Голливудские жены

Глава 43

Самые последние гости уехали точно в пять минут третьего.

Широкая улыбка сохранялась на лице Росса до тех пор, пока за ними не захлопнулась парадная дверь, и тогда он промаршировал через пустые комнаты в бар, где и уселся угрюмо среди битой и грязной посуды, потягивал двойной виски и ждал, когда придет Элейн просить прощения и выражать сочувствие.

Двадцать минут он ждал, а когда она не появилась, отправился ее искать и нашел в своей гардеробной, где она в бешенстве швыряла одежду в раскрытый чемодан.

Минуту он стоял и смотрел в полном замешательстве. Затем он наконец понял, что происходит, и заорал:

— Что ты, мать твою, делаешь?

Хотя и без того было ясно, что она собирается вышвырнуть его из дома.

— Мне… осточертело… Росс, — сквозь зубы проговорила она с перекошенным от ярости лицом. — Как… ты… посмел! Как… ты… посмел! С… моей… лучшей… подругой — сукин ты сын! — изменять мне!

Он усвоил с младых ногтей, что надо все отрицать.

— Понятия не имею, о чем это ты, — сказал он, стараясь казаться оскорбленным.

— Не прикидывайся! — выпалила она, швыряя шелковые рубашки на ботинки ручной работы. — Побереги свое актерство для кино.

Он усвоил с младых ногтей, что нападение — лучшая защита.

— Кто бы это говорил! А как насчет тебя и этого переростка-физкультурника?

Ее рука, готовая швырнуть свитер работы Ива Сен-Лорана, на мгновение замерла.

— Не смей меня ни в чем обвинять! Я была тебе замечательной женой, настоящим приобретением, но чтоб ты когда-нибудь по-настоящему понимал это!

Она швырнула свитер ему в лицо, исходя злобой.

— Карен Ланкастер, да неужели? Я думала, что у тебя получше вкус.

Он взорвался:

— Откуда вкусу взяться? Я ведь женился на, тебе.

Элейн захлопнула чемодан, сунула ему.

— Вон! — прошипела она.

Он был не в трезвом уме, иначе бы никогда не ушел.

— Вон! — повторила она.

— Не беспокойся, уйду. По горло сыт твоим фригидным нытьем.

Она довела его до дверей.

— Завтра же позвоню Марвину Митчельсону11, — гордо объявила она. — И когда я с тобой разделаюсь, ты сможешь позволить себе молочко, только подоив сиськи Карен Ланкастер!

— Пошла бы ты на…. ноющая сука. Та хотя бы не сопрет ничего.

— Вон! — завизжала она, и он вдруг очутился за порогом собственного дома в половине третьего ночи, и деться ему было некуда.

Когда Бадди наконец поднялся и бросился к воротам, они уже были закрыты. Он по-прежнему слышал, как вдали лает собака, но лай не приближался, и от этого ему стало полегче. Не хватает только, чтобы какой-нибудь бешеный пес вцепился ему в глотку.

Рука, которую он ушиб при падении, болела. Может, перелом. Кому вчинить за это иск? Не Джине Джермейн — это точно.

И еще. Сможет ли он со сломанной рукой играть Винни?

А еще важнее, сможет ли он со сломанной рукой перелезть через ворота? Он сделал попытку, но ничего не вышло, только разорвал шелковую рубашку.

— Монтана! — тревожно крикнул он в темноту.

Она поспешила к нему с другой стороны улицы.

— Чего ты ждешь?

— Ушиб руку. Наверное, не смогу перелезть обратно.

Они уставились друг на друга через массивные ворота.

— Попытался бы все-таки, — наконец сказала она. — Долго мы тут не можем торчать. В этом районе все время патрулируют полицейские машины.

— Вот спасибо, — сказал он с горечью.

— Давай, — уговаривала она. — Ты в хорошей форме. Взбирайся одной рукой, а потом просто перевалишься.

Поскольку другого выхода, видимо, не было, он последовал ее совету и, шмякнувшись на асфальт, вскрикнул от боли. В доме по соседству залаяли две собаки.

— Давай сматываться, — сказала она и заспешила к «Фольксвагену».

Пока он догонял ее, она уже завела машину и готова была ехать. Он бросился на сиденье рядом, и они рванули.

