Гипсовая судорога

17

В комнатушке, освещаемой одним-единственным небольшим окошком, всегда было сумрачно, Но в тот момент, когда Эбис провозглашал осанну вареникам, потемнело ещё больше.

Дмитрий увидел, как разительно изменилось лицо деда Фёдора. Гнилозубая челюсть его отвисла, глаза округлились, словно пятаки.

— Хай воно нэ дождэ! — тоненьким голосом всхлипнула баба Федирка и мягко всплеснула пухлыми руками.

Друзья разом повернулись в сторону, куда были устремлены взоры хозяев.

В окошко вглядывалась весьма странная физиономия — какая-то мятая, будто испитая. Круглые тусклые глаза с вялым интересом рассматривали находящихся в комнате. Большие уши незнакомца располагались почти перпендикулярно к голове.

— Куда Мотря ни пойдёт, всюду за ней золотые вербы растут, — с немалой досадой вымолвил дед Фёдор. — Припёрся всё-таки за этой девицей Хроник!

Незнакомец, которого дед Фёдор назвал Хроником, стал делать жесты, показывая, что он просит впустить его в дом.

— Ничего не понимаю, — прошептал Дмитрий.

— Чего тут не понимать, — хмуро процедил дед Фёдор. — Хроник часто за Той, от которой клубника лучше растёт, следом ходит. От него, наоборот, ущерб один. Где он появляется, там люди чаще болеют. И клубника хуже растёт. Сплошной убыток! Мы с бабой думали, что на этот раз обойдётся без него. Ан нет! Неразлучны они, словно кобыла и хомут.

Дед в сердцах сплюнул прямо на пол. Они с женой разом, как по команде, развернулись и направились в свою комнату.

— А как же вареники? — догнал их у порога печальный вопрос Эбиса.

Дед непонимающе посмотрел на шустрого квартиранта и хмуро заметил:

— Если и дальше будете девку приваживать, ищите себе другую квартиру.

— Что за глупости! — не удержался Дмитрий. — Я же вижу, что это самый обычный человек. При чём тут клубника? При чём тут болезни?

— Вижу… Вижу… — пробормотал дед Фёдор. — Видишь, как слепой сквозь гору.

И они вышли, громко хлопнув дверью.

— Хай воно пощезнэ, — донёсся до приятелей голос бабы Федирки, в котором звучал явный испуг.

Незнакомец за окном продолжал делать умоляющие жесты. Ошеломлённые медики безмолвно наблюдали за его действиями. Тут Хроник открыл рот и в волосах, которыми густо заросла нижняя часть его лица, образовалась воронка.

— Впустите, — протаранил его голос двойные стёкла.

— А то как же! Тороплюсь впустить желанного гостя, — со злостью проговорил Эбис. — Встречайте! Едет Корней с пампушками! Сейчас я его отважу физическими методами.

— Ну, зачем же? — робко запротестовал Дмитрий. — Может быть вначале попытаться объяснить ему недопустимость подобного поведения?

Не слушая товарища, Эбис погрозил Хронику кулаком. Тот немного отодвинулся от окна и в ответ повторил жест врача. Кулак незнакомца закрыл чуть ли не половину окна.

— Да… — протянул Эбис. — Физически подавлять его, наверное, не стоит. Не хочется просто руки марать.

— Впустите, — донёсся до них уже погромче голос с противным гнусавым оттенком.

Далее случилось такое, от чего приятели на некоторое время потеряли дар речи.

Хроник, топча клубнику, попятился. Затем резко захромал и дико взвыл. Он задрал штанину, которая быстро темнела, и врачи увидели, что сквозь разорванную грязную кожу торчит острый отломок кости. По грязно-белой икре торопливо сбегал извилистый ручеёк крови.

— Открытый перелом! — разом ахнули Дмитрий и Эбис.

— Вы давали клятву Гиппократа! — торжествующе воскликнул Хроник. — Обязаны впустить и помочь! Впустите!

— Конечно же. Сейчас мы вам поможем…

— Заходи, — хмуро согласился и Эбис. — И этот о клятве Гиппократа!

Незнакомец скрылся из вида — направился ко входу.

Эбис ухватил за рукав Дмитрия, шагнувшего к двери, встретить пострадавшего,

— Не торопись!

Эбис был непривычно серьёзен. Дмитрий понял, что его товарищ чем-то очень обеспокоен.

— Дима, ты никогда не читал о зомби? Нет? У нас их упырями зовут. Это не совсем умерший человек. Не полностью. То есть, он мертвец. Но двигается, дышит, говорит. Так вот: они не могут зайти в дом, пока им не разрешит сам хозяин. Для того, чтобы получить разрешение, используют любые уловки…

Дмитрий спокойно ждал продолжения рассказа, но Эбис молчал, сжимая и разжимая кулаки.

