Журналиста Давида Иосифовича Заславского, известного публициста и фельетониста «Правды», в семье Канторовичей звали Давидосом. Лев Канторович, которого он знал всю жизнь, был для него Левушкой. Они встречались в Москве и в Ленинграде, переписывались. В архиве сохранилось письмо Давидоса, посвященное, главным образом, повести «Кутан Торгоев». «Если бы я не знал из твоего письма, что Кутан Торгоев — живой, подлинный человек, я расценил бы книжку как исключительно художественный вымысел, как беллетристику, и оценка была бы ниже той, которая сложилась у меня. Жаль, что в предисловии ты не указал, что речь идет о подлинном, невымышленном человеке».
Д. Заславский касался в письме вопросов и теоретических и практических. Рассуждая о персонаже вымышленном и реальном, он учитывал, что систематического образования у Л. Канторовича не было и ему приходилось порой открывать для себя уже известное. И письмо это — не только дружеская, хотя и строгая оценка повести молодого писателя, но и урок на будущее. В нем желание помочь раскрытию сложностей человеческой натуры.
Критические высказывания старшего друга принесли в дальнейшем реальную пользу. Заславский считал, что повесть написана в одной плоскости, лишена стереоскопичности. «... Сила стереоскопичности в том и заключается, что от поворота на какой-то, иногда совсем незначительный, угол картина становится полной, объемной, рельефной и начинает жить по-новому, озаряясь как бы изнутри... Кутан Торгоев и комендант хороши, но плоскостны. Поэтому не раскрыты колебания Торгоева. Не случайно мать и сестра Кутана — это только имена, даже не образы. При плоскостном изображении они не нужны были тебе. А при объемном непременно понадобились бы... Для очерка о живом человеке плоскостное изображение бывает достаточным, потому что этот человек убеждает тем, что он действительно существует. Для художественной прозы, где образ должен быть жизненным сам по себе и поэтому должен непременно быть полным, всесторонним, — плоскостное изображение недостаточно. Надо человека брать в разных плоскостях...»
Л. Канторович любил своего героя, писал его таким, каким видел и как умел в ту пору. Но задумываться было над чем. Пройдет год-другой, и он напишет еще одну — лучшую свою повесть, у героя которой, пограничного командира, будет прототип. Но теперь изменится не только имя, сам образ усложнится. Плоскостное изображение уступит место проникновению в сложный человеческий характер.