Гниль в её голове

Глава первая, в которой Орсолья теряет подобие власти

В тот час, когда едва различимое солнце должно было опустится к горизонту и рассыпать по небу румяна, появились Тучи. Бугристые и ежевично-чёрные, они выглядели как небольшая точка у самого горизонта, но быстро поползли вширь и вверх, разрывая небесную серь кривыми заточенными когтями и оставляя вместо неё зияющие полосы пустоты. Они сожрали солнце и жадно глотали его отблески на снегу и стекле, торопясь заполнить мир собой.

Под Тучами стоял Замок. Его называли хрустальным и обитающие в нём дети, и жители обоих миров, куда из Замка можно было попасть. Однако, он скорее был из стекла или даже изо льда. Во всяком случае, сколько нынешние обитатели помнили, за стенами Замка всегда была зима, так что теория льда казалась им вполне рабочей. Но некоторые жители постарше иногда всё же задумывались над её абсурдностью. Во-первых, на ощупь стены вовсе не были холодными, да и потом, кто возводит дворцы изо льда? В ответ им говорили, что Замок построил некий душевно больной: столь эпатажен был материал и сама конструкция. Ходили даже слухи о том, что помещения возводились разными людьми — а может, не всегда людьми — из того единственного материала, что можно было отыскать рядом с Хрустальным Замком: из снега и льда.

Сводчатые потолки были единственной деталью, что роднила комнаты и залы меж собой. Одно крыло венчали шпили и узкие переходы, другое было прямоугольным и выглядело по сравнению с соседом убого. В центре его был круглый, накрытый куполом, тронный зал. Он лучше всего освещался, так что, где бы ни находился обитатель, он мог по этому свету понять: происходит нечто важное, и поторопиться этому важному навстречу. Количество этажей никак не выходило сосчитать — комнаты начинались на совершенно случайном уровне и где попало обрывались. Можно было получить серьёзную травму, если, не зная, что там, за порогом, метровый обрыв, шагнуть вперёд. Но чужих в Замке не бывало, а свои давно приноровились к его диковинной архитектуре и даже находили её забавной.

Вокруг эфемерного прозрачного строения, очаровательного в своих нелепости и уродстве, стелилась снежная пустыня — именно так это место называли, не давая обозначения ни стране, ни городу. Тут не было деревьев, а горы не загораживали горизонт, и никто никогда не отыскивал землю под толстым слоем искристого снега, будто никакой земли под Замком не было.

Исключение, быть может, составляли только оранжереи — фруктовая и ягодная — пестреющие всеми оттенками зелёного и разливающие удушливый аромат сырой жирной земли. Именно там и находились двойняшки Деи, заметившие, что света вдруг стало недоставать, и первые в тот день обнаружившие Тучи. Дождавшись, пока тень доползла до грушевого дерева, под которым они и расположились, двойняшки вскочили и, пихая друг друга в бока и вытирая о комбинезончики грязные ручки, побежали в тронный зал.

— Ваше высочество! Ваша светлость! — их тонкие птичьи возгласы отражались от хрусталя и звенели колокольчиками. Они так и верещали, пока не оказались у подножья трона. Принцесса, бледное и болезное двенадцатилетнее создание, жестом приказала им замолчать и, дождавшись тишины, махнула мальчику. У малышки в ту пору выпадали зубы, и разобрать, что она пыталась произнести, было крайне затруднительно.

— Тучи, — всего и сказал мальчонка, будто бы правительница сама не могла их увидеть.

Тучи? Что ж, она бы и сама обратила внимание на переменившуюся погоду, если бы не была погружена в собственные невесёлые мысли: им резко стало недоставать пшеницы, а брать её в снежной долине было, ясное дело, неоткуда. Варившаяся в проблемах Замка Орсолья даже и не заметила, как небо заволокло чернильной пеленой. Тучи, вернее те, кто сходил с них, могли бы их проблему решить одним лишь мановением руки. Как и прочие обитатели Замка, взбудораженные и беспрестанно бегающие по залу, принцесса была рада их появлению. Она сбежала по ступеням и, остановившись в самом центре тронного зала, обратила взгляд наверх, к куполу, который уже успел вцепиться в Тучу и теперь крепко её держал. Ей многое полагалось делать в этой ситуации, возможно, это даже было где-то запротоколировано, и потом, нужно было раздать окружающим распоряжения, но Соль медлила. Никому она не говорила ни до, ни после, но в годы правления в Замке всякий раз, когда взору представали Тучи, она силилась увидеть в них один силуэт. Многие догадывались, но не знали наверняка, чего она ждёт в подобных ситуациях — и то был визит друга. По крайней мере Орсолья считала его таковым. Но разве в этом случае не полагается встречать гостя с накрытым столом и распростёртыми объятиями?

Подданные, неловко переминаясь, ждали её указаний.

— Включите свет! — наконец приказала она. — Зовите музыкантов, и пусть поварята поторопятся! Мы славно повеселимся сегодня!

Незаметно для окружающих её с силой толкнули в бок и зашипели над самым ухом:

— Славно повеселимся?! Думай хоть немного, что говоришь!

Ей не было нужды оборачиваться, чтобы увидеть у себя над ухом злое лицо с поджатыми губами и сморщенным носом — Орсолью и без того затошнило, и она поспешила отойти от неприятной личности. Это был её регент — человек властолюбивый, но за годы, проведённые в Замке, так и не добравшийся до трона. Орсолья понимала, почему он злится, и — хотя не разделяла взглядов этого желчного юноши — не обижалась на его колкости.

