Гипсовая судорога

21

Бригада возвращалась в Кифозово. Ёлочными украшениями мерцали хрустальные звёзды. Влажный асфальт посверкивал чёрным лаком. Трафаретом лежали на нём жёлтые листья.

В свете фар на повороте заструились рельсы трамвая.

Похожий на жука зелёный УАЗик торопливо катил по чёрному стеблю асфальта. Лучи фар, словно усы, нащупывали дорогу. Внутри было тепло, привычно пахло бензином, убаюкивающе гудел мотор. Дмитрия стало клонить в сон. Он засыпал и думал, что с некоторых пор, что бы он ни делал, что бы ни говорил, а всё внутри ощущается какая-то боль. Словно игла в груди засела. Временами вроде бы и ничего, терпимо. И вдруг боль становится невыносимо острой. Встаёт перед мысленным взором светлый образ прекрасной незнакомки.

Где она? Что с ней? Боже мой, почему так тих колоколец счастья и так мучительно громок колокол страданья?

Сам во всём виноват. Сам! Но так ли велика его вина? Всё-таки надобно разобраться! Хронос сказал, что бороться против судьбы бесполезно. Уговаривал его, чтобы не рыпался!.. Уговаривал…

Сон совсем пропал. Слово «уговаривал» вызвало у него какое-то смутное, тревожное чувство. Уговаривал… Выплыла мысль: «Раз уговаривал, значит боялся, что могу поступить по-своему, не так, как хочется ему. Зачем ему убеждать меня сделать так, а не иначе, если все мои поступки предопределены изначально и от моей свободной воли не зависят? Какая необходимость во всех его рассуждениях, попытках разубедить меня? Есть в этом фальшь, какое-то несоответствие».

— Дмитрий Маркович, — вдруг донеслось из салона.

«Именно так, — лихорадочно соображал Дмитрий. — Он боялся, что я проявлю свободу воли. И запудрил мне мозги, закрутил макитру дурную…»

— Дмитрий Маркович, — в голосе Людмилы Игрищевой появились перламутровые переливы.

«…Я могу одолеть его! Пусть он трижды Хронос или Хренос, или кто там ещё!».

— Дмитрий Маркович! — по интонации можно было понять, что не привыкшая к невниманию Игрищева надула губки, как капризный ребёнок.

«А я, глупец этакий, поддался на провокацию! Упустил такую девушку! Предал её! Отдал грязному чудовищу!».

Дмитрий царапнул одеяло, которым был прикрыт кожух и застонал.

— Что такое? — тревожно спросил водитель.

— А? Что? — очнулся Дмитрий. — А… Судорога ногу прихватила.

— Ну, это ничего. Это пройдёт, — с облегчением заметил шофёр. — Носок на себя потяните — и всё пройдёт.

И всё пройдёт… Дмитрий печально улыбнулся в темноту. Если бы, действительно, от подобной манипуляции могло пройти всё.

Он послушно нагнулся и потянул за носок.

— Больше не болит? — с чрезмерной заботливостью осведомилась Игрищева.

— Может быть… Благодарю вас.

— Хорошо, — подытожила Людмила.

Она сверкнула белками глаз. Затем влажно блеснули зубы в едва угадываемой улыбке. В салоне будто посветлело. Людмила просунула голову в окошечко и спросила интимным полушёпотом:

— Что вы, доктор, завтра делаете? После дежурства?

— Я? — вздрогнув, переспросил Дмитрий Маркович.

— Ну, да! Вы!

Водитель, которому скрытый смысл всех игрищевских манёвров был хрустально ясен, не удержался.

— Что, что… Спать будет… С этой… — он сделал многозначительную паузу.

Игрищева в крайнем возмущении вдвинулась в глубину салона. Дмитрию показалось, что уши его начинают светиться. А циник и охальник Фёдор Степанович как ни в чём не бывало закончил:

— …С открытой форточкой.

Игрищева фыркнула.

— Стыдно! В вашем-то возрасте, Фёдор Степанович, стыдно такое говорить!

— Ох, красавица ты моя южная, в моём возрасте только поговорить и осталось.

Дмитрий сделал вид, что забыл о вопросе фельдшерицы. Но Людмила оказалась довольно настырной.

— Так что же, доктор?

— Знаете ли, — Дмитрий сделал паузу, надеясь, что в голову придёт какая-нибудь спасительная мысль. Мысль не приходила. Пауза затягивалась, и Дмитрий ляпнул первое, что пришло в голову: — Знаете ли, завтра я уезжаю в город. Мне сказали, что в Кивамени в медкниге что-то новенькое появилось.

И тут же сообразил, что хочешь — не хочешь, а в город теперь придётся уехать. Очень вероятно, что настырная Игрищева придёт самолично проверять, дома он или нет.

Машина вышла на «финишную кривую». Дмитрия бросило на дверцу, затем на кожух. Машина завизжала тормозами. Пронзительный звук этот был похож на вопль поросёнка, посаженного в мешок. Водитель и медики по инерции разом поклонились зданию скорой помощи и засовались на сиденьях, выбираясь наружу.

