Не ошибусь
Я молода,
ни бремени добра,
ни гнёта зла ещё не понимаю.
И, кажется, во всем и навсегда
я этот мир радушно принимаю,
но часто ошибаюсь сгоряча,
желаю встречи, а пришла разлука.,
Когда обидишь друга невзначай,
то недруга легко принять за друга.
Я над своими бедами смеюсь,
люблю тебя, и от любви спасаюсь,
и, вместо счастья, получаю грусть,
и от неё уже не защищаюсь.
Потом сижу, как водится, одна,
сижу и плачу над своей судьбою…
Прошу меня простить:
я молода,
я не умею управлять собою.
Прошу меня понять: я — молода…
Да не услышу ваши укоризны.
Но в чём не ошибаюсь никогда —
так это в милом имени Отчизны.
Его я с материнским молоком
всосала в дни младенчества былого,
его я лепетала языком,
как первое мое земное слово…
Вы две святыни — Родина и мать…
Пускай порой, как пойманная птица,
я бьюсь в силках,
но мне дано сказать
два этих слова —
и не ошибиться.
Перевод с таджикского С.Куняев
Когда я в первый раз о Родине узнала!
Когда ещё без слов запела я о ней!
Прекрасней всех цветов она вокруг сияла,
Но вспомнить не могу зарю далеких дней,
Когда я в первый раз о Родине узнала.
Не в тот ли час, когда впервые наряжала
Меня в обновку мать, лаская и смеясь,
А я нетвердо в первый раз стояла,
За платье мамино ручонками держась!
Тогда, быть может, я о Родине узнала!
Или когда упрямо я бежала,
Догнать стараясь быстрых мотыльков,
И шелест нив пшеничных услыхала,
И шум ручьев, звучанье родников,—
Тогда, быть может, я о Родине узнала!
Или когда сердечко запылало
Любовью к жизни, жаром юных дней,
И первые стихи я написала
О счастье и о радости своей,—
Тогда, быть может, я о Родине узнала!
Раскрыв глаза, я ясно увидала
Цветущий горный край и полевой
простор…
Я ей обязана всей жизнью, всем,
чем стала,
Но вспомнить не могу, с каких же это пор
Названье — Родина — навеки я узнала!
Горячую лепешку и кружку молока
Я часто вспоминаю вдали от кишлака.
Высокие колонны и этажи кругом,—
Но помню гор величье и скромный
отчий дом.
И вот я снова вижу громады этих гор,
На скалы и колючки вновь устремляю
взор.
По ним уже давно я не бегала босой,—
Все здесь осталось тем же, лишь стала
я другой.
Знакомые вершины, знакомые пески…
Смывают пыль дороги родные родники,
А серны, принимая за девочку меня,
Хотят по скалам прыгать со мной средь
бела дня!
Кишлачная тропинка осталась позади,
Больших дорог просторы живут в моей
груди…
Мне радостно, что снова я на земле своей,
Но нынче по-иному гляжу в глаза друзей.
Теперь и люди даже гуляли по Луне,
И петь о ней, как прежде, уже не стоит мне!
Обычным стало, скажем, затмение Луны,
Тебе ж минуты эти, сестра, ещё страшны.
К одной мы обе льнули родительской руке,
Мы были как две родинки на одной щеке,
Мы обе вырастали под радугой одной,
Но разные дороги теперь у нас с тобой.
Из одного когда-то мы пили родника
И вместе собирали цветочки для венка,
И, может, сохранила тетрадка до сих пор
Одну и ту же песню о мощи наших гор.
Лишь в детстве беззаботном игра,
и звонкий смех,
И радость, и веселье — похожие у всех.
Пшеничную лепешку с восторгом ест малец.
А как она досталась, то знает лишь отец.
Наш смех рождало солнце, лицо ласкал
ручей,
Наш сон оберегала бессонность матерей.
Теперь умеем сами себе постели стлать,
И жизнь у нас такая, какой не знала мать.
Сестра, ты здесь осталась, в родимом
кишлаке,
Д я под тем же солнцем жила, но
вдалеке.
Слова отца я помню: «Свой край люби
везде:
И птицы мчат с чужбины, чтоб жить
в своём гнезде».
Я рада, что не знает нужды твой светлый
кров,
Что счастье и достаток — удел твоих
птенцов.
Приветливая встреча любого гостя ждет,
И материнский образ в тебе всегда живет,
В далекую дорогу я собираюсь вновь
И унесу с собою опять твою любовь.
Качая колыбельку, где спит ребёнок твой,
Ты вместо колыбельной мои напевы пой.
Ты колыбель качаешь, смотря в ночную
тьму,
И песню напеваешь малютке одному,
А я слагаю песни теперь для всех людей—
И колыбель качаю большой судьбы своей…
Перевел с таджикского Ал. РОХОВИЧ.