Гниль в её голове

Эпилог

Стоял жаркий удушливый вечер, напоённый сладкими ароматами цветов, пронизанный мошкарой и тонкими детскими голосами. Солнце понемногу двигалось к горизонту, оно пряталось за домами, как бы подсвечивая крыши, в его лучах золотились купола церкви, перед которым оказалась Орсолья. Это было красиво, чертовски красиво! Эти краткие дуэты с природой в часы, близкие к закату, были одной из тех немногих вещей, которые человек в Реалии испортить не сумел.

С пристани, что находилась за спиной Соль, громогласно объявили посадку на теплоходный рейс. Этот резкий звук вырвал девушку из оцепенения, в которое она ненадолго впала, любуясь красотой. Покачав головой, она отвернулась и пошла прочь от этой церкви и от причала. И по-прежнему воздух прорезали детские голоса, а взрослые, уставшие от шума и жары, уже не делали попыток успокоить их.

Она шла, стараясь не обращать на них внимания — дети именно так и делали: даже когда Орсолья проходила почти вплотную к ним, ребятишки не отшатывались от неё, не таращились на не по-летнему плотное и несовременно длинное и пышное платье — они будто не видели её. Соль это было только на руку. Она свернула с широкого тротуара на каменную лестницу, ведущую вниз, к подземному переходу через широкую дорогу и мелкому каналу с грязной вонючей водой. В этой воде она заметила рыболовные сети.

«С ума сошли! — не то изумилась, не то возмутилась Орсолья, забыв напомнить себе, что это, вообще-то, совсем не её дело. — Неужели они будут есть рыбу из этой помойки? Какая же мерзость!»

Отвернувшись, она поспешила прочь, быстро сбежала по лестнице в два пролёта и оказалась в переходе. Над головой то и дело с гулким рёвом проносились машины. Через каждые несколько метров тут стояли чёрные фонари, украшенные фэнтезийными завитками — теперь они не горели, внизу царили полумрак и прохлада.

Теперь Орсолья решилась наконец обернуться и взглянуть в глаза тому, кто старался незаметно следовать за девушкой, но стук чьих копыт она заметила ещё наверху.

— Зачем ты идёшь за мной? — спросила Соль, даже не поприветствовав Рогатого, хотя не видела его уже по меньшей мере два месяца.

Чёрт оскалился и поскрёб копытом о тротуарную плитку.

— Заглянул, видишь ли, в Замок, — объяснился он, — с визитом вежливости, спросил о тебе, а мне и говорят, нет, мол, королевы! Гулять изволила! Так что это я спрошу тебя: куда тебя, чёрт, понесло?

— Тебе же сказали, что я гуляю, — бесхитростно ответила Орсолья, пожимая плечами и отворачиваясь от своего собеседника. — Если ты боишься, что я решила убежать, то напрасно: идти мне всё равно некуда... Но ведь я же не пленница в Замке?..

Рогатый громко фыркнул, прервав едва начавшийся монолог. Орсолья не повернулась даже затем, чтобы осуждающе посмотреть на него.

— Вообще-то, — громко и нахально заявил он, — как раз пленница. Ты умерла и попала в ад, так что, будь добра, там и сиди!

От возмущения девушка задохнулась и даже остановилась. Чёрт подумал было будто бы случайно врезаться в неё веселья ради, но решил так с королевой не шутить: выгонит, чего доброго, все его души в Снежную Пустыню — собирай их потом! Эта маленькая вредная и мстительная женщина оставалась собой вне зависимости от своей формы.

— Но я не пленница в аду! — нашлась наконец, что ответить, Орсолья. Хотя, надо признать, уверенности в её словах не чувствовалось. — Я чёрт! Наравне с тобой!

Рогатый криво усмехнулся и покачал головой — он знал, что хотя Соль не видит его, она чувствует эту усмешку затылком.

— Что?! — переспросила девушка, понимая, что не хочет слышать ответ. Что боится его услышать.

Но чёрт не ответил, так что боялась Орсолья совершенно напрасно.

