Жизнь и книги Льва Канторовича

Первые залпы

А. Твардовский

30 ноября 1939 года на советско-финляндской границе начались бои. В этот день Канторо­вич был уже на фронте...

В этих событиях приняли участие мно­гие литераторы. Одни сражались с оружием в руках, другие работали в газетах «На страже Родины», «Геро­ический поход», посылали корреспонденции в «Красную звезду», участвовали позднее в работе над книгами вос­поминаний «Бон в Финляндии».

«Война оказалась непоэтичной... она обернулась из­матывающей работой, неведомым бытом передовой, пре­жде пуль она била ледяной каждодневностью, тупой си­лой,— о ней уже невозможно было рассказать светлыми романтическими словами».[20] Так написал в статье о поэте Михаиле Луконине и его боевых друзьях критик Л. Ан­нинский.

Часть писателей оказалась на северном участке фрон­та. Там были А. Сурков, А. Прокофьев, А. Безыменский, создавшие на страницах армейской газеты образ бойца Васи Гранаткина, удалого солдата, бичевавшего разных болтунов и «паникмахеров». Среди писателей — участников событии на Выборгском направлении — А. Твардов­ский. Н. Тихонов, В. Саянов, Е. Долматовский. Большинство военнообязанных писателей использовались Глав­ным политуправлением РККА (ГлавПУР) в газетах. Лев Канторович газетчиком не был. Его считали своим в по­граничных частях, и он оставался там своим и в мирное и в военное время. По его первым рассказам видно, что 30 ноября он был на Карельском перешейке. На пере­шейке оставался до конца событий и заключения мир­ного договора. Лишь 15 апреля, позже других писателей, он вернулся в Ленинград, где встретился с товарищами. Многие рассказывали о пережитом. У Александра Про­кофьева и Геннадия Фиша на груди блестели новенькие «звездочки» — ордена Красной Звезды. 28 апреля был опубликован Указ о награждении Льва Владимировича Канторовича орденом «Знак почета». В Ленинграде Кан­торович узнал и горькие вести — среди погибших на фрон­те оказались и некоторые друзья-пограничники. Не вер­нулся прозаик Михаил Чумандрин, погиб Сергей Дикозский, широко известный своими рассказами и повестями о пограничниках. Узнав о гибели Чумандрина, Канторо­вич сказал: «Смерть Чумандрина — завидная смерть, и каждый из нас желал бы для себя такой смерти». Это не были просто слова.

Буквально в разгар финской кампании Канторович начал работу над рассказами, посвященными этим собы­тиям. Первые рассказы помечены декабрем 1939-го, а другие январем — февралем. Работа над этим циклом продолжалась и в течение последующего мирного года. В разных сборниках, выходивших и в начале 1941-го, и уже посмертно, в дни Отечественной войны, рассказы этого периода публиковались вместе с другими «погра­ничными» рассказами, но в творчестве писателя означали новый этап. И так же, как естественным был для Кан­торовича переход от среднеазиатских сюжетов к северным, так же закономерно в сороковом году он вновь вспоминал о боях на южной границе.

В рассказе «Начало войны» еще нет характеров, даже рассказчик никак не обозначен. Он говорит от себя и от своих товарищей: «Мы, пограничники, первыми перешли реку», «Мы пошли назад к себе на заставу». Это «мы»неотделимо от «я». И рассказчик ни к кому не обращается. Он фиксирует события, стараясь запомнить и главное и подробности. Автор проявляется в пристальности взгляда, в точности наблюдений. Это уже не только пограничник, но и автор — писатель и художник — видит горностая, выбежавшего из рощи: «Он бежал по ямкам выбитым гусеницами танков. Его белая шкурка ярко выделялась на сером снегу. Хвост горностая, пушистый с черным кончиком, вздрагивал. Бежал горностай неров­ными шажками и шатался из стороны в сторону. Мы все видели, как маленький зверек бежал, тычась мордочкой в снег...»

Художник Лев Канторович ощущал многокрасочность мира. Он стремился передать картину действительности, даже когда не обращался к карандашу и кисти.

Об этом дне говорилось и в корреспонденциях и в очерках. Но писатель именно рисует картину начала войны. Важно не только сказать об артподготовке, пере­ходе через реку, но и увидеть желтый песок у вершины горы, синие тени в лесу, броню танков, выкрашенную в белый цвет.

В рассказе есть возбуждение людей, острота восприя­тия происходящего, но совсем не чувствуется тревоги, понимания опасности, грозящей каждому. Мчатся танки. Их много. И гремят орудия. Их тоже много. И кажется, не будет впереди трех с половиной месяцев тяжелых боев. «Мы шли по тропинке рядом с дорогой, и танки одни за другим гремели мимо нас. Мы несли трофейное знамя и оружие, взятое в кордоне. Мы громко переговаривались. Мы все были живы. Мы впервые в жизни были в бою».