Игрищева, проходя мимо Дмитрия Марковича, задела его, будто невзначай, бедром и многозначительно промурлыкала:

— Завтра в город едете. А послезавтра — свободны?

Дмитрий, всё ещё ощущая прикосновение, дрогнул и ответил:

— Завтра? Завтра… Ну что же, может быть. Посмотрим.

Вызовов больше не было. Дмитрию не спалось. Он ворочался на свирепо скрипящем кресле, вздыхал, «считал слонов», снова вздыхал. Наконец, не выдержал — встал, надел халат и на цыпочках направился к выходу.

Бдительная Вислогуз заметила его из диспетчерской и сонно, больше обычного растягивая слова, поинтересовалась:

— Куда это вы, доктор, в такую рань? Ещё и кот не женился.

— Да так. Воздухом подышать.

Уже светало. Бессонные чёрные птицы трудно пробирались в сплошном осеннем небе. Деревья на холме возле скорой за ночь оголились ещё больше. Стволы их жёлтым конусом окружали опавшие за ночь листья.

А ещё дальше — за деревьями — пробиралась к приёмному отделению нелепая фигура в затрапезном пиджачке и картузе блинчиком. Хронос? Кажется, он… Хронос! Кто-то говорил, что Хронос всегда следует за Той, от которой клубника лучше растёт. Значит, надо идти за ним. Если идти за ним, можно найти её!

— Э-эй! — крикнул Дмитрий и, испугавшись собственного голоса, обернулся.

Кажется, Вислогуз ничего не услышала. Дима торопливо сбежал по ступенькам и бросился наперерез Хроносу. Ещё немного — и он настигнет его. Но Хронос каким-то образом ухитрился завернуть за угол раньше, чем подоспел Дмитрий Маркович.

Запыхавшись, Дима подбежал к углу стационара, осмотрелся. Хронос был уже на вершине холма возле инфекционного отделения.

— Стой! — страшным голосом заорал Дмитрий, забыв о всякой осторожности.

И, о удивление, Хронос остановился и оглянулся.

— Я ведь предупреждал, — донёсся его голос, совершенно не ослабленный расстоянием.

— Подождите… Я сейчас… Я уже… — сквозь частое дыхание приговаривал Дмитрий и, наклонившись, что было сил бежал вверх по склону.

Вот и вершина холма. Перед ним была стена инфекционного отделения, поросшая тёмно-зелёным мхом. До верхнего края её можно было дотянуться рукой. Дима глянул вправо, влево, затем обошел вокруг «инфекционное отделение». Хроноса нигде не было.

Что же это? Куда он делся? Ноги Дмитрия дрожали от усталости. Он опёрся ладонью о стену и почувствовал, что сырой холод проникает через руку в самое сердце.

— Где ты, Хронос? — прохрипел он в отчаянии.

Ему казалось, что серый сумрак давит его тело, словно смирительная рубашка.

— Где ты?! — снова прокричал он и в отчаянии прислушался к тишине.

Пульс в ушах грохотал, мешая слушать.

Куда мог деться Хронос? Где он?

Не мог же он в воздухе раствориться. Или сквозь землю провалиться.

Взгляд Дмитрия Марковича остановился на «инфекционном отделении». «Будем мыслить методом исключения. Если его нет нигде, значит он должен быть здесь!».

— Врёшь. Не уйдёшь! — пробормотал он и, ухватившись за край стены, стал карабкаться вверх. Сил, чтобы подтянуться, не хватало. Ноги скользили по мху. Наконец, после множества неудачных попыток он взобрался наверх и неуклюже плюхнулся внутрь.

Приземлился он неудачно — на пятки, потерял равновесие и упал, ударившись спиной и затылком о стену. Дмитрий тут же вскочил, готовый к схватке с Хроносом. Но то, что он увидел, лишило его способности не только двигаться, но и на какое-то время соображать.

Ещё несколько секунд назад Дмитрий Маркович твёрдо знал, что находится в Кифозово. Совсем рядом, в трёхстах метрах отсюда, расположена станция скорой помощи, в ста пятидесяти — стационар. Теперь он чувствовал, — и это не было обычным обманом чувств — что непостижимым образом очутился в ином пространственном измерении. Мир, в котором он находился теперь, был ему абсолютно чужд. Огромные пирамиды, радужные спирали и гигантские плоскости в долю секунды меняли цвет, взаимопревращались, двигаясь в полнейшей тишине.

Зрелище было настолько величественным и непривычным уму человеческому, что душу Дмитрия заполнил слепой животный ужас.

Здесь не было времени, которое он знал; здесь не было пространства, к которому он привык.

Распахнувшаяся перед ним бездна чужого пространства грозила поглотить его. Огромные плоскости с неодолимой силой надвигались, чтобы раздавить его.

Сознание Дмитрия угасало. Он не знал уже, кто он и откуда?

Куда идти? Как спастись? Где Земля?

Откуда-то появилась уверенность, что там, меж колоссальных глыб движущейся материи, затерялась невообразимо маленькая пылинка — вся наша Вселенная.

Дмитрий застонал и, отшатнувшись, почувствовал холод стены. Это было что-то материальное, знакомое. Это был путь к спасению.

