Марина проснулась первой. За окном было темно. Она несколько минут смотрела в окно на дождь, который уже не барабанил так сильно, а, скорее, моросил, на рассвет, который уже окрасил красным кромку горизонта.
Она спустилась на кухню и разожгла печь. Замесила тесто и сделала на весь противень большой каравай. Но круг получился не идеальным: у него была выемка по центру вверху и небольшой выступ снизу. Отправив хлеб в печь, Марина набрала ведро воды. Выливать в бак было тяжело, но у неё получилось. Она поймала себя на мысли, что ещё неделю назад она бы это ведро даже до бака не смогла поднять.
Артём спал. Ей показалась некоторая тревожность в его сне, но показалось, что нарушать эту тревожность не нужно. Он выспится, и тревожность пройдёт сама. Марина сняла одежду и через всю комнату прошла в душ. Вышла из душа в полотенце, постояла у окна. Пожар рассвета занимался всё сильнее, и красного в небе стало больше.
Марина выбрала из кучи вещей рубашку и джинсы, оделась и спустилась вниз. На кухне вынула хлеб из печи и сварила кофе. Посмотрела на будильник, который до сих пор стоял на кухне, покрутила заводную ручку. Прошлась по гостиной. Посмотрела на ходики на стене и подняла их гири. Посмотрела на их вчерашнюю партию и попыталась просчитать, как могла бы продолжаться партия, если бы она не сдалась. Поняла, что после трёх ходов уже не может представить положение фигур. Изучила пластинки на полу. Отложила одну в сторону. И вдруг ей стало страшно, что Артём сейчас проснётся, заметит её отсутствие и решит, что она уехала. Быстро взбежав по лестнице, вернулась в номер. Артём спал, но тревожности на лице уже не было.
Марина присела на корточки около его кровати. Долго всматривалась в его лицо, вспоминала его глаза, которые сейчас скрывали веки, его бороду, которую недавно стригла. Стригла первый раз в жизни. Это был её первый опыт цирюльника. Но он ей доверился. И ей понравился результат. Хотя вот тут, — она провела внешней стороной пальцев по его щеке, — нужно было состригать меньше. Ну, да отрастёт... Интересно, как быстро у Артёма растёт борода? У некоторых мужчин...
Артём заворочался во сне и, наткнувшись на её руку, открыл глаза.
— Ты чего вскочила? Переоделась... Уже уезжаешь? Который час?
— Когда я заводила часы, было семь. Я не уезжаю. Но хлеб уже испечён, кофе сварен, и всё готово к завтраку вчерашней шарлоткой.
Артём сел в кровати.
— А душ? Надо воду для душа принести.
— Я уже была в душе. Там и тебе воды хватит. Ополоснись, взбодрись и приходи в столовую.
Пройдясь по кухне, Марина посмотрела на бак и, хлопнув себя по лбу, взяла коромысло.
Когда она уже накрыла на стол, в столовую вошёл Артём.
— Ты прости, что я сегодня всё проспал.
— Это ты меня прости, что я вчера уснула на сеансе. Это очень непрофессионально с моей стороны.
Он подошёл к ней и обнял. Ей показалось, что сейчас он повернётся и её поцелует.
— Взаимные извинения приняты. Давай завтракать.
Завтракали молча. Разговор начала Марина, пытаясь разрушить возникшую неловкость.
— Дай угадаю — сегодня день приборки? Я вытираю пыль, а ты пылесосишь?
— Про пылесос особенно смешно.
— Ой. Ну да. Тогда ты вытираешь пыль и носишь мне воду, а я мою полы.
— Справишься ли со всей гостиницей?
— Я буду очень стараться. Я уже успела сделать семь проходов с коромыслом, и три из них — с полными вёдрами.
Её хватило только на второй этаж. Первый Артём домывал сам.
Но пока он прибирался в хозблоке (Марина так для себя назвала куряй-сарай), она перечистила гору овощей.
— Уф. На сегодня всё, — сказал Артём, возвращаясь на кухню.
Марина заметила капли пота на его лбу, подошла и промокнула их полотенцем.
