Гоголь. Мертвая душа

Глава XVI

Поздним утром, когда солнце взошло уже достаточно высоко, Гоголя разбудил осторожный, но настойчивый стук в дверь. Это был Багрицкий. Почему-то не просто войдя, а протиснувшись в щель, он упал на стул и испытывающе поглядел на Гоголя.

– Был вчера у нее?

Не было необходимости уточнять, кого он имеет в виду.

– А что? – спросил Гоголь на всякий случай.

Поведение товарища было странным. Он выглядел встревоженным и даже напуганным, в довершение к этому откуда-то снизу доносились рыдания и завывания нескольких женских голосов. «Я сплю», – сказал себе Гоголь. Но за окном сиял солнечный осенний день. А Багрицкий не спешил с ответом, сверля его взглядом.

– В чем дело? – насел на него Гоголь, сам не заметив, как перешел на шепот. – Можешь ты объяснить мне, что происходит, Алексей?

– Элеонора мертва, – ответил Багрицкий, не сводя с него глаз. – Утром ее нашли лежащей поперек кровати с синими пятнами на шее, как если бы ее душили.

Услышав это, Гоголь испытал настоятельную потребность сесть на кровать. Ноги под ним стали как ватные.

– Боже, – прошептал он. – Несчастное создание!

Его потрясенный вид подействовал на Багрицкого. Он пересел на кровать к Гоголю, обнял его и попросил:

– Расскажи мне все, Николай. Не скрывая ничего. Будет следствие, как ты сам понимаешь. Мы должны предусмотреть все. Итак, ты был у Элеоноры?

– Да, – пробормотал Гоголь. – Она прислала мне письмо, в котором выразила согласие принять меня ночью.

– Где оно? – перебил Багрицкий.

– Я его сжег, Алексей. На всякий случай. Чтобы никто не увидел.

– Это правильно, это очень хорошо.

– Стой! – вскричал Гоголь. – Все как раз очень плохо. Ведь моя записка осталась у Элеоноры. Если ее найдут...

– Не найдут, успокойся.

С этими словами Багрицкий достал из кармана знакомую бумажку, встал и подошел к столу, чтобы воспользоваться спичками. Во время паузы были отчетливо слышны стенания Надежды Константиновны внизу. Остальные женские голоса создавали рыдающий хор для ее безутешного голоса. Мужчин было слышно едва-едва. Гоголь потянул себя за ворот, чтобы свободнее дышалось.

– Теперь рассказывай, – потребовал Багрицкий, перекладывая горящий клочок из руки в руку, а потом кроша пепел в помойное ведро. – Скорее, Николай. Нам нужно успеть подготовиться.

Гоголь поведал ему о вчерашних событиях, упомянув о страхе девушки перед таинственным последователем Калиостро и закончив погоней до пруда.

– Никто тебя не видел, когда ты возвращался? – быстро спросил поручик.

– Кажется, нет, – пробормотал Гоголь.

– Кажется ему! Вспоминай.

– Никто.

– Хорошо, – решил Багрицкий. – Будем считать, что нам повезло. Ты в этих сапогах за злоумышленником бегал?

– В этих, – подтвердил Гоголь.

– Правильно сделал, что помыл, Николай. Но лучше бы ты никуда не бегал.

– Почему? Как так? Я должен был изловить мерзавца!

– Изловил? – спросил Багрицкий насмешливо. – В том-то и фокус. Он тебя отвлекал.

– Отвлекал? Хочешь сказать...

– Да! Тебя выманили из комнаты Элеоноры, чтобы расправиться с ней, пока ты бегаешь по саду.

– Господи! – Гоголь схватился за голову. – Так это моя вина!

– Замолчи! – велел Багрицкий. – Не время раскисать. Тебя могут услышать. В данной ситуации это бросит на тебя такое пятно, что вовек не отмоешься.

Спохватившись, Гоголь прокрался к двери и выглянул, чтобы убедиться, что в коридоре никого нет.

– Я пропал! – пробормотал он. – Сыщики найдут мои следы у окна. Как я объясню им это? Если они узнают о ночном свидании...

– О свидании ни звука! – предупредил Багрицкий. – Собирайся, и пошли. Потопчемся возле окна на глазах у всех. Скорее.

