Гамбит дождября

Второе дождября

— Доброе утро, — сказала Марина, спускаясь по лестнице.

Она опять была в халате на босу ногу.

— Доброе утро. Так и не нашла тапочки?

— Даже не искала. Мне понравилось ходить босиком, если тебя не смущает.

— Меня — не смущает. Лишь бы тебе было комфортно.

— Мне — комфортно, у тебя чисто. И ходить босой приятно. Забытое удовольствие детства. У бабушки были деревянные полы, и я всегда у неё бегала босиком. Завтрак будет?

— А что бы ты хотела?

— Поридж с ежевикой и стакан смузи из сельдерея.

— Перетопчешься, — он посмотрел на неё с вызовом. — Овсянку могу сделать завтра, но только на воде и без ягод. Блендера нет, сельдерея нет. Есть только кофе и яйца. Яичницу будешь?

— Как ты сказал? «Перетопчешься»? Интересная фраза, я запомню, спасибо. Тогда мне глазунью из двух яиц, с непрожаренными желтками и зелёным луком. И хлеб. У тебя вчера был вкусный хлеб.

— Я сам пеку. Специально для тебя подам вчерашний. Спускайся на завтрак через пятнадцать минут.

— Так я вроде уже, это самое, спустилась. Хочешь меня наверх загнать?

— Ага.

— Я мешаю?

— Все, кто не помогает — мешают, отвлекая.

— Хочу помочь.

— Тогда за мной.

Артём решительно прошёл в столовую, Марина просеменила следом. Вход в кухню оказался за занавеской в столовой.

— У тебя везде занавески?

— Там, где можно обойтись без дверей — да.

— Самобытненько.

— Яйца тут, — он придвинул к ней миску, — сковорода. Зелёный лук и масло сейчас принесу.

— Соль, перец, нож?

— Оглянись и всё найдёшь.

Артём ушёл за занавеску.

«Интересно, что там, за занавеской?»

Она огляделась. Кухня была минималистична, в стиле «необходимо и достаточно» — крупная соль в пол-литровой банке, винтажная мельница с горошинами перца, две разделочные доски, видавшие виды. Ножей было целых три — огромный широкий тесак, длинный узкий и небольшой аккуратный ножичек, все с наборными ручками, узкая плита из трёх конфорок. Над рабочим столом висели шкафы, но заглянуть в них она не успела — вернулся Артём с банкой топлёного масла и пучком зелёного лука.

— Ну как успехи, мадам?

— У мадмуазель успехи хороши — всё нашла, кроме...

— Кроме?

— Кроме как зажечь плиту. Где у неё электророзжиг?

— М-да… Вот и выросло поколение. Нет у неё электророзжига. Для этого тут лежат спички. — он потряс коробком.

— Поможешь?

— Спичками пользоваться не умеешь?

— Честно? Нет, никогда не курила.

— Спички — это не для курения. Спички — они для разведения огня.

Он зажёг спичку и от неё запалил конфорку.

— Дальше справишься?

— Ты уходишь?

— Пойду сварю кофе в столовой.

— Разве нельзя варить кофе прямо тут?

— Два повара на одной кухне — это к ссоре. А тебе здесь со мной ещё неделю жить — дождь быстро не закончится.

Артём ушёл. Марина поставила сковороду на зажжённую конфорку, маленьким ножом из банки выудила кусок топлёного масла. Когда масло растопилось, разбила на сковороду два яйца, посолила щепотью, хорошенько сдобрила перцем. Через пять минут она внесла сковороду в столовую.

— Я не нашла тарелки.

Артём забрал у неё сковороду и поставил на стол.

— Выглядит неплохо, спасибо, дальше я сам.

Он поставил две тарелки напротив друг друга.

— Если не хочешь сидеть напротив так близко, можем сесть как вчера — с противоположных торцов стола.

— Не хочу. Я вообще вчера просто села на ближайший стул, это ты держал дистанцию.

— И буду держать, извини.

— Я не в твоём вкусе?

Он посмотрел ей в глаза, потом на подбородок (или на губы?), потом в запАх халата, в котором было видно не так много, но достаточно, чтобы захотеть его распахнуть полностью и положить её прямо в халате на крепкий обеденный стол.

— Последние много лет никто не в моём вкусе, извини.

— Много — это сколько?

— Много — это девять. Да, девять лет назад я приехал сюда.

— И всё это время ты тут один?

— Нет, конечно! Бывает, что в гостинице нет ни одного свободного номера. Так было и в первый год, как раз в дождябрь.