Да и можно ли было обижаться хоть на кого-нибудь в такой славный день?!

Несмотря на их мрачный вид, появление Туч считалось праздником. Они обыкновенно сначала проглатывали небо, а когда оно заканчивалось, начинали спускаться всё ниже, охватывая Замок и проникая внутрь сквозь хрупкие стены. При ближайшем рассмотрении Тучи оказывались чем-то вроде густого киселя, и принцессе Орсолье всегда было интересно, с помощью чего же Они по нему ходят, и какой силой он поднимается в воздух, и вообще, много всего. Но это знание ей будет доступно позже. А в этот вечер кисель по обыкновению растечётся огромной лужей по залу и явит населятелям Замка Их. Они были черноглазы и притягательны. Других общих черт у Них не было. Они давали бал. Почему бы Им не устраивать праздники в собственном замке, Орсолье тоже было интересно, но она никак не решалась спросить — это ведь было бы жутко невежливо. А в конце бала Они забирали с собой самого взрослого обитателя или нескольких. Никогда ещё им никто не противился, хотя это было немного жутко, но, может быть, интерес, зревший годами, пересиливал страх… Напротив, часто те, кто помладше, пытались тоже вскочить на кисель, снова принимавший бугристую форму, но их он не удерживал, и Тучи поднимались вверх без детей. А потом и небо отрастало.

Наконец, наползая с разных сторон, они сомкнулись над тронным залом и по его прозрачному куполу медленно потекли вниз.

В зал набивались подданные. Те, что владели игрой на музыкальных инструментах, нацепили фраки и проверяли теперь, всё ли настроено. Рояль, тоже стеклянный, выкатывали в центр зала, где как вкопанная, не отрывая взгляд от густой слизи, ползущей по куполу, замерла правительница. Перетаскивавшие рояль просили её отойти, но Соль словно не слышала. Не выдержав, кто-то подхватил её под руки и оттащил поближе к трону.

Предыдущая принцесса всякий раз встречала Их, сидя на троне. Лишь, когда визитёры полным составом спускались на пол, она выпрямлялась во весь рост и размеренно, преисполненная величия, делала ровно десять шагов Им навстречу. Они всегда коротко кивали в знак приветствия и благорасположения. Так вёл себя и принц, что властвовал перед ней. И все те, что были до него. Каждый раз с трепетным восторгом наблюдала Соль за этим действом. Она любила и Их, и эти балы, и принцессу, и всякий раз искренне улыбалась, когда к ней подходил Рогатый, существо выше Орсольи раза в два, тощее и костлявое, с обсидиановыми глазами и безобразно длинным безгубым ртом, и протягивало ей огромную ладонь — пальцы на ней были кривыми и костлявыми, с них ошмётками свисала чёрная кожа — приглашая на первый танец.

— Знаешь, — ныла девчонка Рогатому, неловко кружась в вальсе и то и дело бросая взгляд на музыкантов, — я тоже умею играть. Я училась у старших! Но они никогда меня не берут…

Он ничего не отвечал ей, только зло улыбался от уха до скулы и сочувственно кивал. Ах, она была мечтательной и нежной и на самом деле имела даже талант к музыке, но ей непозволительно было бы увлечься чем-то, ведь у Рогатого на эту девчонку были совсем иные планы, и бунт подростка, мечтавшего посвятить себя скрипке, а не правлению, был монстру совсем ни к чему.

На том балу, что был два года назад, Рогатый по обыкновению подошёл к Соль; девчонка, сгоравшая от нетерпения, не дождалась, пока он протянет руку, и сама шагнула вперёд. Вдруг музыка стихла. По залу покатились перешёптывания, дети вставали на носочки и расталкивали друг друга, лишь бы разглядеть произошедшее. Орсолья тоже попыталась, но увидела только, как от опустивших смычки музыкантов отходит кто-то из старших обитателей, когда чёрные руки заставили её встать как полагается, легли на плечи и повели в центр зала. Принцесса тоже ещё не танцевала, и бал официально открыт не был, она тепло улыбалась Орсолье и терпеливо ждала, пока Рогатый выведет её.

— Небольшое объявление перед тем, как мы начнём! — разлетелся её хрупкий голос. — Как вы знаете, сегодняшний бал прощальный для нас с вами. Это моё время уйти, вознестись над облаками, выше птиц, и ждать там вас… — Улыбка сделалась грустной — конечно, принцесса не испытывала страха перед уходом, но оставить в Замке всех своих друзей ей совсем не хотелось. — Но я не оставлю обитателей замка обезглавленными. Наши дорогие гости с Туч выбрали новую принцессу. Орсолья, — волосы её запутались в кружеве снимаемой короны, тут же водружённой на голову преемнице, — как избранная теми, кто выше нас, станет править мудро, будет наделять достойных и сочувствовать обделённым, решит ваши споры, защитит вас от всякой напасти, дабы вы вслед за мной и за всеми, кто был до меня, смогли подняться на Тучи.