Они сбежали вниз, растолкали заплаканных баб на крыльце и направились к окну несчастной Элеоноры. Там же стояли дворовые мужики, которых Багрицкий принялся расспрашивать для отвода глаз. Гоголь шагал из стороны в сторону, приминая траву и оставляя отпечатки на сырой с ночи земле. Багрицкий спровадил мужиков и распорядился:

– Загляни в окно, Николай.

– Зачем? – испугался Гоголь.

– Чтобы оправдать свой след на приступке.

– Но меня увидят!

– Вот и хорошо, что увидят. Смелее!

Гоголь подчинился. Он плохо видел сквозь отражения в стекле и смог рассмотреть лишь людей, обступивших кровать. Одно или два лица обратились к нему. Гоголь поспешил спрыгнуть.

– Ну вот, – удовлетворенно произнес Багрицкий, – теперь у них против тебя ничего нет.

Гоголь повернулся в ту сторону, куда глядел товарищ, и увидел подкативший экипаж казенного черного цвета. Это были сыщики и дознаватели. Они не сразу направились на место преступления, задавая вопросы дворне и поглядывая в направлении дома так внимательно, что их взгляды ощущались на расстоянии.

С крыльца спустился Виктор и промаршировал прямо к гостям своих родителей. На Багрицкого он не посмотрел, обратился к Гоголю.

– Сударь, – его тон был сух, как и его покрасневшие глаза, – вчера я передал вам письмо моей бедной сестры, которая ночью была зверски убита. Я хочу знать, о чем она вам писала. Это мое право.

У Гоголя помутилось в глазах. Сквозь звон в ушах он услышал мягкий, соболезнующий, но вместе с тем исполненный укора голос Багрицкого:

– Юноша, мадемуазель Элеонора просила Николая Васильевича дать ей несколько уроков из истории и- русской словесности. Он, да будет вам известно, является преподавателем Патриотического института в Петербурге. Неудивительно, что ваша сестра пожелала воспользоваться такой возможностью.

– Что теперь говорить об этом, – печально произнес Гоголь, успевший овладеть собой.

Виктор понимающе кивнул.

– Теперь понятно. Господа, если мой вопрос задел вас или показался неуместным, то прошу простить меня. Я, как видите, нахожусь в весьма расстроенных... расстроенных чувст... чувствах.

Губы юноши разъехались, лицо сморщилось, он расплакался. Гоголь обнимал его и похлопывал по спине, когда к ним приблизились должностные лица, поставленные расследовать убийство.

Последующие два дня прошли так, как только и могли пройти в имении, где произошло кровавое преступление, унесшее жизнь любимой дочери безутешных родителей. Надежда Константиновна была вне себя от горя, ее лицо распухло и постарело до неузнаваемости, она заговаривалась и постоянно пила сильнодействующие остропахнущие капли. Ее супруг каждый час собирал следователей у себя, требуя подробнейшего отчета. Выяснилось, что на другой стороне пруда парень и девка, шалившие в ивняке, видели человека, приплывшего поздней ночью и убежавшего в поля. Собаки след не взяли, поскольку земля была смочена водой. Следствие зашло в тупик. Был сделан вывод, что Элеонора стала жертвой бродяги, который забрался в открытое окно и попытался надругаться над нею спящей. Очнувшись, она хотела закричать и была задушена.

Трагедия подействовала на обитателей дома удручающе. Все ходили на цыпочках, сгорбившись, и разговаривали вполголоса, словно боясь потревожить не отлетевшую еще душу. В любое время суток можно было слышать рыдания Надежды Константиновны, причитающей: «Ангел мой, ангел, на кого же ты меня покинула?» Тело выставили в гробу в большой зале, и оттуда по всему дому распространялся характерный запах свечей, хвои и ладана.

– Я больше не выдержу, Алексей, – сказал Гоголь под вечер второго дня. – Мы должны уехать.

– Куда? – осведомился Багрицкий. – И как это будет воспринято городничим? Он сочтет это невежливым поступком, а может, и оскорблением. Думаешь, после этого нас долго будут терпеть в городе?

– Эта похоронная атмосфера действует мне на нервы.

