Гамбит дождября - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Андрей Люмнов (Шестое дождября) #11

Шестое дождября

Артём проснулся сидя, как и уснул. Марина трогательно обнимала его руку, которую он забыл в её волосах. Он сидел и смотрел на неё, как она посапывает, и боялся пошевелить даже пальцем. Он не знал, сколько он так просидел — будильник они вчера забыли на кухне. Он понял, что Марина проснулась, когда она слегка погладила его руку и лишь потом открыла глаза.

— Уже утро?

— Да, доброе.

— Доброе. А ты всю ночь так просидел?

Артём кивнул.

— Ты хоть спал?

— Спал, сидя.

— Спина не затекла? Я могу сделать массаж!

— Ты помнишь мой импринтинг про массаж.

— Артём! Ты всю ночь сидел рядом с девушкой, в одной футболке, которая ещё и задралась до пупа. Сам же говорил, что наши границы мы забетонировали. Ложись давай.

Она притянула его к себе, а когда его голова оказалась рядом, сказала ему шёпотом на ухо:

— Не бойся, я не кусаюсь. Просто хорошенько разомну твою спину.

Она встала, оседлала поясницу Артёма и скомандовала:

— Пациент, футболочку снимаем, врачу нужно видеть вашу спину.

Артём понял, что спорить бесполезно, и снял футболку через голову, стараясь не скинуть Марину с себя.

Марина сначала нежно прошлась кончиками пальцев по его спине, потом стала гладить его спину ладонями, постепенно наращивая интенсивность движений. Затем она стала мять его мышцы щипками, втыкала в них свои кулачки и проворачивала, потом опять щипала, потом опять гладила. Потом резко отхлопала его ладошками по спине, ещё несколько раз погладила и остановилась. Наклонила голову набок, рассматривая раскрасневшуюся спину Артёма, любуясь результатом своей десятиминутной экзекуции, и встала.

— Просыпаемся, пациент, процедура закончена.

Артём повернул голову и приоткрыл глаз.

— Спасибо.

— Этот гештальт мы закрыли? Импринтинг отпускает? Массаж может быть всего лишь лечебной процедурой, а не только прелюдией.

— Да, всё хорошо. Но можно повторить для закрепления.

— Прописываю вам лечебный массаж спины по утрам, — улыбнулась Марина и, меняя интонацию с врачебной на ласковую, спросила: — Скажи, какую обложку мне примерить сегодня?

Артём нахмурился, не понимая.

— Я про вчерашний разговор. Во что мне одеться сегодня? Какую обложку ты на мне хотел бы видеть?

— Мне кажется, самым правильным будет тебе одеть то, в чём ты приехала сюда. Обложка всё та же, а внутри уже другая Марина. Ты же не будешь отрицать, что изменилась за эти пять дней?

— Уже пять?

— Сегодня шестой.

Артём сел в кровати и надел футболку.

— Тогда надо забрать в третьем номере. — И она убежала.

Он встал, потянулся и зашёл в ванную. Ополоснул лицо три раза, набирая воду в сведённые ладони. Проверил уровень воды в баке для душа и вышел из номера.

Марина встретила его в коридоре.

— Идём печь хлеб?

— Сначала воды для душа принесу.

— Я с тобой!

— Может, погреть, как вчера?

— Не будем тратить время. И сегодня чем холоднее, тем лучше. Кстати, а который час?

— Не знаю. Будильник остался на кухне.

Часы в гостиной показывали уже начало девятого. Он поднял гири и пошёл за водой.

— Мне два ведра!

— Только не торопись по лестнице, а то навернёшься!

Марина не заметила, но сегодня он наполнил её вёдра чуть больше половины. Когда он вошёл с большим, двадцатилитровым ведром, Марина уже принимала душ. Он на секунду залюбовался изгибами её тела, а потом подошёл и опрокинул ведро в бак. Когда он повернулся, Марина ему улыбнулась, а он в ответ ей подмигнул.

— Тебя хлеб печь ждать?

— Конечно! Я скоренько!