Пройдет немного времени, и в рассказах писателя по­явятся иные, суровые краски.

В рассказе «Мост наш» события излагаются от лица героя-рассказчика, и это события первого военного дня, даже не всего дня, а короткого боя, который и длится лишь три минуты. Но кроме самого боя есть еще напря­женное ожидание, и не только о захвате моста говорит пограничник своим слушателям. Он вспоминает, что ду­мал в ту ночь перед боем о недавно родившейся дочке, говорит о митинге, который был на заставе. Незаметно у читателя возникает представление об одном из пяти пограничников, выполнившем в назначенное время за­дачу — захватить мост. «Вы поймите, товарищи мои до­рогие, какие это места у нас! Ведь три года я вот, к при­меру, прожил на заставе и весь участок знаю, как вот руку свою, и каждый кустик мне знакомый, каждый ка­мень... Три года — шутка сказать!»

Он опытный пограничник, любит свою работу, знает, что у него надежные друзья, а «пограничное дело при­учает к спокойствию, значит, к сдержанности». Рассказ­чик неторопливо ведет повествование, он ссылается на неумение рассказывать. Но из рассказа его возникают представления и о службе, и о пограничных местах, и о боевом эпизоде. Точная прикрепленность события к ме­сту и времени (30 ноября) — гарантия подлинности, до­кументальности рассказа. «Ну речка течет. Сестра назы­вается. Узенькая такая речка, неширокая. По речке гра­ница идет. По руслу, значит, реки Сестры проходит граница. Один берег наш, другой — финский. То есть так было раньше».

Боец лишь описывает ход краткого боя. Но сквозь это описание просвечивает весь план операции, первой в жиз­ни каждого из ее участников. Мы узнаем и о поставлен­ной перед бойцами задаче, и о том, как «уже идет наше время» — без трех минут восемь, когда нужно было выполнить приказ: овладеть мостом так быстро, «чтобы враги наши не успели привести мины в действие». Узнаем и о сигнале к атаке: лейтенант Суслов должен был гром, ко кашлянуть. И после короткой схватки, едва лейтенант крикнул: «Восемь ноль-ноль, товарищи!» — заработала наша артиллерия. «И верно, — замечает рассказчик,- мы же знали, что в восемь ноль-ноль начнется артилле­рийская подготовка».

Через весь рассказ, в сущности через одну батальную сцену, прочерчивается план операции, рожденный воен­ной мыслью. Рассказчик — один из тех, кто осуществил этот план, — только кажется простоватым. На самом деле он отлично осведомлен о задаче и последовательности ее осуществления. Боевая цель здесь доведена до созна­ния каждого бойца. Писатель не пытался в этом рассказе раскрыть психологию героя. Если о рассказчике мы еще что-то знаем, то остальные бойцы лишь названы по фа­милиям. По существу, перед нами зарисовка, попытка запечатлеть начало важного события на границе.

Каждый из этих рассказов фиксирует восприятие войны с новой точки зрения. Так, в рассказе «Команди­ровка» контрастно сопоставлены суровые фронтовые буд­ни с картиной мирной жизни. Командир, по имени Андрей (напомним: так же звали одного из героев повести «Бой»), послан с пакетом—донесением — в Ленинград, к командарму. Пять часов оставшегося свободного вре­мени он проводит в кино и в ресторане. Но мысли его заняты вчерашним боем, фронтовыми ассоциациями. Сквозь кадры чаплинского фильма «Огни большого го­рода» («лента о маленьком и несчастном человеке») видятся ему сражающиеся товарищи. Правда, и Ленин­град в восприятии Андрея уже не прежний, перед ним синие фонари и затемненные окна. Но все-таки здесь хо­дят в кино, улыбаются девушки. Инесколько часов, проведенных вдали от фронта, кажутся как бы ирреаль­ными.

Стремление к психологизму сочеталось и военных рассказах Канторовича с установкой на достоверное, документальное воспроизведение событий. Посвящение в рассказе «Кочкин и Лабезников» достаточно красноре­чиво. Автор уведомляет читателя, что речь идет о героях, названных своими именами. Отсюда: «Товарищам по полку Кочкину и Лабезникову». От рассказов «Так начи­налась война», «Мост наш» и даже «Командировка» это произведение отличалось большей сдержанностью, рас­крытием драматизма военных будней. Нужно было пройти по дорогам войны, многое увидеть, чтобы его на­писать. Если взбудораженный первым боем герой рас­сказа «Так начиналась война» говорил: «Мы все были живы», то объективное авторское повествование «Кочкина и Лабезникова» начинается сценой похорон погиб­шего бойца: «Пограничники хоронили убитого товарища. В лесу вырыли могилу, и снег над могилой лежал острой кучей. Мерзлую землю тяжело было рыть, и большой камень оказался в земле как раз в том месте, где рыли могилу...»

