Жизнь и миг

ВСЕ СНАЧАЛА — КАЖДЫЙ РАЗ

Основная сложность заключалась в том, что жесткий трос, натянувшись под огромным весом, мог соскользнуть и зацепить взрыватель. Это приведет в действие застывший на десятки лет часовой механизм… Каждый отсчет секунды будет неумолимо приближать взрыв чудовищной силы.

В наше сложное время существует много опасных и трудных профессий. Но есть среди них профессии беспредельно опасные и безгранично трудные — когда человек рискует жизнью. И не просто рискует, а каждый раз, когда обстоятельства требуют исполнения профессионального долга, он ставит свою жизнь на последнюю грань, за которой уже не бывает ни риска, ни надежды…

Во время войны профессия была у всех одна — быть бойцом. Когда война окончилась, жизнь потребовала мирных специальностей. Но не все были отпущены к мирным делам. Ни одна война не оканчивается в один день. Долгие ночи бывших фронтовиков до сих пор ничем не защищены от близких взрывов и стонов раненых товарищей. О войне напоминают и памятники. Война живет в профессиях, порожденных ее последствиями.

Больше четверти века прошло с тех дней, когда на нашу землю падали бомбы. Больше четверти века прошло, а рожденная войной специальность военного пиротехника и сегодня не редкость. Сброшенные когда-то с громадной высоты бомбы, те, что не взорвались тогда, притаились рядом с нашими новыми домами, нашими выросшими детьми, нашей мирной жизнью. И теперь, после 30 лет пребывания в земле, они не стали безопасными. Они хранят в себе ненависть захватчика, безграничное горе.

Пиротехники энской краснознаменной воинской части гражданской обороны, которые вот уже почти тридцать лет обезвреживают их в Москве и Подмосковье, продолжают героическую, беспримерную битву за мирную жизнь столицы. В их сегодняшних действиях — та же решимость и самоотверженность, та же беспредельная любовь к городу-герою, что была в действиях солдат, до последней капли крови сражавшихся в суровые годы Великой Отечественной войны…

Легких бомб не бывает, но бывают в работе военного пиротехника трудные и очень трудные бомбы. Я расскажу о трудной бомбе Юрия Шаранина и его товарищей.

На подмосковной станции Лазарево была обнаружена тысячекилограммовая бомба. Она ушла глубоко в каменистый грунт и долгие годы ожидала своего часа. Вернее, своего мгновения, ради которого для нее изготовляли в гитлеровской Германии металл, взрывчатку, изготовляли часовой механизм, корпус.

Каждый раз, подъезжая к месту, где удалось обнаружить бомбу, Юрий Шаранин старался представить себе, какой класс, конструкцию и заряд она имеет. До встречи с бомбой он не обращал никакого внимания на обстановку вокруг точки ее падения. Если бы у него спросили, были ли вокруг деревья, поля или дома, было ли пасмурным небо или ярко сияло солнце, он, пожалуй, не смог бы ответить. Зато после работы, после всего, что называется прозаическим словом «обезвреживание», его зрительная и слуховая память способны были восстановить всю окружающую обстановку до мельчайших подробностей. Он мог вспомнить трещину на стене соседнего дома, которому бомба угрожала. Цвет земли, которую бомба могла поднять высоко в небо. Голоса, которые бомба могла оборвать навсегда…

Они приехали вчетвером: сержант Юрий Шаранин и его товарищи — Василий Манько, Анатолий Исаенко, Георгий Муратов. Они были готовы к трудному поединку с огромной, тысячекилограммовой металлической акулой, но они не представляли, сколь трудным этот поединок будет на самом деле.

Рядом проходило железнодорожное полотно. Времени на обезвреживание было мало. Они рассчитали усилия точно, но всего учесть, конечно, не могли.

Добирались до бомбы долго… Много раз в журнальных и газетных репортажах рассказывалось об этих последних минутах в работе пиротехников. Когда ковш экскаватора становится слишком грубым. Когда саперная лопатка становится опасной. Когда последние сантиметры грунта снимаются с бомбы осторожными, натренированными пальцами. Здесь, как правило, вспоминают об археологах… Может быть, такие сравнения и правомерны. Но самим пиротехникам подобные аналогии с работой археологов вряд ли пришли бы в голову. Слишком разные следы деятельности человека на Земле они ищут. Слишком разную стоимость их находки имеют.