Артём вернулся на кухню, поставил ведро и увидел забытый будильник. Половина девятого. Он вспомнил, что будильник он сегодня не заводил. Пока он крутил заводной ручкой, пришла Марина в той самой блузке и той самой юбке.

— Ну, как? Похожа на ту, что ворвалась к тебе в эту пятницу?

— Обложка соответствует, но что-то изменилось. Глаза горят, но взгляд не хищный. И спесь слетела. И даже на вид ты стала уютнее.

Марина улыбнулась и сделала книксен.

Пока Артём растапливал печь, Марина уже почти управилась с тестом.

— Сколько караваев сделать? Два или десять?

— Делай два, десять я не съем...

«Так количество хлеба же не изменится по массе?» — подумала Марина и потом поняла шутку.

Марина принесла противень.

— Раз десять тебе много, то сегодня один большой каравай. Специально сделала пошире, чтобы потоньше и легче пропекался.

Артём только крякнул, но приоткрыл топку и задвинул противень.

— А пока печётся хлеб, мы идём делать зарядку с коромыслом! — сказал Артём, ожидая, что Марина закапризничает.

— Ура! Фитнес! Хочу сегодня сделать пять подходов коромыслу!

Когда он пришёл к колодцу, она уже ждала с коромыслом наизготовку и делала разминку, размахивая руками.

— Ты прям как перед настоящим фитнесом разминаешься.

— А это и есть самый естественный фитнес. А что мне больше всего понравилось — осанка лучше стала. Я сама почувствовала. Наливай давай!

Артём наполнил два ведра, тоже чуть больше половины. Марина ловко их надела на коромысло и ушла. Во второй раз она попробовала поднимать коромысло с земли сразу с вёдрами. Она чередовала «упражнения», превращая работу в игру. И совершенно не обращала внимания, что каждый раз Артём наливал воды чуть больше.

— Товарищ тренер, спортсмен Марина упражнение закончила! — отрапортовала она и отсалютовала коромыслом.

— Молодец. Пойдём завтракать?

— Ой. А мы же ничего не приготовили!

— Хлеб испёкся, сейчас принесу из погреба буженины и сделаю бутерброды.

— Буженина собственного посола и хлеб из печи?

— Да.

— У меня уже слюноотделение началось!

— Тогда вынимай хлеб, вари кофе, а я схожу в погреб.

Артём такими толстыми ломтями настрогал буженину, чем вызвал восторг Марины.

— Они же толщиной с хлеб!

— Кушай, калории нам сегодня пригодятся.

— А чем мы займёмся сегодня? Я про работу по дому.

— А сегодня опять стирка.

— Так вчера же постирали...

— Вчера стирали постельное бельё, а сегодня будем стирать нательное.

— Ой. Так там же на две твоих футболки целых ворох моих шмоток! И это тоже надо постирать, — Марина посмотрела на блузку.

— Переоденься в халат и ходи.

— А что? Годится. Но раз вещи мои, то и стирать всё буду сама. И не подглядывай!

— Ишь какая лютая!

— Я — Лютикова!

— А я — Вешнев. Заново знакомиться будем? — Артём улыбнулся.

— Не будем. Мы и так уже два раза переспали. Этой ночью ты был сверху.

— Да уж. И совместное хозяйство ведём. Стирка, готовка. Кстати! Раз уж стирать вызвалась ты, то тогда я готовлю обед.

— А какое меню?

— Пожелания есть?

— Пожелание одно — чтобы вкусно!

— Принято.

После завтрака Марина побежала переодеваться и собирать вещи в стирку, а Артём поставил греться ведро воды на плиту и растопил печь. Сходил в погреб за овощами и мясом, кусок мяса на косточке сразу закинул вариться в кастрюле на отдельной конфорке. И тут газ погас. Артём покачал стоявший в углу баллон. Пустой. Принёс разводной ключ, отсоединил шланг. Взял баллон за края и понёс. В этот момент вошла Марина в халатике и с охапкой белья.

— А что ты делаешь?

— Мужским фитнесом занимаюсь вот.

— У тебя газ в баллонах?

— Ну а как иначе?

— И сколько такой весит?