Минуту оба молчали, потом она спросила по-будничному:

— «Мазерати» там был?

— Да, был. Эй, слушай, я не шучу, по-моему, я и в самом деле сломал руку.

Он замолчал, думая услышать слова сочувствия, но она как воды в рот набрала.

— А, черт побери! — воскликнул он. — Пиджак забыл у ворот.

Надо вернуться.

— Назад я не поеду.

— Ладно тебе, это мой лучший пиджак. Армани. К тому же у меня там все мои деньги.

— Я куплю тебе новый пиджак и деньги верну. Сколько?

Полтора доллара. Он становится честнее, чем прежде, но нужда есть нужда, и потом он всегда сможет вернуть ей деньги, когда станет побогаче.

— Шестьсот долларов, — сказал он, думая, как бы не запросить много или чересчур мало.

Она резко затормозила как раз в тот момент, когда они должны были выехать на бульвар Сансет. «Только не это! Неужели возвращается?»— подумал он.

Она развернулась и опять рванула к каньону Бенедикт, сделав резкий поворот на Лексингтон.

— Мы едем ко мне домой, — решительно сказала она. — Посмотрю, что у тебя с рукой, и дам денег. Хорошо?

Кто он такой, чтобы возражать?

Перед сном Сейди Ласаль совершала маленький ритуал. Сначала она долго принимала ароматичную ванну. Это ее успокаивало. Потом выбирала видеокассету фирмы «Сони Бетамакс», одну из того множества, что стояли аккуратным рядком на полке. Она заряжала кассету в видак, включала телевизор и каждую ночь засыпала под какую-нибудь старую ленту с Россом Конти.

Сегодня она выбрала одну из самых своих любимых, ту, которая шла с потрясающим успехом в 1958 году. Росс в самом начале своей карьеры, молодой и беспечный, голубые глаза, ясные, как у младенца, белокурые волосы и гладкое упругое тело. Ничего лишнего, ни единого грамма. Сегодня она увидела, что намечается брюшко, глаза не такие ясные и волосы не такие белокурые, а кожа задубела от жизни, которую он ведет.

Интересно, подумала она, а как у него со всем остальным, и вздрогнула от предвкушения, хотя себя за это и ненавидела.

Скоро он опять у нее будет. И она обойдется с ним так же, как он обошелся с ней.

И на этот раз уйдет от него она.

Без звонка. Без письма. Без всякого объяснения.

Без всего.

Росс Конти разбил ей жизнь и теперь наконец за это поплатится. Когда же она с ним разделается, он проклянет тот день, когда встретил ее.

На телеэкране улыбался Росс. Мистер Неотразимый. Сейди устроилась поудобней, чтобы смотреть кино. Она видела этот фильм уже сотни раз.

Бадди беспокойно ходил взад-вперед по гостиной, обставленной — по современной моде — без излишеств. Боль в руке чуть улеглась — может, и не перелом вовсе.

— Где… э… сам-то? — как бы невзначай спросил он. Вопрос этот весь вечер не давал ему покоя.

Монтана была занята тем, что набирала шифр к сейфу, спрятанному за картиной, и головы не подняла.

— Я вот о чем… ну, вроде… не надо ли мне с ним познакомиться? Ему понравилась моя проба? Что он говорит?

Она открыла сейф, вытащила стопку банкнот и стала отсчитывать стодолларовые купюры. Потом вручила ему пачку.

— Тысяча двести долларов. Этого должно хватить, чтобы компенсировать, что ты потерял наличными и ущерб твоей одежде.

Он мог бы ее расцеловать. И все равно его охватило чувство вины.

— И кстати, — добавила она, — я разговаривала с Сейди Ласаль.

Она сказала, чтобы ты зашел к ней на работу завтра утром в одиннадцать.

Счастье ему улыбалось все больше.

— Эй, так это ж замечательно!

Она взяла со стола сигарету и закурила.

— Пустяки. Теперь… давай-ка посмотрим, что у тебя с рукой.

— Да подвернул, наверное, когда падал, — сказал он, разгибая перед собой руку.

Она все равно настояла на том, чтобы посмотреть руку, и ощупывала ее длинными тонкими пальцами, проверяя, все ли кости целы.

— Выживешь, — объявила она.

Теперь он и в самом деле чувствовал себя отвратительно. Как он только посмел надуть ее с деньгами! Не такого же он низкого пошиба.

