Артём проснулся от ощущения, что ему на ногу села тёплая кошка. Он открыл глаза, приподнялся на локте и увидел Марину, свернувшуюся калачиком у его ног, как котёнок. Он недолго лежал неподвижно, боясь разрушить эту идиллию. Он понял, что за девять лет он отвык, что рядом круглосуточно кто-то есть, даже ночью.
Осторожно, чтобы не разбудить, он спустился с кровати, укрыл Марину одеялом и пошёл за водой. Первое ведро он поставил на плиту нагреваться. Второе ведро отнёс наверх, вылил аккуратно, стараясь не шуметь. Вернулся, дождался, когда вода нагреется, принёс ведро горячей воды. Но выливать его аккуратно уже не получалось — горячее ведро труднее держать, и ведро загремело. Марина проснулась.
— Мур! Ты как выбрался? Я тебя держала! — улыбнулась она.
Села в кровати, потянулась, начала вставать и, ойкнув, села.
— Спина? — спросил Артём.
— Да, затекла.
— Массаж? — спросил Артём, прищурившись.
— Алаверды? — рассмеялась она.
— Да. Для окончательного закрытия гештальта.
Марина без стеснения распахнула и сняла халат и легла на живот.
Артём провёл по её спине кончиками пальцев. Марина вздрогнула от его первого прикосновения. Потом он начал поглаживать, постепенно увеличивая интенсивность и силу нажатия. Когда спина Марины стала красной, он начал мять, скручивать её кожу сильными пальцами, вворачивать в её спину свои кулаки. Закончил массаж он хлёсткими шлепками и нежными поглаживаниями.
— Уже можно дышать? — спросила Марина.
— Нужно.
Он встал, Марина повернулась, не смущаясь своей наготы и не пытаясь прикрыться одеялом.
— Экзамен принят, гештальт закрыт! Сейчас ещё холодный душ и буду готова свернуть горы.
— Холодный не получится, я принёс ведро горячей воды... Но она уже могла остыть.
Марина встала и прошла мимо него в ванную.
— Сейчас проверим.
— Я буду на кухне...
Марина стояла под струями воды, гладила своё тело, вспоминая прикосновения Артёма.
— Чем дольше и упорнее мы боремся, тем слаще вкус победы, — сказала она себе и закрыла воду.
— Сколько сегодня караваев будем делать? Один, два, двадцать?
— Давай как вчера, общий. А потом поделим.
И они в четыре руки слепили один каравай на весь противень и отправили его в печь.
— А на завтрак что? У меня фантазия на исходе.
— После твоего массажа и горячего душа в теле такая лёгкость образовалась, что хочется чего-то лёгкого, воздушного. У тебя найдётся, чем заменить миксер?
— Венчик?
— Что, прости?
Артём порылся в шкафу и достал венчик, показал его Марине.
— Какая прелесть, — восхитилась она, — научишь меня этим пользоваться?
— Так а взбивать-то что?
— Яйца и муку. Мы будем печь шарлотку.
Артём разбил в миску четыре яйца, высыпал стакан с горкой сахара и встал размешивать венчиком, постепенно ускоряя движения.
— Вау! Дай попробовать!
Артём торжественно вручил венчик Марине, и она начала взбивать, сначала робко, постепенно увеличивая скорость. Её глаза блестели от восторга.
— Это гениально! А теперь муки и яблок.
Артём поставил перед ней куль с мукой.
— Сколько яблок?
— Зависит от размера. Полдюжины средних.
Артём вернулся из погреба с десятком яблок.
— Зачем так много?
— Съешь, я помню, ты их любишь.
Он ополоснул яблоки и нарезал на четыре части. Марина вырезала из яблок сердцевину и резала на маленькие кусочки, заполняя ими форму для пирога. Когда яблоки были порезаны, вылила в форму тесто и открыла печь.
— А хлеб-то уже готов.
Она достала противень с караваем и отправила в печь пирог.
— Пока печётся шарлотка, натаскаю воды, — вызвалась Марина.
— Давай помогу...
— Я справлюсь, а ты сваришь кофе. У тебя вкуснее получается.
— Ты прям сияешь.
— Да! Последние два ведра были полные. И я ни капли не расплескала!
— Иди обниму, — улыбнулся он и раскрыл объятия.
Марина прижалась к его груди.
