Голливудские жены

Глава 31

Примерно в четверть пятого Росс Конти сердито проследовал через парадный вход своего дома. Царил чудовищный беспорядок.

Повсюду слонялись незнакомые люди.

— Что, черт побери, здесь происходит? — заорал он на Лину, которая стояла в дверях на кухню и лила слезы.

— Сеньор Конти, — она задыхалась от рыданий, — не выносить. Я нет соглашаться. Я увольняюсь.

Она цеплялась за его руку, а он, пытаясь вырваться, все спрашивал:

— Где миссис Конти?

Вмешался косматый юнец в узких джинсах и в куртке» Ангелов ада»— в заклепках:

— Эй-эй, мужик, ты здесь хозяин? Мне подзарядиться надо — у меня сейчас все предохранители полетят к черту, если не будет добавки.

Средних лет дама в цветастом брючном костюме вылезла вперед:

— Мистер Конти, умоляю. Ваша жена уверяла, что у нее есть двадцать подходящих по размеру и цвету ваз, и они мне отчаянно нужны, иначе мы не успеем с букетами.

Учтивый итальянец, держа в руках футляр со скрипкой» страдальческим голосом осведомился:

— Нам приготовили комнату? «Трио Дзанкусси» всегда предоставляют комнату.

— Господи! — воскликнул Росс. — Лина, где моя жена?

Лина уголком фартука утерла глаза.

— Она не приходить назад. Она бросать все на меня. Я увольняюсь.

Чеканным шагом она удалилась на кухню, где у черного хода сбились две ее подруги.

Росс последовал за ней, косматый юнец — за ним, женщина в цветастом брючном костюме и обиженный итальянец потащились сзади.

Уже обосновавшись на кухне, два гомика чистили у раковины овощи, два бармена выгружали из коробок спиртное, был еще один итальянец с грустными глазами, этот — с аккордеоном, и девица-блондинка в шортах и в укороченной майке — уши плотно закрыты наушниками марки «Сони». Росс прошел за Линой до двери, с горечью думая, не надул ли его Литтл С. Порц, уже показав фотографии Элейн. Как иначе объяснить, что ее нет дома в тот самый день, когда они устраивают прием?

— Госпожа Конти звонила? Передавала что-нибудь? Хоть что-нибудь? — в отчаянии спрашивал он.

— Она звонить пять раз, — буркнула недовольно Лина. — Но домой не приходить.

— Эй-эй, мужик! Как там с подзарядкой? — горланил косматый юнец.

— А с моими вазами? — визжала дама в брючном костюме.

— А комната для «Трио Дзанкусси»? — вздыхал унылый итальянец, не дававший себя обойти.

— Пошли вы все к…! — не владея собой, заорал Росс.

— Эй-эй, мужик, угомонись! — сказал юнец, успокаивающе воздев руку.

— Вот как! — оскорбилась женщина.

— Мама! — грустно покачал головой итальянец.

В эту минуту зазвонил телефон. Росс взял трубку.

— Да? — гаркнул он и некоторое время слушал молча и с отвращением. Потом шарахнул трубкой и, не удостоив жалобщиков взглядом, гордо вышел из дома.

Оливер Истерн причесал свои жидкие рыжеватые волосы сначала так, а потом — иначе, но, сколько ни прихорашивайся, не скрыть, что он явно лысеет. Недавно принял душ, но энергия, которую пришлось затратить, чтобы уложить волосы, проступила влажными пятнами у него под мышками.

Затрезвонил телефон, но он и не подумал хватать трубку, как делал обычно. Пусть прислуга ответит на звонок. Пусть хоть что-нибудь сделают за тысячу долларов, что он выкладывает им каждую неделю.

Не принять ли душ еще раз?

Как бы волосы не спутались.

Можно надеть сеточку.

От внезапной острой боли в животе он поморщился. Открылась язва, будто одного облысения ему не хватало. И вдобавок ко всему — геморрой. Тот хоть не кровоточит. Но скоро и это может начаться, если «Люди улицы»и дальше будут его допекать.

Нийл Грей доканывает его; впрочем, а какой режиссер не доканывает?

Монтана Грей доканывает; впрочем, а какой сценарист не доканывает?

Джордж Ланкастер доканывает; впрочем, а какой актер не доканывает?

Оливер ненавидел талантливых людей, но Оливер нуждался в талантливых людях. Потому что сам он был способен только заключать сделки.

Как продюсер он стал легендой еще при жизни. Не как великий продюсер, а как сенсационный делец. Ах, какие то были сделки! Какие махинации он проворачивал! Какую дребедень запускал на экраны!