Как всегда, автор видит мельчайшие подробности, чувствует тишину леса, передает напряженную атмосфе­ру холодной зимы. Он хочет, чтобы читатель понял, как трудно бойцам, сколько сил нужно отдать борьбе. «Было очень холодно, на солнце сверкала снежная пыль, и ка­залось, будто воздух замерзает, превращается в колючий лед».

Тут все — война, и нет в ней перерывов, и каждая ми­нута может оказаться последней. Лабезников думает об убитом. И в эти же мгновения враг напал из засады. Уже не до речей над могилой, нужно отбивать очередную атаку.

И в этом рассказе характеры едва намечены. Автор дает общую картину боя в его последовательности, для него важна атмосфера происходящего, поведение бойцов в критической ситуации. Теперь уже будто нет этого солнца и холода, все сосредоточено на одном: нужно отбить атаку.

Можно говорить об известной кинематографичности рассказа. В нем напряженное действие, сменяющие друг друга эпизоды. Они даже отделены в тексте пробелами. Незавершившиеся похороны, тело товарища, положенное на снег. Затем обстрел врагом санитарных машин и ответный огонь пограничников из окопа. Четыре отбитых вражеских атаки... И все время работающая мысль Лабезникова, руководящего боем. О невозможности снять людей из других засад. О вышедшем из строя пулемете. Наконец, о решившей все атаке, когда уже кончились патроны и остались одни гранаты.

Писатель последовательно прочерчивает весь ход боя, все его тактические повороты, действия Лабезникова и его товарищей. Автору важно показать логику мысли героя в самые решающие моменты. Правда, говорить о характерах людей в этом рассказе довольно трудно. Раскрываются лишь отдельные черты. Слишком ограни­чены рамки произведения в пространстве и времени. Не показано прошлое героев. Мы знаем, что артиллерист Тарасов невозмутим, сохраняет спокойствие в решитель­ные моменты, что врач Маджидов может не только помо­гать раненым, — когда нужно, он и метко стреляет. Даже говоря о Лабезникове, автор немногим щедрее. Герой приехал с Дальнего Востока, сам добился направления в боевую часть. (Не для того он рвался на фронт, чтобы служить в санитарной роте.)

Вместе с другими этот рассказ вошел в книжку пи­сателя «В боях», вышедшую в июле 1941 года. К тому времени не было произведений об Отечественной войне. И читатель, которому предстояло идти в бой, узнавал, как сражались его товарищи полтора года назад, что стоит за военными сводками, что такое неприукрашенная война.

Неожиданно в рассказе «Кочкин и Лабезников» в по­следнем эпизоде заявляет о себе автор. Он незаметно входит в повествование, чтобы подчеркнуть еще раз до­стоверность происходящего: «Мы шли по лесной дороге. Близко на западе глухо били орудия... Мы взошли на холм. Мы увидели мост в ложбине, где был бой...»

Герои Канторовича шли рядом с ним. Он жил вместе с ними. Видел их незаметный героизм, бескорыстие и взаимопомощь. Видел, как они мерзли в сорокаградусные морозы, и сам замерзал. В рассказе «Раненый с высоты 166,0» описан эпизод спасения бойца Грищука. В усло­виях бездорожья, рискуя собой, спаситель проявил ге­роизм и находчивость, использовал «способ транспортировки», не предусмотренный никакими инструкциями. И главное, никто так и не узнал имени спасителя.

В разных книгах писателя военные рассказы распо­лагаются в том порядке, в каком мы рассматривали их выше. В этом отразилась и хронология событий, и, оче­видно, время их написания. Первые два датированы 1939 годом, остальные 1940-м. Существенно меняются авторские задачи по раскрытию характеров героев. От отдельного эпизода («Мост наш», «Раненый с высоты 166,0») писатель шел к анализу психологического по­единка с врагом («Два дня»), развернутому повествова­нию в рассказе «Мы наступаем в лесу». Последний рас­сказ, написанный, очевидно, уже после завершения финской кампании, связан с поездкой писателя на Ка­рельский участок фронта в феврале — марте. Напечатан он был посмертно.

Всю жизнь Лев Владимирович готовил себя к буду­щим испытаниям. Он знал: война потребует сильных, сме­лых и выносливых людей. Но ясно ему было и другое: мало быть физически закаленным, победит сильный ду­хом и мыслью. Так побеждает герой рассказа «Два дня». Он идет по следу врага день и ночь, в этой гонке обмо­раживает руки, но продолжает идти. Что важно дли автора? Что подчеркивает он прежде всего? Наблюда­тельность, выдержку, смекалку. «Он слышал малейший шорох. Он всматривался в черные пятна теней, и глаза его различали малейшие подробности. Он знал, что дру­гой человек так же неслышно скользит по снегу и так­же всматривается в темноту и прислушивается к лесным шорохам. Он знал, что другой человек подстерегает его и, уходя от него, охотится за ним».

