У Милли в Лос-Анджелесе была куча родственников. Она была рада их повидать, и они были в восторге от ее общества, поэтому, когда Леон сказал, что ему надо съездить на денек в Барстоу, она его особо не задерживала.
Он ни свет ни заря отправился в машине, взятой напрокат в «Гертце», и вырулил на шоссе до начала утреннего часа пик.
Голливуд Милли заворожил. Она тут все полюбила — от неряшливого Голливудского бульвара, где тротуары изукрашены отпечатками ног кинозвезд, до обсаженных пальмами улиц Беверли-Хиллз.
Леон же этот город возненавидел. Слишком жарко и беспокойно. Он чувствовал — тут всякое может произойти, да так оно обычно и было.
Однажды, проезжая по бульвару Сансет, они видели, как малолетняя проститутка договаривалась с водителем роскошного серебристого «Мерседеса». Девчонка на вид едва тянула на четырнадцать. Детское личико и подростковое тельце, упакованное в черные кожаные брюки в обтяжку и коротенькую, выше пупка, майку. Она напомнила Леону Джой, и он быстро отвел глаза в сторону.
— Нет, ты видел? — требовала ответа Милли. — Это ж подумать — соплюшки уже пристают на улицах к мужикам. Почему никто не вмешается?
Тогда он понял, что никогда не сможет признаться ей насчет Джой. «Почему ты ей не помог?»— станет негодовать Милли.
А ответить будет нечего, только то, что ему стыдно.
В Барстоу было жарко и пыльно. Он провел день, собирая сведения об Уинифред и Уиллисе Эндрюсах, которые сочетались священными узами брака, а потом исчезли неизвестно куда.
Единственной зацепкой был ушедший на пенсию врач, фамилию которого Леон отыскал, роясь в старых медицинских архивах по месту давней работы Уиллиса, где его совсем никто не помнил.
Он позвонил врачу — человеку, судя по голосу, старому и раздражительному.
— Не уверен, что смогу вам помочь, я уже двадцать лет как на пенсии.
— Нет ли у вас истории болезни Уиллиса Эндрюса? — с надеждой спросил Леон.
Старик-доктор проворчал что-то о подвале, где у него свалены истории болезней не одной сотни больных.
— Можно мне прийти и поискать? — попросил Леон и получил ворчливое разрешение.
Доктор жил в часе езды от города, и, проезжая засушливые пустынные места, Леон задавался вопросом: «Что я тут делаю у черта на рогах? Какая связь между этой детективной ерундой и Джой Кравец?»
Когда он нашел дом, уже стемнело. Он весь вспотел и хотел есть, но горел желанием раздобыть любые сведения, пусть самые ерундовые.
Дверь открыла изможденного вида женщина.
— Извините за беспорядок, — проговорила она, впустив его в уютную гостиную. — Но гости к нам заходят нечасто. Па, — позвала она, направившись с Леоном к подвалу, — пришел тот полицейский.
— Пускай идет вниз! — проорал старик.
Леон спустился в подвал — сырое затхлое помещение, до потолка загроможденное старой мебелью, картонными коробками и разным старьем. Среди всего этого сидел доктор — ссохшийся человечек с копной растрепанных седых волос и проницательными серыми глазами. Леон подсчитал, что ему, хоть он и хорошо сохранился, никак не меньше восьмидесяти. Вокруг него валялись древние регистрационные книги и какие-то бумаги. Содержимое дюжины с лишним коробок было вывалено на холодный каменный пол. С первого взгляда Леон понял — понадобится не меньше недели, чтобы во всем этом разобраться. Он протянул руку и представился.
Доктор ответил костедробильным рукопожатием.
— Как дела? — поинтересовался Леон.
— Вот это хороший вопрос, — ответил старик, давая понять, что пребывает в некоторой растерянности.
Леон вздохнул.
— Не думаю, чтоб вы помнили Уиллиса Эндрюса.
Старик фыркнул от смеха.
— С такой памятью, как у меня, я помню только, что мне сегодня на завтрак давали.
Три часа спустя Леон ехал назад по автостраде в Лос-Анджелес, заручившись обещанием доктора, что тот позвонит, если когда-нибудь найдет медицинскую карту Эндрюса. Впрочем, не так уж это было и важно. Он прекрасно понимал, что гоняется за мелочами. Было четыре часа утра, когда он добрался до гостиницы.
Милли крепко спала. Он лег рядом. Она что-то пробормотала, но не проснулась.
Час он лежал, не смыкая глаз, потом наконец заснул.