Журнал `Юность`, 1973-1

Листва осенняя редела,

как список роты на войне.

Я видел поле без предела,

я слышал время в тишине.

И оставались в стороне

такие ужасы и страхи,

как гром, как пятна на луне,

и ближе собственной рубахи

ночное небо было мне.

Ночью филин глухо ухал,—

не к добру наверняка,

к злым догадкам, к темным слухам,

так, как лебедь к белым мухам

в сентябре. Ну, а пока

солнце лепит облака

кучевые, как из теста,

и не к месту грустный лад;

незабудки—чья невеста

уронила этот взгляд?

Я смотрю, как смотрят в детстве:

дым колдует над избой

или снова по соседству

чей-то табор кочевой?

Воздух с пухом. В горле сухо.

Синь. Жара. Ни ветерка.

Только песня бьется в ухе,

словно медная серьга.

Когда и я из детства выбыл

туда, где должен кто-нибудь

таскать мешки, ворочать глыбы,

лома рихтовочные гнуть,

ровняя искривленный путь,

я не забыл, как пахли шпалы

золой скитальческих костров

и как к себе я был суров,

когда уменья не хватало!..

Была распутицы пора,

плыла щепа, ботва, кора…

И я кружил на утлой лодке

по разгулявшейся воде,

не понимая, в чем и где

мои потери и находки.

Но вышло, что они в одном,

а суть предмета в промежутке

да в том, что после незабудки

цветут и лодка кверху дном

валяется на солнцепёке —

реальная, без подоплеки.