Гипсовая судорога

24

Вторник… Пятиминутки, проходящие в этот день, назначались строго на 8 часов. Поэтому медики, как всегда, собрались на 8 часов 20 минут.

Первые три ряда оставались традиционно свободными. Все остальные ряды были заняты сверхплотно. Сидели даже на стульях, принесённых из регистратуры.

Место за столом на возвышении заняли главный врач Иван Иванович Честноков и заместитель главного врача по сети Людмила Андрофаговна Ступицкая.

Гипсовые медики на барельефе за спиной начальства держали скальпели наперевес с особым остервенением. Лица их скрывали маски, глаза смотрели бдительно и сурово.

Назревало начало пятиминутки. Понемногу умолкло поскрипывание, отшептались, откашлялись. Внезапно дверь распахнулась и, сутулясь, вошёл Тагимасад. Взгляд его был расплывчат, веки красные. Он потоптался у входа, затем сориентировался и направил себя к заднему ряду. Сильный дух перегара навалился на ряды. Медики зажужжали возмущённо; захихикали; заскрипели, подвигаясь.

Вскочила Людмила Андрофаговна, укротила резвящихся ледяным взором.

— Что это за галёрка снова образовалась?

«Галёрка» замолчала, невинно посматривая по сторонам.

— Я повторяю: почему не занимаются первые ряды?

Молчание было ей ответом. Будто и не услыхали коллеги стеклозвонный голос её. Людмила Андрофаговна постояла ещё немного, тщетно пытаясь защемить чей-нибудь взгляд. Взгляды ускользали. Она осела и принялась без нужды перебирать бумаги.

Иван Иванович Честноков выбрался из-за стола и, подволакивая ноги, направился к трибуне.

— Что же мы имеем в нашей больнице за неделю? — он клюнул носом бумаги. — Мы имеем новые жалобы от населения на отсутствие инфекционного отделения. Товарищ Хаменко, заведующий облздрав-отделом, как всегда тактично напомнил нам за этот вопрос.

Главный помолчал, вспоминая сочный звон в трубке.

— Мы вышли на соответствующие организации. Главный архитектор, товарищ Имхотепчик, обещал задействовать связи. Дальше, надо за хирургию сказать. Мне доложили, что вчера в хирургическом отделении имел место смертный случай. Товарищ Резник, что вы можете доложить по этому поводу?

Небритый Резник ответил глухо, глядя в пол:

— Умер больной. Умер…

Честноков захлопал глазами, в недоумении посмотрел на Ступицкую. Заместитель развела руками, давая понять, что и сама ничего не понимает.

— Нечего вилять, — брякнул Честноков. — Говорить прямо: имел место смертный случай или нет?

Резник медленно поднял свинцовую от усталости голову и сказал тоскливо:

— Я же по-человечески говорю: умер больной.

Ответ Честнокова был по-птичьи быстр:

— Нам надо не по-человечески, а как полагается. Никогда от хирургов сразу толку не добьёшься! Теперь, вот что я хочу сказать… Те-перь я хо-чу ска-а-а-а-а-зать… Тепрь… Трь…

Что-то неладное происходило с руководителем больницы. Он умолк. Голова его закачалась из стороны в сторону, затем взад-вперёд. И, наконец, склонилась на трибуну.

Медики молчали, с интересом наблюдая за разыгрывающимся представлением. Подобное уже дважды случалось с главным во время пятиминутки.

Их ожидание оправдалось. Как и в прошлый раз, из потолка выдвинулась огромная Рука с золотыми, запонками на белоснежных манжетах. Она потянулась к спине Честнокова и принялась размеренно поворачивать ключ.

— Раз! Два! Три! — хором считали медики, как гости на свадьбе после крика «горько!».

И вдруг… случилось то, чего никто и предположить не мог. Сама Рука — надежда и оплот Честнокова — вдруг обмякла и бессильно повисла, покачиваясь, словно гигантский хобот.

Изумлённые медики ахнули, как зрители в цирке при исполнении смертельного номера под куполом. Наступила такая тишина, что слышен стал недовольный говор больных, поджидающих за дверью врачей, да чмоканье и подхрапывание уснувшего Тагимасада.

Все напряжённо ждали. Что будет дальше?

Долго ждать не пришлось. Неведомо откуда раздался оглушающий скрип невиданно огромного заводного ключа.

— Раз… Два… Три… — снова принялись считать врачи.

На счёте «десять» Рука вздрогнула, слепо задвигалась, несколько раз ударилась о край стола и бортик трибуны и принялась заводить Честнокова.