— Э… послушай, — заговорил он извиняющимся тоном. — У меня вообще-то не было в пиджаке шестисот долларов. Я просто как бы… э… пошутил.

Она сурово смотрела на него.

— Деньги тебе нужны?

Он кивнул.

Она глубоко затянулась сигаретой.

— Тогда пусть это будет взаймы. Когда получишь свой первый гонорар, отдашь с процентами.

— Ты потрясающая женщина.

— Спасибо, — ответила она сухо. — Но только не говори мне, какая я замечательная, потому что именно сейчас я чувствую себя мерзкой и злой, а вовсе не потрясающей.

Она как будто тут же пожалела, что открылась ему, хотя и сказала всего несколько слов.

— Наливай себе сам, — резко бросила она. — А я пойду переоденусь и потом подброшу тебя домой.

— Не беспокойся. Я могу вызвать такси.

— Я обещала подвезти тебя домой и обещание выполню. Мне к тому же хочется посидеть за рулем.

Она ушла, и он огляделся. Обставлена комната уютно и современно. Захватывающий вид на Голливуд. На журнальном столике — фотография Нийла Грея в серебряной рамке. На фотографии — надпись: «Моей любимой М. — которая заново научила меня жить».

Монтана примчалась обратно уже в выцветших облегающих «Дивайсах», которые были заправлены в изношенные ковбойские сапоги, и простой белой тенниске.

— Пошли, звезда, — сказала она, захлопывая сейф. — Доставим-ка тебя домой. Не хочу, чтобы ты явился завтра к Сейди с мешками под глазами, Я ведь всем наговорила, что после Марлона в «Трамвае» ты самый красивый актер.

Чего не отнимешь у Монтаны, так это умения сказать то, что надо.

Валиум успокоил ее. Знала, что глотает слишком много таблеток, ну и что? Не каждый же день случается так, что тебя почти арестовывают, что ты закатываешь самый роскошный в городе банкет и в ту же ночь выгоняешь мужа.

Элейн решительно тряхнула головой. Поделом мерзавцу. Захотел ходить по самому краю, так будь готов сверзиться.

Ладно тебе, Элейн. Ты б никогда его не вышвырнула, если б думала, что у него есть шанс заполучить роль.

Заткни свою пасть, толсторожая Этта! Ничему ты так и не научилась.

Я же знаю, кем ты стала — мерзкой сучкой из Беверли-Хиллз.

Верно, спал он с Корен. Ну а ты разве не спала с Роном?

Это разные вещи!

Кто бы говорил!

Ее прошлое и ее настоящее. Ах, если бы прошлое взяло да испарилось! Почему унылая Этта Гродински ей все время должна напоминать о себе?

Россу ты была сегодня нужна.

Росс даже слова такого не знает.

Она подумала, что сейчас разревется. Но затем представила, что вдобавок ко всем прочим радостям глаза ее покраснеют и распухнут, и лить слезы передумала.

Элейн Конти. Жена, расставшаяся с мужем. Что она станет делать? С кем общаться? На что будет жить?

Эмансипация женщин ее никогда не интересовала. Дело женщины — быть красивой и выполнять роль хозяйки. Дело мужчины — обеспечивать.

Полная белиберда.

Имею право на собственное мнение.

Она бесцельно прошлась по пустому дому, проверила еще раз сигнализацию, подумала: хорошо бы, если б был у нее кот или собака, хоть кто-нибудь.

Не нравится ей быть одной. Это она большую ошибку сделала, что выперла Росса. Он, может, и сукин сын, но ее ведь сукин сын.

Грустно было Монтане, когда она везла Бадди обратно с холма. Грустно за себя, а еще больше за Нийла. От него она ждала большего. Чего он вдруг решил поставить под удар их совместную жизнь ради романчика с такой, как Джина? Какая пустая трата!..

А ведь какое-то время все у них было так хорошо…

Как он мог быть таким набитым дураком! Пять дивных лет козе под хвост. И ради чего? Ради какой-то королевы экрана с пышным бюстом?

На минуту она разозлилась. Как мог он так поступить! Как мог обмануть ее доверие! Но потом поняла, что злостью себе не поможет. Дело сделано. Никаких выяснений не нужно. Теперь ей только решить — оставаться в Лос-Анджелесе, пока не будет закончена картина, или же убраться из города, чтобы всем было спокойно.

