Гоголь. Мертвая душа

Глава XII

Яков Петрович Гуро ценил комфорт и в быту любил обставлять себя со вкусом. Он прибыл в Бендеры на день раньше Гоголя и остановился в лучшей гостинице города с видом на главную улицу. Ему не было нужды наводить какие-либо справки, ибо к его услугам имелся доклад, где было изложено все, достойное внимания начальника Первой экспедиции Третьего отделения императорской канцелярии. Там были характеристики всех высших чиновников города, здешней знати, промышленников и крупных помещиков. При желании в докладе можно было найти сведения обо всех главных событиях в Бендерах за последние пять лет. Там значилось, сколько кораблей проходит через порт на Днестре, сколько составов в день принимает железнодорожная станция, сколько жителей из десяти тысяч населения являются молдаванами и в какую сумму казне обошлось возведение Преображенского собора, задуманного как символ освобождения от турецкого ига. Даже не заглядывая в доклад, Гуро мог с большой долей точности предположить, что при строительстве было украдено примерно две трети средств. В Бессарабии с хищениями обстояло хуже, чем в остальной России, где довольствовались половиной.

Конторщик гостиницы почтительно попросил господина записать в журнал свой чин и фамилию для сообщения в полицию. Гуро хотел рассердиться, но вспомнил про свою миссию, взял перо и накорябал нечто неразборчивое, прекрасно зная, что никто интересоваться его личностью не станет. Городок был настолько сонный и ленивый, что полицмейстера можно было вообразить себе только спящим или пьяным, или же таким и сяким одновременно. Если же это окажется не так и блюстители порядка пожелают поближе познакомиться с приезжим, то на сей случай у него имелась грамота с печатью, при виде которой всякое высшее должностное лицо могло лишь вытянуться по струнке и почтительно спрашивать: «Чего изволите-с?>

Гуро не любил пользоваться такими приемами. Ему было интереснее пускать в ход свои недюжинные способности. Ведь наши таланты, подобно оружию и инструментам, ржавеют, тупеют и утрачивают силу, когда им не находится достаточно частое применение.

Отобедав и отдохнув после дороги, он вышел прогуляться, пользуясь тем, что пока что в городе нет Гоголя, который мог бы его опознать. Гуро обогнал бричку соперника ночью, пожертвовав сном ради такого случая. Он принял решение самому не начинать расследование, а предоставить это другим. Ему хотелось посмотреть, на что способен Гоголь и не напрасно ли тратятся ресурсы и энергии на переманивание его на свою сторону. Одни только сеансы устрашения потребовали от Гуро огромного напряжения сил. Не слишком ли расточительно?

Бендеры ничем не уступали другим уездным городам России, хотя бросалось в глаза обилие желтой краски на каменных фасадах и явный переизбыток зеленых оград и заборов. Вдоль центральной улицы тянулись двухэтажные дома с прочными ставнями понизу. Вывески были явно нарисованы одним художником, которому особенно хорошо удавались усатые физиономии, сапоги и дамские шляпки. Одну харчевню он обозначил свиньей с воткнутыми в нее ножом и вилкой, так та свинья выглядела совершенно живою и до того сердитою, что ноги отказывались идти в ту харчевню. Зато двухглавый орел на питейном заведении смотрелся ощипанной курицей и не внушал ни малейшего уважения. Мостовая бугрилась, вместо деревьев вдоль нее торчали пни, аккуратно выкрашенные белилами.

Ничего примечательного не было в этом городишке, так что путешественнику, повидавшему заснеженные Альпы, виноградники Франции и замки Германии, делалось тут невыразимо скучно. По улицам громыхали тяжело груженные телеги, и пыльные возницы их с вожделением глядели на городских барышень и вывески, которые, как им казалось, в равной степени представляли собой верх совершенства. Все они везли свои товары к главному городскому привозу, чтобы получить там от перекупщиков заслюнявленные ассигнации и тотчас начать тратить их в Бендерах – кто в лавках, кто в кабаках, а кто и в домах столь сомнительного свойства, что, щадя чувства дам, читающих эти строки, автор не станет более распространяться на эту тему, а поспешит поставить многоточие и вернуться к Якову Петровичу Гуро, продолжающему свою прогулку...