— Я сама себе удивляюсь. Если бы мне месяц назад предложили таскать воду... я даже говорить не хочу, куда бы я послала предложившего. А сейчас мне нравится этот фитнес.
Артём посмотрел ей в глаза, прижался губами ко лбу и провёл рукой по волосам.
— Скоро закончится дождь, ты сядешь в свою машину и уедешь и будешь вспоминать эту неделю как самый странный сон...
Марина отстранилась, как будто хотела что-то возразить, но нашла в себе силы сдержаться и только спросила:
— Шарлотка готова? Я страшно голодна!
Они нарезали пирог на большие куски, которые брали руками и ели, запивая кофе.
— Это был самый лучший завтрак за эти девять лет. А может, и за двадцать девять...
— А тридцать лет назад? Какой был твой самый лучший завтрак?
— Тридцать лет назад... — он повторил её слова задумчиво. — Или чуть больше... Я тогда только на первом курсе учился. Жил в общаге, — он сделал глоток кофе, собираясь с мыслями. — У нас в комнате жил парень с Кавказа, Юсуф. Ему родители посылки присылали — сушёное мясо, домашний сыр, специи, домашние лепёшки, пахлаву. Всё это он хранил в своей тумбочке и при всех не ел. А мы, русские пацаны, жили на дошираках и макаронах с тушёнкой.
Он замолчал на мгновение, вспоминая.
— Как-то ночью я готовился к экзамену по матану. Пять часов утра, голова гудит, лечь бы спать, да в восемь уже на экзамен. И я вышел в коридор покурить, я тогда курил. И в коридоре навстречу Юсуф. «Ээээ, брат, што с табой? Ти пьяний?» Я ему всё и рассказал. Что через три часа экзамен, что в голове всё перепуталось, что надо поспать, но тогда я просплю. А если не сдам, то отчисление и армия. Он молча выслушал и говорит: «Если время с тобой не ладит — ты поладь с временем. Умойся и приходи». Умылся я, возвращаюсь, а он на подоконнике уже не один. Сидит с нашим китайцем, Ли Ваном. И между ними разложено всё богатство из его тумбочки: это мясо, сыр, лепёшки. И стоит маленькая горелка, на которой Ли готовит какой-то невероятно пахнущий зелёный чай. «Идём завтракать, — позвал Юсуф». И мы сидели у этого окна в пять утра. Смотрели, как рассвет зажигает окна напротив. Ели это мясо, пили чай с имбирём от Вана, и Юсуф мне говорит: «Видишь? Ночь всегда кончается. И утро всегда наступает. А экзамен — это просто экзамен». И знаешь, что? После того завтрака я пришёл, сел и с одного раза всё понял. Сдал на пятёрку.
Он обвёл рукой их стол, пустые чашки кофе и остатки шарлотки.
— Вот с тех пор я и понял, что дело не в еде. А в том, с кем ты её ешь. И в каком состоянии души. Лучший завтрак — это тот, после которого у тебя появляются силы жить. Как тогда в общаге. И... как сейчас.
Он посмотрел на Марину, и в его взгляде была не просто благодарность, а нечто большее.
— А что у нас сегодня?
— Четверг, седьмое дождября.
— Я про наши планы на день...
— Ну раз вчера был постирочный, то сегодня гладильный день.
— А раз вещи мои, то и гладить их буду я.
— Тогда я буду готовить обед. Есть пожелания?
— Перловка ещё осталась?
Артём кивнул.
— А на обед хотелось бы что-то простое и забытое. Я уверена, что ты найдёшь, чем меня удивить.
Артём принёс Марине гладильную доску и закинул в печь поленья. Марина принесла ворох белья и стала сортировать.
— Вот это, — Артём показал на свитер с оленями, — лучше гладить в первую очередь, пока утюг горячий. А вот это, — он показал на блузку и юбку, в которых она приехала, — в последнюю, уже остывающим утюгом. И не торопись — если слишком активно двигать утюгом, могут вылететь искры и прожечь ткань. Ну, я в тебя верю.
Он наполнил утюг углями и оставил прогреваться. А сам принёс из погреба большую охапку картошки и пару крупных луковиц и начал чистить. Когда овощи были почищены, Артём достал из глубин шкафа пыльную тёрку, ополоснул её, застелил глубокую тарелку полотенцем, поставил на него тёрку и начал натирать попеременно картофель и лук. Когда картофель закончился, он взял ткань за углы и начал закручивать, держа над раковиной. Получился тугой шар, из которого вниз потекла влага. Дождавшись последней капли, он выложил натёртую массу в миску, разбил три яйца и посолил. Подумал и добавил немного чёрного перца, покрутив мельницу над тарелкой. Поставил сковороду на огонь нагеваться. Перемешав получившуюся массу, он рассыпал полстакана муки по столу и, сформировав картофельные оладьи, начал обваливать их в муке и укладывать на сковороду.