…Они ни о чем не думали, перед ними был сырой грунт желто-серого цвета, под землей притаилась бомба, которая может стать их последней бомбой. Рядом лежало пустое железнодорожное полотно, по которому должны были пойти рейсовые поезда в сторону близкой Москвы. Бомба показала свою темно-синюю броню. Началась обычная работа — напряженный период определения системы взрывателя. Отрыли кольцо, которым смертельный груз крепился к самолету… По кольцу ничего не определишь. Но рядом с кольцом всегда находится взрыватель.

Юрий Шаранин внимательно осмотрел видимую часть бомбы.

— Часовой механизм, — сказал он, подняв голову к ребятам. — Работа будет трудной. Начнем.

И в эту секунду он почувствовал, что ноги его погружаются в ледяную воду.

— Плывун! — закричал с «борта» котлована Василий Манько. — Плывун! — повторил он. Но Юрий уже понял, в чем дело. Вмиг он оценил всю серьезность ситуации: мутная, глинистая вода начала затоплять обнаженную часть бомбы, скрывая тускло белеющие глазки взрывателя. Работать с невидимым взрывателем — самоубийство. Услышать звук часового механизма из-под воды невозможно. Сержанта затопляло по щиколотки, по колени. Он поднял руки, и три пары дружеских рук вытянули его из котлована. Ребята стояли лицом друг к другу.

— Выход один, — медленно проговорил Шаранин, — все нужно начинать сначала. Дайте щуп!

Георгий Муратов не понял, что именно решил предпринять командир, но щуп протянул немедленно.

Шаранин вновь полез в котлован. Скользя по мокрым краям колодца, он приказал приготовить трос и позаботиться о лебедке — решение, как действовать дальше, уже созрело в его голове.

Тут следует сказать о том, что в своей трудной, опасной работе военные пиротехники всегда опираются на помощь гражданских властей — помощь эта не просто шефская, а самая реальная, самая надежная: охрана места операции, тракторы, бульдозеры, машины. В данном случае, пока Шаранин спускался к желтой холодной воде, наверху уже «включилась» система помощи.

— Товарищ сержант, — услышал Юрий глухой голос Василия Манько, — трос есть. Опускать?

— Минуту! — прокричал Шаранин. — Я еще не знаю, насколько бомба ушла под воду.

Щуп он держал в правой руке, левой упирался в скользкую стену, ноги сползали по пологому выступу к воде. Бомба была в земле на глубине девяти метров. Глубина воронки, которую с помощью бульдозеристов вырыли пиротехники, около восьми метров. Сейчас щуп уходил под воду еще на метр. Юрий скосил глаза, засек белый голыш в земле над самой поверхностью воды и секунд через тридцать убедился, что вода продолжает поступать: голыш скрылся. Опыт подсказывал, что действовать необходимо немедленно.

— Давайте трос! — закричал командир. — Буду «обнимать».

Георгий Муратов и Анатолий Исаенко в один голос ответили:

— Трос готов. Мы спускаемся к вам.

— Ни в коем случае! — ответил Шаранин как можно мягче. — Я все сделаю сам.

— Мы только поможем закольцевать трос, — сказал Анатолий.

— Я приказываю вам всем отойти от воронки, — уже строго ответил Шаранин. — Если понадобится помощь — позову. Ваш конец на лебедке?

— Да.

— Бросайте.

Толстый многожильный стальной трос повис над водой рядом с Шараниным. Вода стояла выше колен. Он начал нащупывать под водой другие выступы и осторожно передвигал ступни к телу бомбы. Ближе, ближе, вот конфигурация подсказывает нос, утолщение…. Он поймал раскачивающийся в воздухе трос. Необходимо было сделать следующее — на ощупь под водой обвить туловище бомбы и попытаться вытащить ее лебедкой из котлована. Но основная сложность заключалась в том, что жесткий трос, натянувшись под огромным весом, мог соскользнуть и зацепить взрыватель. Это приведет в действие застывший на десятки лет часовой механизм, и его уже не остановишь. Каждый отсчет секунды будет неумолимо приближать взрыв чудовищной силы.