Оба противника отлично ходят на лыжах, но здесь решает не только спортивное мастерство. Раскрывается весь ход этого — прежде всего психологического — по­единка. Вот противник оступился и сошел со следа. Зна­чит, устал. Вот он идет в другом темпе. Еще не видя про­тивника, наш боец угадывает ту небольшую лужайку, на которую вражеский лыжник мог прыгнуть с горы. Чув­ства героя меняются быстро, их чередования отражены в авторской речи, напряженность повествования связана со стремительным темпом, в котором происходят собы­тия.

Весь военный цикл 1939—1940 годов невелик по объему. В прозе мало сказано о тех месяцах, и эти собы­тия более всего отражены в поэзии (Н. Тихонов, В. Лиха­рев). Вскоре началась война такого масштаба, что она заслонила прежние бои. Сказать, остался ли бы Кан­торович приверженцем малой формы, трудно. В его прозе наряду с лаконизмом, нелюбовью к риторике всегда ощущалось стремление психологически раскрыть ход воен­ных действий, их перспективу, видеть движение военной мысли. Можно предположить, что, пройди он войну Оте­чественную, в его книгах появился бы глубокий анализ военного мышления и отразились события большого мас­штаба. Весной 41-го он говорил жене: «Останусь жив, напишу большую книгу о войне. Я знаю, как ее написать...»

В 60-е годы шел спор о способах отражения войны. Отголоски его слышны до сих пор. В недавней книге о В. Быкове (1980) критик И. Дедков писал: «Сквозило опасение, что «эмпирические наблюдения» над отдельным и «окопным» заслонят от героя и читателя большую прав­ду о войне, видную лишь с более высокой точки зрения». Ход литературного развития показал, что роман-эпопея К. Симонова, повести В. Быкова, рассказы В. Богомолова и других авторов, посвященные всей войне или ее отдель­ным эпизодам, не должны противопоставляться друг другу, ибо все они вместе дают картину войны. Канторо­вич умел показать войну лаконично, анализируя военное мышление, самочувствие воюющего человека. По не исключено, что он не успел написать иначе, что о другой войне он и писал бы по-другому. Ведь и масштаб про­исходящего имел значение.

Важно отметить, что в военном цикле Канторовича несколько особняком стоит самый большой рассказ — «Мы наступаем в лесу». Он напоминал читателю о по­вести «Бой», где герои рассуждают о видном военном теоретике Клаузевице. Здесь же — эпиграф из Клаузе­вица: «На войне все просто, но самое простое и есть самое трудное». Рассказ связан не только с этой пове­стью, но и со всем творчеством писателя. Он напоминает о привязанности Канторовича к Средней Азии. Даже военная страда не отодвинула память о людях, с кото­рыми дружил писатель и его герой полковник Коршунов. К тому же н обстоятельства были таковы, что многие прошедшие военную, армейскую закалку на юге потом оказались на севере.

В центре повествования в рассказе «Мы наступаем в лесу» три бойца пограничного полка — удэгеец Иван Яковлев, русский Андрей Орлов и киргиз Асан Алыев, соплеменник Кутана Торгоева. Андрей, как и сам пи­сатель, участвовал в воссоединении Западной Украины и Западной Белоруссии с Советским Союзом.

Бывая на заставах, Лев Владимирович знакомился с молодыми людьми, недавно окончившими школу. Они особенно интересовали его, жившего предчувствием буду­щей войны. Сам он был молод, но они еще моложе. За его плечами уже был и поход на «Сибирякове», и служба на границе, он видел пески и горы, знал холода и зной. Сверстники Андрея Орлова, вчерашние школьники, как и Андрей, мечтали стать авиаконструкторами или архи­текторами. Школу он закончил весной 1939 года, значит родился в 1921-м ...

В конце 20-х годов тридцатилетний Эдуард Багрицкий написал стихотворение «Разговор с комсомольцем Н. Де­ментьевым». Были там такие строки, идущие как бы от лица юного поэта:

Багрицкий не соглашался, знал, что в будущих схват­ках «десять лет разницы — это пустяки», что придется «вместе есть нам кашу, вместе спать и пить». И Кан­торович понимал — он скоро окажется с этой молодежью вместе в общих испытаниях.