Позже, с высоты лет, Орсолья поймёт, что то были дежурные слова, и принцесса, скорее всего, даже не сама их придумала, она лишь была достаточно глупа, чтобы поверить в них и оттого произнести торжественно, убеждая и окружающих. Быть может, именно простота и глупость отвели от правителя гордыню и тщеславие, и именно благодаря им принцесса взошла на престол и царствовала отведённый ей срок. Отчего же теперь корону передали ей самой, Орсолья ещё долго не могла понять. Откровенно говоря, она никогда этого сама бы не поняла…

Принцесса отступила, и в зале задребезжали аплодисменты. Орсолья выглядела совершенно потерянной. Головной убор был тяжёл и всё время норовил сползти. А сейчас с короной на голове как-то нужно было танцевать, с тем-то, что к ней будут прикованы сотни взглядов! Какие обязанности лежат на принцессе? Её должность казалась формальной, просто данью традициям, но что, если на самом деле всё не так?

Ей было десять. А у столь маленьких девочек, даже если они танцуют на балах с жуткими монструозными существами и в тайне мечтают быть принцессами, сил и ума на такое редко хватает. Чаще воображается отряд прислуги, взбивающий подушки и приносящий по первому приказу зефир и самые невероятные платья, красивые принцы, конные прогулки и, разумеется, не самостоятельный уход за лошадью. Но Соль, хоть она и была ребёнком, всё же не искрилась наивностью своей предшественницы и понимала, что всё это возможно только при здравствующих родителях. А их, ни живых, ни мёртвых, у Орсольи не было. Память принцессы отчего-то отказалась от них, как не хранила ни осколка образа тех, кого принято называть взрослыми: в Замке ни у кого из нынешних обитателей ни старших родственников, ни воспоминаний о них не было. И эта мысль вдруг испугала её.

На плечо легла когтистая лапа.

— Ваше высочество.

От неожиданности Соль даже отшатнулась — за все годы, что она обитала в Замке и водила знакомство с Рогатым, он никогда с ней не заговаривал, и теперь его голос, тяжёлый и бархатный, тихий, будто он просто выдыхал слова, не напрягая связок, отчего-то ужасал её. Соль обернулась: так и было — перед ней стоял Рогатый, кожа его там, где не свисала рваными лохмотьями, блестела, нос зиял двумя провалами. Орсолье подумалось, что он, наверное, часто дерётся с кем-то, и оттого так выглядит, и наверное, делает это во имя благой цели, раз выставляет свою обтрёпанность на всеобщее обозрение.

Он, как обычно, молча протянул ей руку, приглашая на танец — открывать бал должна принцесса.

Пока Соль вспоминала тот день — совсем не напрягаясь, она помнила его так, словно это было ещё сегодня утром — чёрная слизь достигла снега, оплавила, как гной расплавляет здоровую ткань, и сквозь всю поверхность хрустальных пластин засочилась внутрь. Музыканты под руководством семнадцатилетнего дирижёра заняли свои места. Крошка-поварёнок прибежал отчитаться принцессе о последних приготовлениях, но, говоря, смотрел вовсе не на Орсолью, а на стоящего рядом, как его называли все, министра.

Сама же принцесса именовала этого человека, грубого и надменного, не иначе, как своим регентом. На деле именно он правил Замком, направлял жизнь в нём и решал, как следует распределять ресурсы, Орсолье же, как символу власти полагалось был красивой, улыбаться и не болтать лишнего. Она искренне старалась не спорить, но и с этими задачами справлялась из рук вон плохо. Все два года, что прошли со дня её скромной коронации, Орсолья лишь о том и думала, как бы отказаться от короны, и даже пыталась обсудить это с «регентом». Но он был непреклонен в своём отказе, ведь в отличие от Соль, которая не умела править и совсем не хотела этим заниматься, он жаждал власти, и терять принцессу, от лица которой можно было строить свою империю, ему ужасно не хотелось. Он уже знал — хотя и не догадывался, зачем — кто подарил маленькой девочке столь ненужную ей возможность, и понимал, что ни один другой обитатель Туч такой оплошности не допустит. За Орсолью регент держался и угрозами запрещал принцессе говорить о своих желаниях Рогатому.

К Орсолье подошли лишь за тем, чтобы натереть до режущего глаза блеска её корону, и оправить не по-зимнему лёгкое шифоновое платье.

— Садись, — приказным тоном зашипел регент, — и постарайся улыбаться с дежурной вежливостью, а не во все свои двадцать восемь!

Она покорно села и постаралась выглядеть солидно и торжественно.

Лужа чернильного киселя постепенно превращалась в озеро, и наконец, из стены, с мерзким хлюпом роняющей в лужу тяжёлые капли, вышел Рогатый. В отличие от принцессы ни он, ни кто-то шедший за ним не пытались держаться с достоинством. Он шёл, ссутулившись, длинные руки покачивались при ходьбе. Лебедь, уведшая два года назад принцессу, выписывала несоразмерно длинные для её ног шаги и выставляла при них пятку вперёд — Соль вдруг вспомнила, как пыталась когда-то пародировать её походку, за что получила подзатыльник: оказалось, это жуткое неуважение к Ним, и совсем неважно, как Они ходят… Странное короткое существо едва семенило, обмакивая с каждым шагом руки в чёрную слизь. Дойдя до центра зала, до стеклянного берега кисельного озера, Они остановились. В искрящейся напряжением и едва сдерживаемым восторгом тишине Орсолья поднялась и, стараясь не обделить взглядом никого из гостей, начала считать шаги.

… шесть, семь…

Крик.

Разрывающий перепонки, превращающийся в ультразвук визг разорвал воздух на миллиарды клочков, они опустились на пол, утонули в слизи, и стало совсем нечем дышать. Секунды вытянулись по струнке и каждая длилась вечность. Соль повернулась, чтобы увидеть то, что созерцали другие, что вызвало такую реакцию: пропитанный чернилами хрустальный блок покатой стены полз внутрь, а стоящие под ним, хотя и среди них нашлись визжащие, стояли, словно приклеенные, не делая даже попытки отойти.