За этим процессом и застала его Марина.
— А чем так вкусно пахнет?
— Драники.
— Это что-то приличное?
— И приличное, и простое, и забытое. А зря. Просто картофель, лук на тёрке, яйца для вязкости и жарить как котлеты. Хотя есть свои хитрости.
— Ну-ка, ну-ка? Вдруг я захочу повторить...
— Самое главное — картофель и лук лучше чередовать при натирании, так картофель не темнеет. А ещё если натирать на мелкой и на крупной тёрке, то драники будут разные по вкусу. Но тут каждому своё.
— Подожди... А где мясо?
— А мясо — в супе.
— А меня в веганстве обвинял! А сам...
— Завтра запечём кролика в духовке.
— Вау!
— А как твои успехи?
— Всё отлично! Блузку прожгла, юбку порвала и теперь мне не в чем ехать домой, так что я остаюсь!
Артём резко повернулся. Марина стояла в той самой блузке и юбке, и с её одеждой всё было в порядке.
— После вчерашней игры кто-то хорошо наловчился врать? — он щёлкнул её по носу.
— Ай! Больно! Я же просто пошутила.
— Шутки у тебя...
— А что тебя напугало больше — испорченные вещи или то, что я остаюсь?
— Хм. Меня напугало то, что я в тебе ошибся...
— Это когда?
— Когда сказал, что ты можешь работать гладильщицей.
— Ну ты и хитрец!
— Да нисколечко. Абсолютно бесхитростно могу сказать, что вот этот наряд тебе идёт. Впрочем, как и любой другой.
Марина сделала книксен.
— Давай я закончу готовку, а ты пока в гостиной уберёшь гладильный цех.
— Слушай, перловка стала даже вкуснее.
— Настоялась за сутки, — отшутился Артём.
— Ну а теперь показывай, как есть эти твои драники.
— Да так же, как и любые котлеты — ножом и вилкой. Или только вилкой. И хлеба в прикуску, они жирные.
— Как котлеты, говоришь? А если так?
Марина положила драник на ломоть хлеба и откусила.
— А неплохо! Драный бургер! Мечта вегана — бургер без мяса.
Артём чуть не поперхнулся.
— Это против традиций! Это старинное белорусское блюдо.
— То есть делать бургер из тартара, старинного французского блюда — нормально...
Артём задумался.
— Да, ты права. Один-один.
— А мы играем?
Он пожал плечами и тоже положил свой драник на хлеб.
— А так действительно проще.
— Ну? Раз уж мы играем, то во что мы играем сегодня?
— Боулинг?
— Он на ловкость, это банально.
— А во что? Как вчера?
— Есть другой вариант. Называется «опусти партнёру палец».
— То есть?
— Ну смотри. Мы поднимаем вверх пять пальцев. Я задаю вопрос, если попадаю в точку, то загибаю твой палец. Кому все пальцы загнули — тот проиграл.
— Не уверен, что понял, но звучит интересно. Ты же меня научишь?
Марина показала ему растопыренную правую руку. Артём ответил ей своей левой.
— Начинаем. Когда мы мыли пол на чердаке, ты представил, что это палуба корабля.
Артём смотрит на неё с немым удивлением, потом усмехается и кивает. Марина загибает ему большой палец.
— Капитан Блад. Но ты вряд ли читала. Моя очередь. Ты, когда ела тот тартар в булке, едва сдерживалась, чтобы не чавкать.
Марина фыркает и кивает, Артём загибает ей указательный палец.
— Я не чавкала! Я... выражала высшую степень удовольствия. Но ладно, попал. Мой ход. Ты дал имена своим курицам.
Артём смотрит в пол, пытаясь скрыть улыбку, и кивает. Марина загибает ему средний палец.
— Фрекен Бок, Цаца, Пеструшка, Карамелька и... мадам Клюева. Та, что всех клюёт. Теперь я... Ты в моей футболке тайком нюхаешь рукав.
Марина заливается румянцем и после паузы кивает. Артём загибает ей безымянный палец.