Не зная, чем себя развлечь, он подошел к уличной тумбе с афишами и стал читать, когда почувствовал, что ему смотрят в спину – и не одной парой глаз, а сразу несколькими. Он не сразу обернулся, стараясь разобраться, какие ощущения вызывают у него взгляды. Затем крутнул в руке трость и посмотрел назад.

Это была кучка цыганок, похожих на кучу пестрого тряпья, сваленного на тротуаре. Прохожие боязливо сторонились их, даже если приходилось перебегать мостовую перед повозками. Все, кроме одной, были довольно молоды и даже привлекательны, если бы не излучаемое ими ощущение нечистоты, как телесной, так и внутренней, подкожной. Старуха с трубкой и седыми космами, лезущими из косынки, перехватившей лоб, была ведьмой – Гуро распознал это не столько мозгом, сколько нижней частью желудка.

– Пойдите прочь! – негромко сказал им он. – От меня ничего не добьешься.

– У тебя глаза мертвые, – сказала седая карга. – Ты зачем приехал? Тебе мертвечины в столице мало? Хочешь здешними мертвецами напитаться?

Дама с зонтом, услышавшая ее речь, споткнулась и чуть не упала. Уличные мальчишки засмеялись и остановились неподалеку, предвкушая бесплатное развлечение. Гуро терпеть не мог становиться центром внимания, да еще в моменты, когда стремился соблюдать конспирацию.

– Убирайся, старая! – произнес он с угрозой.

Цыганки, сверкая монистами и очами, плотнее сгрудились вокруг своей предводительницы, готовые защищать ее зубами и ногтями.

– Не старая я, – возразила она. – Ты старше меня втрое. Совсем гнилой внутри.

Гуро, не поворачивая головы, бросил быстрые взгляды по сторонам, проверяя, как много людей наблюдают за ними.

– Какого черта ты ко мне прицепилась, цыганка? Чего тебе надо?

– Денег, – ответила она с вызовом. – Дашь сто рублей, мы насовсем отстанем. А нет – станем таскаться за тобой всякий день. Тебе же такое не по нраву, а, барин? Позолоти ручку.

Закусив мундштук трубки крепкими зубами, она протянула ладонь, будто бы натертую орехом. Гуро не шелохнулся. Он решал про себя, как поступить. Были разные варианты. Например, позвать городового и добиться, чтобы цыганок посадили в кутузку. Но большинство из них удерет от облавы и, чего доброго, действительно начнет обещанное преследование. Это никуда не годилось.

– Я дам тебе денег, старая, – сказал Гуро, доставая из кармана блестящий новенький полтинник и показывая его издали. – Этого тебе хватит на хлеб и стакан вина. Цени мою щедрость. На!

Размахнувшись, он бросил монету. Цыганка невольно оторвала от него взгляд, чтобы проследить за полетом серебристого кружка. Этого было достаточно. Когда она спохватилась и оторвала глаза от покатившегося по камням полтинника, Гуру уже приготовился.

– Видишь, ты плохо меня разглядела, – сказал он старухе. – Недостаточно глубоко. Смотри теперь. Я разрешаю тебе заглянуть в свою душу.

Цыганки загалдели, видя, что с их предводительницей творится что-то неладное. Она хотела отвести взгляд от Гуро и не могла. Ее зрачки метались, как пара напуганных мышат, не способных вырваться из гипнотической власти черного кота.

– Ну что? – спросил Гуро участливо. – Увидела, каков я на самом деле? Теперь можешь идти. И больше не докучай мне. Иди, я тебе говорю!

Немногочисленные зрители увидели, как старая цыганка, забыв про полтинник, сорвалась с места и побежала прочь с неожиданной для своего возраста прытью. Выглядело это так, словно за ней гнался сам черт.

– Что стоите? – спросил Гуро ее товарок. – Тоже бегите. Догоняйте свою мамку. А если увижу вас еще раз, то пожалеете. Не попадайтесь мне на глаза.

Цыганки кинулись гурьбой догонять предводительницу. Постреленок, воспользовавшись моментом, схватил полтинник и был таков. Зеваки пялились на Гуро, силясь понять, что только что произошло у них на глазах. Он растянул губы в улыбке и сказал:

– Испугались, чертовки, полиции. Теперь до самой Одессы не остановятся.