— В сторону! — вышел из транса побелевший регент. И в то же мгновенье время тоже сбросило оцепенение, подтянуло разболтавшуюся петлю, и стена рухнула. Пласт не раскололся и не грохотал, несмотря на габариты — короткое «Бум!», погребающее под собой десятки детей.

Крик нарастал с удвоенной силой, лавиной все, находящиеся в зале, кинулись прочь от лоскутного одеяла стены, расползающегося по швам. Соль стояла. Она должна была что-то сделать. Она принцесса и за всех них отвечает. Она не справилась. Лучше бы и ей превратиться в мерзкий сгусток под сочащейся темнотой стеной. Кому пришло в голову нацепить на малолетку корону и передать ей власть? Неужели они и впрямь верили, что она сможет управлять толпой? Хотелось плакать и кричать, и для истерики взамен потонувшего с улицы даже просочился воздух, но сделать вдох не получалось. Она стояла посреди рушащегося королевства, словно выброшенная на берег рыба пытаясь судорожно глотать воздух.

Сквозь образовавшуюся в стене прореху Соль видела странных людей: одетые в грубые ткани, с оружием, высокие и плечистые, преимущественно мужчины, с усталыми измождёнными лицами в паутине морщин, они были преисполнены решимости и бежали, застревая в сугробах, к Замку. Это были взрослые. Не красивые, спокойные и изящные, какими их себе представляла девчонка, читая книги. И ей вдруг совсем не захотелось с ними общаться и вообще становиться взрослой.

Но спустя мгновение, оторвавшись от впервые встреченных взрослых, Соль услышала, как в тоненький визг, с которым замковые убегали от разваливающейся стены, начали то и дело вклиниваться безумные вопли. Пугаясь собственного любопытства, принцесса обернулась: прямо перед её носом оказалось искорёженное болью лицо регента, в плечи которого на целую фалангу ушли пальцы одной из гостий. С отвратительным хлюпом она резко убрала одну руку и припала огромным ртом к ране. Через секунду регент неожиданно смолк, лицо его успокоилось, а губы сомкнулись — он больше не дышал, и гостья отшвырнула бездыханное тело в лужу слизи.

Рты стоящей в самом центре зала Двуглавой ощетинились иглоподобными зубами. По-паучьи переставляя тощие ножки, раскачивая при ходьбе тяжёлыми головами, она ринулась к двойняшкам и в мгновение оплела тело мальчика длинными бесконечно суставчатыми руками. Тело Орсольи среагировало раньше, чем принцесса успела сообразить, что делает: она кинулась наперерез Двуглавой, пытаясь выхватить из цепких объятий мальчишку и загородить собой его сестру.

— А ну стой! — Соль попыталась сделать голос холодным и строгим, но он сорвался. — Объясни-ка, что это вы такое вытворяете!

Вместо ответа Двуглавая больно ударила заступницу по щеке, располосовав кожу острыми пальцами. Громко вскрикнув, принцесса шлёпнулась в чёрную лужу. Юбку пропитывала густая, мертвенно холодная слизь, горячая кровь, текущая тонкой струйкой по щеке и ключице, обагряла платье сверху.

Тот день начался поздно — уже карабкалось вверх по небосводу солнце, а зимой оно любит поспать — хотя в Замке было принято вставать рано. Так уж был устроен их мир: еду дети выращивали сами, равно как пекли хлеб и доили коз. Встанешь запоздало — и в обеде твоём не окажется молока сегодня и лишней картофелины — через несколько месяцев. Но хотя Орсолью, как принцессу, и оградили от грязной работы, посадив составлять планы распределения ресурсов и обучения детей ремёслам и земледелию, чтобы хотя бы поддерживать жизнь в Замке, да решать мелкие проблемы и склоки своих соседей, она продолжала вставать задолго до рассвета.

Длинная рука одёрнула штору с панорамного окна, и солнечный свет, отражённый миллиардами снежинок, наполнил комнату. Соль зафыркала и заворочалась в кровати, а потом, вдруг осознав, что уже очень светло, а она до сих пор в кровати, резко вскочила. У края широкой полосы света стоял Рогатый. Орсолья не припоминала, как пригласила его к себе, и чтобы на сегодня вообще была назначена встреча с кем-то. Зачем бы ему заявляться к принцессе незваным? И с какой стати её не разбудили?

— Я попросил, — прошелестел гость, — не тревожить ваш сон, но никак не мог ожидать, что её величество окажется такой лежебокой.

Всё ещё сидящая в постели хмурая и взлохмаченная Соль в мгновение ока залилась краской. Она лежебока и заставила гостя ждать! А как, интересно, ему не стыдно говорить ей такое? Да ещё и заявившись без приглашения!

— Я надеялся, — продолжал Рогатый, не обращая внимания на смущение принцессы, — первым поздравить вас с днём дара жизни…

Принцесса покраснела ещё сильнее. Подумать — она умудрилась забыть о собственном дне рождения!

Девчонка перевела взгляд на поздравителя: он источал не более торжественности, чем обычно, не соизволив даже улыбнуться. Впрочем, она уже всерьёз сомневалась в том, что Рогатый в принципе умеет улыбаться. С другой стороны, его безобразный длинный рот всегда был растянут от уха о уха — это могло бы служить заменой улыбки, но не несло ни добра, ни тепла. Закончив своё краткое поздравление и так ничего Орсолье и не пожелав, гость повернулся и протянул девочке большую прямоугольную коробку.