— Он пахнет дымом и... тобой. Успокойся, это комплимент! А ты в детстве боялся темноты не из-за монстров, а из-за тишины.
Артём замирает. Это неожиданно точное попадание. Он кивает, и Марина загибает ему мизинец.
— Да... Именно из-за тишины. Она гудела в ушах. Ты выбрала профессию психолога, чтобы сначала понять себя.
Марина смотрит на него с уважением и кивает. Артём загибает ей мизинец. У обоих остаётся по два пальца.
— Бинго. Я искала инструкцию по применению к самой себе. Не нашла. Ты ни разу не пожалел, что пустил меня в дом той ночью.
Артём не колеблется ни секунды. Кивает, и Марина опускает его безымянный палец.
— Ни разу. Даже когда ты пыталась поджечь кухню шакшукой. Теперь я... Ты боишься, что, вернувшись в город, снова станешь той, что приехала сюда — психологиней с эскапизмом.
Марина закусывает губу и кивает. Артём загибает ей средний палец. У неё остаётся один.
— Ты чувствуешь себя здесь более собой, чем где-либо ещё.
Марина смотрит на него. Долго молчит и кивает, Артём нежно загибает её большой палец.
— Это чистая правда. Я даже не знаю, кто эта женщина в моей городской квартире. А здесь... здесь я просто есть.
— Знаешь, а в этой игре не может быть проигравших. Просто правды стало больше. И ты мне напомнила одну притчу. Сейчас найду.
Он быстро находит нужную книгу в шкафу и, открыв в самом начале, протягивает ей.
Марина читает. А Артём садится за шахматы.
Дровосек ходил в лес каждый день. Иногда он возвращался голодным, потому что шёл дождь, иногда было слишком жарко, иногда слишком холодно. В лесу жил мистик. Он видел, что дровосек стареет, начинает болеть и возвращается голодным, работая тяжело целый день.
Он сказал: «Послушай, почему бы тебе ни зайти дальше в лес?» Дровосек ответил: «Что меня ждёт там, дальше? Больше деревьев? Без необходимости тащить дрова несколько миль?»
Мистик сказал: «Нет. Если ты зайдешь немного дальше, ты обнаружишь медный рудник.
Ты можешь принести медь в город, и этого хватит на неделю. Тебе не придется каждый день рубить дрова».
Человек подумал: «Почему бы ни попробовать?» Он зашел дальше и нашел рудник. Он был так счастлив. Он возвратился и упал в ноги к мистику.
Мистик сказал: «Не радуйся очень сильно. Тебе нужно зайти еще дальше в лес». «Но, — сказал дровосек, — зачем? Теперь у меня есть еда на семь дней».
Мистик сказал: «И все же...» Дровосек сказал: «Я потеряю медный рудник, если я пойду дальше».
Мистик ответил: «Ты иди. Ты, конечно, потеряешь медный рудник, но там есть серебряный рудник.
И того, что ты принесешь, хватит на три месяца».
«Мистик оказался прав с медным рудником, — подумал дровосек. Может быть, он окажется прав и с серебряным рудником». Он пошел дальше и нашел серебряный рудник. Он пришел, танцуя, и сказал: «Как я могу отблагодарить тебя? Моя благодарность безгранична».
Мистик сказал: «Но немного подальше есть золотой рудник».
Дровосек начал колебаться. Он ведь был бедный человек, а теперь, имея серебряный рудник... он никогда и не мечтал об этом. Но раз мистик говорит, кто знает? Может быть, и в этом случае он прав.
И он нашел золотой рудник. Теперь достаточно было приходить раз в год.
Но мистик сказал: «Пройдет так много времени, только через год ты придешь сюда. Я становлюсь старым, может быть, меня не будет здесь, я покину этот мир. Так что я должен сказать тебе, не останавливайся на золотом руднике. Чуть-чуть подальше...»
Но дровосек сказал: «Зачем? Какая цель? Ты показываешь мне что-то одно и в тот момент, когда я получаю это, ты говоришь бросить это и идти вперед! Теперь я нашел золотой рудник!» Мистик сказал: «Но совсем недалеко, дальше в лесу, есть алмазный рудник».
Дровосек шел целый день, и он нашел его. Он набрал много бриллиантов и сказал: «Этого хватит на всю жизнь».