«Эй… погоди-ка, а почему это я должна уезжать? — в ярости рассуждала она. — Почему я должна отказываться от фильма, в который вложила душу, и отдавать его на растерзание Нийлу, Оливеру и Джорджу, чтобы они обосрали все до полной неузнаваемости?»

Она прикидывала, как ей поступить. Первым делом — съехать отсюда, пусть дом остается Нийлу, ей не нужно от него ни единого цента. Она заберет одежду, пластинки, и книги, и свою машину — она сама за нее платила. На счету в банке у нее достаточно денег, чтобы продержаться, пока не решит, что будет делать дальше. Чутье ей подсказывало, что Нийл без драки ее не отпустит.

Найдет любые оправдания. Бедняга Нийл… она его чуть ли не жалела.

Мысли ее прервал голос Бадди:

— Ты не туда едешь.

— Да? — переспросила она рассеянно. — Кажется, голова у меня забита не тем.

Он рассмеялся.

— Рад, что меня замечают.

Она метнула на него взгляд тигрицы, и он подумал, как потрясающе она красива — дикой и чувственной красотой. К тому же расстроена, а он так занят мыслями о себе самом, что и не понял, что и у нее свои трудности.

Она сбавила скорость, выбирая, где бы повернуть.

— Если хочешь покататься, то и я с тобой, — вызвался он.

Она была довольна, что ей составят компанию. Не сказав больше ни слова, нажала на педаль, и маленькая машина рванула и запетляла по изгибам и поворотам бульвара.

— Вот сейчас я хотела бы, чтобы у меня был «феррари», — сказала она тихо.

Он кивнул, занятый мыслью о том, что же все-таки происходит. Нийла Грея на приеме не было. Джины Джермейн на приеме не было. Серебристый «Мазерати», припаркованный у дома белокурой кинозвезды. Не надо быть Коджаком12, чтобы представить себе, в чем дело.

Он подался вперед и вогнал в магнитофон кассету. Стиви Уандер. «Та девчонка». Всю дорогу до океана приятная музыка, а они оба погружены в молчание — за компанию.

Монтана думала, каково это — опять быть свободной. Ей будет не хватать Нийла, но как удивительно приятна сама мысль о свободе!

Бадди думал об Ангель и о том, что получит роль в фильме, о том, что его примет легендарная Сейди Ласаль. Потом он вспомнил этого типа, Вулфи Швайкера, и лицо его потемнело. Воспоминания, от которых ему никогда не избавиться.

Она долго вела машину по Тихоокеанскому шоссе и наконец заехала на обрыв, нависавший над черным ревущим океаном.

— Хочешь пройтись? — спросила она.

— Почему бы и нет?

Они вылезли из машины и вниз по склону пошли к пляжу.

Был прилив, они остановились, она сняла сапоги, а он — ботинки и носки.

— Я жил раньше на берегу, когда первый раз приехал в Лос-Анджелес, — сказал он. — Сейчас самое лучшее время. Кругом ни души.

Он сделал глубокий вдох.

— Знаешь, чего мне не хватает? Запаха океана.

Она улыбалась в темноте.

— С виду ты как племенной жеребец, но на самом деле совсем не такой, правда? Ты заботливый и милый, и на экране это видно.

Замечательное сочетание. Смотри, не утрать его.

В жизни никто и никогда не называл его заботливым и милым. И вот… а почему бы и нет?

— Э… — пробормотал он, не зная, что сказать.

Она тихо засмеялась.

— Пойдем, Бадди.

Золотистый «Корниш» ехал сначала по направлению к Сенчюри-Сити, где у Карен была квартира, но потом круто развернулся и двинулся к дому Сейди Ласаль в Бель-Эйр, а в конце концов остановился у отеля «Беверли-Хиллз»— обители кинозвезд.

Росс без труда получил номер, хотя свободных мест, как обычно, не было.

— Я приятель госпожи Слаткин, владелицы, — сообщил он ночному портье, дабы не было трудностей с устройством.

— Нет проблем, мистер Конти. Для вас номер всегда найдется, — заверил ретивый клерк.

Прекрасно. Элейн хотела его выставить, вот он и не вернется:.