Как ни мала биография Андрея, автор упоминает о ней, потому что хочет показать не только мужество героя, но и его самого — каков он, чем живет, о чем ду­мает. В рассказе «Мост наш» упоминание о родившейся дочери бойца — лишь штрих, деталь. Здесь же — попытка показать характер поколения, которому предстоит пройти через многие бои. Это поколение бойцов-интернационалистов, поколение, готовое защищать родину. «В школе на прощальном вечере он сказал, что уж если нельзя стать авиаконструктором, то служить он хотел бы только в по­граничных войсках, потому что пограничники всегда, даже в мирное время, вроде как на фронте...» Андрей говорит то, в чем убежден автор, который давно уже сво­ими книгами о пограничниках внушал молодому поко­лению эту мысль.

Название рассказа — слова из письма Андрея к своей девушке Кате, с которой он объяснился после школы в своем родном Ленинграде («под аркой Главного шта­ба») в дождливую июньскую ночь.

Конечно, главное место в рассказе занимают боевые эпизоды. И поведение трех бойцов-разведчиков в сраже­нии. И первое столкновение с противником, когда при­ходится проявить не только мужество, но и сметку, спо­собность ориентироваться, думать о ходе боя. Читатель понимает логику боя, видит, как ранят командира полка, и тревожится за судьбу Асана — он был среди лыжни­ков, попавших под обстрел вражеских орудий. Но все- таки нельзя представить себе этот рассказ без песни Асана «про горы и как очень жарко» и без слов Андрея о службе в пограничных войсках.

«Мы наступаем в лесу» — рассказ, свидетельствую­щий о новых путях военной прозы писателя, о возмож­ности создания повестей с широким охватом времени действия и подробной разработкой характеров. Это не противоречило стремлению писать сжато, концентриро­ванно, выразить многое в небольшом объеме повествова­ния. Компактность, деловитость были присущи и «Пол­ковнику Коршунову». И там оставалось место читатель­скому воображению, и там сжато выражались глубокие чувства. Но не забудем, что известная эскизность первых военных рассказов была связана и с той обстановкой, в которой они создавались. Канторович был противни­ком украшательства, он уходил от некоторой орнаментальности своей ранней прозы, он понимал: как важно не только психологически точно передать ход боевой опе­рации, но и раскрыть характер людей на войне. Спустя десятилетия после большой войны эту — главную — писательскую задачу продолжают решать многие мастера. Канторович начал подходить к ней на основе своего еще малого военного опыта, но первые достижения на этом пути уже были. В этом убеждает разнообразие военных и особенно психологических аспектов его рассказов. В обыденных для фронтовой жизни ситуациях писатель находил «зерно», раскрывающее характер... Идет прием в партию в перерыве между двумя боями, читается письмо потерявшего зрение бойца любимой девушке, до­бывают «языка». Важно увидеть за всем этим людей, их поведение. Вот принимают в партию Степана Коренчука («Замполитрук Коренчук»), спрашивают о его участии в боях, а он, волнуясь, говорит не о себе — о своих това­рищах, проявивших мужество. В сопоставлении героиче­ского поведения Степана в бою и его ответов на вопросы коммунистов — суть рассказа. Закономерен и интерес к этой теме самого Канторовича. В письме слепого бой­ца к подруге («Он будет видеть») писатель поднял серь­езную нравственную проблему — о жизнестойкости чув­ства, о верности солдату, изувеченному войной. В по­следнем случае Л. Канторович затронул драматическую ситуацию, которая в дни Великой Отечественной войны вошла в судьбы многих людей, отразилась в целом ряде художественных произведений.

Можно предположить, что цикл военных рассказов остался незавершенным. В записных книжках писателя зимы 1939—1940 годов множество набросков, зарисовок, документов. Очевидно, в глубокую психологическую по­весть могла вылиться история пограничника Н. А. Зори­на, чье письмо к комиссару части сохранилось в архиве писателя. По интересу к этому письму видно: Канторо­вича привлекали как непосредственные боевые эпизоды, так и реальные человеческие драмы военного времени. Вот текст письма красноармейца, который уснул на посту: «Если кроме бесед с комиссаром мне будет какое-нибудь наказание, то я прошу, чтобы перед тем меня допустили сражаться... Клянусь вам, что я не такой уж преда­тель... Я сознаюсь, что я сделал проступок, но я сделал его не нарочно, я и сам не знаю, как это получилось. Я проклинаю тот час. Я никогда не знал страха, не имел проступков. За три минуты все рухнуло. Если попаду на фронт, прошу вас перевести меня в другую роту, чтобы я мог загладить свой проступок в боях. Прошу ответить скорее. Скоро выписываюсь».

Писатель не только сохранил это письмо, написанное в госпитале. Он беседовал с комиссаром. Думал о пере­живаниях бойца и о том, как трудно командиру и ко­миссару принимать ответственные решения в суровой боевой обстановке. В данном случае у бойца драмати­чески сочетаются чувство вины за серьезное, хотя и не­вольное дисциплинарное нарушение со стремлением искупить свою вину, сохранить честь советского воина.

