Горе Побежденным

Глава 29

Утро принесло Лаве подтверждение смутной догадки. Погоня продолжила преследование отряда, не заметив, что принцессы в их рядах уже нет. «Значит, колдуна вела не она, значит, он действительно идет по моему следу, — прошептал он, глядя с вершины очередного холма на вытянувшуюся цепочку всадников. — И значит, что ни запутать их, ни устроить засаду не удастся. Остается только выбрать место и принять открытый бой».

Не останавливая движения, он подозвал десятников.

— Как видите, оторваться не удастся. — Лава обвел взглядом хмурые лица. — Думаю, будет лучше дать им бой на наших условиях, чем ждать до последнего.

Вожди закивали соглашаясь, и только Джэбэ недовольно спросил:

— А где девка? Где рыжий? Он в таком деле был бы не лишний.

Вопрос был ожидаемый, и Лава, не отводя глаз, ответил:

— У нас было задание, и мы взялись его выполнить. Девчонка должна попасть к Варсанию, что бы ни случилось с нами.

Рот азарского князя вдруг растянулся в хищной усмешке:

— Значит, дела наши совсем плохи.

— Я не буду вам врать. Вы и сами все видите — вариантов у нас немного. — Говоря, Лава все время контролировал лица вождей. — Но шанс все-таки есть.

Все три его слушателя мгновенно встрепенулись. Они знали этого человека недолго, но им хватило, чтобы понять: если он говорит, что шанс есть, то это не простая болтовня — значит, действительно есть реальная возможность выжить.

Покачиваясь в седле, Лава дождался абсолютного внимания и продолжил:

— Среди сардов есть один в черном, видели?

Все кивнули.

— Так вот, он колдун. Он ведет их по нашим следам и находит им воду. Что бы мы ни делали, как бы ни прятались, он нас все равно найдет. Он их сила — но и самое слабое место. Без него они не продержатся в пустыне и пары дней. — В глазах венда блеснула хитрая искра. — Вывод напрашивается сам собой — надо всего лишь убить колдуна.

Оглянувшись, Турслан вычленил черную фигуру среди всадников и выдал то, что подумали все остальные:

— Убить колдуна — почти тоже самое, что убить их всех.

На минуту все замолчали, скрывая разочарование. Головы вновь опустились, и тишину нарушал лишь шорох копыт о песок. Лава не произносил больше ни слова, давая им самим додумать, что он хотел им сказать.

Затянувшуюся паузу первым прервал Джэбэ. Он сразу понял, о чем говорил венд, и все это время решал для себя лишь один вопрос — готов ли он сам рискнуть? Выбрав, степняк вскинул прищуренный взгляд:

— Кто пойдет?

Лава удовлетворенно кивнул.

— Сделаем так. Ближе к вечеру встанем на вершине холма. Укрепимся. Сарды подойдут, когда уже начнет темнеть. В темноте они не полезут, предпочтут дождаться рассвета, а ночью я проберусь в их лагерь и убью колдуна.

— Один⁈ — вырвалось у всех троих.

Лава вдруг улыбнулся.

— Это дело почти личное, и приказывать я не буду. Но если найдутся охотники, то лишними не будут.

Ночное небо над пустыней почти всегда чистое и звездное. Мертвая тишина и прозрачная плотная чернота.

«Не самое лучшее место для вылазки», — подумал Лава, осматривая тех, кто вызвался пойти с ним. Добровольцев, к его удивлению, нашлось немало. Люди устали от напряжения и бесконечной гонки, а возможность покончить со всем одним ударом многим пришлась по вкусу.

Пройдясь вдоль ряда, Лава насчитал одиннадцать. «Столько не надо, — произнес он про себя. — Достаточно будет троих».

Среди тех, кто вызвался, стояли три гавелина, и Лава уже собрался остановиться на них, но тут его взгляд зацепился за лицо Джэбэ, и он задумался. Степной князь — единственный, кто пришел из десятников. Брать его было бы неправильным с точки зрения рациональности — с рассветом он будет нужнее для обороны холма. Но тут вдруг вспомнился его вопрос, кто пойдет, и Лава понял: Джэбэ уже тогда все для себя решил. Не взять его сейчас — значит, обидеть не на шутку.