— Этот? Чуть меньше пуда. Сейчас заправленный принесу, тот весит почти два.

— А пуд — это?

— Шестнадцать килограмм.

— Ух. Ну не буду мешать.

— Сейчас поменяю, вода нагреется и принесу.

— Хорошо. Ты не торопись, лучше будь аккуратнее.

Артём принёс новый баллон, подсоединил и снова зажёг газ, продолжил заниматься овощами. Начистил картошки, лук, морковь, оставил всё в кастрюле, залив холодной водой. Высыпал в миску стакан перловки, залил её горячей водой из ведра и понёс ведро в прачечную.

— Ты как раз вовремя. — Марина уже рассортировала бельё, разложила корыта, забрав у Артёма ведро, сразу перешла к активным действиям.

Артём вернулся на кухню. Пошинковал морковь и лук, половину закинул на сковороду. Снял пену с бульона ложкой, проверил, проварилось ли мясо, вынул его из бульона, положил остывать, запустил в бульон перловку. Туда же отправил зажарку и несколько картофелин, которые крупно покромсал прямо над кастрюлей. Остальной картофель нарезал крупным кубиком, таким же образом порезал кусок мяса без кости. Картофель и мясо сложил в горшочки, чередуя слои, добавил лук и морковь, перец горошком и лавровый лист. Опомнившись, добавил лаврушку и перец и в суп. Картофель в горшочках отправил в печь, дрова уже прогорели, но жар остался. Помешав суп, отделил мясо от кости и, так же порезав кубиками, отправил в суп. Посолил. И наконец смог вытереть руки и осмотреться.

Пришла Марина с горящими глазами и радостно сообщила:

— Я всё!

— Пойдём, воду вылью из корыт.

— А я уже вылила! Или ты думаешь, что после упражнений с коромыслом я ковш воды до теплицы не донесу?

— Ты ковшом всё вычерпала? Это же сколько бегать!

— Ну заодно и тренировка ног. Комплексное упражнение — это ваше проживание за городом.

— Ну тогда сейчас сварю кофе и я тоже всё.

Артём переставил кастрюлю супа на незажжённую конфорку, накрыл крышкой и поставил турку на огонь.

— Чем потчевать будешь?

— Потчевать, — Артём попробовал слово на вкус, — а ты уже вошла в раж.

— А то! Фитнес, шахматы и танцы хорошо прочищают голову. Так что на обед?

— Перловка и картошка со свининой томлёная в горшочках.

— Я вся в предвкушении!

Суп Марина трескала, аж за ушами трещало.

— Это вот таким в армии кормят?

— Говорят, что да, но я не в курсе — не служил.

Марина недоверчиво посмотрела на него.

— Да говорю же — я сюда полным тюфяком приехал. Ну не полным, но с животиком. А ношение воды, колка дров, скашивание травы, как ты говоришь, «хороший фитнес». Тем более что в переводе это «быть в форме». А теперь я в хорошей форме, да. Может быть, был бы я всегда таким, и жена бы не изменила...

— История не знает сослагательного наклонения...

Жаркое Марина недоела.

— Я сейчас лопну! Очень вкусно, но очень много! Можно я оставлю на ужин?

— Тогда и я оставлю. Можно будет ужин не готовить, а подольше поиграть в боулинг.

— Нееее, мне бы сейчас какие-нибудь лежачие игры. Или, по крайней мере, сидячие.

Они пришли в гостиную и сели в кресла.

— Но в шахматы мы сейчас не играем! Это на вечер! — безапелляционно заявила Марина и, забравшись с ногами в кресло, посмотрела на Артёма с хитрой улыбкой. — Предлагаю такую игру, идеальную для психологов и социопатов. Называется «правда и ложь».

Артём недоверчиво посмотрел на неё.

— И?

— Я излагаю три факта, они могут быть как правдой, так и ложью. А ты пытаешься понять, где что.

— Ну раз ты предложила и знаешь как, то начинай.

Марина приосанилась и задумалась.

— Факт первый: в университете я прочла полное собрание сочинений Зигмунда Фрейда на немецком языке. Факт второй: в десять лет я выиграла городскую олимпиаду по математике. Факт третий: я до жути боюсь пауков и однажды устроила истерику в подвале, когда на меня сползёл с паутины маленький паучок.