– Мне тоже. Но придется потерпеть. Хотя бы ради бедняжки. Она умерла ради того, чтобы мы напали на след. И теперь у нас есть зацепка.

Беседа проходила в комнате Гоголя, куда слуги принесли разных холодных закусок и солений. Про хлеб они забыли, а идти искать не хотелось.

– Зацепка! – повторил Гоголь с мрачной иронией. – Недалеко же мы продвинулись за неделю с лишним. Кто этот уездный чародей, воскрешающий мертвых? Как до него добраться? Сам знаешь, Алексей, правды от здешней публики не добьешься.

– Сердце мне подсказывает, что скоро мы все выясним, Николай, – сказал Багрицкий. – Это как в разведке. Часы идут, ты изнываешь от бездействия и готов выкинуть черт знает что, лишь бы нарушить проклятую неопределённость. Но вот ты себя переломил и продолжаешь сидеть в засаде, и вдруг госпожа Удача улыбается тебе благосклонно.

– Да ты поэт, Алексей! – воскликнул Гоголь, приятно удивленный красноречием товарища.

– Нашим драгунским полком командовал в Польше сам Денис Давыдов, – похвастался Багрицкий. Вот на кого я равняюсь. Прочитать тебе что-нибудь?

Отказаться было невозможно. Но стук в дверь избавил Гоголя от необходимости слушать стихотворения товарища. Явился Виктор, осунувшийся, повзрослевший, с синими кругами вокруг глаз.

– Я пришел сообщить вам нечто крайне важное, господа, – произнес он, не пожелав занять придвинутый ему стул. – Когда моя милая сестра была... была... – он сглотнул, пропустив окончание, и товарищи не стали просить его уточнять, что он имел в виду, – я слышал, как вы расспрашивали всех про мертвые души, – продолжал Виктор. – Они вас по-прежнему интересуют?

– Еще как! – подтвердил Багрицкий, оседлавший стул таким образом, как если бы немедленно собрался скакать куда-то верхом. – Не испытывайте наше терпение, юноша!

– Я скажу вам, – пообещал Виктор. – Но за это вы должны пообещать мне одну вещь, господа.

– Какую? – воскликнули они одновременно.

– Я прошу вас покинуть наш дом. Батюшка и матушка сами стесняются просить вас об этом, но... Не сочтите мою просьбу за проявление непочтительности. Я волнуюсь о родителях своих. Кто теперь сделает это, как не я? – Виктор поднял свои измучанные, но по- прежнему ясные глаза на слушающих его мужчин. – Матушку разбирают рыдания всякий раз, когда она слышит или видит вас, господа. Материнское сердце! Она внушила себе, что смерть Элеоноры как-то связана с вашим приездом, и переубедить ее невозможно.

– Мы понимаем, – поспешно произнес Гоголь, нервно ломавший пальцы на протяжении всей этой тирады.

– И мы уедем, Виктор, – пообещал Багрицкий. – Слово офи... дворянина.

Юноша горько усмехнулся.

– Я с самого начала распознал в вас военного кавалериста, – признался он. – Когда вы входите в помещение, то делаете так... – он придержал воображаемый эфес. – И ноги переставляете своеобразным образом, Алексей Иванович. Вот так... – Виктор прошелся еще немного. – Это чтобы шпорами не цепляться, да?

– Совершенно верно, мой мальчик, кивнул Багрицкий. – Вашей наблюдательности можно только позавидовать. – Так что там насчет мертвых душ? Мы ведь условились, не так ли?

Прежде чем ответить, Виктор перевел взгляд на Гоголя.

– Признайтесь, вы ведь расспрашивали об этом мою сестру?

– Было дело, – согласился он со вздохом. – Но она ничего мне не открыла. Сказала, что боится. И я не. стал настаивать, как вы понимаете.

Вынужденный прибегнуть к обману, он почувствовал, что краснеет.

– Понимаю, – сказал юноша. – Элеонора не зря боялась. Этот человек, он настоящий колдун. Его магическая сила настолько велика, что он способен поднимать мертвых из могил.

– Кто он? – не выдержал Багрицкий. – Назовите его имя. Где его найти?