Шаранин опустил трос под воду. Вода доходила ему уже до пояса. Он нащупал кольцо. Убедился, что это именно кольцо. Он не слышал никаких звуков, кроме ударов собственного сердца, но и они возникали какими-то наплывами, приходили издалека и вдаль уходили, не касаясь сознания. Он не был сверхчеловеком, ему присущи все человеческие чувства, среди которых страх не на последнем месте, но он уже много раз замечал, что во время самой операции, какой бы смертельно опасной она ни была, страх вытесняется из сердца или глушится до нуля четкой, максимально работающей мыслью. Это уже потом древнейшее чувство берет реванш.

Юрий опустил под воду руки, согнул колени, вода дошла до груди. Трижды он пытался завести трос под бомбу, но в последний миг трос кольцевался.

— Не получается? — услышал он сверху и поднял грязное, в темных пятнах глины лицо. Спрашивал Василий Манько, но Анатолий и Георгий тоже стояли у краев котлована.

— Всем не заходить! — сказал он. — Осторожно спускайтесь ко мне — двое.

Спустились все трое. Натянули трос, чтобы он не кольцевался. Снова начали заводить под корпус — снова съезжал. Наконец, трос удалось закрепить за кольцо. Юрий и сейчас не может восстановить схему движения пальцев под водой: «Не знаю, как удалось поймать».

— Теперь, — сказал он, — все наверх. Слушать мои команды. — Но трое рядовых не хотели оставлять командира один на один с чудовищем, которое предстояло сейчас тянуть из его логова.

— Я приказываю, — сухо скомандовал сержант. — Все будет отлично. — И повторил громко и раздельно: — Наверх!

Подавая друг другу руки, Манько, Исаенко и Муратов выбрались из котлована.

Юрий попятился к стене и скомандовал:

— Лебедка!

— Лебедка, — донеслось сверху.

— Медленно! — крикнул он. — Без рывков!

— Без рывков! — отозвался как эхо голос Манько.

Вода забурлила, как в заводи. Трос натянулся, задрожал мелкой дрожью. Шаранин прижался к мокрой стене котлована. В эти мгновения он понимал, как быстро все может кончиться. Человеку дано увидеть в последний миг немного. Даже если он гибнет в огромной, безбрежной степи, он в секунду опасности не охватывает глазами горизонт, он не видит белых облаков. Его взгляд вырывает лишь одну незначительную деталь: стебель пшеницы, острый камень, перекати-поле. Шаранин видел перед собой глину, трос, камешки в стене котлована, тошнотворную желтую воду. Он весь сжался в комок, мысль была ясной и готова была в тысячные доли секунды подсказать очередность необходимых действий. Трос натянулся до предела, перестал дрожать, лег на стену, врезался в окружность котлована и бесшумно пошел вверх. Над водой показался широкий нос хвостового оперения бомбы, потом корпус, потом красное кольцо… Бомба «посмотрела» на Шаранина белесыми глазками взрывателей и поплыла выше. Он склонил голову и затаил дыхание, но его натренированный и обостренный до крайности слух не уловил ненавистного звука часового механизма. Трос плотно сидел на кольце. Бомба поднялась над водой, комья жидкой грязи и ручьи желтой густой воды стекали с ее холодного тела.

Шаранин вытер грязной ладонью лицо, облизал сухие губы и начал выбираться наверх. На самом краю котлована стояли ребята. Они ничего не стали говорить друг другу.

Через три минуты в сторону близкой Москвы прогрохотал поезд — мимо огромной воронки, заполненной водой.

Четверо военных пиротехников находились в это время уже в дороге — отъезжали от станции. Бомба лежала в машине.

Потом над лесом, дорогой, полями раздался глухой взрыв — далеко, непонятно, нестрашно. Так была завершена эта операция.

Парни вернулись в свою часть и доложили о выполнении очередного задания.

— Что было? — спросили приятели.

— Ничего особенного, — ответил Шаранин. И рассказал обо всем только тогда, когда за проделанную операцию ему вручили орден Красной Звезды, а Василию Манько, Анатолию Исаенко и Георгию Муратову — медали «За отвагу». Тут уж ребят заставили поведать все, до мелочей.

Даже по одному описанному выше эпизоду из жизни, например, Юрия Шаранина неискушенный читатель может сделать вывод о том, что Шаранин в силу исключительности своих занятий представляет собою исключение и как человек.

Конечно, профессия военного пиротехника исключительна. И его человеческие качества, выработанные обстоятельствами, редко встречающимися в жизни большинства людей, тоже присущи не всем. Признавая это и постоянно употребляя в рассказах о работе пиротехников такие слова, как смелость, отвага, решительность, хладнокровие, героизм и т. д., мы часто обедняем их как людей, обладающих главным качеством, питающим все остальные их доблести: великим и безграничным человеколюбием, не осознанным до конца даже ими самими….

