«Общество потребления». Магические, ласкающие слух обывателя слова. Вчера: двухкомнатная квартира, малолитражная машина, телевизор. Сегодня: «Мерседес», четырехкомнатная квартира, стереозвук. Завтра: два «Мерседеса», дом, цветной телевизор… А я — все тот же. Не лучше, не хуже.

Откуда берутся «мерседесы», домики, цветные телевизоры, потребитель не знает и знать не хочет. Что его ждет если не завтра, то послезавтра, он тоже не желает знать. Он смутно понимает, что так будет не всегда, и спешит «насладиться» жизнью в той форме, которая ему доступна. Отсюда и поп-музыка, и порнография, и алкоголизм, и суррогат литературы. Здесь в избытке книжные магазины, книжные отделы, ларьки, киоски. Здесь не устанешь восхищаться качеством книжной продукции, чудесами полиграфии, оформления книг… Ну а содержанием? Если, конечно, отвлечься от великой классики и от специальных научных и научно-популярных изданий, то придется признаться, что средний уровень современной бундеслитературы гораздо ниже, чем принято понимать под словом «средний». Монументальных, ставящих острые проблемы произведений я за последние годы что-то на местном книжном рынке не встречал. Хотя, казалось бы, кому-кому, а народу, пережившему такую грандиозную трагедию, есть что осмысливать и есть над чем рассуждать.

Этот упрек литераторам ФРГ я распространяю и на ее деятелей в области музыки, театра, эстрады, кино. Слушая многие телевизионные передачи, невозможно отделаться от мысли, что тебе все время стараются всучить в блестящей упаковке гнилой товар.

Искусство всегда было политичным и классовым. Оно не может не звать, оно не способно не вести. Куда же оно зовет нынешнее поколение западных немцев?

День 9 Мая не входит в число официальных праздников страны. И вместе с тем игнорировать эту дату нельзя, поскольку невозможно игнорировать всех связанных с ней событий.

Вот что показал опрос, произведенный среди местной молодежи (от 12 до 20 лет) в год тридцатилетия разгрома нацистской Германии. На вопрос: «Чем, по Вашему мнению, является для Германии день 8 мая 1945 года?»[22] — были получены следующие ответы:

1. Освобождением от фашизма — 41 %.

2. Военным поражением — 19 %.

А 40 % опрошенных оставили вопрос без ответа.

Цифры, заставляющие задуматься. Как ответят на поставленный вопрос эти молчаливые «40 %» завтра?

Нет такого города в Западной Германии, где бы ни стоял памятник в честь солдат, погибших в первую мировую войну. А во вторую? Со второй дело сложнее. Про нее избегают говорить, но не писать! Могила «Неизвестного солдата», расположенная в старой крепости Эренбрейтштейн, близ Кобленца, не относится к особо посещаемым местам. Ордена, медали гитлеровского периода — всего лишь объекты торговли на «блошиных» рынках. При этом эмблема свастики зачастую заклеивается бумажкой…

У меня создалось впечатление, что рядовые бундес-немцы, участники войны, стыдятся этого периода своей биографии. За три года наших общений тема «былых походов» если и затрагивалась, то лишь вскользь, мимоходом, хотя большинство моих случайных собеседников не знали, кто я и откуда. Военная тема не популярна, как не популярна и военная форма. Человека в мундире бундесвера можно, и то крайне редко, встретить лишь на вокзале. Насколько мне известно, ношение ее во внеслужебное время не рекомендуется.

Посторонним не полагается заглядывать за ворота казарм. Пусть это делают в целях рекламы бундесвера и привлечения в военное училище молодежи местные кино- и телекорреспонденты. Из их хроник следует, что западногерманская армия оснащена самым совершенным оружием и является основной ударной силой натовского воинства в Европе.

Вопрос расовый или национальный с повестки сегодняшнего дня якобы снят. Он растворился в вопросе классовом. Тому, кто занимает в гостинице номер стоимостью в двести марок, будь то негр, китаец или индиец, портье улыбается более приветливо, чем тому, кто занимает номер за десять марок. Пример этот, впрочем, следует рассматривать не как иллюстрацию, а только как образ. Черта подобострастия, заискивания, умиления перед чужим богатством бундеснемцам, по-моему, несвойственна. Равно как к ним не подходит и эпитет «гордый».

Человеку, впервые направляющемуся в ФРГ, воображение рисует страну небольших городков с аккуратненькими домиками, ухоженными цветничками, чистенькими улицами. Знаменитый «индустриальный потенциал» представляется в виде смутного Рура… Действительность несколько разочаровывает. Есть, конечно, и ухоженные садики, и даже ухоженные, вылизанные городки, есть и прекрасная природа. Но есть и кое-что другое. Например, унылость и неопрятность вокзалов или значительное число опустившихся людей. Алкоголики, наркоманы, нищие, побирушки — все это, увы, обычные типажи местных улиц и площадей. Статистика называет поистине страшные цифры потребления спиртных напитков, никотина, наркотиков.