— Расскажи.

— Давай лучше поедим.

Он уже разложил яичницу по тарелкам — ей два желтка, себе три.

— Давай поедим. Выглядит аппетитно. Никогда таких ярких желтков не видела, насыщенные, как Солнце в полдень.

— Солнце, да. Свои куры.

— Покажешь?

— Ты как будто куда торопишься. Всему своё время. Сейчас время есть.

Ели они молча. Она с интересом наблюдала, как он макал хлеб в непропечённый желток, а потом кусочками хлеба собирал жир с тарелки и ел.

— У меня так дедушка ел.

— Похож? Внешне и по возрасту?

— Ни капельки. Дедушка каждое утро гладко брился. И в моём детстве ему было восемьдесят.

— Мне ещё только пятьдесят. Почти пятьдесят. Через пару месяцев исполнится.

— А мне вчера было тридцать девять.

— И ты в день рождения села и поехала в никуда?

— Да. Нальёшь кофе для разговора?

— Да, конечно.

Он убрал тарелки и поставил чашки. Кофе лился тягучей струйкой, медленно, как будто он нарочно затягивал момент её рассказа. Убрав турку, он сел напротив и посмотрел ей в глаза.

— Да, я сбежала от всех. У нас, психологов, тоже случаются приступы эскапизма. А ещё я с утра съела праздничное пирожное и, когда задувала свечку, загадала встретить того самого. И попав сюда, решила, что это ты.

— Не я.

— Ну ладно. У судьбы есть целый год на осуществление моего желания.

— Да. А я точно не подарок. И уж точно не твой подарок.

— Как знать, как знать. Может быть, это то, что мне сейчас нужно? Телефон же здесь не ловит, дождь, с твоих слов, минимум на неделю. И мне предстоит провести неделю наедине с незнакомцем под дождём.

— Про наедине я бы не был уверен — всегда может заглянуть другой путник в поисках ночлега. А вообще, какие планы? Кроме как пить кофе и ходить босиком в халате всю неделю?

— А какие варианты?

— Вариантов всегда больше одного. Допивай кофе и устрою тебе экскурсию по месту вынужденного заточения, может, найдёшь себе занятие.

— Я уже нашла — посуду надо помыть.

— Не всё так просто — надо сначала воды натаскать и нагреть, так что пойдём, покажу свои владения. Сверху или снизу?

— Как тебе удобнее, — игриво ответила она.

— Тогда начнём со второго этажа, — он сделал вид, что не заметил флирта.

Он поднялся по лестнице и пошёл по коридору.

— Как я уже говорил, всего номеров в гостинице семь, пять из них на втором этаже. Самый дальний — номер для новобрачных. Ну, я его так называю. Три окна, на все три стороны, огромная кровать, единственный номер с ванной.

— Надо было вчера брать ванную. И постель как раз мой размерчик — люблю спать в позе звезды.

Марина с разбега прыгнула на кровать и легла, раскинув руки и ноги. Халат при этом прикрывал её тело довольно символически.

— Ты неплохо смотришься тут и одна. Если хочешь — можешь перебраться в этот номер и спать, как тебе удобно.

— Одной мне тут будет одиноко — слишком просторно для одной. А где спишь ты?

— Когда где. Могу в любом свободном номере. А иногда, когда в гостинице все номера заняты, могу спать внизу, в кресле.

— А в моём номере тоже спал?

— Достаточно часто, когда он свободен. Потому что он гораздо удобнее первого.

— Теперь я буду думать об этом, засыпая.

— Так! Перестань со мной флиртовать. Пойдём дальше.

Он открыл соседний номер.

— Это единственный двухкомнатный номер, я его называю «номер для тех, кто давно в браке» — две комнаты, две кровати, раздельный санузел.

— А не проецируешь ли ты? Я бы его назвала «номер для разнополых командировочных».

— Может, и проецирую. Ты психолог — тебе виднее. Только за всё время командировочных сюда не приезжало. Ни однополых, ни разнополых.

Марина прошлась по номеру.

— Ну, как-то скучненько. И в раздельном санузле минусов больше, чем плюсов.

— Это когда ты одна живёшь.

— Да, наверное. Я ни с кем долго вместе не жила, кроме родителей. У них, кстати, санузел раздельный, в трёхкомнатной.

— Идём дальше? Третий, для нас, номер, а по порядку он пятый. Просто номер для двоих — две раздельные кровати, которые, впрочем, можно сдвинуть.