Из записей видно, что писатель много размышлял над этим письмом, над психологической сложностью ситуа­ций, возникающих во фронтовой обстановке. Ведя в во­енных условиях боевую и политическую работу, Канто­рович оставался литератором, он стремился попять лю­дей, с которыми сталкивала его судьба. Но, глубоко интересуясь отдельной конкретной личностью, живя с по­граничниками общей жизнью, он вместе с тем свои впе­чатления фиксировал как возможные заготовки для бу­дущих произведений о военной поре. Можно представить себе, например, письмо бойца Зорина воспроизведенным полностью без каких-либо изменений в одном из произ­ведении военного цикла.

Пройдут годы, минует великая война, и другой пи­сатель — Э. Казакевич — напишет повесть о бойце, про­явившем слабость, а потом глубоко осознавшем свою вину, свой поступок. Конечно, прежде всего наша лите­ратура показывала героизм солдата, его самоотвержен­ность. Она учила мужеству и воспитывала высокие чув­ства. Но она никогда не уходила от анализа сложных обстоятельств и переживаний. В этом смысле интерес Канторовича к письму Зорина показателен.

Свидетельств деятельности Канторовича сохранилось немного. Тем ценнее отдельные документы и материалы из его архива. Они показывают, как широко понимал Лев Владимирович задачи писателя-фронтовика. Он не только исполнял непосредственную боевую службу и пи­сал о своих товарищах-пограничниках, вел записи, кото­рые могли пригодиться в дальнейшем. В архиве есть написанные им тексты обращений с передовых позиций к финским солдатам. По существу, Канторович и ряд других наших писателей в ту пору стояли у истоков боль­шой работы среди войск противника, которую называли «контрпропагандой» и которая получила широкое рас­пространение во время войны Отечественной.

«Слушайте слова правды», — горячо взывал он к вой­скам противника. И рассказывал правду. О финской реакции, об офицерстве, враждебном собственному наро­ду. «Они бессмысленно губят вас и вашу страну. Куда ведут они вас? Они продают вашу родину иностранным богачам». Писатель вел живой, свободный разговор о ре­альных заботах и тревогах людей. Его листовки сбрасы­вались с самолетов, зачитывались через радиорупора. В этих листовках, разоблачавших курс буржуазного пра­вительства Рюти — Таннера, приводились выдержки из писем, посланных пленным финским солдатам их женами и матерями. Эти письма напоминали о жизни тыла, в них были имена погибших соседей, близких, говорилось о си­ротах, о безмерных бытовых тяготах семей. Из приве­денных в обращении фактов делался логический вывод о том, что «война выгодна только генералам и гитле­ровцам», что рядовому финскому солдату она не нужна.

Такие выступления нельзя было назвать просто «про­пагандой», отмахнуться от них. Вот почему противник пытался сорвать передачу таких обращений.

Листовки-обращения к солдатам противника — одна из граней фронтовой работы писателя. Канторович делал на фронте то, что мог, исходя из одного: приносить поль­зу. Ему важно было реальное значение сделанного.

Поэтому он и писал не только рассказы, но и ли­стовки. Поэтому же он создал подробную инструкцию — «Памятка лыжнику-бойцу». Канторович, по свидетель­ству жены, писал ее двое суток подряд. Памятку издали для нужд фронта немедленно массовым тиражом. Формат ее был «карманный», небольшие брошюрки оказались удобными для изучения лыжной науки.

Эта работа была в духе характера Канторовича. Не зря так настойчиво предупреждал он в своих произведе­ниях о значении спорта для будущих сражений, недаром его герои, как и он сам, делали большие лыжные пере­ходы. Теперь автор повести «Бой» дает практические со­веты воинам-лыжникам. Узнав о трудностях, испытывае­мых бойцами, он подбадривает неумелого, снабжает текст «Памятки» рисунками. Он с большим знанием дела учит бойца. Под рисунками подписи: «прямой подъем», «подъем елочкой», «подъем лесенкой», «стойка при спу­ске», «торможение палками», «крепление надето пра­вильно», «как правильно прибить ремешок на каблук», «торможение ״плугом“», «поворот из ״плуга“», «первый шаг»... Автор словно беседует с бойцом, помогает ему усвоить «лыжную науку». Даже в этой работе проявились черты характера Канторовича: целеустремленность, бод­рость, юмор.