Они дошли до хлипкого железного мостика с узорчатыми кованными периллами и перебрались на другую сторону канала. Пышная белая юбка Соль при этом вся расчертилась полосками ржавчины, но королева предпочитала не обратить на это внимания. Она всё равно не могла сделать ничего со своим платьем: по иронии судьбы почти всесильные черти не могли использовать свою магию ради себя самих: перемещаться по мирам и между ними, менять свою форму — вот и всё, что они умели для себя самих, потому что магия была им дана, чтобы исполнять чужие желания. Замок Они построили не для себя, и Орсолья могла править в нём только потому, что сама ничего из создаваемых её благ не получала. Поступала «правильно», как учил её Рогатый, ничего не ожидая взамен.

Поэтому Соль не могла сама очистить своё платье, а просить об этом спутника, который как раз презентовал наряд Орсолье, и перед которым теперь девушке было очень стыдно, она не смогла себя заставить. Не хотела видеть его язвительную усмешку, будто бы упрекающую девушку в том, что она неспособна сама о себе позаботиться. В том, может быть, что она так и не отпустила свою человечность, не ходит до сих пор с шестью руками, обнажённая.

И она не стала смотреть на тёмно-рыжие полосы на юбке, а пошла гордо, с высоко поднятой головой.

Именно здесь, на берегу мелководного канала, росли деревья, цветы которых источали приторный аромат, разливающийся по всей улице и перебивающий даже вонь воды и плавающего в ней мусора. Здесь же росли невысокие домики, всего в пару этажей, из дерева или потускневшего от времени, крошливого кирпича. Соль пошла медленнее.

— Почему они не видят меня? — спросила она у Рогатого, который по-прежнему шёл за девушкой. Голос её снова сделался мягким и тихим. — Ты ведь говорил, что дети восприимчивы, что они могут контактировать с нами...

— Дети теперь рано взрослеют.

Даже не глядя на него, не видя, как чёрт качает головой, Соль могла расслышать горечь в его голосе. Было ли ему досадно? Обидно за этих детей? Орсолье не было. Может, она даже и радовалась тому, что никто не увидел шагающих по улице девушку в длинном белом платье и чёрта, не сказал об этом родителям, которые, уж конечно, ничего подобного увидеть не могли.

Может, потому Рогатый и сожалел? Может, ему понравилось сводить с ума? Соль не стала расспрашивать его, а чёрт, слышавший её мысли, ничего не ответил.

Они подошли в дому, всего лишь второму с этого конца улочки, двухэтажному, выложенному из красного кирпича, который теперь зачем-то выкрасили бледно-розовой краской. Решили обновить фасад? Придать строению вид поприличнее?

«Какой ужас!» — только и подумала Орсолья. Чёрт за её спиной снова насмешливо фыркнул.

Они вошли. В противовес солнечной и тёплой улице, дышащей приторными ароматами цветов, тут было прохладно и сумрачно, а в нос бил запах медицинского спирта. Соль не остановилась, чтобы дать глазам привыкнуть — теперь она ко всему адоптировалась быстро — а сразу пошла к лестнице, ведущей на второй этаж. Копыта чёрта продолжали цокать у неё за спиной.

Навстречу им по лестнице сбежала растрёпанная женщина. Она бросила на Рогатого испуганный взгляд, приоткрыла рот, но чёрт, не обращая на неё внимания, шёл за Соль, и женщину это, наверное, несколько успокоило. Она сказала только:

— Эс-тридцать, за тобой идёт смерть!

Орсолью покоробило от упоминания её прежнего имени, она вцепилась тонкими пальцами в перила, стараясь побороть эту неприязнь. Справившись с собой, девушка ответила, стараясь успокоить женщину:

— О, нет, это не смерть. Это мой... друг.

Услышавший это определение Рогатый оскалился и хохотнул. Вот уж как его никто не называл! А впрочем, для этого ребёнка Замка он всегда был другом и даже, наверное, членом её семьи. Сказав так, Орсолья не больно-то и лукавила.

Женщина понимающе кивнула, развернулась и, бормоча что-то еле слышное себе под нос, спустилась ещё на несколько ступеней. Потом она вдруг задрала голову и снова уставилась на Орсолью, которая всего пара шагов оставалась до второго этажа.

— Эс-тридцать! — снова окликнула она. — А с каких пор ты ходишь по коридорам?