— Это мне? — Орсолья продолжала смущаться и готова была стать воплощением красного. Ну не просто же так он приволок сюда это подношение и явил его ей! В ту же секунду принцесса вообразила, как Рогатый заботливо перевязывает коробку белым бантом, и чуть не расхохоталась. Уж конечно, он не сам этим занимался! Да и платье вряд ли сам выбрал…

Каждый год, даже до того, как на том нелепом балу на Орсолью нацепили корону, Рогатый приходил в её день рождения и неизменно дарил платье. Он и тогда не отступился от традиции, в чём Соль и убедилась, аккуратно, стараясь не порвать бант, распаковала подарок.

— Ого, — восхитилась она, поднимая за плечи огромное шифоновое безе, — красота!

— Я надеялся, — произнёс Рогатый, отворачиваясь к окну, — что вы наденете его на сегодняшнее торжество.

— Конечно, надену! — горячо заверила она гостя. Как мог он сомневаться, что она явится на бал в чём-то другом? Откровенно говоря, у Орсольи и не было нарядных платьев, не поднесённых ей Рогатым. У неё не было ничего, что не преподнёс бы ей этот монстр: титул, Замок и всё, что находилось в нём, и чем теперь Соль владела, было даровано ей Рогатым. Она не мыслила себя без него.

Глядя на искрящийся за окном снег, существо усмехалось: ему было решительно всё равно, в чём Соль явится в свой тронный зал, и спустится ли она туда вообще, будет ли давать бал — всё это не имело значения. Ему нравилась её улыбка: она разжигала пламя из тускло тлеющего уголька в его груди. И пусть этот огонь ранил его своими языками, он дарил тепло и свет, и Рогатый не мог — и не желал — от него отказаться.

Теперь состояние этого платья очень беспокоило Орсолью. Может, оно и было испорчено «братьями» Рогатого, вероятно, теперь Они из-за чего-то и злились на замковых, но врагами Они им не были. Не дарят враги друг другу подарки на дни рождения!

От размышлений рассевшуюся в кисельном озере принцессу отвлёк скрежет, с которым клок стены, совершенно сухой — слизь стремительно стягивалась внутрь — сползал из объятий соседей. В гигантскую лужу он рухнул, подобно предшественнику, накрыв собой, словно плитой могильной, не только множество обитателей Замка, но и их гостей. С редким бульканьем блок начал погружаться глубже в густую слизь.

Совсем рядом болезненно закричали. В мгновение ока — стоило Орсолье отвлечься на платье и стену — Двуглавая перехватила поудобнее начавшего было выскальзывать мальчишку и впилась в его шею, проколов её чудовищными зубами насквозь.

— Дей! — завыла его сестрёнка, потерянно застывшая на месте. Вторая голова повернулась на её писк и хищно оскалилась. Девочка только продолжала звать брата и пыталась даже подойти к нему, совсем не обращая внимания на переключившееся на неё чудовище. Мальчик уже даже не кричал, и Двуглавая потеряла к нему всякий интерес, продолжая, однако, держать, чтобы новая жертва сама подошла поближе.

Нет, надо спасти хотя бы её! Разве не в том долг принцессы, чтобы позаботиться о подданных?

Орсолья вскочила, не вполне отдавая отчёт в собственных действиях, нашарила в киселе что-то продолговатое и довольно тяжёлое и, что было сил, огрела Двуглавую по спине. Издав неясный звук, похожий одновременно на бульканье и на хрип, та выронила изо рта мальчишку и упала в лужу следом за ним. Соль перевела взгляд на собственные руки и ужаснулась: они сжимали чью-то кость. Девочка начала задыхаться от ужаса и отвращения. Кое-как пересилив себя и поборов приступ тошноты, она отшвырнула кость и судорожно начала отирать руки о грязный подол, не сводя глаз с противницы. Было ясно: удар не убил Двуглавую и даже не обездвижил, она всего лишь на секунду потеряла равновесие и вот-вот должна была вскочить, ещё злее, чем прежде.

Пока она поднималась, Соль схватила девчонку за руку и потянула за собой. Но та упиралась, не веря, будто брат мёртв, не зная даже, что так бывает — мёртв! Надо было только приблизиться к нему, позвать по имени, и он очнётся.

— Дей! — верещала она, силясь вырваться из хватки Орсольи. — Дей!

— Да пойдём же! — рычала в ответ принцесса. Идти в увесистом мокром платье было трудно, тащить за собой упирающегося ребёнка — практически непосильно. Она всё боялась, что их заметят, вот-вот кто-кто обратит на них внимание, подбежит и разорвёт на части. Да тот же Рогатый!

Пересилив всё-таки упирающуюся невольную спутницу, принцесса дотащила её до пролома в стене и выволокла на улицу. Сколько хватало глаз вокруг простирался один лишь снег. Прежде Орсолье, никогда не покидавшей Замка, казалось, будто он стоит посреди гигантского поля. Теперь же в голову её закралась мысль, что, возможно, в их мире и нет ничего, кроме снега и Замка.

Лишь в той стороне, откуда пришли взрослые люди в грубой одежде, где пустота на месте сожранной Тучами выси разрывалась, и сквозь эту дыру виднелся другой, новый небосвод, на снежной глади росли гадкие строения. Туда Соль и кинулась. Обуреваемая страхом за своё существо и за жизнь чужую, она стремилась поскорее добраться к границе уродливого серого городка и обрести там спасение.