Она внимательно смотрела за его реакцией. Артём посмотрел куда-то в угол, как будто там были записаны все их прошлые разговоры.

— Ну? — подначила она. — Где я тебя обманула? И обманула ли?

Артём почесал бороду.

— С Фрейдом — это сильно. Но зная твою любовь к демонстративным поступкам, чтобы произвести впечатление... не удивлён. Математика... возможно. А вот с пауками... — он посмотрел на неё пристально. — Ты пять дней тут живёшь. На чердаке с паутиной разбиралась, в гардеробной рылась, в погреб спускалась. Ноль эмоций. Была одна постоялица, которая действительно боялась. Визг стоял на всю гостиницу. Так что мой вердикт: факт номер три — ложь. Ты с пауками если и не дружишь, то точно не боишься их до истерики.

Марина засмеялась, звонко и победоносно.

— Не-а! Всё чистая правда! И про Фрейда, и про олимпиаду! А пауков я правда дико боялась... лет до тридцати пяти. Потом мне попался клиент с арахнофобией, и мне пришлось сначала самой проработать этот страх, чтобы ему помочь. Так что ты проиграл!

Артём чуть заметно улыбнулся.

— Всё, игра окончена, — Марина грациозно зевнула и потянулась. — Я просто хотела показать тебе, что даже зная человека, можно ошибиться. И что у людей бывает очень неочевидное прошлое. — Она замолчала и добавила уже тише, глядя в окно на застеклённый дождь: — И что иногда самая неправдоподобная правда — и есть правда.

Она перевела на него взгляд, и в её глазах играли весёлые искорки.

— Но если честно... я просто хотела похвастаться про олимпиаду. Редко выдаётся случай блеснуть интеллектом в обществе мужчины, который меня на шахматах обыгрывает.

— Так, теперь твоя очередь отгадывать.

Он замолчал, собираясь с мыслями, чтобы загадать свою тройку фактов.

— Факт первый: за всё время брака я ни разу не изменил жене. Факт второй: у меня трое детей. Факт третий: в двадцать пять лет я издал небольшой сборник своих стихов под псевдонимом.

Марина задумалась. Её взгляд стал пристальным, она искала малейшую подсказку в его глазах.

— Ох, Артём, — протянула она. — Это жестоко. Ты подкидываешь мне три факта, от каждого из которых у меня сжимается сердце. Но я должна выбрать... Ладно, включаю логику.

Она стала загибать пальцы:

— Про верность... Я тебе верю. Слишком уж глубоко тебя ранила её измена, чтобы ты сам был способен на такое.

— Про стихи... Ты поэт. Ты хранишь свои стихи в потайной папке, чтобы её никто не нашёл. Издать сборник в молодости, полный идеализма и максимализма... Да, очень возможно. Особенно под псевдонимом. Ты бы мог это скрывать.

— А вот трое детей... — она посмотрела на него с сочувствием. — Это ложь. И очень грустная. Ты бы не оставил своих детей. Ни за что. Даже после развода ты бы искал с ними связь, говорил о них, помогал бы. А ты здесь один. Ты никогда о них не упоминал. Твоё одиночество — настоящее. Так что мой ответ: про детей — ложь.

Артём опустил глаза и тихо, почти шёпотом, сказал:

— Почти угадала. Ложь — это как раз про стихи. Я никогда ничего не публиковал. Считал, да и считаю, что мои стихи недостаточно хороши для чужих глаз. А вот дети... — он глубоко вздохнул. — Дети были бы... моей самой большой мечтой. Но не сложилось. Так что «трое детей» — это не ложь из прошлого, это ложь из несбывшегося будущего. Я солгал, чтобы хотя бы на секунду представить, что оно могло бы быть иным.

В комнате воцарилась тишина, наполненная новым, щемящим пониманием друг друга.

— Кстати, а почему не получилось с детьми? По состоянию здоровья?