— А можно просьбу? Только не ругайся!

— С чего бы мне ругаться?

— Я хочу тут жить.

— Да пожалуйста.

— Ты не дослушал, — она обиженно надула губы. — Я хочу тут жить с тобой. На раздельных кроватях.

— Это зачем ещё?

— Чтобы не было ночью одиноко. Вот, где ты спал сегодня?

— В первом номере, мы его потом посмотрим.

— А если мы будем спать в одном номере, то сможем разговаривать перед сном, пока кто-нибудь из нас не захрапит.

— Аргумент сомнительный. Можно, я за ужином отвечу?

— Но не позже!

Он вздохнул.

— Идём дальше. Четвёртый номер. Я его называю комната «Чижика-пыжика».

— Почему?

— Потому что на этом пианино кроме «Чижика-пыжика» ничего не сыграть.

Четвёртый номер был копией её третьего номера, но место стола занимало пианино. Марина подняла пыльную крышку и прошлась пальцами по клавишам.

— Ой, одна залипла.

— Да, ля-бемоль третьей октавы. Настройщики пианино в эти края давно не доезжали.

— Романтично.

— Да, влюблённые любят этот номер, хотя тут всего одна кровать.

— А почему ты меня вчера сюда не поселил?

— По наитию. Не производила ты вчера романтического впечатления — вся насквозь сырая, волосы слиплись, блузка прилипла к телу.

— А сейчас? В этом халате? — она закусила губу.

— Босая и вульгарная, вторые сутки не оставляющая попыток меня соблазнить? — он покачал головой.

— Я не вульгарная. Просто у меня секса не было уже пятьдесят дней.

— У меня его уже три тысячи триста дней не было, но это не даёт повод.

— Тогда я тебя тем более не понимаю.

— И не поймёшь. Просто прими как данность. Давай уже, переходи в стадию принятия. Тут хорошо.

— Хорошо, — грустно согласилась она. — Идём дальше?

— Идём. Твой номер показывать не нужно?

— Я его помню, спасибо.

— Тогда нам пора вниз.

Он спустился по лестнице первым.

— Столовую и кухню ты видела, — он махнул рукой, — но там есть не только это. Впрочем, потом, пойдём сначала номера до конца покажу. Номер первый, где я чаще всего сплю. Просто кровать. Ни шкафа, ни стола, ни душа, ни унитаза. Только раковина с рукомойником. Я его называю «моя келья».

— Да уж, прям по-монашески.

— Идём дальше. Последний номер. «Номер для одиноких с питомцем».

— Это как?

— Здесь только одна кровать, стол, шкаф, но здесь ещё огромное кресло, как у меня в холле, и много места. Некоторые привозят с собой лежанку для собак, хотя пёсикам больше нравится спать в кресле. Я не возражаю. А в этом углу обычно ставят миски с кормом и питьём. Ну и с первого этажа животным проще выходить во двор по своим естественным надобностям.

— Интересно придумано. Хотя можно было бы сделать ещё один номер.

— Номеров у меня хватает. Даже место для гардеробной есть. Пойдём, покажу.

Он вышел из комнаты и открыл дверь в самом дальнем углу.

— Тут зимой раздеваются постояльцы.

— И не одеваются? — спросила она, рассматривая вещи на вешалках и на полках.

— А, это по совместительству ещё и «комната забытых вещей». А ещё некоторые практикуют «дресскроссинг» — оставляют свои вещи и берут себе понравившиеся. Кстати, можешь выбрать себе что-нибудь, если хочешь.

— Хочу! — У Марины загорелись глаза.

— Ну и правильно, сколько уже можно в халате ходить. Я пойду готовить суп. Выбирай, переодевайся и жду тебя обедать.

Марина пришла на кухню через полчаса в клетчатой рубашке на голое тело, завязанной снизу, и синих джинсах, которые были ей впору в талии, но явно коротки по длине.

— Ты прям кантри-гёрл, — Артём одобрительно показал ей большой палец.

— Прости, но лифчика я не нашла, — она демонстративно раздвинула края рубашки и обозначила отсутствие бюстгальтера.

— Нижнее бельё в гостинице никто не забывает, да и не думаю, что тебе бы хотелось носить чужое исподнее. Можешь сшить себе сама из любой вещи, иголку и нитку дам.

— Думаешь, я сумею?

— А что, нет? Раньше девушки умели шить.

— Так то раньше. А что у нас на обед?