Об этой стороне военно-спортивной деятельности Канторовича в ту суровую зиму хорошо написал И. Ти­хонов: «В войну тяжелую и зимнюю лыжи, любимый вид спорта Льва Владимировича, приобрели особое значение. В глухих дебрях финских лесов, заваленных сугробами, лыжи стали родом оружия. Без них нельзя было идти в эти зимние леса. И лыжи часто ломались о сучья, ко­торыми так богаты эти глухомани. С разбитой лыжей много не походишь. И тогда Лев Владимирович, в числе других мастеров лыжного спорта, написал инструкцию, как обращаться с лыжами во всех случаях жизни лыж­ника. И однажды на фронте я увидел необычную картину. Лыжник-боец, распоров ножом пустую консервную банку из-под мясных консервов, положил ее боком и продел в неё обломанный конец своей лыжи. Я первый раз видел такой странный трюк. Но боец встал на лыжи и плавно двинулся вперед. Круглая консервная банка прекрасно выполняла свою функцию. Можно было двигаться по сугробам, как будто у лыжи был настоящий конец...

— Откуда ты такой хитрый? — спросил я.

Но боец, легко подмигнув, сказал: из инструкции. Там про все случаи написано, и для каждой поломки есть выход... Такая инструкция по лыжному делу помогала многим. Это было настоящее дело, нужное позарез. Фин­ская зимняя кампания многому научила нас, готовив­шихся к большому решительному бою с фашизмом».

К этой схватке Канторович готовил себя и других. Для него не было «черновой» или второстепенной рабо­ты: всюду он чувствовал себя литератором — и когда читал пограничникам на западной границе свою повесть о борьбе с басмачами, и когда писал «Памятку». По сви­детельству Ю. Германа, он спрашивал своих товарищей, не знающих лыжной «грамоты». «Тебе все понятно? Вот ты ничего про лыжи не знаешь, а понятно? Объясни то, что написано...» Или: «Не скучно? Понимаешь ли, такая книжка не имеет права быть скучной». Или еще: «Про­читаешь эту книжку — захочется встать на лыжи?»

Работа писателя на фронте была высоко оценена ко­мандованием. Интересен документ, хранящийся в архиве Канторовича:

«Приказ № 74. 3-го марта 1940 года. 1-му Петрозавод­скому полку войск НКВД...

Находящийся в полку от 14 февраля 1940 года в твор­ческой командировке писатель Канторович Л. В. показал себя боевым писателем-большевиком. По инициативе Канторовича была организована на передовых позициях встреча героев-пограничников, на которой пограничники поделились боевым опытом героической борьбы с бело­финнами.

Товарищ Канторович явился инициатором составле­ния текстов обращения к белофиннам-солдатам и лично участвовал в организации передачи этих текстов по радио с передовых позиций.

На организованной встрече с авторами боевых лист­ков поделился своим опытом и дал ряд указаний в воен­коровской работе.

Владея в совершенстве лыжами, оказал ценную по­мощь полку в обучении командирского, политического и рядового состава технике хождения и боевого использо­вания лыж в борьбе с финской белогвардейщиной.

Будучи привлечен к проведению занятий по лыжной подготовке на сборах комсостава полка, упорно, настой­чиво и умело привил инструкторские навыки в боевом использовании лыж.

Отмечая исключительную инициативу и активность то­варища Канторовича в деле оказания помощи полку в борьбе с белофиннами, от лица службы объявляю благо­дарность и возбуждаю ходатайство перед начальником войск НКВД о представлении писателя Канторовича Льва Владимировича к правительственной награде. Командир части полковник Донсков.[21] Военком полка батальонный комиссар Овчинников. Начальник штаба майор Кроник».

Спустя десять дней бои закончились. «И мы услы­шали тогда, как звенит лед на Вуокси-Вирта, как шумит ветвями красавец лес, как стучит о сосну дятел, — рань­ше мы ничего не слышали из-за канонады». Так писал позже, в знаменитых «Письмах к товарищу», об этой поре Борис Горбатов.

Новая граница прошла от Финского залива северо-западнее Выборга.

* * *

Вернувшись в Ленинград, Канторович прочитал га­зеты сразу за несколько дней. Шел апрель 1940 года. 11 апреля — «Операции германских войск в Норвегии и Дании». 12 апреля — «Морской бой у Скагеррака». 13 ап­реля — «Морские и воздушные бои на севере». 14 апре­ля — «Военные действия в Норвегии». Он видел карту Европы. И вспоминал недавние бон и походы. И минув­шую зиму, и осень. На рабочем столе лежали еще не оконченные рассказы, записные книжки, отразившие со­бытия последних месяцев. Может быть, именно в эти дни очередной фашистской агрессии он написал: «Крепость на берегу Буга. Старый вал с бастионами, с мелкой или­стой канавкой вместо рва вокруг... Немцы на той сто­роне. Серый немецкий часовой методически ходит взад и вперед по берегу возле самой воды». Пройдет немно­гим больше года, и Брест станет грозной преградой на пути фашистов.