— Нет. По состоянию ума. Мы сразу после института поженились. Потом сначала нужно было встать на ноги, потом грохнул кризис, потом умерли мои родители, потом её. И как-то суета закрутила, и опомнились только на пятом десятке. Но тут уже другая пластинка. «Ну сейчас-то куда мне рожать? Когда она институт закончит, я уже на пенсии буду!». А мне было всё равно, сколько было бы мне лет, когда вырастут мои дети.

— А я тоже недавно задумалась о детях. Ну как недавно, пару лет назад. Но кандидата в биологические отцы найти не смогла. А случайные партнёры параноидально предохранялись. Мне же такой хищнице только одного и надо, чтобы сделать тест ДНК и потом получать с них алименты! Но я не теряю надежды. Ещё лет пять я точно фертильна.

Она задумчиво посмотрела на Артёма.

— Что? Даже не думай!

— Ты про что? — она нахмурилась. — Нет, если бы я и хотела секс с тобой, то явно не для зачатия.

— А ты до сих пор хочешь?

— Сейчас я хочу кофе! — она рывком встала и ушла на кухню.

Артём пришёл в столовую. Посмотрел на чашки напротив и передвинул свою рядом. Сел. Приобнял её.

— Извини. Я действительно чурбан. Хочешь, я буду молчать до самого вечернего сеанса?

— Ну уж нет! Я не хочу в шахматы молча играть. Мне нужны твои ответы! А твоя реакция. Она естественна. Да, ты ещё помнишь, как я ворвалась и как непристойно себя вела, не имея никакого на то права. Вот та Марина точно могла бы тебе такое предложить. А может быть, даже и сделать. Сняла бы с тебя презерватив перед самым финалом, когда любой мужчина уже не в состоянии сопротивляться, мыслями в предвкушении. Той Марине почти наверняка захотелось бы детей от такого красавчика. Просто потому, что она никогда его не увидит. А он красивый. И глазами. И телом. А мне... Мне сейчас настолько хорошо здесь и сейчас, что на секс такое не меняют.

Артём шутливо толкнул её плечом.

— Ты стала почти как я, — рассмеялся он, — я в ту ночь отказался потому, что секс ради секса мне уже не интересен.

— А что интересно?

— А вот интересный шахматный партнёр — гораздо ценнее.

Она повернулась и посмотрела в его глаза, провела рукой по бороде.

— А ведь ты согласился, что я тебе бороду постригу...

— Уже пора?

— До ужина успеем. И в цирюльню, и почитать. Сейчас допьём кофе и выдай мне ножницы.

Артём принёс ножницы — большие, парикмахерские, с тупыми концами, явно видавшие виды. Он сел на табурет посреди гостиной, застелив пол старыми газетами. Марина накрыла ему плечи полотенцем, и её движения были уже не игривыми, а сосредоточенными и точными, как у хирурга в операционной.

Она встала перед ним, взяла его подбородок в руку, повернула его лицо к свету и замерла на мгновение, изучая «материал».

— Сиди смирно, — сказала она, и в её голосе прозвучали нотки сосредоточенности, которых он раньше не слышал.

Марина работала медленно, с почти хирургической точностью. Она не стригла, а ваяла, срезая всё лишнее, чтобы обнажить скрытые под волосами линии — упрямый подбородок, скулы, о которых он, кажется, и сам забыл. Она то отступала на шаг, чтобы оценить симметрию, то подходила вплотную, дыша ему в лоб, чтобы аккуратно подравнять линию усов или укоротить бакенбарды.

Артём сидел не двигаясь, с закрытыми глазами, полностью отдавшись её воле. Он чувствовал лёгкие касания её пальцев, холод металла на своей коже, её сосредоточенное дыхание и едва уловимый аромат шампуня от золы в её волосах.

— Не шевелись, — её шёпот был лаконичным и тёплым. — Здесь очень ответственный участок.

Он чувствовал, как ножницы щёлкают у виска, доверяя ей свою безопасность полностью.

В какой-то момент она отложила ножницы и принялась выравнивать контур, сметая состриженные волоски тыльной стороной ладони. Её прикосновения были уверенными и бережными.