Официальное количество алкоголиков — каждый двадцатый. Но ведь это в среднем. В действительности в крупных городах их во много раз больше. Нет, ни государство, ни общество к этому вопросу не безучастны. Соответствующие службы организуют борьбу. Но тем не менее число алкоголиков неуклонно растет, растет довольно быстро и в основном за счет молодежи.

Разве может прийти в голову, что в богатой стране, где не встретишь бездомной собаки, существует масса бездомных людей. Но это факт! Протянутая рука нищего — зрелище не из приятных. И символизирует оно не только нищету духа побирающихся, но и моральную нищету общества, к которому этот человек принадлежит, общества, его породившего.

Говорят: сколько людей, столько и судеб. Это верно. Верно также, что опускаются люди по разным причинам. Но только не от здоровой, содержательной жизни.

Бич «свободного» мира — безработица. И первый, кто принимает его удары, — молодежь. Они — вчерашние школьники, студенты. Скажи в споре с местным оппонентом: безработица. И тут же услышишь ответ: «Да. Безработица. Но наши безработные получают пособие более высокое, чем во многих странах заработная плата высокооплачиваемых…»

Это не совсем так. Но пусть будет так. Но разве хлебом единым? Но разве выстаивание в очереди, но разве обивание порогов, разве унижающее достоинство ожидание и есть лучшее использование молодой энергии, лучших, счастливых лет, так скупо отмеренных человеку природой. Пособие по безработице, кто расскажет, какие рубцы оставляешь ты на душе, какие болячки. Я этого сделать не могу. Я безработным не был.

Все эти набившие оскомину факты давно известны, и не хотелось бы их повторять. Но от них никуда не денешься. Они на каждом шагу. Они — действительность, они почва, которая и питает мировоззрение, психику, мораль. Мораль. Вот ее образчик. Разговор на улице:

— Ты хочешь со мной спать?

— Девочка, да сколько же тебе годков…

Оказывается — девять. Это не фантазия. Это «из газет». Много чего интересного можно вычитать в здешних газетах, специализирующихся на «житейских проблемах», выходящих миллионными тиражами. Здесь и объявления: «Восемнадцатилетняя ищет пикантного знакомства», и «последние известия» гамбургского Ренербана, и сводка изнасилований, ограблений, убийств, самоубийств, тут и «семидесятидвухлетний (15 000 марок) ищет знакомства на предмет женитьбы. Старше двадцати лет могут не беспокоиться…», тут и «Печальный рекорд — девятилетняя мама!»… Чего только тут нет. И самое страшное, что это не ложь!

Я мог бы взять дюжину-другую номеров бульварной газетки и за час скомпоновать не то что главу — целую книгу под каким-нибудь хлестким названием. Но разве этим интересен народ Федеративной Республики Германии?

Два слова о быте.

Полтора года я прожил в Кёльне. Остальное время в небольшом городке Рефрате, удаленном от Кёльна на пятнадцать километров. Кёльнская квартира ничем особым не примечательна, а о рефратской стоит сказать.

Наш дом стоял на опушке довольно крупного лесного массива, населенного косулями, лисами и даже, говорят, кабанами. В осеннюю пору в нем за два-три часа можно было набрать корзину грибов, и не каких-нибудь, а белых. Достигалось это «изобилие» очень просто — люди гуляли по дорожкам. По чащобе никто не ходил. Вот и все. Два подвала дома были отведены под гаражи, там же располагались комната со стиральными машинами и большой бассейн для плавания с раздевалками, душевыми и финской баней. За пользование всеми этими благами взималась дополнительная плата. И не малая — двести марок в месяц. Надо ли удивляться тому, что многие квартиры в местных городах пустуют?

Мы, разумеется, были знакомы со многими из наших соседей. Однако в гости никогда не приглашались. И, думаю, не потому, что мы иностранцы. Просто это мероприятие здесь не особенно популярно.

Происходит что-то вроде самоизоляции. Общение сводится к необходимому минимуму. Люди, живущие годами на одной лестничной клетке, зачастую попросту незнакомы друг с другом. Вспоминается незначительный, но очень характерный эпизод.

Однажды, возвращаясь поздним вечером домой, я увидел сидящую на ступеньках у дверей нашей квартиры женщину. Рядом с ней в такой же позе, подперев подбородок руками, сидела девочка лет четырех-пяти. Одного взгляда на них было достаточно, чтобы понять суть случившегося. Довольно банальная вещь — захлопнулась дверь. Оказалось, что это наша соседка.