«Вот гордец чертов!» — выругался про себя Лава и, отобрав двух гавелинов, остановился перед Джэбэ.

— Ну что, князь, земной славы тебе уже мало — хочешь с темной силой сразиться?

В глубине темных глаз венда Джэбэ разглядел затаенную насмешку и высокомерно вскинул голову:

— Мне славы хватает — просто боюсь, без меня ты не справишься.

— Ну-ну! — Лава миролюбиво хлопнул степняка по плечу. — Тогда собирайся…

Он повернулся к остальным.

— А вам, друзья, спасибо, но троих мне хватит. Тайное дело шума не любит.

Когда все разошлись и рядом остались только азар да отобранные гавелины, Лава придирчиво оглядел всех.

— Кольчуги, мечи, сабли оставить в лагере. — Он резко пресек попытку Джэбэ возразить: — Если попадемся, то все равно не поможет, а вот случайное звяканье выдаст с головой. С собой берем только ножи. Все, пока отдыхайте. Я сам всех соберу, когда придет время.

Почти до самого выхода Лава следил за лагерем сардов, отмечая каждый костер, сколько людей с какой стороны сидит. Все это надо было привязать к заметным даже в ночи ориентирам, чтобы не промахнуться. Он хорошо знал, как меняется любой облик в темноте, особенно если двигаешься ползком и смотришь на все снизу-вверх.

«Шанс, если и будет, то только один, — сказал он самому себе. — Предусмотреть все невозможно, но постараться надо».

Вышли часа за три до рассвета, обошли лагерь сардов по широкой дуге и подобрались почти к самым кострам с противоположной стороны. Отсюда, рассудил Лава, они меньше ждут неприятностей, да и место, где лежит колдун ближе. Он полз первым, за ним двигались гавелины, и их Лава не слышал совсем, а вот замыкающий цепочку Джэбэ заставлял его недовольно морщиться.

«Князя придется оставить здесь, — мысленно выругался сотник, в очередной раз услышав шуршание позади. — Рожденный в седле ползать не может».

Шагах в пятидесяти от крайних огней он замер и приподнял голову. Несколько секунд, и слева из темноты блеснули глаза гавелина. Лава лишь молча указал на чернеющий в отсвете костров силуэт, и гавелин так же бесшумно вновь растворился в ночной пустоте.

Затаившись, сотник следил за движением гавелина и не переставал восхищаться. Даже ему с его волчьим зрением с трудом удавалось не потерять среди камней ползущее тело.

Вот страж развернулся и двинулся в сторону замершего охотника. Наметанный глаз Лавы четко отмерял дистанцию броска. Шаг, еще один… И вдруг во тьме тягостно завыл пустынный волк. Сард инстинктивно повернулся, и в тот же миг у него за спиной поднялась тень. Короткий, без замаха удар, и клинок вошел точно в сердце, а жесткая ладонь зажала хрипящий рот.

Жестом оставив Джэбэ на месте, Лава кивнул второму гавелину и пополз вперед. 'Третий костер от большого камня и второй от стреноженных лошадей, — повторив про себя ориентир, он нашел нужный. Там, как и прежде было, трое. Один, по всей видимости охранник, кемарил, сидя у огня, а двое лежали рядом, кутаясь в попоны. Кто второй, Лаву не волновало, колдун — он знал точно — тот, кто ближе к нему.

Гавелины двинулись в обход, их задача — убрать охрану и второго, если проснется. Главную цель Лава взял на себя.

В полной тишине он дождался, когда за спиной дремлющего охранника мелькнула черная тень, и бесшумно пополз к костру. В отсвете пламени блеснул нож, и Лава уже приготовился к броску, но занесенный клинок вдруг замер. Остановилась рука гавелина, сард застыл с распахнутыми в ужасе глазами.