Закончив процедуру оживления, она медленно ушла в родную высь. Главный поднял голову, выпрямился и тупо оглядел подчинённых. Потом он кинул беспомощный взгляд на Ступицкую. Он явно не мог вспомнить, что предшествовало его отключению.

Заместительница поспешно встала и пригвоздила коллег к месту предупредительным взглядом тяжёлого калибра.

— Теперь, согласно распоряжения товарища Честнокова и заявления трудящихся, мы будем разбирать поведение фельдшера скорой помощи Натальи Кроль. Несколько дней назад поступило заявление от её сотрудников, что она разговаривала по служебному телефону с другим городом по личным делам… Чтобы не платить за переговоры, она записала их на чужую фамилию.

Собрание зажужжало, заволновалось.

Честноков потряс головой и, покинув трибуну, прошёл на своё место.

То, что происходило дальше, своей чёткостью и слаженностью наводило на мысль о предварительном сговоре.

На возвышение выскочила Людмила Игрищева. Она очень натурально волновалась и возвышенно говорила о попранной вере в людей. В конце речи она приложила к глазам кружевной платочек и заключила:

— Я — человек честный. Поэтому верила в честность других. А она, воровка эта, веру мою повергла!

Она сошла с возвышения и проследовала к своему месту. Проходя мимо Дмитрия Марковича, она метнула в него влажный взгляд. Но Диме было не до неё. Он видел, что грядёт час испытаний и сидел, напряжённо вцепившись в стул потными руками. Людмила скорчила милую рожицу и, хмыкнув, демонстративно отвернулась.

Надя Вислогуз тоже выступила. Она говорила почти то же, что и Людмила Игрищева; говорила вяло, косноязычно. Будто подняли её с постели, забыв разбудить. И только в конце выступления прорвались у неё эмоции:

— У неё хоть муж, как муж! И не пьёт! А она ещё такие вещи делает!

Наташа Кроль не удержалась и закричала с места тоненьким голосом:

— Неправда всё это! Ну, честное слово, неправда! — при этом она с силой прижимала к груди худые просвечивающиеся руки.

— Вам, товарищ Кроль, никто слова не давал, — холодно и враждебно осадила её Ступицкая.

— Пусть говорит! — раздались единичные возгласы. — Вдруг, действительно, не она!

Людмила Андрофаговна повела по рядам гневным взглядом.

— Замолчите! Коллектив уже высказал своё единодушное мнение!

Глаза Кроль налились слезами.

Игрищева привстала и крикнула:

— Как Кроль пришла, так и вещи стали пропадать!

Петел потряс рыжей бородёнкой и крикнул мерзким блеющим голосом:

— Позор!

Тут он сообразил, что его возглас руководство может истолковать неправильно, и торопливо добавил:

— Позор ей! Кроль, то есть!

А потом ещё долго тряс головой, чтобы администрация случайно не ошиблась и догадалась, что общее возмущение выразил именно он.

И хохолок на его голове, похожий на петушиный гребень, жалко подрагивал.

Надя Вислогуз долго крепилась, всё же не выдержала, взвыла басом и запричитала:

— Мой сегодня снова дома не ночевал! Все вы, тихони, только и делаете, что чужих мужей от дома отваживаете!

Собрание оторвалось от чтения, вязания, анекдотов, полушёпотом и заинтересованно прислушалось,

И среди наступившей тишины раздался дрожащий голосок Наташи:

— Но я вчера на дежурстве была.

Вислогуз поднялась с места — потная, с деформированным от ненависти ртом. Бюстгальтер у неё был перекошен. Всё плыло у неё перед глазами. Вместо лиц качались какие-то бледные пятна. Эта! Эта!.. Смеет возражать! И муж её, подлую, любит!. Сколько раз она подарками мужниными хвасталась! За что он её, таранку такую, любит? У неё же только рёбра да кости!

— Замолчи! — заорала она и подняла сжатые кулаки. — Нечего нам своими дежурствами в морду тыкать! Не ты одна дежуришь! Вон из нашего коллектива!

Наташа, убитая дикими обвинениями; безутешно рыдала, уткнувшись лицом н ладошки.

Людмила Андрофаговна решила ввести собрание в нужное русла Для начала она призвала к порядку Кроль.

— Нечего нам тут заниматься плаканьем! — строго молвила она. — Если хотите что-нибудь сказать в ответ на справедливые упрёки своих товарищей, скажите. Только без слёз и оправданий!

Наташа подняла, голову, но рыданья не давали ей ничего сказать. Жалко вздрагивали её кудряшки.

— Не может, — с удовлетворением констатировала Людмила Андрофаговна. — Против правды, против коллектива ничего нельзя сделать! Кто и что будет предлагать в отношении Кроль?

— Я! — торопливо сказал Петел. — Я имею предложение против Кроль.