Она себя проявила сегодня вечером. Показала, какая бесчувственная, бессердечная она сука. Ей-то лучше всех известно, что значат для него «Люди улицы». Она обязана была его поддержать.

Никогда раньше не чувствовал себя Бадди с женщиной так легко и спокойно. Подсознательно женщины были для него врагами. Ты либо сражаешься с ними, либо пытаешься их перехитрить, либо покоряешь их. Но с Монтаной было иначе. Он и впрямь мог просто с ней поговорить, и он говорил, позабыв о ее трудностях, и впервые в жизни изливал свою душу. И ему это давалось почти с легкостью, пока бродили они по берегу в темноте, под шум прибоя. А стоило ему только начать, остановиться было трудно. Казалось, что жизнь его, хоть и непутевая, и вправду ее заинтересовала.

Он принялся рассказывать о своем детстве, а как только начал говорить о Сан-Диего, его прорвало. Хотя всего он ей не рассказывал. Он опустил два самых важных события — убийство Тони и ту ночь, когда мать вошла к нему в комнату.

Он рассказал ей о том, как мальчишкой, без гроша в кармане, приехал в Лос-Анджелес. О днях, проведенных на берегу, и об актерских курсах Джой Байрон. Потом о ночах в Голливуде, о трюках, которые он проделывал, о наркотиках, разочарованиях и о надеждах, которые никогда не сбывались. Он дошел до Гавайев и остановился. Почему-то не хотелось упоминать Ангель. Пусть будет его тайной.

— И вот я вернулся, — завершил он. — И услышал о твоем фильме, и… э… вот так вот.

Ей понравилось, как он назвал это ее фильмом. Он чуть ли не единственный, кто так сказал. Она знала, что Нийл будет нагонять на него страх, что Джордж Ланкастер будет топтать его ногами, а ей так хочется, чтобы он добился успеха, используя тот шанс, который, наверное, будет и единственным.

Когда они вернулись к машине, уже начинало светать и на горизонте замаячили одинокие фигуры любителей бега трусцой.

Теперь, выслушав рассказ о его жизни, она чувствовала себя получше. Слушать других — значит, не надо думать о собственных проблемах.

Какое-то время они сидели молча в машине, наблюдая, как встает солнце, а потом она спросила:

— Как рука?

— Ты знаешь, я и забыл про нее. — Он попробовал ее согнуть. — Ничего не болит. Вот это да!

— Знаешь, чего я хочу? — хрипло сказала она. — Я хочу предаться с тобой любви… потому что ты нравишься мне и я, по-моему, тебе нравлюсь… и это как раз то, что мне сейчас нужно.

Ничего серьезного — только… близость.

Испытующе уставилась на него — дикими глазами тигрицы.

О сексе с ней он по-настоящему и не думал.

С тех пор, как они уехали из ее дома, мысль об этом сидела где-то в отдаленных закоулках его мозга.

У Оливера был врач, дорогой и неболтливый. Едва взглянув на несчастную парочку, он тут же его и вызвал. Была мысль, что команда из ближайшей больницы приедет быстрее, но сразу и прошла. Газеты развопятся. В этом отношении мозги у них с Джиной работали в одном направлении. В некоторых случаях, хотя и очень редких, прессу даже на пушечный выстрел нельзя подпускать.

— Я ужасно себя чувствую, — стонала она. — Мне плохо, Оливер. Ты бы лучше помог мне.

Больной она ему не показалась. Исполинские сиськи и задница. Пышные женщины его никогда не волновали. Он любил, чтобы они знали меру, были складными и очень-очень чистыми.

Он отвел глаза от Джининых молочных желез и внимательно посмотрел на Нийла. Вот у кого больной вид. Цвет лица зеленоватый, дыхание затруднено.

Оливер не был докой в вопросах первой помощи. Он понятия не имел, что надо делать. И, разумеется, не хотел до них дотрагиваться — одна мысль об этом вызывала отвращение. Поэтому в ожидании врача он занялся делом, самым для него естественным, — взял пепельницу, что была ближе всех, и принялся ее вычищать.

Они лежали на постели с водяным матрасом в мотеле на берегу океана, голые и расслабившиеся. Секс, которым они хотели заняться сразу же, получился скорым, и теперь был черед Монтаны говорить. Она открывала перед ним эпизоды своей жизни. Мысли, взгляды, замыслы. Нийла не упомянула ни разу.