Раздалось несколько жидких смешков. Зеваки с легкостью поверили в подброшенную им версию. Это было проще и спокойней, чем ломать голову над истинной подоплекой случившегося. Обыватели не могли представить себе, что можно проникнуть в сознание другого человека и увидеть там такое, с чем не сможет и минуты находиться рядом.

Отвесив легкий поклон, Гуро проследовал дальше. Он знал, что случай с цыганками либо забудется, либо обрастет таким количеством домыслов, что утратит всякую достоверность, превратившись в очередную городскую легенду. Что касается самого Гуро, то он выбросил происшествие из головы. Он не испытывал ни торжества, ни сожаления – ничего. Он шел дальше не оглядываясь.

В конце улицы была крепость, а с холма под нею открывался вид на реку, запруженную кораблями и лодками, над которыми кружили чайки, похожие на белые пушинки. Она была настолько огромна, что можно было подумать, что это и не река вовсе, а море, и, глядя на эти широко разлившиеся воды, неудержимо катящиеся в одном направлении, иной впечатлительный человек мог задуматься и о величии мирового творения, и о скоротечности жизни своей, и о ничтожности человеческого существования, а другой бы просто глядел в немом восторге на бесконечную водную гладь и дышал, дышал полной грудью, но не таков был тайный советник Гуро.

Разглядывая пейзаж, он прислушался к себе и не почувствовал никакого отклика в сердце своем, точно так же, как не взволновала его победа над цыганской ведьмой. Таковы были свойства его души. Она оставалась темной и холодной, как раз и навсегда выстуженный замок, в котором никто не живет. Гуро мог обладать сколь угодно многочисленными способностями и возможностями, недоступными простому человеку, но не умел испытывать радости, восторга и прочих обыкновенных человеческих чувств. Впрочем, огорчаться по этому поводу он тоже был не способен.

В далекие-предалекие года, когда Гуро был еще молод и не искушен в чародействе, он всегда ощущал душевный подъем, когда приезжал в незнакомое место и видел новые пейзажи. Любопытный взгляд его так и перескакивал с предмета на предмет, подобно тому как белка скачет по веткам, нигде не находя себе долгого покоя. Его интересовало все: причудливая форма доспехов, покрой платьев, шпили на башнях, устройство черепицы, конфигурация мостов, прически, манеры, языковые особенности и народные обычаи. Потом эти вещи стали приедаться. Гуро не помнил точно, сколько лет он живет в России, но полагал, что достаточно, чтобы изучить ее вдоль и поперек, от столицы до самой захолустной деревеньки. Его взгляд не привлекали ни колокольни, ни бескрайние поля – настолько привычной они сделались декорацией. Днестр он видел впервые, но что ему был Днестр? Еще одна река, стекающая в море, соединенное с океаном.

Пробежавшись взглядом по речному руслу и крепости, Гуро повернулся, чтобы вернуться в центр города. По заброшенным рвам и валам крепости проносились быстрые тени облаков. Башни, похожие на толстых богатырей в остроконечных шлемах, глядели вдаль черными бойницами. Навстречу Гуро двигались три мужские фигуры. Только одна занимала пустынную дорогу, тогда как две остальных расходились все дальше в стороны, словно для того, чтобы не позволить одинокому путнику разминуться с ними.

Разбойники? Вот так просто среди бела дня? Гуро не испугался, скорее насторожился. Не понравились ему эти трое, совсем не понравились. Бросалась в глаза странная вялость их движений, точно им приходилось действовать через силу. Слишком замедленными они выглядели для разбойников.

Гуро попробовал сбить их с пути усилием мысли. Когда это не сработало, он добавил к умственному усилию энергетическое, исходящее из нижней части живота, однако и это не оказало на троицу ни малейшего воздействия. Они продолжали спускаться по. желтой дороге, разделенной зеленой травяной полосой. До них оставалось не больше двадцати шагов, когда стало ясно, что против этих троих придется использовать другие средства.

Неудача смутила Гуро, заставив его испытывать неуверенность. Очень небольшое количество людей было способно противостоять его гипнотическому воздействию. Даже Гоголь, сам обладавший магнетическим даром, не умел отражать психических атак. А эти трое, выглядевшие как самые обыкновенные простолюдины, преспокойно шли на Гуро, уже не скрывая своих агрессивных намерений.