Юрий Шаранин — обычный в быту человек. У него есть замечательная жена Мария, которая живет и работает с ним в воинской части. У них есть дочка Оксанка… У них есть все, что есть у других людей. Но у других людей нет того, что свойственно их жизни.

27 мая, накануне дня рождения мужа, Мария приготовила подарок, а утром 28-го начала хлопотать над праздничным пирогом. А муж вбежал в комнату, поцеловал и умчался в сторону Москвы. «Нас ждут!» — только и сказал.

Когда в тот день они достали из-под земли бомбу, когда увезли далеко от домов, людей, машин на опушку леса, он вспомнил, что сегодня день его рождения. Взрыв потряс лес. Осколки со свистом ушли в небо над их укрытием, а через несколько секунд один из них, острый, с сухим фырчанием возвращаясь на землю, зацепил его форменную фуражку, разорвав пружину «тарелки» рядом с виском. Нелепая случайность.

— Побывала фуражка под машиной, — с улыбкой объяснил жене, когда вечером вернулся домой, с тихим и светлым чувством обнаружив, что день его рождения еще не кончился, что его ждут жена и дочь, что стол накрыт по-праздничному.

Юрий Николаевич Шаранин сегодня младший лейтенант. Сегодня он выезжает на встречи с обнаруженными бомбами уже с другими ребятами, совсем молодыми, совсем неопытными… В их воинской части существуют богатые и добрые традиции. Главная из них — прикреплять новичков к таким людям, которые показали себя не только блестящими специалистами, но и чуткими, умными педагогами.

У меня есть возможность рассказать об этой прославленной воинской части языком цифр. Например, сообщить, что в части есть люди, награжденные орденами Красного Знамени, что у 35 человек имеются медали «За боевые заслуги», что у 21 — медали «За отвагу». Эти награды получены в мирное время. В мирное для нас с вами время.

Можно добавить к этим цифрам и такие: с 1943 года по 1971 год воины части уничтожили 2351 авиационную бомбу, 25 789 снарядов и мин. Когда начинаешь анализировать цифры, масштабы возможных бед не поддаются представлению.

Когда рассуждаешь о количестве награжденных в части, не можешь не думать о душевных качествах людей, из которых воинская часть состоит…

Когда несколько выше я говорил о том, что у меня есть возможность рассказать об этой части языком цифр, я имел в виду отсутствие реальной возможности рассказать о каждом из людей, в эту часть входящих. Я рассказываю о Юрии Шаранине потому, что он, на мой взгляд, совершенно типичный представитель части, где за долгие послевоенные годы сложились товарищеские, требовательные, умные, добрые, по-настоящему партийные взаимоотношения.

Его человечность, простота формировались в части. Здесь не потерпят зазнайку, человека честолюбивого, высокомерного. Не потерпят бойцы, не потерпит сама суровая профессия.

Его самоотверженность формировалась в части. Рядом с ним жили и живут люди, которые, не задумываясь, пойдут на смертельный риск ради спасения чьей-то жизни.

И его гордость своей профессией и гордость тем, что он отдает свой труд самому дорогому для любого советского человека городу — Москве, тоже формировалась в части. Части, награжденной правительственным орденом Красного Знамени…

Новый огромный район Москвы — Чертаново — сегодня уже известен не меньше Черемушек. Каждый день новоселья, каждый день шумные переселения. Это одна из самых характерных примет наших дней. Мы к этому привыкли. Но привычный ход дел иногда прерывается неожиданно и остро. Это немыслимо: веселые новоселья, вокруг задорный звон стройки, и вдруг зловещая тишина, безлюдье, настороженное ожидание…

Телеграмма пришла в часть из военкомата: «Признаки неразорвавшейся бомбы. Просьба срочно выслать расчет пиротехников».

Юрий Шаранин смотрел в окно несущейся на полной скорости машины и думал, как всегда в такие минуты, о встрече с бомбой: система взрывателя? тип? вес? сложность поиска?.. Беспокоило его всегда и беспокоит всех его товарищей больше всего одно обстоятельство — обезвреживание бомбы в густонаселенных кварталах огромного города. Случиться может всякое — об этом не надо думать, но об этом надо знать. Ответственность его работы становится максимальной. Впрочем, эта фраза ничего не добавляет к пониманию сверхчувств человека, ответственного за каждое свое движение перед жизнью своей и жизнью десятков людей.