Потом они снова занимались любовью, на этот раз медленно и размеренно, как если б то была игра двух умелых атлетов.

У нее были длинные руки и ноги, она была чувственной и к тому же агрессивной, что очень возбудило Бадди — раньше ему не выпадала такая партнерша, и это ему понравилось.

У нее было изумительное тело, стройное и по-кошачьи гибкое, с широкими плечами, высокой грудью, узкими бедрами и длинными ногами. Оттенком и на ощупь кожа у нее была как темное оливковое масло, в любви она была изумительна. Искусно определяла те точки, которые — если нажать на них — по-настоящему его возбуждали, массажировала ему шею, грудь и потом — ниже, ниже, медленно, медленно — и восставшая его плоть оказывалась у нее в руках, губы обхватывали ее, и язык приступал к ласкам.

Он погрузил руки в ее длинные и черные как смоль волосы и, пока она раздразнивала его, крепко держал ее голову. Хотел кончить прямо ей в рот, но хотелось и ее на вкус попробовать. Он переменил позу и зарыл голову у нее между ног.

Наслаждение они испытали безмерное, двое искушенных и заботливых игроков, играющих в свое удовольствие.

Для Монтаны это был акт вожделенного освобождения. Пять лет только с Нийлом. Она почти забыла острое возбуждение, возникающее от нового тела.

Беззвучно они доиграли сцену.

Блаженствуя, достигли кульминации.

Бадди считал, что он единственный в своем роде, потому что никогда не издавал ни звука. Но в Монтане он обрел родственную душу. Всего лишь протяжный вздох, когда, вздрагивая всем телом, она подошла к концу. И почувствовав, как ее сотрясает дрожь, он тоже кончил.

Было около четырех утра. Они заснули обнявшись. Через несколько часов их разбудили крики играющей на пляже детворы.

Солнце залило комнату, и Бадди не сразу вспомнил, где он.

Потом все вернулось на место, и он машинально схватился за часы.

Восемь сорок девять, а у Сейди Ласаль он должен быть в одиннадцать. Надо пошевеливаться. Он слегка дотронулся до плеча Монтаны.

Она что-то бормотнула и потянулась, как леопард.

— Почти девять, — поспешно сказал он. — А мне надо успеть переодеться и потом идти к Сейди Ласаль. Успеем?

— Ого! По утрам ты у нас прямо романтик.

Он усмехнулся.

— Что ты хочешь от меня? Дело есть дело. Мне нужен агент, разве нет?

Она прикрыла наготу простыней и заявила:

— Это ты мне говоришь? Я встречу устроила. Иди в ванную, я пока закажу кофе. Не бойся, ты будешь дома еще до десяти.

— Чудесно.

Он ринулся в ванную.

Она сняла трубку.

— Два кофе и апельсинового сока.

Она чувствовала себя удивительно хорошо: секс — превосходный лекарь. Может, это и глупость, но в некотором отношении она вроде как поквиталась с Нийлом.

Включила телевизор и перебирала каналы, пока ее не поприветствовала бодрая физия Дэвида Хартмана.

— Доброе утро, Америка, — пробормотала она.

Экран заполнила реклама. Интересно, подумалось ей, что скажет Нийл. Конечно, соврет. Противно, что придется с ним пройти через все это.

— Анджела Блэк передает последние известия, — объявила красивая дикторша.

Наверное, бывшая актриса, решила Монтана, не особо вслушиваясь в то, какие новости зачитывала мисс Блэк. Все кругом плохо. Ничего другого все равно не скажут.

— Кинорежиссер Нийл Грей сегодня рано утром с обширным инфарктом был срочно доставлен в больницу. Представитель больницы «Ливанские кедры» сообщил, что он находится в реанимационном отделении и что состояние его устойчивое. В Нью-Йорке сенатор…

В полной растерянности Монтана выключила телевизор. Она с трудом соображала… Нийл… инфаркт… обширный… реанимация.

В оцепенении покачала головой. Потом, заставив себя расшевелиться, начала одеваться и крикнула Бадди.

— Что случилось? — Он мокрый выскочил из ванной.

— Чепе, — мрачно сказала она. — Надо ехать. Сейчас.