Орсолья ничего ей не ответила, а только тепло улыбнулась. Ей не было дела до этой женщины, Соль даже не знала её. Она пошла дальше, не глядя, ушла ли женщина или по-прежнему стоит там.

— Почему, — спросил вдруг Рогатый, наклоняясь к уху Орсольи так, будто кто-то мог их услышать, — ты не переместилась сюда сразу? Зачем тебе было тащиться по улице?

— Затем, — холодно ответила Соль, в голосе которой искрилось раздражение, — что я гуляю, о чём тебе сказали уже трижды. Другой вопрос: зачем ты за мной таскаешься? Следишь, чтобы твоя пленница вернулась с прогулки?

— Нет, — безразлично ответил чёрт, которого колкости Орсольи нисколько не задели, — просто составляю тебе компанию. Зачем гулять в одиночестве, если у тебя есть друг?

Слово «друг» он намеренно выделил голосом, будто задавая вопрос своей спутнице, требуя от неё объяснений. Неужели она и правда верила, что у таких, как они, могут быть друзья?

Но Орсолья ничего ему не ответила.

Она шла по длинному, проходящему вдоль всего здания, коридору, потом свернула в другой, покороче и потемнее, имеющий всего две двери и сообщающийся с ещё одним коридором. Чёрт неотступно следовал за ней.

Из этих двух дверей Орсолья выбрала правую. Она была неплотно прикрыта, и девушка, отворив незаметно, вошла внутрь. Находящиеся внутри, наверное, списали всё на сквозняк. Палата была небольшой: всего на две кровати. На одной из них лежала уже знакомая Орсолье немолодая женщина под капельницей.

— Чувствую себя раздутой, — говорила она, — как пузырь. Вот-вот лопну!

— Это ничего, — заверяла её медсестра, похлопывая по руке. — Это пройдёт. Это в последний раз.

«Ну-ну! — невольно усмехнулась Орсолья. Усмешка эта вышла горькой. — Последний, как же! У тебя, бабуля, уже несколько месяцев каждая капельница последняя, а ты всё веришь! Открыть бы тебе глаза на всех этих людей! А может?.. А может, так оно и лучше...»

На второй кровати, аккуратно заправленной, придвинутой к противоположной стене, сидела, обняв колени, Эс-тридцать. Это её черты видела спускавшаяся по лестнице женщина в Орсолье, и её удивление было вполне понятно. Эс таращилась в облупленный шкаф, стоящий перед ней, невидящим взглядом, ничего не говорила, даже не раскачивалась — будто это была такая причудливая скульптура.

Орсолья сделала шаг к её постели и замерла в нерешительности.

— Она нас увидит? — спросила она у Рогатого, чуть поворачиваясь к нему, но продолжая смотреть на Эс.

— Нет, — покачал головой чёрт.

— Я... Она больше не восприимчива? Не открыта?

— Чем ей воспринимать? — удивился чёрт. — Ты же отдельно теперь. А она — пустая оболочка. Чисто биологически она может существовать ещё какое-то время, лет пятьдесят, может быть... Но она теряет контакт даже с другими жителями Реалии.

Орсолья понимающе кивнула и задумалась ненадолго.

От постели пожилой женщины поднялась медсестра, взяла штатив от капельницы и вышла, пройдя сквозь Соль и Рогатого, стоящих в дверях. Они не почувствовали ничего, но её будто током прошибло. Изумлённая медсестра остановилась в коридоре, посмотрела сквозь открытую дверь в палату и ничего не увидела.

Постояв ещё немного на этом месте, Соль подошла к Эс-тридцать и опустилась на её постель. Сидящая никак не отозвалась на это движение.

— Зачем ты пришла сюда? — спросил Рогатый, продолжавший стоять в дверях, на обозрении у всех достаточно выживших из ума. В россказни Орсольи о том, что ей вздумалось погулять по Реалии, он не верил. — Ты хочешь вернуться в этот мир? Поэтому пришла проверить своё тело?

— Нет, — покачала головой Соль, поднимаясь с постели. — Не хочу. Разве это будет жизнь? Теперь они уже никогда меня не примут, я действительно буду пленницей здесь, в этой палате. Это только иллюзия, на самом деле вернуться мне некуда.

