Горелом

— П-помнишь, куда бежать?

— Неважно!

И то верно. Одну дверь они захлопнуть успели, но разраженная Ева разнесла ее лапами в считанные секунды. О вторую преграду запнулась ненадолго.

— Мр-р… Ян, впусти меня! — в пробитую когтем щель заглянул зеленоватый, нечеловеческий глаз.

— Извини, Ева. Только если подстрижешь когти и подпилишь зубы.

— Я с-сама войду-у-у…

И ведь войдет. Толстенная дверь, окованная бронзой, содрогнулась от тяжелого удара. Потом треснула поперек. Туда! Нет, сюда… Здесь провал. Назад! Уже знакомый деревянный пол башни, источенный до ветхого кружева жучками.

— Я пробегу по центру… Я легкая, — вдруг, задыхаясь, воскликнула Амилия. — А ты по краю, где покрытие надежнее, а то она… догадается…

Сначала самому Яну нужно было догадаться, о чем спутница толкует. А потом ужаснуться:

— Да ты что! Там даже ты не пробежишь… Лучше я прыгну.

— Не допрыгнешь! — она уже бежала, как задумала.

Чистой воды безумие. Но когда тебе в спину дышит разозленный оборотень, то на многие вещи смотришь проще. И все равно они оба ошиблись.

От одной двери до другой шагов двадцать.

Амилия действительно легко проскочила дальше середины, а Ян пробежал примерно столько же по краю, когда Ева догнала их и рванула следом. Раздался чудовищный треск. Отчаянно взвыл оборотень. Ян почувствовал, как содрогнулся и стал крениться пол и под его ногами. Цепляться было не за что. Яна и Амилию потянуло к пролому в центре, в который уже ухнула воющая Ева. Амилия вскрикнула, упав на колени и тоже пытаясь ухватиться за расползающиеся перекрытия.

Вниз они провались одновременно.

Зато за это время тяжелая обортниха проломила и следующий этаж и глухо выла где-то внизу. А Амилия и Ян распластались по краям нового пролома, тяжело дыша. Сыпалась труха и каменная крошка. Пахло гнилым деревом и пылью. Оброненный фонарь гонял голубоватый луч по пятнистой стене. Второй фонарь провалился к Еве и лежал неподвижно.

— Прекрасный план… — пробормотал Ян, пытаясь собрать трясущиеся конечности.

— Ева! — Амилия подползла к краю пролома, пытаясь рассмотреть что-нибудь в темноте.

Ей навстречу выпрыгнуло с негодующим воем перепачканное грязью и паутиной чудовище, щелкнуло оскаленной пастью. Амилия живо отпрянула.

— Ну, во всяком случае, она не слишком пострадала, — Ян перекатился к стене, где пол казался прочнее.

Итак, что мы имеем? Обе двери, что вели наружу остались этажом выше, а значит на недосягаемой высоте. На том этаже, куда провалились Ян с Амилией выхода не было вовсе. Здесь вообще ничего не было, кроме остатков перекрытий пола, в центре которого зияла здоровенная дыра. Оттуда доносилось гневное подвывание и цокот когтей. Кажется, там тоже не нашлось выхода…

— Дотянешься до фонаря?

— Попробую.

Амилия подцепила фонарь, потом осторожно посветила в дыру. Голубоватый луч обежал периметр помещения, скорее всего очередного склада. И зацепился за массивную дверь. Что ж, это уже лучше… Правда спуститься и воспользоваться ею они не смогут, пока Ева не успокоится и вновь не станет разумным существом. К счастью, оборотень уже настолько утратил способность мыслить по-человечески, что на дверь даже не обратил внимания.

— Придется ждать до утра.

Некоторое время они сидели по краям пролома, друг против друга, прислушиваясь к мечущейся внизу оборотнихе. Поначалу можно было и наблюдать за ней, но раздраженная тварь гоняла по полу оброненный фонарь до тех пор, пока тот не разбился. Осталось только угадывать, где она сопит.