— Скажи, а у тебя есть свёкла? Что-то борща хочется... Но если нет, то я сделаю щи.
— Свёкла была, просто я её не очень люблю, и она в самом дальнем углу. Сейчас принесу.
— И кролика! Ты хотел запечь.
Артём принёс крупную свёклу и тушку кролика. Они, не сговариваясь, занялись каждый своим блюдом. Марина — борщом, Артём — кроликом, обложенным на противне картошкой. Два повара на одной кухне не мешали друг другу. Отправив своё блюдо в печь, Артём осмотрелся, подумал и, как будто что-то вспомнив, вышел из кухни. Он принёс огромную охапку зелени — петрушку, укроп и зелёный лук.
— Ого, какой букет! Это мне? А за что?
— Просто так! — рассмеялся Артём. — Ты тоже смотрела этот мультик?
— Да, — кивнула она, — но скажи, я действительно так похожа на грустного ослика?
— Ну, конечно же, нет! — он обнял её и прошептал на ухо, — ты похожа на женщину, которой хотелось бы дарить цветы, но у меня их сейчас нет.
Марина обратила внимание на это "сейчас" в его словах, но промолчала, вернувшись к готовке.
Артём вышел в гостиную, посмотрел на шахматы, посмотрел на колпачок от ручки, который они использовали вместо второго чёрного слона. Он взял в руки второго слона, покрутил в руках, сунул его в карман и вернулся на кухню. Взял со стола ломоть хлеба, зачерпнул в ковш золы из ведра и вышел в хозблок. Марина была увлечена готовкой и не обратила внимания.
Он вернулся и положил ковш в ведро.
— О! Вот ты где! Борщ почти готов. Как там кролик?
— Да, пора проверить, — Артём открыл печь и вынул противень.
— Ух, какие ароматы! Ты его целиком запёк?
— Да, выбирай, какой кусок тебе отрезать.
— Лапку, левую, переднюю.
— Тогда мне правую, — Артём взял в руки нож.
— Стол накрыт, приглашаю на трапезу.
Артём увидел в столовой тарелки борща, посыпанного укропом, тарелку с хлебом и зелёным луком.
— У тебя же нет сметаны?
— Сметаны нет, но... Я сейчас.
Артём вернулся с бруском сала.
— Вот это точно нужно к борщу.
Артём ловко орудовал ложкой. Марина засмотрелась, как он ест, откусывая большие куски от ломтя хлеба, на котором лежали перья зелёного лука, прижатые салом, и заедая горячим борщом... и вдруг прыснула смехом.
— Прости, не смогла удержаться, — сказала она в ответ на вопрос в глазах Артёма.
— Что? Я смешно ем? Перемазался в супе?
— Нет, всё нормально, кушай. Я просто старую шутку вспомнила.
— Что за шутку?
— "Женщины, если мужчина ждёт от вас борща, не пытайтесь втюхать ему секс!"
Артём чуть не поперхнулся.
— Дошутилась? Сбылось! — рассмеялся он.
— Признаю свою вину, меру, степень, глубину... Надо было тебе сразу про борщ сказать.
— Ага, вбегаешь ты такая сырая и взбудораженная, просишь номер и душ, делаешь недвусмысленные намёки, а я тебе в ответ: "Господи, ну какой секс? Вам всем только одного надо! А я борща уже десять лет не ел!"
Теперь уже хохотали оба, в голос и не сдерживаясь.
— А если серьёзно, то такого борща я никогда не ел. У жены получались скорее щи со свёклой, бледно-розовые и пресные. Спасибо.
— Иди за жаренным кроликом, — улыбнулась Марина.
— Если бы ты приготовил кролика в первый день, я бы отказалась, — призналась Марина за кофе.
— Почему?
— А ты вспомни, какой надменной я была. И чтобы я, тогдашняя, стала есть кроличью ножку руками, обгладывая кость, и по пальцам тёк жир? Да ещё и при простолюдине.
— Да, я не аристократ. Но кость глодать не нужно — ужарилось настолько, что мясо само отходит.