Впрочем, провалы Оливера не особо волновали. Еще до того, как картину запускали в производство, он уже накладывал лапу на то, что считал своим по праву. В бюджетах тех фильмов, которые устраивал Оливер Истерн, всегда было немного сверху или очень много, в зависимости от того, какой олух финансировал постановку. И если первоначальный бюджет не подходил, ну, тогда… двойная бухгалтерия закону не противоречит — если тебя не поймают за руку. А Оливер Истерн знал все уловки, какие стоило знать.

Он осторожно понюхал одну подмышку и решил, что надо бы еще разок принять душ.

Сеточку для волос надеть, банный халат — долой. Сегодня на вечере у Конги он будет лизать задницы. Будет лестью устилать себе путь из комнаты в комнату. Монтана, Нийл Джордж — все они почувствуют теплоту его неискренности. И он с удовольствием этим займется, потому что знает, кто в конечном счете возьмет верх. Как только фильм снимут, он станет фильмом «Оливера», а прочие могут катиться к херам собачьим.

Чтобы все было в руках Нийла и Монтаны! Хрен им, думал он. Пусть попляшут. Ему известны трюки, какие и Гудини7 не снились!

Вот если бы отыскать ту девушку с пляжа, сделать ее звездой, подписать с ней персональный контракт.

Он заметил пятнышко грязи на покрытой зеркалами стене и принялся усердно стирать его бумажной салфеткой. Снова ощутил боль в животе. Быть киномагнатом — это вам не только икру кушать.

Они были в чистой и опрятной квартирке Ангель.

— Мне нечего надеть, — твердила она упрямо.

— Что-нибудь простенькое, — бормотал в раздумье Коко, роясь в шкафу. — Простенькое, но со вкусом. Любая сучка в городе явится расфуфыренной, как Жажа8 на Рождество. А я хочу, чтобы ты выделялась, как одинокая роза на бармицве.

— Что такое бармицва?

Он кинул на нее быстрый недоверчивый взгляд.

— Порой ты что-то уж слишком невинна.

Сдернул с вешалки черную гофрированную юбку и, приложив к ней, сказал:

— Хм, мне нравится. Что мы можем к ней подобрать?

Она качала головой.

— Коко… пожалуйста… я даже не знаю этой миссис Лидерман.

— Греза моя, не думай, что весь вечер проторчишь с ней. Да любому жеребцу в Голливуде достаточно будет один раз на тебя взглянуть и…

Ангель не была самоуверенной и тем не менее знала, какое производит на мужчин впечатление.

— То-то и оно, — запричитала она, — все они будут ко мне приставать со своим враньем. А я замужем, Коко, я…

Теперь была его очередь перебивать:

— Я никогда не сую нос в чужие дела, Ангель, деточка. Только знаю наверняка, что замужем ты или не замужем, а муж твой сделал что-то такое, от чего тебе стало очень больно. Ты просто хочешь сидеть затворницей и хандрить. Только хандра еще никому не помогла. Я не уговариваю тебя шляться и забираться в постель к каждому, кто корчит из себя Уоррена Битти и к тебе лезет.

Я только говорю: сходи в гости и получи удовольствие, пусть за тобой поухаживают. Сразу почувствуешь себя лучше.

Откуда он все это знает? — удивилась Ангель. Всего в нескольких словах умудрился совершенно точно охарактеризовать положение, в котором она оказалась. И, наверное, прав. Ей будет полезно выйти на люди. Да и на большие голливудские приемы ее зовут не каждый день.

— Я пойду, — тихо сказала она.

Он был занят тщательным осмотром ее блузок.

— Что? — рассеянно спросил он.

— Я сказала, что пойду, — повторила она решительно.

Его лицо с орлиным носом расплылось в довольной улыбке.

— Конечно, пойдешь, греза моя. Никто и не сомневался.

Бадди был в квартире один, когда собирался на вечер. Мерзко, что придется сопровождать Фрэнсис Кавендиш. С другой стороны, в том, что он вообще идет, есть несомненный плюс.

Он не знал, что надеть. Фрэнсис Кавендиш, пройдясь насчет его одежды, жутко его разобидела. Да что она вообще понимает?

Наверное, никогда и не слышала об Армани. А носить Армани — это каждый дурак знает. Интересно, будет там Монтана Грей и, если будет, как к ней подступиться? «Эй… послушайте, если к понедельнику вы окончательно не решите, то придется мне подписать контракт на фильм с» Юниверсал «. Звучит неплохо — так ему показалось.