Он полуобернулся к присутствующим и произнёс, вздёрнув бородёнку:

— Я имею на этот счёт личное, принципиальное мнение. Моё мнение э… следующее, — он скосил глаза на бумажку, которую держал в руке. — Да… Моё личное мнение, что сорную траву надо удалить с поля. Говоря проще, изгнать Наталью Кроль из нашего дружного коллектива!

Петел оторвался от текста и добавил от себя:

— Да. Именно так! Из нашего дружного коллектива, возглавляемого товарищем Честноковым; прекрасным человеком, замечательным руководителем и отличным семьянином. Похлопаем, товарищи!..

Людмила Андрофаговна, заметив, что верный Петел несколько перестарался, быстро встала и предложила:

— Давайте голосовать, товарищи! Было предложено: сорную траву с поля вон. Кто за предложение товарища Петела, выразившего мнение всего нашего коллектива? Кто за то, чтобы Наталью Кроль, фельдшера центральной станции скорой помощи, убрать из нашего коллектива? Прошу поднять руки!

Медики, беседуя о делах, к собранию не имеющих никакого отношения, автоматически подняли руки.

В последнее мгновение Дмитрий твёрдо решил не голосовать за увольнение Кроль. Но поведение его собственной руки поразило Дмитрия. От звуков голоса Ступицкой рука сама собой поднялась, словно змея, очарованная звуками дудочки факира.

— Прошу опустить руки.

Рука Дмитрия Марковича, удивляя хозяина разумностью поведения, тут же опустилась.

— А теперь, кто против? — с явной угрозой произнесла Людмила Андрофаговна.

Дмитрий Маркович невольно взглянул на безутешно рыдающую Наташу и стал поднимать руку. Рука отчаянно сопротивлялась. Кроме Диминой, поднялось ещё рук пять.

— Дмитрий Маркович, — ласково обратилась к нему Ступицкая и зло сощурилась. — Вы, как мне показалось, уже голосовали за то, чтобы сорную траву — вон?

— Не выкаблучивайся, — шепнул Эбис.

И прежде, чем Дмитрий успел что-то решить, мудрая рука упала.

— Вот и хорошо. Теперь позвольте мне сообщить о результатах нашей работы за месяц. Согласно отчётных данных, мы теперь работаем намного лучше, чем раньше…

Эбис не удержался и закончил за Ступицкую:

— Чтобы добиться ещё более низких результатов.

Ступицкая сделала вид, что ничего не произошло.

— Но мы не остановимся на достигнутом…

И снова перебил её неугомонный Эбис:

— Так крикнул падающий с шестнадцатого этажа человек, пролетая мимо первого.

Ступицкая прервала выступление и, покрывшись красными пятнами, сказала с большим значением:

— Есть среди нас очень любящие мешать люди. Сами для дела палец о палец не пошевелят, а туда же… Я бы на их месте сменила пластинку на тон ниже!

Рядом с Петелом сидел новый травматолог. Был он высок ростом, широкоплеч, с тяжёлыми надбровными дугами. О нем сотрудники шутили, что он травматолог в том смысле, что может травмы наносить. Так вот, травматолог этот во время собрания был беспокоен, всё порывался сказать хоть что-нибудь, показывающее его преданность администрации. И вот случай, как ему показалось, представился. Он с неуклюжей поспешностью встал и с высоты своего огромного роста басовито загудел:

— Полностью разделяю… Поддерживаю и разделяю мнение администрации… И, конечно, саму администрацию. Хоть я тут недавно работаю, могу засвидетельствовать, что в работе больницы произошёл значительный перелом. Вот… — и, сев на скорбно скрипнувший стул, добавил ни к селу ни к городу: — И мы должны быть в первых рядах!

Людмила Андрофаговна неуклюжую речь его не прерывала и смотрела на маломудрого гиганта, теплея улыбкой. С такой улыбкой смотрит мать на первые, ещё неуверенные шаги своего дитятка.

— Да! — звонко подхватила она. — Мы все должны быть в первых рядах! А это значит…

В проясняющееся сознание Тагимасада ввинтился противно звенящий голос. Патанатом покачался, как лодка на зыби, нервно зевнул и, пробормотав: «Когда же меня, наконец, оставят в покое?», направился в первый ряд.

Тагимасад заёрзал, поудобнее устраиваясь на новом месте, и заметив остервенелый взгляд Ступицкой, ворчливо заметил:

— Ну что ещё? Я уже сижу в самом первом ряду. Дальше некуда! Можно начинать собрание.

Комнату потряс хохот такой силы, что в дверь стали заглядывать перепуганные больные.

Не смеялась только Наташа Кроль.