— Прости, я не совсем удачно выразилась. Для меня тогда все, кто работает не в кабинете, были простолюдинами. Сейчас я так не считаю... А кролик действительно ужарился, по вкусу на курицу похож. Спасибо.
— На здоровье. А кролика бы для той тебя я бы даже и не приготовил. Это блюдо для своих. А тут какая-то залётная фифа.
— А сейчас? — она широко развела руки, и рубашка на ней распахнулась.
— А сейчас с тобой приятно поговорить за кофе. И поиграть в боулинг.
— Да, кстати, давно не играли. Я хочу реванш.
Артём расставил поленья пирамидой и отступил.
— Реванш будет честным, — сказала она, подбирая с пола самый увесистый моток, тёмно-синий, почти чёрный. — Никаких спиц. Только чистая катка.
Сделав несколько разминочных взмахов рукой, прицелилась и катнула моток. Тот катился ровно, но в самый последний момент слегка вильнул влево и сбил только четыре крайних полена.
— Неплохо, — оценил Артём.
— Это был пристрелочный.
Брошенный Артёмом рыжий моток, похожий на спелый апельсин, врезался в самый центр пирамиды, и с грохотом рухнули оставшиеся шесть кеглей.
— Страйк, — буднично сказал он.
Марина молча пошла расставлять кегли.
Артём опять бросил, но, как будто, рука в последний момент дрогнула, и моток полетел в сторону.
Марина молча подобрала синий моток, встала на исходную позицию. Но на этот раз она не просто прицелилась, а на несколько секунд закрыла глаза, словно вспоминая что-то — может быть, совет Артёма о том, чтобы катить «нежно», а может быть, что-то ещё.
Её бросок был не сильным, но уверенным. Моток катился по чердачной доске, как по рельсе, не отклоняясь ни на миллиметр, и попал точно в центр пирамиды.
— Страа-а-айк! — подпрыгнула она!
Игра продолжалась. Про запись счёта никто из них даже не вспомнил.
Артём сбил две крайних кегли слева, Марина — три справа. Следующим броском Артём промахнулся, буквально на сантиметр в сторону.
— Не повторяй мою ошибку, — тихо сказал Артём, наблюдая, как она выбирает позицию. — Не бросай слишком сильно.
Она кивнула, не отрывая глаз от цели. Она присела, качнула рукой с мотком для импульса и выпустила его. Синий клубок покатился медленнее обычного, почти нерешительно, казалось, что он сейчас остановится, недокатившись до пирамиды несколько сантиметров, но... Моток буквально дополз, дав толчок полену, которое повалило все остальные.
На чердаке воцарилась тишина, нарушаемая лишь редкими ударами дождя по крыше.
— Это... — начал Артём.
— Это победа! — перебила его Марина и подпрыгнула так, что чуть не задела головой крышу.
Она не стала сдерживать свой восторг, закружилась на месте, а потом подбежала к Артёму и, схватив его за руки, принялась танцевать какой-то безумный танец победы.
— Я сделала это! Видел? Видел? Ты видел?!
— Видел, — он улыбался, позволяя ей таскать себя по чердаку. — Поздравляю с реваншем. Ты сегодня была великолепна.
— Великолепна, — повторила она, наконец останавливаясь и переводя дух. — И знаешь что?
— Что?
— Мой приз — это не возможность что-то потребовать. Мой приз — это вот это. — Она указала пальцем на его улыбку. — Видеть, что ты радуешься за меня. Для меня это дороже любого страйка.
Она подошла в угол, посмотрела на их прошлый счёт и стёрла его ладонью. Посмотрела на грязь на ладони, потёрла ладони друг о друга, а потом о бёдра, подняла свой победный синий моток и торжественно поставила его на вытертое место как кубок за выигрыш в главной игре, как трофей, которым она не просто выиграла в боулинг, а окончательно стёрла последние следы той «надменной фифы», которой она когда-то приехала.
Артём варил кофе. Марина обняла его со спины и прошептала на ухо (для этого ей пришлось встать на цыпочки):
— Спасибо за реванш.