Ход мыслей нарушил резкий звонок в дверь.

На пороге стояла Шелли.

— Куда ты пропал? — набросилась она. — Я думала, что после Фрэнсис Кавендиш ты сразу же вернешься.

Без приглашения вошла в квартиру и завалилась на кровать.

Видно было, что она под кайфом. Зачем вообще он впутался?

Он не хочет возвращаться к той жизни, которую вел до Гавайев, до Ангель.

— Я нашел работу, — сказал он спокойно. — Смогу вернуть деньги, которые тебе должен.

— Когда?

— Скоро.

— На хрена мне скоро. Хочу сейчас. Почему бы тебе не отправиться и не провернуть парочку трюков? Меня ты не помнишь, Бадди, но я-то знала тебя, когда ты был одним из жеребчиков у Тряпичника. Один раз мы даже вместе работали. Каково было трахать старушек ради заработка?

Отвратительное чувство растеклось по всему его нутру.

Торчащая потаскуха.

Торчащая потаскуха, которая говорит правду.

Господи, когда же наконец ему повезет! Когда же наконец хоть что-то в его жизни пойдет так, как надо!

Когда Монтана вернулась с пляжа, уже вечерело. Настроение у нее было такое же, как у ребенка, прогулявшего школу. В офис она решила не возвращаться, поехала прямо домой, вымыла длинные черные волосы и смыла под душем с тела песок и морскую соль. Потом, закутавшись в белый махровый халат, позвонила Инге узнать, не произошло ли чего, пока ее не было.

— Ничего особенного, — ответила секретарша. — Около трех позвонил мистер Грей и просил передать, что задерживается и потому увидит вас уже вечером на приеме.

— Где он?

— Не сказал.

Нийл теперь даже и не утруждает себя являться домой. Ее мучило искушение не пойти на банкет. Но потом она сочла, что Джордж Ланкастер подумает, будто ее напугал, а если она хочет, чтобы с ней считались, так надо показать это с самого начала.

И пусть не думает, будто может делать с ее сценарием все что вздумается. Она намерена быть на съемках каждый божий день.

Мистер Ланкастер просто вынужден будет примириться с тем фактом, что не все женщины без чувств падают к его ногам.

Она включила стерео, поставила кассету Эла Грина и решила, что должна выглядеть так, чтобы вызвать на приеме сенсацию.

Так, чтобы Джордж Настоящий мужчина Ланкастер надолго запомнил.

Устроившись в бунгало номер 9 отеля» Беверли-Хиллз «, Памела Лондон лежала на раскладном массажном столе и наслаждалась, пока крепкие мужские пальцы колдовали над ее телом.

— Я слышала, что вы хороши, — томно сказала она, — но вы, оказывается, прямо виртуоз.

— Хм… спасибо, миссис Ланкастер, — растягивая слова, проговорил Рон Гордино. — Я обычно посылаю кого-нибудь из своих парнишек, но когда Карен сказала, что это…хм…для вас, я решил пойти сам.

— Никогда не посылайте парнишек делать мужскую работу! — игриво заметила Памела.

— Мне бы и в голову не пришло, миссис Ланкастер.

— Не называйте меня так. Достаточно миз Лондон.

« А как насчет Памелы? — подумал он. — Уж будь уверена, что сегодня вечером на приеме я не буду звать тебя миссис Ланкастер или миз Лондон «. Элейн сдержала обещание и пригласила его.

Она застонала, когда он впился пальцами в жировую складку вокруг ее талии. Совсем неплоха для такой старой бабы, ей, должно быть, не меньше пятидесяти пяти. Но если ты третья в списке самых богатых женщин в Америке, можно себе позволить сохранить хорошую форму.

А что, подумал он, было бы, выдай он ей свой» особый» массаж? Не устояла бы, как и все другие матроны из Беверли-Хиллз?

Большинство из них были такими доступными. Клади их на стол без нарядов и украшений — без всяких ярлыков и этикеток. Легко нажал здесь, легко нажал там, и они твои.

Но как раз когда он думал, решиться или нет, с шумом влетел Джордж Ланкастер.

Не обращая на Рона внимания, он звучно шлепнул Памелу по едва прикрытой заднице и спросил:

— Как делишки, старая ведьма?

Она хрипло рассмеялась.

— Не так уж плохо, лягушачья морда.

— Все прихорашиваешься для вечеринки?

— Полагаю, выбора у нас нет: идти надо. Я даже не знакома с этими Конти.

— Ну так что? Раз они платят. Если не понравится, махнем с компашкой к Часену.