И вдруг до сознания Дмитрия дошёл смысл сказанного. Волосы у него стали дыбом. Тело, будто облитое ледяной водой, покрылось гусиной кожей.

— Не торопись помогать ему войти. Мне кажется, что он вполне может войти сам. Заметил? После того, как мы ему войти разрешили, он и хромать перестал.

— Глупости какие, — прошептали помертвевшие губы Дмитрия, и он расслабленно рухнул на табурет.

В комнате хозяев раздалась частая словесная перестрелка. Говорили одновременно дед Фёдор и его жена. Их голоса быстро увязли в гнусавом голосе вошедшего. Воцарилась тишина. И в тишине этой раздались уверенные шаги Хроника. Без сомнения, человек с открытым переломом большеберцовой кости так идти не смог бы. Руки Дмитрия впились в край табурета с такой силой, что побелели ногти. Он ожидал самого худшего.

Дверь отворялась медленно, очень медленно. И вот вошёл… самого затрапезного вида гражданин среднего возраста, среднего роста и средней комплекции. Одет он был в старый засаленный пиджак и мятые брюки с пузырями на коленях.

При появлении неизвестного, которого хозяева называли Хроником, молодые люди ощутили неопределённую тоску. От неё цепенел мозг, она сковывала движения. Всё и вся вдруг представилось скучным и бесцельным. Чувство безысходности, словно пресс, придавило их к месту.

«Хроник» остановился у входа, тяжёлым взглядом обвёл медиков и глухо проговорил:

— Здравствуйте.

Хозяева даже не нашли в себе силы ответить.

— Предложили бы гостю сесть.

Дмитрий заставил себя встать с единственного в комнате табурета и пересел на возмущённо взвизгнувшую кровать.

— Простите за подобный modus operandi[2],— без интонаций сказал незнакомец. — Но я предвидел, что иначе меня бы не впустили. Id est[3], я знаю, что современные лекари исповедуют всякие випашьяны. Имею в виду то, что именуется сейчас гуманизмом. Уверен был: вы не могли отказать в помощи больному. Потому использовал этот фактор.

Дмитрий с трудом кивнул, точнее — уронил голову, и спросил, едва шевеля языком:

— Как ваша нога?

— Нога? — невнимательно переспросил «Хроник». — Разумеется, в порядке.

— Тогда зачем вы здесь? — Эбис, как и Дмитрий, был поражён необычными речами, но всё ещё храбрился. — Кто вы такой?!

— Зачем я здесь? Да вот ради него, — и пришелец кивнул в сторону Дмитрия. — Он меня пока что не знает. Но, как говаривали когда-то, мы обёрнуты шкурой одного барана. А зовут меня Хронос. Местные невежды переименовали меня в Хроника. Но вам-то, надеюсь, имя моё о чём-то говорит?

Абсурдность происходящего, какой-то загробный голос Хроноса, резкое несоответствие его манеры говорить и внешнего вида, вышибли у Дмитрия ощущение реальности. Вот привычная комнатушка, вот грязновато-белые стены с отваливающейся побелкой, вот давно не крашенный пол с выкрашивающейся шпатлёвкой. И тут же — Хронос с его безумными речами. Так, наверное, сходят с ума.

Хронос не сводил с Дмитрия немигающий взгляд своих раскосых с узким зрачком глаз.

— Нет, вы не сошли с ума, Дмитрий Маркович. Не волнуйтесь, ибо всё суета сует. Всё — дхарма! Я у вас, ибо здесь и в это время сошлись appearance and reality[4], мгновение и вечность. Ab aeterno[5]! Поверьте, очень скучно жить вечно. Впрочем, говорить с человеком о вечности, всё равно, что с медузой о прыжках в высоту…

— Что вам угодно? — услышал Дмитрий самого себя.

— Мне угодно, — зазвучал гипнотический голос, — сообщить вам, что девушка, которая приходила к вам, как уже сообщил ваш приятель, значительно отличается от созданного вами идеального образа. В этом мире она падшая женщина. Я имею в виду её современную ипостась. Если вы попытаетесь искать её расположения, это приведёт и вас, и её к ужасным последствиям. Ведь за ней всегда следую я. Нет, это не любовь. Это… результат единства противоположного. Свет и тень. Добро и зло. Звуки и тишина. Вы должны отказаться от неё. Этим вы избавите её от множества неприятностей. Согласны? Не сомневаюсь, что вы согласитесь. Доводы мои неопровержимы.

У Дмитрия не было сил сопротивляться. Он физически ощущал, как звуки ненавистного голоса вырывают из груди сердце, разрушают мозг. Он готов был согласиться на всё, лишь бы побыстрее закончилась мука.

— Да, — прошептал он. — Я согласен.

— Говорите конкретно. Согласны ли вы отказаться от попыток сблизиться с нею?

— Да, да, да! — ответил Дмитрий с лицом, искажённым от муки. Смысл вопроса уже с трудом доходил до его сознания.