Виктор молчал, кусая пальцы. Было очевидно, что в нем идет трудная внутренняя борьба.

– Говорите же, юноша! – поторопил его Гоголь.

Виктор покачал головой, глядя в пол.

– Не сегодня, – тихо пробормотал он. – После похорон. Вы дадите мне знать, где остановились, и я пришлю вам записку с фамилией. Больше ничего. Вам придется довольствоваться этим, господа.

Он поднял взгляд, и стало ясно, что переубеждать его бесполезно.

– Слово чести? – требовательно спросил Багрицкий.

– Слово чести! – Торжественно произнес Виктор.

В дверь постучали. Это был красавец Баскаков, глаза которого неприятно косили.

– Виктор? – удивился он. – Что ты здесь делаешь?

– Зашел попрощаться с господами, – ответил юноша. – Они уезжают.

– Вот как? Жаль, жаль! – Произнося эти слова, управляющий делами не мог скрыть своего удовлетворения услышанной новостью. – Но какое совпадение! Виктор Степанович как раз прислал меня, чтобы предложить вам в пользование одну из своих бричек, с кучером. Он, хоть и убит горем, не забыл о вас, господа. И подумал, что вам, наверное, стало неуютно в доме, превращенном волею судьбы в юдоль скорби. Кстати, Надежда Константиновна велела передать, чтобы вы не утруждали себя присутствием на похоронах. Приглашены только самые близкие. Так что...

Баскаков развел руками. Когда он и Черногуб младший удалились, Багрицкий посмотрел на Гоголя и сказал:

– Вот ведь как нас выпроваживают. Такое впечатление, что мы мешаем.

– Я не в обиде, Алексей. Мы здесь совсем чужие.

– Я понимаю. И все же меня не покидает ощущение, что от нас хотят избавиться как можно быстрее. Будто готовятся к чему-то.

– К похоронам они готовятся, Алексей! – напомнил Гоголь.

– Ну да, ну да...

Это было сказано таким тоном, что можно было не сомневаться: Багрицкий остался при своем мнении. Гоголь не стал его переубеждать, поглощенный своими невеселыми мыслями. Он чувствовал свою ответственность за гибель дочери Черногубов и жаждал отмщения. Он не сомневался, что убийца был подослан тем самым повелителем мертвых душ, который знал способы проникать в замыслы других людей и предотвращать их.

Собрав вещи и передав их слугам, товарищи спустились во двор. Мадемуазель выглянула, чтобы украдкой помахать Багрицкому платочком, и скрылась. Хозяева дома не вышли попрощаться с гостями, а лишь проводили взглядами из-за штор. Зато перед крыльцом стояла обещанная бричка с парой сытых лошадей. Пока возница и слуги занимались укладкой багажа, Гоголь и Багрицкий проследили за прибытием экипажа, из которого выбрался худой и весьма надменный господин с черными, будто крашеными волосами, напудренным лицом и такими густыми ресницами, что глаза его казались подведенными.

– Артист? – предположил Багрицкий. – Что он здесь делает?

Встречать господина выбежал Баскаков и, делая это с явной неохотой, представил друзей вновь прибывшему. Им оказался помещик Адам Мирославович Верховский. Услышав фамилии Гоголя и Багрицкого, он задержался возле них, тогда как его спутница, стройная дама в черной накидке и вуали, осталась в стороне, демонстративно повернувшись к мужчинам спиной.

– Надолго к нам, господа? – спросил Верховский, переводя испытывающий взгляд с одного собеседника на другого.

– Пока не знаем, – ответил Багрицкий, прищурив глаз.

– Приятно видеть людей, которые никуда не торопятся и располагают собой и своим временем, – сдержанно улыбнулся Верховский. – Буду рад, если вы навестите меня и мою супругу в нашем имении. Вам каждый укажет дорогу.

С этими словами он взял госпожу Верховскую под руку и повел в дом. Она прошла мимо товарищей с таким видом, будто их не существовало на свете.

– Однако! – пробормотал восхищенный Багрицкий. – Какая красавица! И сколько гонору! Не удивлюсь, если в ее жилах течет кровь польских шляхтичей.

Гоголь лишь пожал плечами. Похоже, он вообще разучился удивляться.