Не сразу осознав, в чем дело, первое, что подумал венд: «Почему нет крика?», — и только потом увидел, что мир вокруг изменился. Посерел, что ли. Исчезла плотность ночной темноты, исчезла желтизна огня, и даже земля под ним стала какой-то блеклой и вязкой.

«Чертовщина!» — пронеслось у Лавы в голове, когда он понял, что дым больше не поднимается к небу и в воздухе нет ни единого звука: ни потрескивания дров, ни храпа спящих — ничего. Напрягшиеся для рывка мышцы требовали действия, но Лава не двинулся с места. Интуитивно он уже понял, в чем дело, и, не сводя глаз с лежащего колдуна, лишь ждал подтверждения своей догадке.

Словно услышав его мысли, колдун приподнялся и, повернувшись, посмотрел венду в глаза. Этот взгляд заставил вздрогнуть даже видавшего виды Лаву. Пустые глазницы на обтянутом высохшей кожей лице горели бездонной гипнотизирующей чернотой.

«Ждал, значит! — екнуло у венда. — Ждал, что я приду за ним». Только сейчас он заметил, что тело колдуна как лежало, так и продолжило лежать на земле. Его взгляд метнулся от встающего на ноги чудовища к спящему шейху, и Лава в момент осознавал, что навстречу ему движется не человек.

Венд попытался встать, и только сейчас понял, что его тело замерло также, как и все остальное, а в сером мире живет только его разум. «Мое сознание здесь, в мире смерти, а тело осталось там, за чертой, — мелькнула встревоженная мысль. — Сознание само себя не защитит, а у нашего „друга“ явно дурные намерения».

Подтверждая опасения, из складок серого бурнуса вынырнула иссохшая рука. Длинные пальцы с поломанными гнилыми ногтями сомкнулись на рукояти каменного, отливающего черными гранями клинка.

Лава не был бы самим собой, если бы даже в такой ситуации не отметил: «В этом сером мире только две черные вещи — глаза этого монстра и лезвие ножа. Интересно, есть ли между ними какая-то связь?» Еще одна попытка двинуть рукой ни к чему не привела, но зато вспомнилась башня Ура: «Тогда я перешел черту, и вот мне награда — я смогу увидеть момент своей смерти. Спасибо!»

Самоирония ему всегда помогала собраться.

«Что было тогда? — Память лихорадочно восстанавливала момент за моментом. — Я перешел черту и увидел тень искалеченного старика, ведущего Сороку к двери. Тогда мое тело мне подчинялось, но призрак сам не мог поднять засов, а сейчас я не могу пошевелиться, зато жутковатый двойник колдуна держит в руке вполне материальный нож. Значит, это не призрак. Эта сущность вполне себе живая, и, судя по тому, что совершенно не торопится, думает, что я ее не вижу и ничего не смогу ей противопоставить. А что в действительности? Смогу? Мне самому очень хотелось бы знать».

На миг чудовище остановилось, и склонившаяся набок голова уставилась на Лаву черными дырами глазниц. Оно словно почувствовало опасность и прощупывало темную ауру венда, оценивая ее силу. Несколько мгновений, и вид неподвижно замершего тела победил сомнения. Чудовище вновь двинулось вперед, прижав руку с оружием к груди, как исполняющий жертвоприношение жрец.

В памяти Лавы вдруг всплыл маленький мальчик и стоящая напротив седая женщина.

— Я не понимаю, Лирина, чего ты требуешь от меня? — Паренек обиженно надул губы. — Что мне сделать?

На женском лице промелькнула досада.

— Темный мир смерти не пустит к себе бренное тело. Я открываю тебе врата, но ты не хочешь видеть — ты слишком держишься за человеческую жизнь. Отрекись от нее, прими смерть как награду, как наивысшее благо. Отрекись от всего живого, и прекрасный мир тьмы примет твою душу. Поклянись служить ему, и тогда обретешь силу и бессмертие.

Мелькнувшее видение внезапно одарило догадкой.