— Зажмурься крепче, — скомандовала она, — Фууууууууууууууууууууууууу.

Артём почувствовал струю воздуха, выдыхаемого ей, быстро переместившуюся с левой щеки на правую. А потом чуть влажное прикосновение губ к губам.

— Всё, можно отрывать глаза и любоваться собой.

Она подала ему маленькое зеркальце. Артём повертел его в руках, изучая своё отражение. Борода была теперь аккуратной, короткой, подчёркивающей, а не скрывающей его лицо.

— Мне нравится, — констатировала Марина. — Теперь ты не похож на лесного отшельника. Теперь ты похож на... — она искала слово.

— На кого? — Артём приоткрыл глаза.

— На капитана дальнего плавания. Или на того самого поэта, который наконец-то дописал свою книгу. В общем, реши сам.

Артём осматривал себя в зеркальце.

— Ну что? — в её голосе прокралось лёгкое беспокойство. — Нравится?

Он потрогал подбородок, провёл рукой по щекам, ощущая новую, непривычную лёгкость.

— Да, — он отложил зеркало и посмотрел на неё. — Совсем другое дело. Спасибо.

— Новый образ для нового этапа, — с лёгкой гордостью заключила Марина и принялась стряхивать с полотенца седые пряди. — Аккуратно отойди, а я тут приберусь.

Артём сел в кресло и задумался над очередным этюдом, а Марина ещё какое-то время стояла, сжимая в руке пучок его волос. Она не выбросила их сразу, а на мгновение задумалась, глядя на эту тёплую горстку — вещественное доказательство доверия, которое она бережно собрала с его лица.

Прибравшись, она села в кресло и долго листала книгу в поисках места, где она закончила чтение, когда он её отвлёк.

Артём, смущённый тем внезапным влажным прикосновением, задумчиво переставлял фигуры и избегал смотреть на неё. А Марина же, наоборот, каждый раз, переворачивая страницу, бросала на него короткий взгляд, будто любуясь своей работой.

— Раз, два, три... восемь, — сосчитала вслух она удары часов. — Артём, пойдём ужинать.

— А? Да, иду. Свари кофе, мне ещё один ход додумать нужно.

Ужинали молча. Тишину нарушила Марина, отставляя в сторону пустой горшок.

— Ты — волшебник! Армейская перловка и картошка из горшка ложкой, и... Я в жизни вкуснее ничего не ела! Хотя едала я всякое. И чёрную икру толстым слоем, как твоя буженина, и устрицы, и даже рыбу фугу пробовала.

— Это которая смертельная?

Марина кивнула.

— И как?

— Ну, если не знать, что она смертельная, то на вкус — как довольно пресный цыплёнок.

— Могу только предложить завтра приготовить курицу.

— Не надо курам голову рубить! Лучше яичницу каждый день на завтрак, чем куриный суп на обед.

За кофе Марина продолжила разговор.

— Артём... У меня есть просьба, и ты можешь отказаться, но... В общем, мне понравился вчерашний вечер и на какую исповедь меня вывел твой стих. Хотела бы продолжить, но зеркально. Ты сам выберешь стих, про который хочешь поговорить, прочитаешь его и расскажешь. А потом мы продолжим в формате диалога. Будем разбирать.

— Ну мне за свои стихи не стыдно, я готов о них говорить... с тобой.

— А с кем не готов?

— Знаешь, почему я так тщательно прячу папку? Однажды жена увидела рукопись стиха, а я тогда давно ничего не писал, посмотрела, прочитала, пожала плечами и поставила на листок чашку чая.

— О как!

— А для неё это была просто графомания.

— Нет. Они, может, и не всегда ровные, но они искренние и меткие, твои стихи. Я готова драться за любой листик из этой папки.

— Ну точно лютая!

Марина усмехнулась.

— Фамилия обязывает. Это у меня от папы, а сменить так и не довелось.

В гостиной Артём долго перебирал листки и, выбрав один, отложил в сторону.

— Я готов. Играем.

— Сегодня опять твоя инициатива и твой ход, белыми.

— Тогда не будем изменять традициям, — сказал Артём и передвинул пешку с e2 на e4.