Как вдруг девчонка, которую Орсолья волокла за собой, оставляя глубокую борозду в снежном одеяле, вновь начала упираться.

— В чём дело?! — не выдержала старшая. — Они убьют нас! Неужели ты не понимаешь?

Но в глазах у ребёнка не было ни страха, ни понимания, высохли даже стоявшие в них слёзы. Малышка смотрела на беглую принцессу невидящим взглядом, сжав губы, она словно окаменела, превратилась в большую куклу, которую теперь приходилось тащить за собой.

— Идём же, — прошептала до смерти перепуганная видом спутницы Соль, и та, ненадолго выпав из ступора, повиновалась.

Сколько Орсолья помнила этот мир, он всегда казался белым и пустым. Стоял Замок, сверху было небо, а вокруг — снег; иногда кто-то подтягивал вверх по веревке солнце, а вечером сталкивал его вниз. Не было облаков на небе, не росли деревья на горизонте. Соль всё никак не могла взять в толк, откуда берут свои пейзажи авторы книг и художники — в её мире не было ничего. Даже если кому-то вздумывалось выйти из Замка, на снежном полотне почти не оставалось следов. Снег не выпадал вновь, тропки не заносились ветром, они словно зарастали, и место забывало всякого путника. Если кому-то случалось отойти так далеко, что Замка не было видно, у него не оставалось уже надежды вернуться. Иногда бывало, конечно, что Они приводили домой замёрзших потерявшихся, и когда те отогревались, и прочие обитатели Замка засыпали их расспросами: «Ну что там?», ответ был неизменным: «Ничего. Один только снег».

Сейчас, когда беглянки уже еле волочили ноги, а грустные и грязные дома всё ещё казались невозможно далёкими, в памяти всё чаще мелькали мысли: «Вокруг ничего нет. Тут только снег», ещё на ум приходили истории о путниках, затерявшихся в пустыне и виденных ими призрачных оазисах. Может, и эта прореха в небосводе, сквозь которую просматривались коробки домов, была только плодом воображения? Может, потому упиралась малышка, что не было впереди никакого города?

Соль устало закрыла глаза. Мимо неё, не обращая ни малейшего внимания пробежал солдат. Принцесса заметила, что он уже не очень молод, и лицо его оплетено паутинкой мелких морщин, а глаза, грустные и, казалось, ничему уже не удивляющиеся, устремлены в какую-то далёкую точку. Соль тоже обернулась, пытаясь рассмотреть, что же он видел: от Замка остались полторы стены и липкое чёрное озеро, слышались крики и одинокие выстрелы. Никто не бежал за ними. Ни один замковый не рискнул последовать за непутёвой королевой, ни один с Туч не начал охоту на столь мелкую добычу. Следы Орсольи и борозда, оставленная упирающейся малышкой, смыкались уже в метре от них.

Ускорив шаг, Орсолья потянула малышку в том же направлении. Взрослые встречались им всё чаще. Наконец, девочек остановила стройная женщина с измождённым лицом. Она взяла принцессу за подбородок и жадно с надеждой во взгляде заглянула на неё. Потом перекинулась на младшую. Она вертела её лицо в руках, ощупывая каждую родинку и тихо всхлипывая.

— Восемнадцать-сорок? — наконец, тихо и обречённо спросила она. Взгляд её совсем потух. Девочка только покачала головой. Женщина, казалось, ничего другого и не ждала. — Вы ранены? — спросила она бесцветным голосом. Девочки не были ранены, может, слегка оцарапаны, но это ерунда, и женщина подтолкнула их куда-то в направлении, в котором они и шли. — Там вам помогут, — только сказала она.

Помогут с чем? Выбраться отсюда? Вот было бы здорово! Соль с новыми силами рванулась к картонному городу. Девчонка, запястье которой Соль по-прежнему крепко стискивала, почти не упиралась.

Рваная дыра в пространстве при ближайшем рассмотрении имела обугленные края и попросту расплавляла небесную серь и снег вокруг себя. Соль с удивлением обнаружила, что их мир в этом месте будто бы закрывается куполом, прозрачным, и сквозь него можно было даже увидеть, как дальше простираются серь и белизна. Но заглянуть за него не получалось, Орсолья попыталась, но вышло лишь прижаться к холодному стеклу щекой. Как же в этом случае беглецы умудрялись уйти так далеко, что не могли отыскать дороги назад? Соль оглянулась: Замок всё ещё был виден. Вернее, груда оплавленных осколков, в которую он превратился, булькающая и пузырящаяся чёрной слизью.

Ко всему прочему, Соль различила приближающийся к ним силуэт Рогатого. Он не выглядел обезумевшим, как прочие на балу, и двигался по своему обыкновению короткими быстрыми перемещениями, которые не удавалось уловить взором. Вдруг из провала в куполе выскочил пугающий — куда страшнее и безумнее самого Рогатого — человек и, направив дуло автомата на чёрное существо, выстрелил.

— Стойте! — взвизгнула Соль, кидаясь на человека в попытке выбить у него из рук оружие. Тот лишь грубо оттолкнул девчонку, отчего она упала в снег, и увидев, что Орсолья поднимается, ударил её прикладом. «Она не сознаёт, что происходит! — рассуждал он. — Так для неё лучше!»