— Грибной суп и картошка с грибами. Как раз вчера собрал целую корзину лисичек и подберёзовиков. Но пока ещё не готово, приходи через часик.

— И чем мне час заниматься?

— Смотреть на дождь за окном, кроить себе нижнее бельё, рисовать пальцем на стене. Что тебе по душе?

— Помогать тебе.

— Ты мне очень поможешь сейчас тем, что не будешь мешать.

— Может, я пока кофе сварю?

— Он за час остынет.

Марина показала язык и села на пол в позе лотоса.

— Я тебе не помешаю, если просто тут посижу?

— Не помешаешь, если обещаешь молчать.

Марина изобразила, как закрывает рот на замок и выкидывает ключ.

Артём одобрительно кивнул и вернулся к готовке. Минут через двадцать он выключил газ и присел на корточки напротив неё.

— Еда готова, но ей нужно чуть настояться. Закончим экскурсию?

— Ммммм, — она согласно закивала.

Артём посмотрел в угол, сделал вид, что что-то подобрал, и «открыл» замок на её рту.

— Ты можешь говорить, — рассмеялся он.

— Какой ты невнимательный! Я ключ выкинула в другую сторону!

— Ну, значит, я открыл замок отмычкой. Главное, что ты снова обрела дар речи.

Он встал и протянул ей руку.

— Пойдём, покажу тебе самые потаённые места.

— Насколько потаённые? — она схватила его за руку и резко поднялась, намеренно падая на него.

— Воу-воу, не так стремительно, — он отстранился. — Твою бы настойчивость превратить в устойчивость.

Марина снова показала ему язык.

— Чурбан!

— Вот, сейчас заведу в тёмный угол и...

— И? — игриво поинтересовалась она, снова жестом раздвигая рубашку.

— ...и оставлю взаперти до вечера подумать над своим поведением.

— Ты на это способен?

— Возможно. Давай не будем проверять.

Он всё ещё держал её за руку и просто пошёл вперёд, потянув её за собой.

— Ты уже видела эту занавеску, за ней вход в курятник, кур немного, всего пять.

— А петух?

— А петуха нет. В дикой природе для откладывания яиц петух не обязателен.

— Как это?

— Яйцо — это яйцеклетка, она у тебя обновляется каждый месяц, независимо от мужчины рядом. Биологию в школе прогуливала?

— Я школу вообще не прогуливала! — возмутилась Марина. — Просто это так давно было...

— Ну, а через курятник вход в теплицу, тут у меня огурцы, помидоры, зелёный лук, укроп, петрушка и ещё некоторая зелень. Салат-минимум.

— А дальше?

— А дальше улица и дождь. Хочешь под дождь?

Марина посмотрела на крышу теплицы, по которой ритмично стучали капли дождя.

— Не сегодня.

— Ну, тогда всё, ты всё видела.

— Не всё! А колодец?

— Колодец… Пошли.

Он снова потянул её за руку. А она была и не против.

Они вернулись в курятник, почти вернулись на кухню, но Артём неожиданно завернул вправо и остановился. Марина налетела на него и ткнулась лицом в его шею сзади.

— Стой. Ты же босиком, сейчас свет включу.

Артём нашарил рукой выключатель и зажёгся тусклый свет. Но даже при таком освещении было заметно, что тут чуть чище, чем на улице. Это был обычный сарай, только просторный. Слева от двери был колодец с ведром, справа поленница дров. А ещё в дальнем углу был верстак и куча хлама.

— Ну вот, здесь можно брать воду, если вдруг меня не будет.

— А куда ты можешь деться?

— Спать буду ночью, а ты захочешь пить.

— В доме разве нет запаса воды?

— Есть.

— Тогда я лучше потерплю. Здесь настолько откровенно мужское место, что я себя здесь чувствую чужой.

Артём задумался.

— За много лет ты первая женщина, кто зашёл в эту дверь.

— Я могу поставить галочку, что побывала в святая святых и уже уйти отсюда?

— Можешь. Только попробуй скоррелировать ситуацию на другое — вот ты меня соблазнила и… тебе не понравится. Но тут уже просто выйти за порог не получится.

— Ну и аналогии у тебя.

Марина высвободила свою руку и ушла.

Когда Артём вернулся на кухню, то кастрюли супа на плите не было.

— Ну, где ты ходишь? Я уже наложила. — упрекнула его Марина, закрывая кастрюлю крышкой. — Ты не возражаешь, если я сяду рядом, а не напротив, как раньше?

Артём пожал плечами.