— Хорошо бы костер развести…

— Ни в коем случае.

— Ночью может быть холодно.

— Держи, — Ян стянул и бросил девушке свою куртку.

— Спасибо, — Амилия отнекиваться не стала, явно озябнув от переживаний. Лучше бы было, конечно, подобраться к ней и согреть в теплых и мужественных объятиях, но в этом случае они рисковали оказаться в крепких и когтистых объятиях третьего члена их незадачливой команды, скучавшего внизу.

М-да… Когда заняться особо нечем, то и время тянется безразмерно. Они повозились, устраиваясь поудобнее. Обменялись ничего не значащими взглядами и улыбками. Внушительно помолчали, вслушиваясь в пыхтение и скрип когтей оборотнихи. Поглазели на пробитый потолок. Насладились обществом тощей крысы, самоуверенно пробежавшей вдоль стены…Ян даже подразнил Еву, но быстро соскучился. А может, присутствие Амилии сильно мешало наслаждаться процессом.

— Скажи, а зачем тебе все-таки нужна первая башня?

Амилия отозвалась не сразу. Ян уже перестал ждать ответа, когда она произнесла задумчиво:

— Мне кажется, что там должна лежать одна потерянная вещь.

— Какая?

— Если я найду ее, то покажу.

— А я уж думал, что ты тоже хочешь избавиться от проклятого дара.

— Нет! — она удивлено подняла свои большущие глаза. Даже в темноте было заметно, как они блестят. — Почему? Если я могу помогать людям, то зачем же… — девушка смолкла растерянно.

— Мне показалось или он действительно причиняет тебе боль?

— Это не имеет значения, — и все же она невольно поежилась.

— С какой стати ты решила, что у тебя есть дар? Поверь, я не пытаюсь снова обидеть тебя, просто интересно, зачем ты стремишься к тому, от чего нормальные люди шарахаются?

— А как ты понял, что у тебя есть дар?

— Мне сказали.

— Кто?

— Моя мать. Она каждый день давала мне фломастеры, бумагу и уходила на работу. Я нарисовал очень много разных картинок. С небом, домами, деревьями, людьми и машинками… Как все дети. Мать обратила на них внимание лишь однажды, когда стопка дурацких рисунков рассыпалась по комнате от сквозняка… Следующее утро я встретил в приюте.

Над разломом повисла гнетущая тишина. Или она показалась такой только Яну? Во всяком случае, он не удержался от пояснения:

— Ни на одной картинке я не изобразил солнца. Мать заявила, что я чудовище.

— И ты поверил?

— Ну, я был тогда ребенком. Дети доверчивы.

— И очень восприимчивы. Знаешь, ведь никто не знает, как это происходит… Наверное, надо очень сильно не любить ребенка, чтобы он перестал верить в солнце. И если ему не встретится никто, кто вернет ему надежду, то он обречен стать…

— …гореломом, — закончил Ян сухо. — Не ты первая, кто проводит параллель между солнцем и любовью.

Амилия тихо засмеялась:

— А ты надеялся услышать из моих уст свежую истину?

— Вдруг ты знаешь?

— Нет. Но я знаю, что нет никого, кто не мог бы любить. Есть те, кто не хочет или ленится. Есть те, кто страшится. Но всегда найдутся те, кто готов рискнуть.

— А есть те, чья любовь несет беду.

— Когда женщина ждет ребенка, она не уверена, что тот будет счастлив. Она знает, что жизнь непредсказуема и в ней полно бед. Так что же, она обрекает его на несчастья, рожая?

— А стала бы она его рожать, если б знала, что он обречен на несчастья?

— Ты не так спрашиваешь. Лучше спроси так: а перестала бы она его любить, если бы знала, что он обречен на несчастья?

— Иногда несчастье так велико, что человек не в силах с ним сражаться.