— Чего Вы сидите на лестнице? Позвонили бы моей жене или другим соседям.

Она взглянула на меня непонимающе. Ей эта мысль — обратиться за помощью к незнакомым людям — просто не пришла в голову.

Основное времяпрепровождение. В молодости немного спорта, если, конечно, человек не готовится в профессионалы. В зрелом возрасте — телевизор, копание на собственном клочке земли, если он есть. В старости — телевизор плюс пешеходные прогулки. Остальное время — работа, экономия. Экономия и работа.

Обстоятельства, правда весьма печальные (болезнь и больница), позволили мне довольно близко познакомиться с «внутренним миром» местных граждан и уяснить себе некоторые его особенности. В частности, задевающее меня равнодушие к иностранной, в том числе и русской, литературе.

Вот рассуждения на эту тему одного владельца фирмы. Человека, с которым у меня связывается понятие о современном бизнесмене, энергичного, знающего, культурного.

— У литературы, в широком смысле этого слова, три основных врага: работа, телевидение и иллюстрированные журналы. Наука, техника развиваются так стремительно, что без непрерывного пополнения знаний моментально дисквалифицируешься. Сколько времени занимает работа, вы знаете сами. Практически все!

Вы должны быть в курсе дел, что происходит на Земле, получать непрерывную информацию. Об этом заботится телевидение. Оно же обеспечивает ваш отдых. Имейте в виду, что наши телевизионные программы признаны лучшими в мире (западном, естественно. — В. Б.).

Если же выдается свободная минута, вы погружаетесь в один из десятка выходящих в ФРГ иллюстрированных журналов. Ведь вы и получаете информацию, и удовлетворяете любопытство, и, наконец, любуетесь опять-таки первоклассными иллюстрациями. Здесь же, кстати говоря, печатаются бестселлеры…

Если уделить еще час прогулке, чего мы (увы!) не делаем, то приходится удивляться, как мы вообще умудряемся втискивать сутки в двадцать четыре часа…

Мне не хочется комментировать это высказывание. В своих узловых моментах оно правильно.

Однако некоторых черт характера и поступков моих местных знакомых я объяснить не мог и никогда не смогу. Один пример. Грибы здесь относительно дороги. Белые — около двадцати марок килограмм. В лесу полно грибов. Но там их собирают лишь немногие любители. Большинство предпочитает гулять по дорожкам. «Почему вы не собираете грибы?» — спросил я однажды одну из наших местных знакомых. Ответ был для меня поразителен: «Невыгодно». «Но почему?» — удивился я. «Да потому, что на это дело я должна затратить пять-шесть часов. Да бензин. В час я могу заработать десять — пятнадцать марок. Это значит — девяносто марок. Сколько я могу купить за них на базаре грибов?» На возражение, что поиск грибов — это тот же отдых, мне ответили пожатием плеч. Так взрослые обычно отвечают детям на вопросы, не требующие, по их мнению, ответа.

Я специально привел этот эпизод, потому что он, как мне кажется, дает кое-что для проникновения в бундес-немецкий характер.

Каков характер, такова и жизнь. И жизнь эта представляется мне в общем и целом скучноватой. Ярчайшие события: получение кредита на приобретение собственного домика, повышение по службе, выигрыш в одну из бесчисленных лотерей, футбол, магазины, телевизор.

А что, собственно говоря, другое может предоставить «общество потребления», как не потребление. И надо признаться, эта жизнь засасывает ласково и беспощадно, как болото. Наступает состояние сытости, когда не хочется ничего. А больше всего — перемен.

На этом я мог бы поставить точку. Но, пожалуй, добавлю еще следующее.

В нашей литературе — и классической, и советской — прочно утвердился тип «немца». Но вот что интересно: все эти «немцы» непохожи друг на друга. Случайность? Несовпадение мнений авторов? Конечно, нет! В конечном счете автор, вводя в действующие лица иностранца, дает типичное, а не частное представление о нем. Никакого противоречия в изображении «немецкой» души тут нет. Все дело в том, что разные писатели акцентировали внимание не на разных чертах характера, а изображали разных немцев, различных типичных представителей одной и той же нации: служаку пруссака, хитрого гессенца, открытого вестфальца, консерватора баварца, сверхтрудолюбивого шваба… Но все это уже разговоры о вчерашнем дне.

На наших глазах происходит усиленная консолидация нации, вырабатывается, не может не вырабатываться, единый психический склад характера… Вот этим молодым бундеснемцам, послевоенному поколению, свободному, будем надеяться, от бредовых идей расового превосходства, и воссоздавать новую нацию. Именно ее, эту молодежь, а не одиноких, переживших себя старцев я и имею в виду, говоря о бундеснемцах.