— ...и я не нашла хлеб.

Артём принёс тарелку с ломтями хлеба и поставил на стол. Марина села слева, Артём справа.

— Приятного аппетита.

— Спасибо. И тебе.

Он съел свою порцию первым, унёс тарелку, принёс сковороду, поставил на стол, снова ушёл, чтобы вернуться с новыми приборами. Забрал опустевшую супную тарелку Марины, наложил себе и ей картошки, унёс сковороду.

Вернулся и снова сел рядом.

— Я хотела тебе помочь.

— Ты здесь гость, у тебя полный пансион.

— Дорогое удовольствие?

— Обсудим после кофе.

Она кивнула, потому что уже жевала. Артём тоже кивнул и начал есть.

— Пойдём всё-таки, ты научишь меня мыть посуду, и сваришь кофе?

— Не любишь бездельничать?

— Просто хочу тебе помочь.

— Сдонжишь.

— Не поняла, — Марина удивлённо подняла бровь.

— Есть такое слово, в некоторых наших регионах. Случалось тебе рассказывать, как «ему проще дать, чем объяснить, почему нет»?

— Со мной такого не было, но мне рассказывали.

— Вот это и есть — сдонжил. Тогда помогай относить приборы.

Он забрал со стола тарелки и ушёл, она сгребла ложки-вилки и засеменила следом.

Артём стоял у раковины.

— Рукомойником пользоваться доводилось?

Марина смотрела на него широко раскрытыми от удивления глазами.

— Понятно. Тут система простая — поднимаешь поршень — вода льётся, отпускаешь — он падает и перекрывает воду. Раковину затыкаем пробкой. Жидкость для мытья посуды капаешь на тряпку, мочишь тарелку, протираешь, ставишь на дно раковины. Когда так протрёшь все тарелки, начинаешь их споласкивать и откладывать в сторону. После всего протираешь тарелки от воды вот этим полотенцем и убираешь вот в этот шкаф. Точно справишься или посмотришь для начала?

— Справлюсь. Кофе побыстрее хочется.

— Тогда дерзай.

Артём отошёл к плите и начал колдовать над приготовлением кофе, демонстративно не смотря в сторону Марины. А Марина под конец освоилась и довольно ловко управлялась с рукомойником.

— Я — всё, — гордо сказала Марина.

— Молодец. Кофе будет готов через минуту.

Марина подошла к нему со спины и обняла, уткнувшись носом в шею.

— Я не пристаю, мне просто захотелось тебя обнять, — прошептала она ему на ухо.

Артём выключил газ и повернулся, положил ладонь ей на макушку.

— Приехала бы ты лет девять назад...

Она подняла голову и посмотрела ему в глаза.

— А я придумала, как нам сохранить дистанцию.

— Ну-ка.

— Ты станешь моим пациентом и включится профессиональная этика. Тебе ведь явно есть что обсудить с психологом.

— Хочешь меня уложить на кушетку и мучать вопросами?

— Точно. На кушетку, в пятом номере. И будем разговаривать, пока не уснём.

— Сдонжишь, — рассмеялся он.

Марина прыснула.

— Да-да-да.

— Но у меня будильник на шесть утра. Он громкий, тебя разбудит.

— В шесть утра в воскресенье? Зачем?!

— А завтра воскресенье?

— Ну, вчера точно была пятница, так что завтра — воскресенье.

— О, горе мне! Я работал в шаббат!

— Ты еврей?

— Я — шутник. Я встаю в шесть каждый день, чтобы испечь свежий хлеб. И это не зависит от наличия постояльцев.

— Ну, шесть утра, так шесть утра. И хлеб меня печь научишь.

— Научу. Есть поговорка, что каждый человек приходит к нам не просто так, а чтобы научить нас и научиться самому. Здесь ещё не было случайных постояльцев. Пойдём пить кофе.

— Пойдём.

Кофе пили молча. Но как будто пропало напряжение между ними. Она села напротив, но смотрела уже с обожанием, без вожделения. А он себе позволил просто любоваться ей и даже с интересом разглядывал зону декольте.

— Я помою, — сказала Марина, собирая чашки, — я теперь умею.

Он улыбнулся.

— Потом подходи к бюро — прикинем твой будущий счёт.

Марина обернулась и кивнула.

— Ну, я готова посмотреть прейскурант моего пребывания здесь.

Артём показывал цифры в прайсе.

— Твой номер в сутки, завтрак, обед, ужин, кофе. Итого. Умножай минимум на семь, быстрее дождь не закончится.