— «Если вы считаете свою беду неодолимой…» — с неясным выражением процитировала Амилия. — Разбивая беду, ты не уничтожаешь ее, а множишь. К тому же, хоть скала и сокрушит волну, но однажды распадется сама… Лишь океан поглотит волну без остатка.

— Если пропускать через себя все, то недолго протянешь.

— Зато боль разделенная — вдвое меньше.

— То есть ты обрекаешь того, кого любишь разделять страдания? Вместо того чтобы оберегать его от них?

Девушка промолчала. Пауза была невелика, но показалось насыщенной и многозначной. Не для Яна — для его собеседницы. Что-то Амилия переживала в этот миг, сильно далекое от настоящего момента.

— Скажи, а твой жених ушел поэтому? Надоело делить боль?

— Муж, — поправила Амилия. — Откуда ты…

— Видел кольцо в чашке.

— Мы оба решили расстаться. Ему не нравилось то, что я делаю. Он не мог видеть, как мне бывает плохо.

— Не хотел видеть, как тебе плохо? А пристрелить из жалости он тебя не предлагал? — избавиться от привычки уязвлять не так-то просто. Ян спохватился лишь, когда едкая фраза сорвалась с языка.

Амилия зябко повела плечами и поплотнее завернулась в куртку:

— Он хороший человек, просто не всем хватает выносливости.

— У тебя любопытное представление о хороших людях.

— Либо наивна, либо идиотка? — поддразнила она издали. — Я не наивна. Просто можно предпочитать видеть только хорошее, а можно только плохое. Как кому удобнее.

— В детстве я думал, что это такое наказание. Что я веду себя настолько плохо, что даже солнце не хочет смотреть на меня. С годами я убедился, что так оно и есть.

Амилия не улыбнулась в ответ. Она смотрела на Яна с другого края разлома испытующе и, как ему померещилось, с сочувствием. Это было не очень уютно и незнакомо — ощущать себя объектом чьего-то сострадания. Вот только жалости ему не хватало!

— А еще позже я понял, что это удобно и к тому же выгодно. Таким, как я неплохо платят.

Бравада не удалась. То ли обстановка действовала, то ли усталость, но прозвучало неубедительно.

— Ты извини меня, — Амилия все еще неотрывно смотрела на Яна издали.

— За что?

— Я сказала тогда, что ты ничего не сможешь найти в башнях.

— А теперь думаешь, что найду?

— Не знаю.

Что ж, в определенной степени обнадеживает.

— А я бы хотел знать, станет ли кто-нибудь искать нас или мы тут сгинем бесследно? — Ян попытался умоститься на жестком и холодном полу поуютнее. Доски угрожающе затрещали. Цокот когтей внизу выжидающе затих.

— Станут, — голос Амилии дрогнул и она ссутулилась, погрузившись в ворот большой для нее куртки. Только темный стриженый затылок виднелся.

Недовольно заворчала разочарованная Ева. Вот ее-то точно станут искать, но определенно не в Замке.

— Хочешь бутерброд? — Амилия вдруг встрепенулась, высунулась из куртки, как синица из дупла.

— Нет… Хотя, да. Спасибо.

— А ты, Ева?

Снизу рыкнуло, шумно прыгнуло и лязгнуло зубами.

— Не совала бы ты туда руки, — с сердцем посоветовал Ян.

— Ей там одиноко. И голодно.

— Вряд ли даже все твои бутерброды принципиально изменят ее настроение.

— Она хотя бы знает, что мы не забыли про нее.

— Забудешь, пожалуй…

* * *

Светало. Солнце уже поднялось достаточно высоко, но до пленников оно по-прежнему не добиралось. Они легко различали лица друг друга, одежду, даже мелкий мусор на полу, но солнечный свет растекался по уцелевшему перекрытию на этаж выше и вниз сочился лишь жидкими струйками. В подвал, где находилась Ева, он не попадал вовсе.

— Что делать?

— Не знаю.

Внизу негодующе завыло и заскрежетало.