— Отличная мысль.

— Эй, ты! — сказал Джордж, наконец заметив Рона Гордино. — Когда разделаешься с моей половиной, можешь мной заняться.

Джина Джермейн была надушена, напудрена и причесана безупречно. Но для приема еще не оделась. На ней было легкое неглиже и черное белье — открытый лифчик с глубоким вырезом, крохотные трусики и тонкие черные чупки — «паутинка» на кружевном поясе.

У Джины Джермейн было три горничные, которые у нее же в доме и жили, но, когда в дверь позвонили, она сама пошла открывать, потому что на ночь всех троих отпустила.

— Привет, Нийл, — прошептала она нежно. — Ты очень элегантен.

У себя на работе он переоделся в темно-фиолетовый смокинг, черную шелковую водолазку и черные брюки. Думал он исключительно о приеме.

— Спасибо, — бросил он в ответ, пытаясь не замечать, что она полуголая. — Кассета у тебя?

— Конечно же, у меня, — ответила она с видом оскорбленной добродетели. — Уговор есть уговор, разве не так?

Повернулась и повела его в гостиную, выдержанную в слишком уж розовых тонах.

— Я не могу задерживаться, Джина. Не хочу опаздывать. Ты мне только отдай кассету.

— Может, что-нибудь выпьешь? — Она протянула ему в хрустальном стакане «бурбон»с кубиками льда. — Ты ведь это любишь?

Он машинально взял виски, забыв, что с пяти часов уже пропустил три стаканчика — или даже четыре.

— Я так рада, что мы подписали контракт, — проворковала она. — А сколько ждать придется, прежде чем мы сможем… ну, ты знаешь… проговориться о нем?

Он нахмурился.

— Мы не сможем. Ни в коем случае. Никому. Ты ведь понимаешь это, не так ли?

— Ты приводишь меня в возбуждение, когда бываешь таким настойчивым, — промурлыкала она.

— Вперед, моя милая, мы только актер и режиссер.

— Актриса, — поправила она.

— Актриса, — уступил он. — Где кассета?

— Идем. — Она взяла его за руку, обволакивая ароматом «Татьяны». Ему оставалось только надеяться, что душистый запах не пристанет к его одежде.

— Это моя игровая, — объявила она, введя его в огромную комнату, где все стены, каждый их дюйм, были увешаны забранными в рамочки обложками из журналов с ее фотографиями. И еще комната была уставлена игровыми автоматами — начиная от китайского бильярда и кончая последней новинкой видеокомпьютерных игр. — Люблю побаловаться, — уточнила она, хотя нужды в том не было.

— Кассету, Джина.

— Сейчас, сейчас. — Она нажала кнопку, и он, не успев ничего сказать, увидел себя на гигантском видеоэкране во всей красе.

С голым задом он обрабатывал вторую по популярности блондинку Америки. — Я подумала, что тебе захочется это увидеть, — ласково объяснила она. — Ты же не потащишь кассету домой, чтобы прокрутить ее Монтане, не правда ли?

Что правда, то правда, не потащит. Он глотнул виски, сел и стал следить за происходящим на экране — с профессиональной точки зрения. Угол съемки выбран неудачно, ее не видно… О Господи, нет, видно, вот она повернулась, и два огромных шара из плоти заполнили собой весь экран.

Он почувствовал, что приходит в возбуждение, и выругался про себя при мысли о неизбежном.

На экране она вздыхала и пыхтела, пока он трудился над ней в поте лица.

А вне экрана она сбросила пеньюар, выбралась из трусиков и забралась на него верхом.

Еще один раз.

Самый последний.

Он и не представлял себе, насколько был прав.

Сейди Ласаль ушла с работы на два часа раньше обычного.

Шофер-японец распахнул перед ней дверцу черного «Роллс-Ройса», она с удовольствием устроилась на роскошном кожаном сиденье и включила кондиционер на полную мощность.

— Домой, мадам? — осведомился шофер.

— Да, пожалуйста.

Дом был в фешенебельном районе холмов Беверли. К дому вела длинная извилистая аллея. Дом был особняком, таким же шикарным, как у тех звезд, чьи интересы она представляла. Дом никогда не был домом без Росса Конти.

Проклятье! Проклятье! Проклятье! Целых двадцать шесть лет прошло с тех пор, как они были вместе, а она все еще о нем думает.