Канторовичу предстояло сделать многое в оставший­ся год: и книжку «Пограничники идут вперед», и новые рассказы, вернувшие его к азиатской теме («Отчего ты не спишь?..», «Сын старика»). Он продолжал работу над сценарием «Полковник Коршунов» для Ленфильма. «Пограничники» вышли в издательстве «Художественная литература» осенью 1940-го, еще одна книга (рассказы) появилась в «Советском писателе» в начале 1941-го. Только с поездками стало сложнее, хотелось побыть до­ма, в семье: маленькая дочь требовала и отцовского внимания.

Продолжается переписка с друзьями-пограничниками, с журналом «Пограничник». В письмах писателя отра­жены и творческие планы, и значительные события в его общественной жизни. В одном из писем Г. Г. Соколову,[22] тогда командовавшему пограничными войсками страны, Л. Канторович сообщал в мае 1940 года: «Вчера вечером меня приняли в члены партии. Мне очень хотелось напи­сать тебе об этом... То количество времени, которое ты уделял мне, и то отношение, которым ты меня баловал, я старался использовать как мог лучше, и я доволен, уда­чами, творческими и любыми другими, я обязан прежде всего тебе. Я рад, что лучшую свою книжку я тебе посвя­тил. Я буду очень стараться, чтобы еще услышать слово «благодарю», сказанное твоим басом».

Из переписки с пограничниками видно, как много было у писателя замыслов, рассчитанных на долгое вре­мя. Отвечая Л. Канторовичу, один из политических руко­водителей погранвойск Мироненко писал: «Ваши творче­ские планы настолько обширны, что приводят меня в вос­торг и вызывают желание хоть как-нибудь, вернее чем-нибудь Вам помочь» (14 сентября 1940 г.).

Над одним из этих замыслов писатель напряженно работал в течение последнего предвоенного года. В ар­хиве сохранилось подробное изложение характера новой работы: «״Три бойца“ — так (условно) называется вещь, над которой я сейчас работаю. Это будет большая по­весть или роман о трех молодых людях, почти мальчишках, пришедших рядовыми бойцами в Красную Армию». Писатель утверждал, что наша армия воспитывает лю­дей, и характеры их он хотел показать в произведении, занимавшем его уже несколько лет.

Запись не датирована, но сделана она, очевидно, не раньше апреля 1940 года, ибо в ней сказано: «только после финской войны мне стали ясны конец и основные части романа». Интересно указание на связь романа с повестью «Полковник Коршунов». Автор так опреде­ляет две основные темы своей книги: «.. .тема о коман­дире, о полководце, о человеке, решающем судьбы сраже­ний и людей (в романе будет действовать командарм Коршунов, «выросший» герой одной из моих книжек), и основная тема — о воспитании бойца, о пафосе профес­сии ״нижнего чина״».

В течение года писатель думал завершить роман объ­емом в 15 листов. Зная темпы его работы и то, что «все материалы собраны», можно было надеяться на успеш­ное завершение книги (видимо, другое ее название — «Мы — бойцы»). На тех же листках, где и отрывки из ро­мана, есть карандашная запись распорядка дня Канто­ровича. Этот распорядок объясняет истоки его огромной производительности. В основе был труд, ежедневный, целеустремленный. Вот он, один писательский день, ха­рактерный для той поры, которая не приходилась на поездки и путешествия:

5³⁰ — подъем

5³⁰ — 7 — гимнастика

(англ. язык) 7—8 — работа

8 — 8³⁰ — завтрак

(пьеса) 8³⁰— 1 — работа

1 — 3 — прогулка

3 — 4 — работа

4 — 5 — обед, отдых

5 — 9 — работа

9 — 11 — свободное время

11 — спать!

При такой нагрузке он мог надеяться завершить в по­ставленный для себя срок давно продуманный роман, герой которого говорил любимой девушке: «А мне кажет­ся, будто завтра, завтра утром начинается сражение». Канторович писал: «...если мне ничто не помешает, я рассчитываю кончить книгу к концу 1941 года».

«Если ничто не помешает...»

В мае 1941-го писатель, выступая по ленинградскому радио, сказал, что давно дал обещание командирам по­граничных войск служить в этих войсках пожизненно. 10 июня Лев Владимирович отвечает на предложение Воениздата написать книгу рассказов для «Библиотеки красноармейца»: «Уже много лет я работаю исключи­тельно над военными вещами, а тиражи книжек таковы, что читатель, самый для меня ценный, видит мои книжки только случайно. Ради возможности встретиться с читателем-красноармейцем я готов многое сделать. Сдам дней через пятнадцать».

С читателем-красноармейцем он встретился на этот раз по-другому, на пограничной заставе.