— Может, попробовать что-нибудь бросить вверх и пробить перекрытия?

Они попробовали. Обломки досок были слишком легкими и не долетали, а крупных камней в переделах досягаемости не нашлось. Один более-менее увесистый булыжник Ян ухитрился швырнуть достаточно высоко, и тот пронзил трухлявое дерево наверху, но щель оказалась слишком мала.

Чем бы тряхнуть это сооружение? Ян с Амилией таращились на потолок, словно аборигены, молящие небо о дожде. Из трухи. Погодите! А что если…

— У тебя еще хлеб остался?

— Да.

— Так я и знал. Ты цветочным нектаром, питаешься, что ли?.. Ладно, кидай сюда.

Под удивленным взглядом Амилии Ян подобрал новый камешек, укутал его размятым хлебным мякишем и, прицелившись, бросил в пробитую ранее дыру наверху. Потом повторил фокус с оставшейся половинкой хлебного ломтя. Хлеба мало, но сейчас в Замке нет людей, а значит и другой приманки. Она должна прийти…

— Кто? — кажется, размышлял Ян вслух, потому что Амилия встрепенулась.

— Увидишь. — Зря обнадеживать не хотелось.

Бум-м!

Потолок над головой содрогнулся даже сильнее, чем Ян ждал. Посыпалась древесная крошка. Еще толчок! Скрип, треск и волна шороха рассыпающихся досок… Ян жадно вытянул шею, пытаясь рассмотреть то, что должно было бы упасть в туче пыли. Но то ли пыли было много, то ли Бродячая кошка успела переместиться до падения, но ничего особенного он не разглядел.

Зато солнце хлынуло водопадом.

— Ева?

— Что? — смущенно послышалось снизу после томительной паузы.

— Желание закусить ближним пропало?

— Смешно. Желание похрустеть твоими костями у меня не пропадет никогда.

— Не в этот раз, ладно? Мы спускаемся?

Нижняя массивная, но, к счастью, проржавевшая дверь выводила в подвал Горючей башни. А там они обнаружили выход, заложенный камнями. Так что отпала необходимость снова лезть через «змеиный» ход и повторять пройденный маршрут.

— Отдохнем и продолжим?

— Я… я мне надо сейчас домой. Не могу второй раз отказать клиентам, — тихо возразила Амилия.

— И мне надо хотя бы показаться свекрови, — пробурчала смущенная и молчаливая Ева. Произошедшее явно заставило ее чувствовать вину. — Все же семейный праздник.

— Значит, встретимся после обеда.

«…Если фундамент крив, то не встанет башня прямо.

Из ста башен лишь нужная будет самой недоступной…»

21.

С сухим треском разом полыхнули фейерверки. Один зеленый поодаль, а второй — пурпурный совсем рядом. При свете дня они сверкали не так нарядно, как ночью, но зеваки все равно дружно ахнули, перекатываясь по плоскому каменному блюду площади поближе к яркому зрелищу.

Худая женщина в джинсах бросила в воздух горсть конфетти. Затанцевали в дымном воздухе крошечные блестки, отражая переливы фейерверка. Через мгновение послышались болезненные вскрики. Крошечные искорки, оседая на людей, прожигали одежду и кусались как слепни.

— Что за шутки?!

Искры продолжали полыхать синим, цепляясь за ткань и кожу. Ян торопливо стряхнул горсть сверкающих колючек с рукава, ужаливших словно раскаленные стальные опилки.

— Помогите! Горим!..

— Врача!

— Держи вымра!

Женщина в джинсах, конечно, как в воду канула. Зато атаке подвергся невезучий продавец хлопушек и серпантина, что мирно торговал безделушками возле колодца. Прилавок, гремя, покатился по булыжникам, рассыпая нарядные игрушки. Сверкающие упругие спирали серпантина потащил прочь ветер.

Тяжелое, перекаленное солнце висело уже над самым горизонтом, добавляя во все краски оранжевые и багровые оттенки. Красный — цвет праздника.