Они прибыли на место. Стояла глубокая осень. Им показали примерное место падения авиационной бомбы. Начались поиски… Вокруг были высокие светлые дома… Бульдозер снял первый слой грунта. Второй.

— Что нам нужно заметить в земле? — спросил лейтенант Юрий Шаранин новичка, комсомольца Володю Белоуса.

— Черный круг, — ответил Володя, которому предстояло впервые познакомиться с реальным предметом, дошедшим из военных лет до наших дней. Молодой солдат до этого видел войну лишь на экране кинотеатров, да еще много слышал о ней в воспоминаниях отца, военного связиста.

— Правильно, — одобрил Шаранин. — По черному кругу мы найдем, где она вошла в землю.

Бульдозер снял еще один слой. Второй новобранец, подопечный Шаранина Алексей Попов, во все глаза смотрел на нож бульдозера.

— Вот оно, то, что нам надо было увидеть, — спокойно и буднично произнес Шаранин. — Вон круг. Теперь — за лопаты.

Они добрались до нее не скоро. Молодые солдаты следили за каждым движением командира. И командир это, конечно, чувствовал и понимал, что здесь, во время настоящей, опасной работы, его слово, жест, интонации, взгляд значат для новичка во много раз больше, чем спокойный урок в комнате, где проходят занятия.

Когда бомба была открыта, Юрий присел у ее тела со свежей, совершенно не покоробившейся за тридцать лет краской и сказал: «Теперь мы заглянем в ее сердце».

Это значило, что сейчас им предстоит определить систему взрывного механизма. И молодые солдаты склонились над бомбой тоже. Они смотрели на нее и не совсем ясно представляли себе, из какой дали дошла она до наших дней. Но их отцов одна лишь эта застрявшая в земле «акула» способна была опалить живыми воспоминаниями военного времени…

В мирном году в жилом массиве Москвы склонились над бомбой три человека, отцы которых шли с оружием в руках сквозь пламя Великой Отечественной. Николай Дмитриевич Шаранин погиб под Ленинградом…. Александр Петрович Белоус закончил войну в Чехословакии… Андрей Иванович Попов освобождал Прагу, Варшаву, Берлин… Три воина — сыновья воинов — склонились над бомбой — смертельной памятью войны. А вокруг простиралась до горизонта Москва — новые кварталы, новые районы…

…Они очищали ее саперными лопатками, руками, звон в висках постепенно проходил, работали спокойно, и только стук собственных сердец, как и у многоопытного Шаранина, наплывал откуда-то издалека и вдаль уходил снова. Военный пиротехник по-настоящему рождается только в прямом соприкосновении с холодным телом бомбы.

…По шоссе, где было на время перекрыто движение, прошла машина, в кузове которой лежала бомба. Машина уходила все дальше и дальше от шумной Москвы, Шаранин теребил ремешок часов и думал о дочери — как он снова ей будет рассказывать веселые истории о себе и своих взрослых друзьях и как трудно ему будет снова избегать ненавистного слова «бомба», ушедшего из лексикона людей так много лет назад… Володя Белоус тоже молчал и думал о том, как несерьезны и даже наивны были их недавние споры в школе о месте для подвига в жизни человека в наши спокойные, ясные дни, и украдкой поглядывал на Шаранина — вот кому надо бы тогда перед их классом выступить или хотя бы показаться… Алеша Попов представлял, как он сдержанно, по-мужски напишет сегодня в письме отцу и матери: «У меня все в порядке. Был на первом боевом задании…»

Я получил много писем от москвичей. И почти в каждом — такая мысль: «Чем дальше от нас отстоит война, тем больше должна быть наша благодарность этим людям…»

…Я живу в Москве и знаю все памятники тем, кто защищал Москву… Но, может быть, когда-нибудь на одной из московских улиц поднимется и памятник Неизвестному военному пиротехнику — об этом тоже пишут авторы писем. Памятник простой: пиротехник в пилотке, с осунувшимся лицом, с руками в глине, у мертвого тела обезвреженной им авиационной бомбы… Памятник за его мужество, его смелость и волю. За то, что он дольше всех находился на войне.