— Сколько-сколько за сутки? Да я на бизнес-ланч трачу больше! Если бы здесь был интернет, то я бы оплатила свою жизнь здесь на полвека вперёд.

— Увы, но только наличные.

— Наличных тоже хватит на пару месяцев. Но в понедельник бы надо быть на работе.

— Тогда завтра бужу тебя в шесть утра, учу печь хлеб и со свежим караваем отправляю в путь.

— Да фигушки! Я до конца ливня никуда не выйду. И теперь моя работа здесь — ты мой пациент.

— Я ещё могу отказаться? Ведь судя по всему, за твои сеансы мне придётся заплатить всем имуществом и даже продать почку.

— Цену на свои сеансы я устанавливаю сама. Тебе это будет стоить всего одну чашку кофе в день, которую ты не будешь включать в счёт.

— А недорого, слушай. Я согласен.

— А чем мы будем заниматься до ужина?

— Я обычно решаю шахматные этюды.

— А я?

— Придумай, — Артём развёл руками. — Можешь книгу почитать.

— Здесь есть книги?

— Это гостиница без связи с внешним миром, здесь есть книги. И даже патефон.

— Патефон оставим на после ужина. Покажи книги.

Артём взял её за руку и подвёл к книжному шкафу.

— Выбирай.

У Марины загорелись глаза. Она открыла дверцы и стала скользить взглядом по книжным корешкам.

— Булгаков, Толстой, Стругацкие...

— Поправочка. Тут все книги всех ТолстЫх. И даже современных Татьяны и Наталии ТолстЫх, внучек Алексея Толстого.

— Ого! Сколько я могу взять?

— А зачем тебе больше одной?

— Есть такая привычка — одна книга для утреннего чтения, другая для вечернего, третья для чтения на работе в свободное время.

— Выбирай.

Артём отошёл и сел в кресло, переставляя фигуры на шахматной доске.

— Я выбрала пьесы Чехова и сборник стихов Ахматовой.

Артём кивнул, одобряя выбор.

— А куда я могу присесть?

— Второго кресла здесь нет. Можешь подняться в номер.

— Не хочу быть одна. Ты не возражаешь, если я присяду за бюро?

— Если тебе удобно...

— Вполне. А хотя...

Она села на пол прямо напротив него, скрестив ноги.

— Тебя не смутит вид читающей девушки?

— Не смутит. Даже вид девушки в рубашке нараспашку.

Марина улыбнулась и раскрыла книгу.

Прошло два часа — настенные часы с кукушкой отбивали каждые полчаса.

После очередного сигнала кукушки Марина встрепенулась и встала, разминая затёкшие мышцы.

— Кофе хочется, того самого, которое не включается в счёт оплаты.

Артём посмотрел на неё, потом на доску и встал.

— Четыре часа, время полдника?

— Вечерние часы перед столом.

Непоправимо белая страница.

Мимоза пахнет Ниццей и теплом.

В луче луны летит большая птица.

И, туго косы на ночь заплетая,

Как будто завтра нужны будут косы,

В окно гляжу я, больше не грустя,

На море, на песчаные откосы.

Какую власть имеет человек,

Который даже нежности не просит!

Я не могу поднять усталых век,

Когда мое он имя произносит.

— Марина?

— Да, Артём, Анна Андреевна прям как с тебя писала этот стих сто с лишним лет назад. «Какую власть имеет человек, который даже нежности не просит! Я не могу поднять усталых век, когда мое он имя произносит.»

— Марина, а твоя фамилия не Цветаева?

— Лютиковой мама родила, — гордо заявила Марина.

— А лютик разве не цветок?

— Никогда об этом не думала… Но я не пишу стихи. Где мой кофе? — Марина топнула босой ногой, издавая хлёсткий звук, как от пощёчины.

— Страшна ты в гневе, Марина Лютикова, — иронично сказал Артём. — Ваш кофе будет готов через пять минут. Прикажете подать сюда?

— С тобой пойду и проконтролирую. И перестань мне ВЫкать, а то поцелую!

Артём примирительно поднял руки, показывая, что сдаётся.

— Чтоб ты знала, кофе я храню вот здесь, в этой банке. Тут кофемельница, насыпаем, молем, хорошенько молем, высыпаем в турку, заливаем водой, ставим на самый слабый огонь, сверху кидаем кусочек рафинада и смотрим, как он тонет, ждём.

— Ты! Ты поишь меня кофе с сахаром?!