Но кое-что, сидя в снегу, держась за ушибленные рёбра, Соль всё-таки поняла: во-первых, снег вовсе не обугленный, и ни на секундочку не в копоти — он просто истоптанный и в грязи, а во-вторых, эти взрослые тоже вовсе не друзья им. Возможно, идти в направлении, указанном той женщиной, вовсе не следует.

Чего ещё делать не следует, и как вместо этого поступить, Соль подумать не успела: грубая рука, показавшаяся из провала, схватила её за запястье и потянула к себе. Рука была человеческой, мужской, довольно смуглой, с мозолями на ладони; Орсолье представлялось, что её обладателю не меньше пятидесяти. Цеплялась за девчонку рука не то, чтобы дружелюбно, но и не угрожающе. Хотя люди — не друзья, это Соль ещё удерживала в сознании, и будет, наверное, помнить как минимум так долго, пока боль в рёбрах не позволит ей нормально дышать. Инстинктивно схватив за руку свою маленькую спутницу — одна она точно не выберется, а у Соль, может, получится ей помочь — Орсолья поддалась влечению руки.

Они шагнули сквозь зияющий грязью и холодом провал и оказались в склизком серо-коричневом мире. Стоило девочкам переступить через полосу гари, отделявшую эту реальность от мира прежнего, человек, державший Соль, ослабил хватку. Он явно намеревался сказать ей что-то, но девчонка не стала его слушать, она рванулась вперёд, увлекая за собой малышку. Что творилось у той в голове, одному дьяволу ведомо, но некоторое время она покорно семенила следом за Соль, стараясь слишком не отставать.

Сама Орсолья уподобилась в ту минуты своим замковым гостям: она будто обезумела, стала одержима отчаянной идеей не отдать ничего этим огрубевшим серым людям. Теперь у неё не было Хрустального Дворца, и не было никаких полномочий — как халатно обошлась Соль с дарами Рогатого! — осталась только она сама и эта маленькая девочка, на которую павшая принцесса не имела прав и которой ничем не была обязана. Но она не нашла в себе сил отпустить Дей, позволить забрать ещё хоть что-нибудь этим людям.

В здешний снег ноги проваливались глубоко, но он не был пушистым и мягким, как тот, что стелился у подножья Замка, этот резал голые щиколотки острыми краями жёсткой корки, щипался и был холодным, в серых разводах. В голову Соль закрадывалась мысль, что, пожалуй, совсем убегать было не лучшей её идеей. Всего-то требовалось спрятаться где-нибудь за сугробом, а после Рогатый нашёл бы её и спас.

Рогатый. Он друг или враг? Он хотел ей помочь или сожрать? Он не выглядел злым. Он никогда таким не казался. Он одаривал её по поводу и без. Он не кинулся на Соль на балу, когда стены начали рушиться, хотя между ними и трёх шагов не оставалось. Но он не кинулся и на Двуглавую, спасая Дея — Рогатый просто куда-то пропал...

Малышка вдруг рванулась в сторону, чуть не повалив принцессу — наверное, больше нет — в грязное месиво, которое тут лежало вместо снега.

— В чём дело? — возмутилась Соль. — Ты куда это?

Девчонка пропустила вопросы мимо ушей, утопая в снегу по колено, она пробиралась к игровой площадке.

— Ты что, с ума сошла?!

За ними послали несколько человек — Орсолья слышала — и останавливаться вот так на открытой местности никак было нельзя. Она кинулась за девчонкой. Та как раз доковыляла до тяжёлых металлических качелей и тщетно пыталась на них взобраться.

— Идём, — твёрдо сказала Соль, беря девочку за руку. Но на ребёнка её твёрдость не оказала никакого воздействия, девчонка упорно рвалась к качелям. — Пожалуйста, идём, — в отчаянии взмолилась Орсолья, — они же нас поймают!

Малышка вдруг подняла к ней лицо и улыбнулась. Вместо добрых и наивных детских глаз на Соль смотрело чернильное безумие. Точно такое, как плясавшее в глазах у Двуглавой. В испуге девочка отшатнулась и выпустила из руки пухлое запястье. Почувствовав свободу, довольная малышка вместе с тем, что в ней поселилось, уселась на качели и принялась бормотать что-то непонятное.

Это же сон. Да? Не может на самом деле происходить такой кошмар. Вот, сейчас Соль проснётся, а у окна будет стоять Рогатый, обвиняющий её в злоупотреблении сном, а двойняшки сядут под грушевым деревом, и всё пойдёт своим распорядком. Будет череда недовольных завтраком или тем, что их окно выходит на слишком солнечную сторону, и Соль назначит нового поварёнка, и выделит нуждающимся занавески поплотнее… Как бы только проснуться?

Быстро, насколько позволяло длинное платье, Орсолья пыталась скрыться. В здешнем снегу провалы не зарастали, так что её точно найдут. Это только вопрос времени.

Это место, чем бы оно ни было, Орсолье не нравилось: тут, как минимум, было холодно, и девочка в тонком шифоновом платье зябко ёжилась. Мороз кусался и царапался, и при желании запросто можно было вообразить, что это Двуглавая нагнала её и накинулась. Наверное, и правда, лучше бы она пришла. По крайней мере, Двуглавая убьёт быстро, а они… Что им надо от неё, этим людям? Что с ней будет? Она не спасла никого. Вряд ли её за это по головке погладят. Если только это не была операция по уничтожению замковых. Тогда, да, принцесса не оказала ни малейшего сопротивления и может надеяться не милосердие палача.