Мистик сказал: «Может быть, мы больше не встретимся, вот мои последние слова тебе: теперь у тебя хватит на всю жизнь. ИДИ ВОВНУТРЬ! Забудь лес, медный рудник, серебряный рудник, золотой рудник, алмазный рудник. Теперь я открою тебе последнюю тайну, окончательное сокровище внутри тебя. Твои внешние нужды удовлетворены. Садись здесь, как сижу я».
Бедняк сказал: «Да, я удивлялся... ты знаешь про все это, почему ты продолжаешь сидеть здесь?
Вопрос возникал снова и снова. И я только что собирался спросить: Почему ты не соберешь все алмазы, которые лежат там? Только ты знаешь о них. Почему ты продолжаешь сидеть здесь под деревом?»
Мистик ответил: «Когда я нашел алмазы, мой мастер сказал мне: Теперь садись под деревом и ИДИ ВОВНУТРЬ».
— Да! Это именно то! Я куда-то бежала, приходя к цели, всегда ставила следующую. Потому что если нет цели, то зачем тогда путь? Путь длиною в жизнь. А ведь этот путь... он и есть цель. — Она произнесла это тихо, как озарение. — Мы так привыкаем бежать, что перестаём чувствовать землю под ногами. Забываем, как пахнет дождь. Слышать, как трещит полено в печи. Видеть, как человек улыбается тебе не потому, что должен, а потому, что не может сдержаться.
Она обвела рукой комнату, два кресла, книжный шкаф, Артёма за шахматами.
— Вот он, мой алмазный рудник. Не где-то там, через год. Прямо здесь. В твоём кофе, который «не в счёт» за мои сеансы. В твоём взгляде, который мне не нужно анализировать. В тишине, которая больше не гудит, а поёт.
Она посмотрела на Артёма, и в её глазах стояли слёзы, но на губах играла улыбка.
— И знаешь что? Я, кажется, только сейчас перестала бояться. Бояться, что всё это кончится. Потому что если это и кончится, то это уже навсегда здесь, внутри. — Она положила ладони себе на грудь, в районе сердца. — И никакой город не сможет этого отнять. Я нашла его. Свой внутренний рудник. Спасибо тебе за это.
Она не ждала ответа. Она просто сидела, наконец-то прекратив свой бег. И в этой тишине, под стук дождя, её последнее предложение повисло в воздухе не как концовка, а как начало чего-то абсолютно нового.
— Точно. Кофе, — Артём встал, — сейчас сварю и позову.
Кофе пили молча.
— Я сейчас поймала себя на мысли, что уже привыкла к твоему распорядку дня — душ, лепим хлеб, фитнес с коромыслом, завтрак свежим хлебом, бытовые дела, плотный обед, игра вдвоём, кофе-брейк, вечер чтения, ужин, шахматы, танцы под пластинку, задушевный разговор и раннее засыпание...
— А это не мой распорядок. Это — наш распорядок. Когда в доме есть посторонние, я веду себя по-другому. И, чаще всего, у меня нет времени сидеть. Я и стираю, и глажу, и готовлю — всё в один день. А ещё кормлю всех и мою после всех посуду. И кофе каждому по первому требованию...
Марина положила свою руку поверх его.
— Сейчас у НАС время на чтение.
Артём перевернул свою руку под её ладонью, чтобы их пальцы сплелись. Он смотрел на их соединённые руки, а не на неё.
— Со всеми остальными... я как тот самый дровосек. Бегу за медной рудой, чтобы прокормиться. С тобой... — он наконец поднял на неё взгляд, — с тобой я впервые позволил себе сесть под деревом и заглянуть внутрь.
Он сделал паузу, давая ей осознать его слова.
— И знаешь что? — продолжил он, и в его голосе проскальзывало лёгкое изумление. — Мистик был прав. Всё это время алмазный рудник был не в лесу. Он был вот здесь. В этой тишине. В этом кофе. В том, чтобы просто сидеть и ничего не делать. И знать, что тебя не торопят и ждут.
Марина молча сжала его руку в ответ. Её взгляд говорил всё за нее: «Я знаю. Я тоже».
Они допили кофе. Но это молчание теперь другое — оно не неловкое, а насыщенное, густое.
— А сейчас тебя ждут шахматы, а меня — книга.
Последние полчаса Артём не смотрел на доску. Он смотрел на часы. И когда часы пробили восемь, он встал с кресла.
— Пора? — Марина подняла взгляд из-за книги.