Мерцала где-то на периферии мозга спасительная мысль, что главное сейчас — согласиться. Потом видно будет. Главное — прекратить пытку. Прекратить как можно скорее!

Хронос некоторое время молча смотрел на Дмитрия. Хотя лицо его не изменило выражения, Дмитрию показалось, что гость улыбается.

— Я не напрасно — Хронос, — сказал он, наконец. — Я — олицетворение и властелин времени. Но даже я не в силах обратить вспять поток его. Время необратимо. Что свершилось, того изменить нельзя. Знаете, что такое Стрела времени? Знаете… И то, что вы пообещали в моём присутствии, невозможно ни изменить, ни исправить. Обратного хода нет.

Он встал.

— Прощайте. Ухожу в своё жилище — осколок прошлых времён и вселенных. Напоследок ещё раз предостерегаю вас от попыток нарушить обещание. Тогда к вам снова приду я. А в моём присутствии энтропия возрастает стремительно. Субъективно вы ощущаете это, как возникновение крайне тягостного самочувствия. В моём присутствии за секунду вы старитесь на месяц. Говорю не до свидания, но — прощайте.

Дмитрий сжал зубы, на лбу его выступил холодный пот. Трудно, очень трудно было думать, неимоверно трудно заговорить в присутствии Хроноса. Дима сделал нечеловеческое усилие.

— Почему? — выдавил он и задохнулся. — Чего вы хотите?.. Как вы смеете лишать меня возможности решать самому, отнимаете свободу выбора?

Хронос несколько раз кашлянул. Рассмеялся?

— Нет свободы выбора, — ответил он, медленно поворачиваясь. — Есть жёсткое предопределение. Называйте это судьбой, кармой или ещё как-нибудь. Некоторые думают, что они могут «бороться» с судьбой, определять своё будущее. И то, что у подобного субъекта возникают такие мысли и то, как он «борется», всё это предопределено раз и навсегда. Вода, текущая в жёстких стенах канала, вот что такое человек. И не надо думать, что вы сами выбираете своё русло. Возможность превращается в реальность по непостижимо сложным, но очень жёстким законам. Человек не в состоянии полностью познать эти законы. Вот он и думает самонадеянно, что может что-то изменить. Он обманывается, полагая, что есть случайность и свобода выбора.

— А вы познали эти законы?

— Да.

— И можете предсказать моё будущее?

— Да. Но зачем? Ведь его не изменить.

— Мне это очень надо.

Хронос снова несколько раз кашлянул. Наверное, разговор с Дмитрием его забавлял.

— Хорошо. Слушайте же очень внимательно. И если захотите, попробуйте «бороться», — после этих слов Хронос кашлял особенно долго, — Не успеет Петел выступить, как вы отречётесь от своих идеалов. Бойтесь буквы «КАФ». Берегите левое ухо и левый висок. Опасайтесь среды.

— Как это понять?

Мозг отказывался воспринимать информацию.

Тяжесть… Боль… Думать было мукой. Беспамятство манило, как прохладная река в жару.

Хронос, не отвечая, отворил дверь и, тяжело ступая, вышел из комнаты.

Дед Фёдор и баба Федирка подвергли его словесному обстрелу. С таким же успехом воробьи могли атаковать танк.

Непроницаемый и неуязвимый, он невозмутимо прошествовал к выходу. И чем дальше уходил странный гражданин, тем легче становилось дышать. Невидимый груз таял. Свободнее билось сердце. Веселее становилось на душе.

— Вот падло, — неуверенно, пробуя голос выговорил Эбис. — Страха навёл! Гипнотизёр-самородок!

Голос звучал хорошо. Эбис взбодрился.

— Тоже мне — предсказатель! Один оракул в древности предсказал одному царю, что если он пойдёт войной на могучего соседа, то разрушит большое царство. Царь двинул войска… и был разгромлен. Оказывается, что предсказывалось разрушение его собственного царства. Такие дела… Вот что значит, двусмысленное предсказание. У Хроноса такая же манера. Хитрец! Ясно, что он всё затеял, чтобы тебя от девицы отвадить. Козёл вонючий!

Дмитрию вспомнился гнусавый голос незнакомца, его тускло-металлический взгляд; он снова ощутил невыразимую тоску и тяжесть в груди.

Дмитрий покачал головой.

— Нет. Это не аферист и не гипнотизёр. Он и взаправду — Хронос, — Дмитрий с тоской глянул на приятеля. — Но как же я мог? Как я мог отказаться от неё? Почему я смалодушничал и на этот раз?

Эбис. ничего не ответил. Он сложил губы трубочкой, будто собираясь засвистеть, и принялся чересчур внимательно рассматривать сквозь окно грушу-дичку во дворе. Некоторые из её мелких округлых листьев уже пожелтели и издали казались похожими на медяки; старые потускневшие медяки.

В Кифозово просачивалась осень.