— Да, а что?

— Я фигуру блюду!

— Ты себя видела? Фигуру она блюдёт. Тебе можно в кондитерской питаться месяц без вреда для фигуры!

— И всё равно сахар — это вредно.

— Сахар делает вкус кофе насыщеннее. Ещё можно было бы добавить корицы, но в наших краях только кассия продаётся.

— А есть разница?

— И на вкус, и на цвет, и на запах. А ещё в кассии кумарина больше. Он не вредный, но мне не нравится.

— Артём, ты такой эрудированный!

— Да ну, брось. Простейшее бытовое познание.

— Ну, у меня и такого нет.

— Теперь есть.

— Спасибо.

— Пожалуйста, — он улыбнулся.

Пока они разговаривали, кофе начал подниматься, и Артём переставил турку на другую конфорку, а потом погасил газ.

— Переставить просто быстрее, — объяснил он. — А теперь дадим кофе пять минут отдохнуть. Можно проверить курочек или сходить в теплицу, послушать дождь.

— Не хочу, не люблю дождь.

— Но если бы не дождь, тебя бы здесь не было...

— И ты бы скучал тут один?

— Почему скучал? Разбирал бы шахматные этюды, пил кофе, готовил обед на одного. Я привык тут один. Хотя иногда странно бывает, когда было полное заселение и вдруг одним днём все разъехались и ты остаёшься один.

— А наедине, вот как со мной, ты здесь оставался?

— И не раз. Иногда это были девушки. Но ты первая, кто со мной так отчаянно флиртовал, причём с порога.

— Даже не знаю — комплимент ли это?

— И я не знаю. Пойдём пить кофе.

— А у меня идея.

— Какая?

— Давай пить это кофе не в столовой, а в гостиной!

— Но там только одно кресло...

— А зачем нам кресло? Сядем на пол по-турецки.

— Давай попробуем.

Артём взял турку и две чашки в правую руку, левую руку протянул Марине. Она уверенно вложила свою ладонь, и они вышли из кухни. В гостиной он первым сел на пол, она села напротив. Он поставил на пол две чашки и разлил по ним кофе. Они одновременно взяли свои чашки и сделали по глотку. Они действовали настолько синхронно, что могло показаться, что они каждый день так делают и не первый год.

Когда чашки опустели, Марина взяла их и бодро вскочила.

— Я помою посуду.

И убежала, как будто боялась, что ей запретят. Артём медленно поднялся и сел в кресло.

Марина вернулась и встала у окна, смотрела на дождь.

— А хочешь сыграть со мной?

— В прятки?

— В шахматы!

— А ты умеешь?

— Нууууу… — она закрутила прядь волос вокруг пальца, — Почти. — Меня дедушка учил, но мне тогда было лет десять.

— А сейчас тебе тридцать девять, и ты с тех пор не играла...

— Ну да. И что?! Я помню названия фигур и что самая сильная фигура — королева.

— Самая сильная фигура — ферзь. Но самая главная — король, без него игры не будет.

— Ну, давай попробуем!

Артём встал, подошёл к шкафу, что-то долго искал на полках и протянул Марине книгу.

— «Шахматы. От новичка до мастера», — прочитала Марина. — И мне прочитать?

Артём кивнул.

— Ты уже меня с полуслова понимаешь, — улыбнулся он и вернулся в кресло.

Марина плюхнулась на пол, поджав ноги, и начала читать. Иногда она хмурилась, иногда поднимала брови удивлённо. Случайно заметив это, Артём отвлёкся от шахмат и наблюдал за ней.

Перевернув очередную страницу, Марина потянулась и заметила его взгляд.

— Что?! Я читаю! Интересно, кстати! Я уже прочитала про детский мат и что такое цугцванг. И мне нужна практика!

— Читай-читай. Практика будет завтра.

Марина фыркнула и уткнулась в книгу. Артём вернулся к решению шахматной задачи.

Когда часы пробили семь, он поднялся.

— Пойдём ужинать.

— А что у нас на ужин?

— Тоже, что и на обед. Там целая сковорода картошки с грибами.

Марина скорчила мину.

— Я могу отказаться?

— Можешь, но худеть тебе некуда.

— Твоя правда. А можно завтра готовить порции поменьше, но всегда свежее.

— Обсудим завтра.

Марина ела неохотно, ковыряя вилкой в тарелке.

— Откуда тут столько лука? В обед лука не было!

— Был. Просто с пылу, с жару ты его не заметила.