Он поднял руки и ухватился за край стены. Ведомый одним инстинктом самосохранения, извиваясь, как червяк, Дмитрий подтянулся и… выбрался в промозглое утро реальности.

Он долго сидел на краю стены — неподвижный, с окаменевшим лицом. Наконец, способность воспринимать окружающее снова вернулась к нему. И первое, что он увидел, это обращённое к нему лицо человека в потрёпанном пиджачке, стоящего у стены. Лицо выражало холодное безразличие.

— Хронос… — слабым голосом сказал Дмитрий. — Хронос, вы где были? Почему не отзывались?

— Здесь и стоял.

— А я… Знаете ли… Там, внутри… — тут судорога исказила лицо Дмитрия. — Наверное, слишком много углекислого газа накопилось там, внутри. Я вдохнул — и такое… такое почудилось!

— Может, и не почудилось, — гнусный голос снова делал своё гнусное дело. Опять, как когда-то, безмерная тоска стала овладевать Дмитрием.

Все желания угасли. Не было сил даже поднять руку. Работа, больница, заводные коллеги, Хронос… Как это всё мелко, ненужно… После имени «Хронос» само собой всплыло имя «Та, от которой клубника лучше растёт».

«Ну, нет! На этот раз ты меня так просто не возьмёшь!» — подумал Дмитрий, и волна ярости смыла тоску и усталость.

Он легко спрыгнул со стены и упругим шагом подошёл к Хроносу.

— Где девушка? — спросил Дмитрий глухо, приблизив своё лицо к лицу Хроноса.

Тот молчал и улыбался темно и загадочно.

Дмитрий скрипнул зубами и ухватил странного, так ненавидимого им человека за лацканы. Гнилая материя затрещала. Хронос не сопротивлялся. Выражение его лица не изменилось.

— Кто ты такой?! Говори правду! Говори! Говори немедленно! А не то…

Он попытался встряхнуть его, но Хронос стоял, как изваяние. Казалось, он не слышит обращённых к нему слов.

— Говори!

Хронос легко разжал руки доктора и сказал, скучая:

— Отпусти меня, ибо уже восходит заря.

Дмитрий невольно глянул в сторону востока и увидел разгорающееся зарево. Он перевёл взгляд на Хроноса и увидел в глубине его глаз красные отсветы. Снова тоска и страх вскипели в душе Дмитрия. Захотелось оставить всё и бежать, бежать, бежать… Бежать, куда глаза глядят. Лишь бы оказаться подальше от этого чудовища! Но он уже знал, как справиться с минутной слабостью.

— Говори! — закричал он и бросился на странное существо.

Неведомая сила отбросила его назад. Дмитрий едва устоял на ногах.

— Иди. Иди назад на скорую, — с непоколебимым спокойствием сказал Хронос. — Разве ты не слышишь, как звонит телефон? Срочно вызывают тебя. Плохо человеку. Помнишь, что ты давал клятву Гиппократа?

Дмитрий невольно прислушался. И впрямь, до его слуха донёсся звонок телефона, по которому в диспетчерской принимали вызова. Он повернул голову в сторону скорой, недоумевая, как на таком расстоянии он смог услышать столь слабый звук. Когда снова он обратил свой взор к Хроносу, того уже не было рядом. Пуст был холм.

Понурив голову, прихрамывая, Дмитрий направился к скорой.

На полпути он встретил сутулого старичка с удлинённой, словно тыква, головой и миндалевидными глазами. Старичок направлялся к инфекционному отделению.

«Этот тоже… Тоже из этой компании, — задёргались в голове доктора бессвязные мысли. — Как же его дед Саливон назвал? Шеф Бумбараш?».

Дмитрий Маркович преградил путь старичку и без всякого предисловия спросил:

— Скажите, кто этот Хронос? Чего он хочет? И что там, в инфекционном отделении?

Старичок без удивления оглядел Дмитрия Марковича, поморгал морщинистыми веками и, пробормотав что-то недружелюбное, продолжил путь.

— Я, кажется, у вас спрашиваю!

Дмитрий сам несказанно удивился своей настойчивости.

Старичок напыжился и, зло посверкивая глазами, забормотал:

— Никакой он не Хронос! Хронос, это же надо придумать! Это у него от старости мания величия. Маразм начинается. Сенильный психоз. Ахриманом звать его, бездельника этого. Пэнуэл же — вы его называете инфекционным отделением — это всё, что осталось от множества времён и вселенных, существовавших до вас. Они исчезли, но здесь существует как бы реликт… Вот я…

Больше не слушая старичка, Дмитрий Маркович поплёлся к скорой.

А старичок продолжил свой трудный путь наверх, бормоча сам для себя что-то несусветное:

— Вы — мой вымысел. Ваши сны сродни моим мечтам. И лишь там, где соприкасаются эфемерные поля вымысла и сна, вы можете если не понять, то ощутить Меня!

Вот и скорая… Снова скорая…

Надя Вислогуз, услышав шаркающие незнакомые шаги, выглянула из диспетчерской. Она увидела блуждающие глаза доктора, его грязный изорванный халат и с необычной для себя резвостью спряталась в диспетчерскую.