Отсутствующим взглядом смотрела она через затемненные стекла, пока «Роллс-Ройс» величаво летел по Родео-драйв. Вечером она будет у него дома. Сволочь! Вечером посмотрит, где он живет. Она учтиво побеседует с его женой. Как же я тебя ненавижу, Росс Конти! Он даже с ним поболтает.

Двадцать шесть лет. Она теперь совсем другая. Важная особа, уважаемая; говорят даже, что ее побаиваются. Одевается у известных модельеров, прически ей делает Хозе Эбер, один день в неделю она целиком проводит в косметическом салоне Элизабет Арден и носит драгоценности от Картье.

О, конечно, она натыкалась на него за эти годы. Голливуд.

Здесь так тесно. И потому совершенно неизбежно их приглашали на одни и те же приемы и вечеринки. Он даже как-то предложил, чтобы она снова стала его агентом. Да что этот сукин сын о себе думает? Вообразил, что вернется в ее жизнь — теперь уже клиентом, — и она возьмет и забудет о прошлом? Она сухо ответила ему и с тех пор не замечала.

О добром старом времени она вспоминала постоянно. Помнила каждую мелочь.

Тот день, когда она впервые увидела Росса в баре «У Шваба».

О, как он великолепен, подумалось ей, и потом, когда он подошел к ней легкой походкой, словно бог, белокурый и бронзовый от загара, и стрельнул чашку кофе, она не могла поверить своей удаче.

Тот первый раз, когда они занимались любовью. Его руки у нее на груди. Его твердость, глубоко в нее проникшая. Его язык, ласкающий ее между ног.

Поездку в Нью-Йорк, на телепередачу «Нынче вечером в прямом эфире», дабы он смог себя показать. И радость, когда все вышло так, как и было задумано. Как ехали они через Центральный парк в коляске с откидным верхом. Любовались его афишами на Таймс-сквер. Ели горячие сосиски на Пятой авеню.

И секс, секс, секс. Под душем. В его гримерной на Эн-би-си.

На заднем сиденье такси. Привалившись спиной к стенке гостиничного лифта. Росс был ненасытен, и ей это страшно нравилось.

Двадцать шесть лет спустя она по-прежнему ощущала его руки на своей груди.

— Я любитель сисек, — говаривал он, — а у тебя, детка, самые лучшие.

Пока не подвернулось кое-что получше. Кое-что в куда более симпатичной упаковке, чем она. И он взял да ушел из ее жизни, на все наплевав, даже спасибо не сказал. Она все еще испытывала боль. Потерю. Ярость от унижения.

Ничего не видящим взглядом смотрела она из машины, пока та плыла бульваром Сансет.

После Росса у нее был всего лишь один мужчина, да и тот не в счет. Не потому так получилось, что не было подходящего случая.

В своем роде она была звездой, и немало мужиков пыталось забраться к ней в постель. Она не была ни красавицей, ни даже хорошенькой, но как только начала взбираться на вершину успеха… еще бы! Прискакали как миленькие.

Иногда — хотя очень нечасто — она укладывалась в постель с какой-нибудь женщиной. Секс с женщиной не таил в себе никакой угрозы, скорее был забавой, отвлечением. И тон задавала Сейди. Ей это нравилось.

Работа стала ее страстью. Этого почти хватало. Успех сам по себе награда.

Но теперь времени прошло достаточно, в сущности, даже слишком. Двадцать шесть лет она мечтала отомстить. И сегодня вечером отыграется.

Примерно без пяти пять Росс заехал за женой в универмаг.

Примерно в десять минут шестого они с Элейн уехали.

В глубоком молчании погрузились в «Корниш»и до самого дома не обмолвились ни словом.

У дверей Элейн бросила холодно:

— Все это, знаешь, сплошное недоразумение.

Сволочь, ты думаешь, что я стащила браслет.

Росс кивнул:

— Со всяким может быть, — рассудительно ответил он.

Дубина стоеросовая. Воруй, если иначе не можешь, но не попадайся.

Они вошли в дом. Косматый юнец уже совсем ошалел. Женщина в брючном костюме билась в истерике. Итальянцы с грустными глазами пытались волочиться за юной девицей, которая, плотно прикрыв уши наушниками, зашлась в танце, позабыв обо всем на свете. Два гомика, корча рожи, готовили густой соус из авокадового пюре со специями и наблюдали за тем, как разворачиваются события. Два бармена, развалясь на тахте, курили травку. Лина и ее подруги стояли у дверей на кухню, готовые исчезнуть в любой момент.

— Элейн, — сказал Росс, — я пошел в душ. Ты хотела, чтоб мы устроили этот прием. Душенька, пожалуйста, он целиком твой.