— Я наелась!

— Кофе получит только тот, кто сдаст пустую тарелку.

— Прям как в детском садике.

— Ага. Детский сад, ясельная группа. Девочка Мариночка не хочет кушать, хочет сразу компот.

Марина вдруг рассмеялась — звонко, как маленькая девочка, и с аппетитом доела всё, даже подчистив тарелку хлебом.

— Вот! Пустая. Давай мой кофе!

— А кофе уже в гостиной.

На полу стояли две чашки. Марина прошла и села на его место. Артём пожал плечами и сел напротив. Кофейная церемония прошла в молчании, но синхронности движений уже не было. Артём молча собрал чашки и унёс на кухню.

— Кстати, ты обещал патефон и танцы! — ошарашила его Марина, когда он вернулся.

— Патефон есть, танцев нет.

Он снял с шкафа две коробки. Первая оказалась чемоданом с патефоном, Марина с интересом его разглядывала, пока Артём выбирал пластинки.

Наконец, он поставил диск, опустил иглу и раскрутил ручку.

— Ой, а что это?

— Rain. Дождь. Не самая известная песня группы «Битлз».

— Интересно. А что ещё у тебя есть?

— Да это не у меня, дядина коллекция. В основном всякий «нафталин» — Ротару, Антонов, Высоцкий.

— А можно я пороюсь?

— Да пожалуйста.

Через пару минут Марина с криком «Вау!» протянула ему пластинку.

— Эту? Поставить?

Она только кивнула, как будто потеряла дар речи. Артём взял пластинку из её рук.

— Дядя привёз из-за границы в 68-м. Говорил, что это «музыка для тех, кто верит в чудеса».*

Он поставил её на патефон, опустил иглу. Первые же ноты — тёплые, как солнце после дождя — заполнили комнату. Марина сидела неподвижно, будто боялась, что любое движение разобьёт хрупкое звучание.

— Я… — она попыталась что-то сказать, но слова застряли в горле.

Артём не смотрел на неё. Он смотрел в окно, где дождь всё ещё стучал по стёклам, но теперь казалось, что он стучит в такт.

— Интересно, — наконец прошептала Марина, — как он… как это...

— Как это попало сюда? — Артём повернулся к ней. — Случайно. Как и ты.

Марина вдруг рассмеялась — тихо, словно боясь перекрыть музыку.

— Ты веришь в чудеса?

Артём не ответил. Но когда Луи запел «I see trees of green...», он невольно улыбнулся. Когда песня закончилась, он встал.

— Ну, ты тут развлекайся, а я пойду поставлю тесто для хлеба.

— Эй! Ты что?! Мне тоже интересно!

— Ну, пошли.

— А поставь ещё что-нибудь, на твой вкус.

Он взял ближайшую пластинку, установил и завёл патефон.

— Это что? Как будто из мультика какого-то.

— Раньше её называли «музыка из Спортлото», но в мультике она тоже была, в «Ну, погоди»**.

— Спортлото, ну погоди? Не понимаю.

— Потом расскажу, пойдём.

Марина пошла первой, пританцовывая. А он восхищался ей и её непосредственностью.

А на кухне он объяснял ей, как ставить тесто без дрожжей, только на закваске. И как делается закваска. И много чего ещё. Хотя Артём почти всё делал сам, Марина умудрилась перепачкаться в муке и в тесте, и он вытирал ей лицо полотенцем. А потом она смотрела ему в глаза и ждала поцелуя. Но он только провёл рукой по её волосам и отошёл.

— А сколько длится сеанс у психолога? — спросил он, когда они вернулись в гостиную.

— Обычно сеанс длится час.

— Тогда нам пора, если ты ещё не передумала проводить ревизию моего состояния.

— Ещё только девять!

— А в десять я уже сплю. Так что давай переселяться в кабинет психолога.

— Так у меня вещей почти и нет, всё моё сохнет в моём номере.

— Вот и бери. Тапочки, халат, зубную щётку, а я схожу за своим будильником и приду.

Когда он вошёл, Марина уже стояла в халате посреди номера.

— Если бы ты пришёл пораньше, мог бы застать, как я переодевалась.

— Поэтому я и не торопился.

Он посмотрел на одежду Марины на кровати и сел на свободную, меланхолично завёл механический будильник, поставил на пол у изголовья и лёг на кровать.

— Как там правильно? С чего начать?

* — Louis Armstrong «What a Wonderful World»

** — Hot Butter «Popcorn»