— Время ужинать драными бургерами. Не спеши, я пока сварю кофе.
Когда он проходил мимо, она провела пальцами по его руке.
— А эти твои веганские бутерброды хороши даже остывшими!
Артём не ответил, он жевал.
— Давай поменяемся? — предложил Артём, садясь в кресло, — когда я играю чёрными, партия длится дольше.
— Нет, — категорично отказала Марина, — я хочу смотреть на твою инициативу и учиться реагировать на неё.
— Ну учись, учись.
Он передвинул пешку с e2 на e4. Марина ответила пешкой с d7 на d5.
— Попробуем другой вариант реагирования!
Артём улыбнулся и съел её пешку своей с e4 на d5. Марина съела его пешку ферзём с d8 на d5.
— Ох, торопишься ты... Ранний вывод ферзя редко заканчивался удачей.
— А мы посмотрим!
Артём пожал плечами и атаковал ферзя конём с b1 на c3. Марина отступила ферзём с d5 на a5, атакуя в ответ его коня.
Артём передвинул пешку с d2 на d4. Марина вывела коня с g8 на f6.
Артём тоже вывел коня с g1 на f3. Марина атаковала коня слоном с c8 на g4.
Артём в ответ атаковал слона пешкой с h2 на h3. Марина укрепила диагональ слона ферзём с a5 на h5.
Артём посмотрел на Марину.
— Ты хорошо подумала?
— Вполне! — азартно ответила она.
Артём пожал плечами и съел её слона пешкой с h3 на g4.
— Ага! Попался! — Марина переместила ферзя с h5 на h1, съедая его ладью.
Артём только улыбнулся и переставил коня с c3 на e2.
— Зачем?
— Если ты не видишь моих мотивов, то это не значит, что их нет.
— Тогда я буду есть, — сказала Марина и съела его пешку конём с f6 на g4.
— Не увлекалась бы ты. Скоро нечем кушать будет, — рассмеялся Артём и переставил коня с e2 на g3.
Марина увидела атаку на ферзя, но увидела и то, что путей для отхода нет — вся вертикаль была под ударом фигур Артёма.
— А как ты...
— Я же говорил, что раннее развитие ферзя чревато.
— Я сдаюсь...
— Но тут ещё можно пободаться!
— Да что за игра без королевы! Я помню счёт фигур. Слон и конь равны трём пешкам, ладья — пяти, ферзь — восьми. А значит, у тебя минус пять, а у меня — минус одиннадцать. И я заперта, а твои фигуры развиты.
Она протянула руку.
— Это была хорошая прививка от азарта и повышенного аппетита.
Он пожал её руку.
— По сложившейся традиции победитель выбирает пластинку.
— По сложившейся традиции победитель — это я, — улыбнулся Артём.
Артём, перебирая пластинки, остановился и показал конверт Марине.
— A Night at the Opera?
— О, Queen! «Богемская рапсодия»? — оживилась она.
— Не совсем, сегодня с другой стороны.
Под энергичную «The Prophet's Song» Марина делала вид, что у неё в руке микрофон и это поёт она. На первых аккордах следующей песни она замерла. Голос Фредди звучал тихо, задушевно, заставляя замолкнуть. «Love of my life». Марина замерла, прислушиваясь к словам. Она смотрела на Артёма, который сидел, уставившись в пол, но видно, что каждое слово находило в нём отклик. Она понимала, что он выбрал эту песню не просто так.
Когда песня закончилась, Марина подошла к патефону и остановила воспроизведение.
— На этой романтической ноте предлагаю перейти к вечерней беседе. Выбери, пожалуйста, сам стих на сегодня, а я пока поднимусь.
В номере был полумрак. Марина сидела на кровати так, чтобы в сумраке он не видел её лица.
«Мне показалось или она плакала?»
— Всё хорошо?
— Да, я готова.
— Ну тогда сегодня вот такой стих. Не самый последний, но я считаю его одним из лучших, который не стыдно показать даже ярым критикам.
За секундами минуты
За минутой полчаса
Разорвался крик на шёпот
За окном растёт луна
Под окном сугробы снега
На душе осколки льда
Строчки в голове плодятся
И бегут из-под пера...
Для чего мне эти строки?
На душе осколки льда
Разорвался крик на шёпот
За минутой ночь ушла...
Утром было красным солнце
Утром был исписан лист
Таяли души осколки
Превращая шёпот в стих...