— Нет, будем, — ответила Марина, двигая пешку с e7 на e6. — Попробуем полуоткрытый дебют.

— Твой выбор, — согласился Артём и передвинул пешку с c2 на c4.

Марина ответила пешкой с d7 на d5.

Артём съел её пешку своей с c4 на d5. Марина в ответ съела его пешкой с e6 на d5.

— Шах, — сказал Артём, двигая ферзя с d1 на a4.

Марина прикрыла своего короля слоном с c8 на d7, контратакуя его ферзя.

Артём отступил ферзём с a4 на b3, атакуя пешку. Марина ушла пешкой с d5 на e4, съедая его пешку.

Артём выдвинул слона с f1 на c4, усиливая диагональ. Марина прикрылась ферзём с d8 на e7.

Артём неожиданно съел её пешку ферзём с b3 на b7, атакуя ладью.

Марина на секунду опешила.

— Ах так?! А что ты на это скажешь? — и она атаковала его ферзя, передвинув слона с d7 на c6.

Артём только усмехнулся и ушёл ферзём с b7 на c8.

— Шах!

Марина прикрылась ферзём с e7 на d8.

Артём опять съел её пешку слоном с c4 на f7.

— Шах!

Марина уже занесла руку, чтобы съесть слона королём, но её остановила фраза Артёма:

— Отойдёшь от ферзя и я его съем!

Тогда Марина просто отошла королём с e8 на e7, выходя из-под удара, но продолжая страховать ферзя.

Артём подвинул своего ферзя с c8 на e6.

— Мат!

Марина ошарашенно изучала доску.

— Десять ходов. Сегодня быстрее, чем вчера, — констатировал Артём.

Артём протянул ей руку, она машинально ответила на рукопожатие, продолжая анализировать партию.

— Теперь ты поняла, почему я всегда отдаю инициативу? Потому что когда инициатор действий я, развязка наступает слишком быстро.

— Потому что ты не ходишь так, как я думала!

— Я думал, психологи в курсе, что каждый человек имеет свои мотивы для поступков и, поскольку они зачастую скрытые, мотивы эти, то и люди совершают неожиданные поступки. Или шахматные ходы.

Марина задумалась.

— Вот чему надо первым было нас учить в институте! Играть в шахматы! Думать на несколько ходов вперёд, просчитывать варианты и — главное — предполагать, что у другого человека могут быть свои, скрытые от тебя мотивы! Пять лет, — она воздела руки, — пять лет в институте мне дали меньше чем пять дней с тобой.

— Шесть. Ты приехала шесть дней назад.

— Первый вечер не в счёт, я тогда была слишком эмоционально взвинчена. Настоящее общение у нас началось за утренним кофе. Им ты и приоткрыл моё сердечко. Насыщенный кофе и пристальный взгляд — и снежная королева поплыла, — рассмеялась она.

— А ты уже совсем оттаяла!

— Да! И мою благодарность за это не описать словами! — она посмотрела на часы, — у нас есть ещё время на танцы. Удиви меня!

Артём выбрал пластинку и, не показывая, установил на патефон и раскрутил ручку.

Марина замерла, но с первых же аккордов начала пританцовывать, всё активнее. Её танец был настолько эмоционален, что если бы не все их объяснения, это можно было принять за очередную попытку совращения.

— Ах ты ж мой гений! Ты же знаешь английский? Айтишник не может не знать английский. И "She's got the look" в исполнении Roxette после всего... Если бы ты включил эту пластинку в первый вечер, то у меня бы точно были бы от тебя дети.

— Это моё алаверды, — улыбнулся Артём.

— За что?!

— За то, что прикоснулась к моим губам, когда стригла.

— Прости, не смогла удержаться. Впервые разглядела за щетиной усов твои губы.

— Идём на психиатрию? Или ещё потанцуешь?

— Идём! Лучше чем под эту песню я уже не станцую. Сегодня точно нет.

Она подмигнула.

В номере Артём взял листок и прочитал:

Стихи не пишут для себя

Стихи кому-то посвящают

В них каются или прощают...

Стихи не пишут для себя