Артём повернулся.
— Ну, мы же оба понимаем, что ты поддавался, — улыбнулась она и чмокнула его в щетину на подбородке.
Кофе пили молча. На этот раз совсем молча. Но их взгляды друг на друга стоили тысяч слов. Он накрыл её ладошку своей, широкой, кивнул, улыбнулся и вышел.
В гостиной Артём поставил на шахматную доску двух чёрных слонов, а колпачок ручки, выполнявший функцию слона все эти дни, отнёс в бюро.
— Да, блин! — она захлопнула книгу и отложила в сторону. — Ну так нельзя!
— Что именно нельзя?
— Нельзя так с героями! И вообще... Задумка, вроде, интересная, но потом... "Остапа понесло". Сталина с Берией приплёл, Котю, сделал из обычного персонажа тем ружьём, которое в конце стреляет. И клиффхэнгер настолько мощный, что продолжение, почти наверняка, хуже.
— Продолжение похуже, да. А что такое клиффхэнгер?
— Это когда действие обрывается на «самом интересном месте».
— У этой манипуляции и термин есть?
— Да! Манипуляция читательским вниманием. А иначе кто будет ждать следующей серии?
— Найти тебе продолжение?
— Хватит пока фантастики, — Марина посмотрела на часы, — у меня есть ещё пару часов на Чехова и полчаса на Ахматову.
— Какой кусок изволите откушать на ужин?
— Лапку, левую, заднюю.
— Она огромная!
— Тогда поменьше картошки.
За столом Марина сразу отложила в сторону вилку, отправила картофелину в рот рукой и взялась за кроличью ногу. Артём с восхищением смотрел, как она вгрызается в мясо.
"А ведь приличный человек, психолог, Ахматову любит, — подумалось ему, но потом он сам отверг эти приметы, — но это уже апелляция к личности. А мясо любят есть даже хорошие люди."
— Уфффф, — только и смогла сказать Марина, отодвигая тарелку с остатками костей кролика. — Кажется, я объелась и превратилась в шарик. Докатишь меня до кресла?
Артём протянул ей полотенце. Марина посмотрела на свои жирные пальцы и, поблагодарив Артёма, приняла его и, улыбаясь, тщательно вытерла один за другим свои жирные пальцы, будто совершая важный, приятный ритуал.
— Сейчас будет кофе, — сказал он.
— Ух ты! Я всё ещё могу ходить! — воскликнула Марина, вставая из-за стола и неуверенно делая шаг.
Артём рассмеялся.
— А то могу докатить, полы чистые, только сегодня вымыты.
Марина жестом остановила его, показывая, что всё нормально и она дойдёт.
— Ну что, разнеси меня быстренько и будем слушать музыку, — иронично сказал Артём.
— Никому не нравится проигрывать. Но мы оба понимаем, что каждое моё поражение — это опыт. Однажды я тебя выиграю, — с уверенностью в голосе ответила Марина.
— Если дождь будет идти сорок лет и один день?
— Через сорок лет мне будет почти восемьдесят и ко мне придёт Паркинсон, тяжело будет играть в шахматы.
— Ну, при Паркинсоне можно играть в шахматы, не спеша. Главное, чтобы не пришёл Альцгеймер.
— Ходи уже, Альцгеймер, — отшутилась Марина.
Артём сходил пешкой с e2 на e4. Марина осторожно ответила пешкой с e7 на e6.
— Ты повторяешься, — улыбнулся он.
— А ты прям оригинал, — огрызнулась она.
Артём вздохнул и вывел коня с g1 на f3. Марина подвинула пешку с d7 на d5.
Артём сходил пешкой с d2 на d3. Марина съела его пешку своей с d5 на e4, атакуя одновременно и коня и пешку.
Артём ушёл конём с f3 на g5.
— Чего не съел?