— Так вот, как выглядит твое бессмертие, Лирина! Оставить на земле лишь оболочку, а жить высохшим призраком в этой серой мгле. Я не хочу умирать, но и жить такой ценой что-то не хочется!

Мысли проскакивали одна за одной, но Лава чувствовал, что главное ускользает. Было ощущение, будто все, что промелькнуло у него перед глазами, очень важно, но лишь предыстория, и надо уловить, вспомнить тот момент, который подскажет, как ему выжить.

В сознании неожиданно блеснуло слово «стрела», и Лава уцепился за него: «Сломанная мной в полете… Я точно помню, что не собирался этого делать».

Еще одно видение всплыло в памяти. Изогнувшееся тело, откинутые назад руки — и полная концентрация на смертоносном наконечнике. «Как я мог дотянуться из такого положения»? — Вопрос едва прозвучал, как ответом в видении прокатилась серая вспышка, и стрела, люди, все вокруг замерло, как и сейчас, в серой пелене. В реальном мире этот миг был столь кратким, что он сам тогда даже не понял, как перешагнул черту.

«Так вот для чего моя темная половина сделала это! Она показала мне, как надо. Оставила подсказку. Там стрела — здесь нож! Полная концентрация на ноже! Ни колдун, ни чудовище — только нож! Остановить нож!»

Взгляд Лавы остановился на взлетевшем для удара клинке. Глянцевое черное лезвие понеслось вниз, и он ощутил его движение, словно оно прорывалось сквозь него самого. Острие неумолимо приближалось, и весь мир для Лавы сузился до одной сверкающей черной точки.

Вся его энергия, все внимание были настолько сосредоточены на кончике ножа, что он даже не понял, как это произошло, но когда вновь ощутил свою руку, она уже сжимала жилистое запястье колдуна. Кинжал замер, не достигнув цели, и монстр навалился всей своей тяжестью, давя на рукоять и пытаясь сломить сопротивление.

Каменное лезвие завибрировало от противостояния, но в такой борьбе Лава понимал больше. Рывок в одну сторону и тут же, ловя на противоходе, в другую. Чудовище, теряя контроль, по инерции полетело вперед, и Лава, выворачивая на миг ослабевшую кисть врага, ткнул его же оружие в грудь под бесформенным балахоном. Хрустнула пробитая кость, и черная пустота глазниц полыхнула изумлением и страхом.

Оттолкнув ослабевшее тело, Лава вскочил на ноги, не спуская глаз с противника, а тот, зажимая рану, попытался было подняться, но не смог. Он обессилено опустился на серую землю, а вокруг торчащей из груди рукояти вспыхнуло синее пламя. Оно ширилось, выжигая чудовище изнутри, словно залитая внутрь горящая смола.

«Так вот чего он так испугался! — осенило Лаву. — Не меня, не нанесенной раны. Он испугался собственного оружия!»

Синее пламя, как ненасытный хищник, пожирало демоническое создание, оставляя вместо него лишь серый жирный пепел. Полыхнула последняя вспышка, и безносое лицо с пустыми глазницами превратилось в пыль. Горящий кинжал потух, и мутная пелена вокруг вдруг сменилась яркой чернотой. Вернувшийся реальный мир завертелся калейдоскопом. Нож гавелина резанул по горлу охранника, выгнулось в жуткой судороге тело колдуна, а его предсмертный крик в ночной тишине прогремел, как горный обвал.

Лагерь мгновенно наполнился суматошным движением и лязгом оружия.

— Тревога! — понеслось эхом от костра к костру.

Из ниоткуда на Лаву выскочил здоровенный сардиец. Взлетела занесенная сабля, и венд, подхватив валяющийся нож колдуна, принял на него удар.

Дзень! Каменное лезвие сдержало клинок не хуже стального. Еще один замах, но Лава, опережая, ткнул под самую кромку панциря и бросился в темноту. Но ее уже не было! Вокруг плясали желтые пятна факелов и раздавались крики.

— Вон он! Вон!