— Ну, — пожал плечами Рогатый, — врата ада всегда открыты для тебя.

Орсолья кивнула, подходя к нему. Она не стала вымучивать из себя даже самую усталую и грустную улыбку. Улыбка — это свет, а его Соль, как ни искала, не могла найти в себе.

— Смешно, — заметила она, совсем не искривляя губы в улыбке. — Преисподняя для каждого отращивает свой коридор, верно? Мой вышел чертовски длинным, и куда бы я ни пошла, я на самом деле всё равно остаюсь в аду. Он даже вывел меня в другой мир, этот коридор, в мир, где меня видят только сумасшедшие... Я для них галлюцинация, — вдруг сообразила Соль, голос её стал совсем тусклым, — точно такая же, как ты был для меня...

Чёрт обнял её за плечи, крепко прижимая к себе. Соль знала, что это не жест поддержки и утешения, что он просто хочет забрать её отсюда и боится потерять девчонку по дороге.

— Идём отсюда, — подтвердил её догадку Рогатый, — Реалия всегда дурно влияла на тебя и вызывала ненужные мысли.

Не дожидаясь её ответа, Рогатый напустил на себя чёрную дымку, мгновенно растворяясь в ней и увлекая за собой Орсолью. Они оказались на Снежной Пустоши, довольно близко к Хрустальному Замку, и чёрт отпустил девушку. Она выглядела теперь грязной мокрой тряпкой, застывшей на морозе — осознание своего настоящего и будущего напрочь отбили у Орсольи желание существовать дальше. Рогатый смотрел на неё настороженно.

— Проводить тебя в Замок? — предложил он. Предложил, потому что не был уверен, что Соль не останется стоять здесь, на улице, пока и её не заметёт волшебным снегом.

Но девушка только покачала головой. В доказательство своей доброй воли она даже сделала пару шагов вперёд, медленных и спотыкающихся, но Рогатый не стал настаивать — он, не прощаясь, растворился в воздухе. Орсолья даже не обратила на это внимания.

В свои покои Орсолья ввалилась уставшей и помятой, босой, растрёпанной и в грязном платье. Она не воспользовалась подарком Рогатого, кулоном, начинённым Тучей, открывающим ей дорогу, и не вошла в Замок через парадный вход. Она раздавила свой кулон, выпустила из него чернильную слизь, и Туча поднесла королеву сразу к её башне. Её светлость была совсем не в настроении разбираться с проблемами детей. А они бы набежали к ней со всеми своими занозами и последним пирожным, которое не смогли сами поделить, едва завидев вернувшуюся королеву. Соль вошла и сразу, не раздеваясь, упала на постель.

Всё её тело болело, словно вот-вот должно было выйти из строя. В своих мечтах Орсолья разбирала его и отмывала от гнили и чёрной слизи каждую косточку. К сожалению, даже в аду она не могла позволить себе подобного. Раньше болело лишь её шестирукое тело, и Орсолья быстро перестала его носить, но теперь боль перекинулась и на все прочие её формы. Королева знала, что в случае чего может пожаловаться Рогатому, знала, что он будет смеяться над ней, а потом притащит какую-нибудь душу и велит поесть хоть немного. Но сколько бы она ни старалась, Соль не могла найти в себе сил убить кого-нибудь.

Моральное состояние было и того хуже. Что это за жизнь у ней такая? Зачем она себя на это обрекла? Всю компанию королевы Хрустального Замка составляли дети, похищенные в младенчестве, выращиваемые на убой, дети, к которым не стоит привязываться, и безумцы, достаточно «открытые», чтобы видеть её.

Радовало одно: похоже, её пребывание в аду всё-таки не будет вечным и скоро закончится.

Думая об этом, Орсолья не могла не размышлять о том, что оставит после себя. Она ничего не создала, всю свою жизнь потратив на сожаления и ненависть к себе. Немного времени у неё ещё оставалось. Соль поднялась с постели, перебралась за письменный стол и взяла в руку перо — дань традициям и эстетике — заколдованное так, чтобы чернила в нём никогда не кончались. «В тот час, когда едва различимое солнце должно было опустится к горизонту и рассыпать по небу румяна, появились Тучи…» — вывела королева бледно-жёлтом листе.