— Потому что думать надо не про то, чтоб больше съесть. Смотри, — он показал рукой, — если бы я съел, то получил бы одинокую пешку, без защиты, в центре. И это ещё терпимо, но ты ещё съедаешь моего ферзя. Нет, твоего ферзя, я, конечно, тоже съем, но есть придётся королём, и тогда я лишаюсь права на рокировку. А право на рокировку из тех вещей, которые лучше иметь и не нуждаться, чем нуждаться, но не иметь. Твой ход.
Марина снова съела его пешку своей с e4 на d3.
Артём съел пешку слоном с f1 на d3. Марина атаковала коня пешкой с h7 на h6.
Артём вывел ферзя с d1 на h5. Марина уже занесла руку, чтобы съесть коня, но резко замерла.
— Стоп! Тут ловушка... Не будешь ты просто так развитого коня в центре на пешку менять. — Она проследила взгляд Артёма. — Ах, ты на ладью мою метишь! Ишь ты! А у меня тоже ферзь имеется!
И Марина передвинула ферзя с d8 на f6.
Артём съел её пешку конём с g5 на f7.
— Не поняла... Зачем?
— Если ты не видишь моих мотивов, то это не значит, что их нет, — улыбнулся Артём.
Марина съела коня ферзём с f6 на f7.
Артём передвинул слона с d3 на g6 и посмотрел на реакцию Марины.
— А! А как? Откуда?
— Вот тут стоял, — Артём показал пальцем на клетку d3.
— Я тебя съем, не могу не есть, ты ешь ферзя, и мне шах, я отойду, но это минус рокировка, зато рокировку можешь сделать ты, и у тебя все фигуры развиты. Ну просто браво!
Она протянула ладошку.
— Примите моё поражение, сударь.
— У вас регресс, сударыня. Сегодня вы проиграли мне всего за восемь ходов.
— А зато я лучше в танцах! Маэстро, музыку!
Артём нагнулся над коробкой, выбрал пластинку, показал Марине конверт.
— Вельвет андеграунд. Это группа? — спросила она.
— Да. Хорошая. Сейчас таких не делают.
— А альбом как называется?
— Так же, — рассмеялся он, — они решили не повторяться и обошлись одной фразой на обложке.
— Буквы экономили? Они у них платные были?
Артём улыбнулся и смог только пожать плечами. Под балладную Candy Says Марина пробовала вальсировать, но получалось плохо, и было видно, что она заскучала. И тут началась What Goes On. Марина задвигала бёдрами и стала подпевать:
— О, да! Бэйби, би гуд, ду вот ю шулд, ю ноу ит вилл вёк оллрайт!! Ееееееее!
Когда песня закончилась, она повисла у Артёма на шее и, подпрыгнув, обхватила его ногами.
— Спасибо! Ты лучший! Это идеально! Я тебя... — она резко замолчала и чмокнула его в нижнюю губу. Сама опешила от своего поступка, разжала ноги, но рук не разомкнула. — Спасибо, — сказала она уже спокойным голосом, — это было то, что нужно. Выбери стих, я буду ждать тебя наверху.
— Я знаю, это не самый лучший мой стих, но, мне почему-то кажется, что если что и прорабатывать с психологом, то его в первую очередь. Сразу предупреждаю, что ритм и рифма в нём хромают. Но писал от сердца. Впрочем как и все свои стихи.
Марина молчала, ждала. Артём развернул листок и прочёл:
Как странно — с тобой
расстаться мне просто
Быть может я
привык к расставаньям?
Видно с годами
душа стала чёрствой
И сердце холодным
стало как камень
Сердце моё
стало как камень
И бьётся уже
не так часто как прежде
Я уйду ничего
не оставив на память
Раз уж себе
не оставил надежды
Надежда на счастье
под серой плитою
В глубинах души
покоится с миром
В душе нет любви
но много покоя
И линия жизни
вся штрихпунктиром
Жизнь при Луне
средь табачного дыма
Грустные песни
сон до обеда
Крепкое кофе
снова остыло
Пока я искал
в вопросах ответы
Пьянящее кофе
крепче чем водка
Бокал за бокалом
всё крепче и крепче
От водки давно уж
мне мало толка
Привык к расставаньям
так жить много легче