«Надо прорываться!» — мгновенно принял он решение, сходу оценивая, в какую сторону лучше.

Два сарда выросли на пути, и Лава, отпрянув, пропустил мимо себя летящую саблю. Отбивая удар второго, он попытался выскользнуть, но сардийцы не позволили. Выпады посыпались с разных сторон, заставляя сотника лишь защищаться. Еще мгновение, и противников стало трое. Руку ожег скользящий удар, и пальцы чуть не выпустили рукоять ножа. Осмелев, сарды нажали сильнее, но тут один из них, вскрикнув, повалился набок, а следом и второй схватился за разрубленное плечо. В темноте блеснуло белое лицо Джэбэ и сталь обнаженной сабли.

— Уходим! — зарычал степной князь, резкими выпадами отгоняя лезущих сардов, но на смену упавшим врагам уже подоспели новые.

«Поздно!» — подумал Лава, прикрывая спину Джэбэ.

Они вдвоем рубились в окружении десятка Бессмертных, и те все прибывали.

— Ты где оружие взял? Я же запретил! — успел выкрикнуть Лава, отбивая очередной выпад.

— Он запретил! — Ощерясь, князь бешено закрутил клинком. — Кто может мне запретить⁈ Азар без сабли — что голый!

Лава замолчал, а Джэбэ все не унимался:

— Где, где взял⁈ У того, что гавелины первым зарезали, взял!

Пропущенный удар распорол князю бок, и Джэбэ стало не до разговоров. Порез на руке Лавы продолжал кровить, унося силы, и с каждой минутой дело приближалось к развязке. Вокруг них уже столпились почти все сардийцы, и каждый удачный удар встречал восторженный рев.

Зарычав, Лава встретил выпад, и каменное лезвие в ответ полоснуло зарвавшегося сарда. Тот осел на руки товарищей, а венд, оскалившись, издал боевой клич далекого севера:

— Ваа-а-а-а! — Нож в руке сотника закрутился перед лицами сардов. — Еще есть желающие⁈ Подходи!

Сардийский гомон притих, а с холма вдруг эхом ответил такой же волчий вой. Сначала один, потом несколько. Звук, набирая силу, все ширился и крепчал, а затем вся вершина холма вдруг вспыхнула яркими точками факелов. Разбросанные желтые пятна закружились, собираясь в плотный огненный шар, который под дикое завывание вдруг стремительно покатились вниз.

Несколько секунд Бессмертные, как завороженные, смотрели на летящие огни, пока над головами не загремело:

— Тревога!

Натиск сразу ослаб, и большинство сардов бросились к лошадям. Затрубил горн, и зычный голос визиря призвал:

— Ко мне! В шеренгу! Копья к бою!

Воспользовавшись закипевшей суматохой, Лава, схватив князя за рукав, бросился в темноту. Того мгновения, что оставшиеся сардийцы соображали, как поступить, ему хватило, чтобы скрыться в темноте. Не оборачиваясь, он бежал, таща за собой упирающегося Джэбэ.

— Куда мы? Там же наши атакуют! — шипел князь ему в спину, но Лава не тратил время на объяснения, пока не посчитал, что они достаточно оторвались. Только после этого он позволил себе остановиться и, успокаивая тяжелое дыхание, обернулся к Джэбэ.

— Теперь шагом. — В прищуренных глазах блеснула хитрая искра. — А за своих ты не беспокойся, там все будет в порядке.

К этому времени еще прячущийся диск солнца осветил линию горизонта и стала хорошо видна идущая галопом шеренга Бессмертных. Скачущий впереди строя Селим аль Бакар взмахнул саблей, готовясь к сшибке, но навстречу ему вылетели не всадники, а ревущие от страха верблюды. Несущиеся животные косились на торчащие из седел факелы, стараясь убежать от пугающего огня.

— Пожри их Мардук! — выругался визирь, осаживая коня.

Поднимающийся рассвет позволил ему разглядеть, как гнавшие верблюдов всадники разворачиваются и, нахлестывая коней, уходят обратно на вершину холма.