Однотипные грязно-серые дома составляли всё видимое убранство города. Они топорщили напоказ антены и тарелки, выпячивали балконы и соревновались, кто дальше забросит провода. Нечем ещё им было похвастаться, дома роднились своим уродством, пестрели разномастными окнами, и, глядя на них, Соль думала даже, что её собственный замок, это творение душевнобольного архитектора-стеклодува, в сравнении с местными строениями был очередным чудом света. Деревья тут тоже имелись, лысые и корявые, стоящие больше по одиночке, протягивающие к небу, серому, как и над Замком, одну или две ветки и стыдливо пряча культи, оставшиеся на месте остальных. Рядом лежала дорога, грязная и склизкая, подобное всему убранству, с каким этот мир приветствовал её, в развороченном коричневом снегу. Под ногами то и дело обнаруживался мусор, фантики и бутылки. Соль разглядывала отвратительное место на бегу и всё больше жалела, что не осталась в Замке и не умерла вместе со всеми своими друзьями.

Невдалеке раздался короткий детский вскрик — несомненно, это малышка, которую она бросила! — а за ним выстрел. Они убили её. Вот так запросто лишили жизни! Она была ребёнком! Да, обезумевшим, но дети не опасны! Выходит, Соль тоже вот так запросто сейчас застрелят…

Она обернулась, чтобы посмотреть, насколько далеко погоня, и сразу осознала, что зря отвела взгляд от своего пути — ноги тут же оказались на бугристом льду, девочка оскользнулась, с тихим всхлипом упала и проехала несколько метров, прежде чем смогла снова подняться и пойти. Сил бежать уже не было. На Соль навалилась утомление и жалость к самой себе. Помнится, в книжках такое бывало только по окончанию преследования или битвы. Отчего же с ней всё не так? Почему она даже свою собственную шкуру спасти не в состоянии? Или просто не хочет? А на что ей теперь её жизнь? И всё же, на ходу вытирая слёзы, почти не разбирая пути, она шла дальше — инстинкт оказался сильнее.

Свернув за угол грязно-красного кирпичного дома — из подвала его клубами вздымался пар, пахнущий сыростью и тухлятиной, а из окон — сдобными булками — Соль оказалась перед рядком гаражей. Они были сродни домам — одинаковые, похожие на коробки, серые и металлические. Некоторые, поставленные раньше других и служившие ориентирами для рядов, начинали крениться в разные стороны. Огромные замки, обмотанные цветным целлофаном, следы собачьей мочи на стенах и накипь сварки в углах — взгляд её выхватывал отдельные фрагменты и присовокуплял их к общей картине мира. Надо быть очень смелым и сильным, извращенцем или душевнобольным, чтобы повесить у себя такую картину. Заметив достаточно широкий просвет между гаражами, Орсолья юркнула в него. В десятке метров за спиной раздавались шаги и лай. Им выдали собак, чтобы отыскать её? Продолжать своё бегство не представлялось возможным. Собаки! Уж они-то точно найдут её! Слёзы, обжигающие и колючие, с новой силой покатились из глаз. Снег в этой расщелине меж гаражей был утоптан — сюда, должно быть, часто заходили — на ржавом металле бугрились обледенелые жёлтые подтёки, в глубине этого гаражного аппендикса блестело битое стекло и использованные презервативы, чуть припорошенные снегом. И это место станет её могилой. Соль явственно представила этот мерзкий, воплощающий всю человеческую порочность закуток, в котором в неестественной позе застынет навеки её тело. Грязное шифоновое платье, кровь, сочащаяся из ран на лбу и щеке, и съехавшая на бок корона. Отвратительное зрелище! Но такая паршивая принцесса, как Орсолья, вряд ли имела право желать лучшей смерти.

Совсем близко под медленными шагами заскрипел снег. Наконец перед гаражной расщелиной, в которой пыталась скрыться Орсолья, остановился всего один человек. На нём была сходная с той, что носили прочие взрослые, одежда, но он был много моложе. Лицо его не имело, казалось, никаких признаков возраста, а спустя время Соль с удивлением обнаружит, что совсем не помнит этого лица. Оно не отталкивало её — вот и всё, что она сможет сказать. В молодое приятное лицо были вправлены угольные, почти не блестящие глаза. Он поманил девочку к себе.

«Будь, что будет», — решила Орсолья. В конце концов, её судьба уже была предрешена, и наверное, её окровавленный труп будет лучше смотреться на открытом пространстве, чем зажатым между гаражей среди оставленного тут мусора. Она сделала шаг к нему навстречу.

— Не бойся, — тёплым бархатом произнёс человек, — иди к ним, они тебе дурного не сделают. Я найду тебя после.

Чуть склонившись, он поцеловал её в лоб — Орсолье вдруг стало тепло и спокойно, словно она и впрямь сидела всего лишь в своей постели, лениво кутаясь в одеяло — снял со спутанных волос корону и надел её на себя.

Его лицо тут же исказилось, приятные черты поплыли, и спустя пару мгновений на Соль обсидиановыми глазами смотрела она же сама. Даже тонкое платье было так же вымазано засохшей чёрной слизью. Та Орсолья, что стояла перед Орсольей настоящей, помедлила немного, дожидаясь, чтобы её заметили, и кинулась бежать. Собаки, а за ними взрослые пронеслись следом за ней. Никто и не заметил в двух шагах от себя заплаканную девочку, стоявшую прямо, не обращая внимания на мороз.