Он остановился, определяя, кто из них главарь, с которого и следовало начать, чтобы сломать волю к сопротивлению остальных. Происходи дело в замкнутом помещении, Гуро все же сумел бы укротить незнакомцев, не прибегая к физической силе, но под открытым небом всегда существует слишком много факторов, рассеивающих внимание: игра света и теней, колыхание листвы, пролетающие птицы. Так что Гуро прибег не к магическим свойствам своего перстня, а повернул набалдашник трости и упер ее в землю, не позволяя стилету выскочить из полого ствола раньше времени.

– Желаете мне что-либо сообщить, господа? – спросил он, вкладывая особую иронию к обращению, нисколько не подходящему к отребью, что остановилось перед ним, растянувшись цепью.

«Господа» не пожелали сообщить ничего. Один выпустил из рукава гирю на цепочке. Второй вытащил из голенища сапога нож. Третий распахнул армяк, чтобы выдернуть из петли подвешенный там топор.

И снова Гуро поразила их медлительность. Он подумал, что эти трое просто вынуждены грабить прохожих сообща, потому что от одного такого увальня ничего не стоит убежать даже маленькому ребенку или женщине в юбках. Он подумал, что еще не поздно сделать это и самому. Допрыгать вниз по склону холма до самой реки, а там найти извозчика и добраться в гостиницу без приключений? Это было заманчиво, но совершенно неприемлемо. Гуро не имел привычки бегать от опасности. Идти ей навстречу – другое дело.

Он подождал, пока обладатель кистеня замахнется, уклонился от прогудевшего грузила и сделал выпад своей импровизированной шпагой. Клинок вошел в мягкое брюхо по самую трость. На одутловатой физиономии появилось изумленное выражение, которое часто можно наблюдать у людей, осознавших, что их жизнь обрывается прямо в этом месте, здесь и сейчас.

Двое других, державшихся до того в стороне, чтобы не зацепило кистенем, дружно пошли на Гуро. Вот именно что пошли, а не бросились. Времени было предостаточно, чтобы атаковать того, что размахивал топором, пока его напарник с ножом находился вне пределов досягаемости. Но на этот раз трость не достигла цели. Во время выпада разбойник отбил ее топором, а потом обрушил свое оружие на Гуро.

По счастью, удар был нанесен обухом и пришелся по руке, но она вся вспыхнула от боли, словно сквозь нее пропустили электрический ток, и выронила трость.

Гуро увидел летящий ему в грудь нож, отпрыгнул и двинул нападавшего в челюсть, применив прием английского кулачного боя. Несмотря на то что бить пришлось левой рукой, она сшибла противника с ног, оставив его катиться на дно крепостного рва. В наступление пошел обладатель топора. Гуро в падении схватил трость и выставил ее на манер рогатины, которую упирают тупым концом в землю, предоставляя медведю с размаху насаживаться на острия. Разбойник крякнул и рубанул топором воздух. Открылся его красный рот, и борода тоже сделалась красной.

Гуро вырвал левой рукой трость из грузного тела и побежал вниз, чтобы не позволить уйти третьему участнику нападения. Тот перестал искать оброненный нож, лег на спину и всем видом своим просил пощады. Лицо его было таким жалобным, что, может, кто другой и простил бы его, но только не Гуро. Он зашел к лежащему сбоку и со второй попытки поразил его в сердце, прерывая тем самым бесполезные мольбы.

Расправившись с троицей, он поднял голову и внимательно осмотрел весь склон перед крепостью, крепостные стены, башни и дорогу. Похоже, никто не увидел ни нападения, ни расправы. «И славно», – подумал Гуро, которому совершенно не хотелось давать объяснения полицейским чинам.

Убрав клинок в трость, он быстрым шагом направился прочь, но не вверх по дороге, где можно было столкнуться с кем-нибудь, а в сторону рощи, за которой торчали купола с крестами. Не для того, чтобы молиться за упокой душ собственноручно убитых рабов Божьих. Просто там было легко затеряться в толпе.

По пути Гуро пощупал правую руку и установил, что у него перелом лучевой кости. Это означало, что придется терпеть разного рода неудобства два или три дня, пока кости срастутся. Неприятно. Но не смертельно.