Сквозь взбудораженный и пересмеивающийся людской поток протиснулась мрачная Ева. Черные очки, залитые отраженным солнечным огнем, на бледном лице смотрелись странно.

— А что, семейное торжество завершилось?

Она только выразительно покосилась, но Яну послышалось отчетливое и злобное клацанье зубов. И померещилась вздыбленная шерсть на загривке напарницы. Не хотелось бы провести еще одну ночь над какой-нибудь ямой. Предложить ей уйти?.. Ян подумал, и решил, что это будет неправильно.

Ева проводила недобрым взглядом парочку подростков, поглощающих копченые сосиски. Ян бы сейчас не поручился, на что она смотрит с большей алчностью — на сосиски, или на людей.

С резким шелестом завертелось поодаль огненное колесо, окутываясь сизым воротом дыма. Запахло порохом. Растревоженные лунные рыбы в колодце прыгали так, что вода плескалась через край и ссыпалась вниз мелкими латунными монетками. Легкие кругляши позванивали под ногами, даже туристы уже не подбирали их.

Незаметно приблизилась Амилия.

— Я купила фонарь, — она честно продемонстрировала фонарь со все еще не содранной этикеткой. — И батарейки.

За время их отсутствия никто на вход в Горючую не покусился. К счастью, во время праздников у народа есть занятие поинтереснее, чем шататься по архитектурным достопримечательностям. Да и служащие Замка были заняты более важными делами. Настолько важными, что уволочь деревянную лестницу, от громоздящихся вокруг одной из башен строительных лесов, оказалось проще простого. Если уж Ева со всей звериной прыгучестью не смогла выскочить из подвала Горючей башни, то уж остальным тем более пришлось забираться обратно при помощи подручных средств.

* * *

— …Тут непонятно, — Амилия старательно всматривалась в чужой почерк. — То ли он здесь шел, то ли поверху.

— Есть хочу, — невпопад буркнула недовольная Ева, пристально следя за сорвавшейся с балки летучей мышью. — Очень.

— Съела бы кого-нибудь по дороге, — рассеянно проворчал Ян, пытаясь отодрать косо прибитую доску. Гвозди всаженные в древесину были старинные, кованые вручную, ничуть не ржавые и держали крепко. Давно здесь никто не бывал.

Скорее всего, автор записок и впрямь шел поверху, но возвращаться они не стали, а решили сократить путь через башню Шута. Шутовская башня немного покуражилась, меняя протяженность лестниц, зато Ева разжилась пойманным голубем, которого торопливо отпустила на волю под взглядом Амилии.

— Я машинально.

— Я тоже, — теперь уже и Амилия выглядела виноватой. — Я ничего такого не… Если ты голодна, то…

Обрадованный голубь порхал между перекрытиями, усеивая стоящих внизу людей белыми каплями. И возвращаться не собирался.

— Заканчивайте с реверансами друг другу, — Ян не пытался сдержать досаду, маясь с преградой. Хорошо хоть дверь с надрывным стоном все же отворилась — Куда теперь?

— Через посмертную башню Лесного герцога.

— А что там?

— Там покоится Лесной герцог. Я читала, что он защитил город и лес от нашествия нежити, но подцепил проклятие…

— А можно без исторических экскурсов? Я имел ввиду, опасно там?

— Да вроде нет… Главное, не прикасаться ни к чему, а то оживет.

Пахнуло не привычной затхлостью, а просушенным камнем и мышами, как за печью. Ева повела носом, жадно принюхиваясь. Свет, проникавший через узкие бойницы, едва размывал тени… Впрочем, нет, это не бойницы, а щели между прочно сомкнувшимися стволами закаменевших деревьев, чьи вершины сплетаются вверху в плотный купол. Видны даже отдельные листья, будто выточенные резцом по камню.

— Красиво…

— Эту башню не строили, а вырастили.

— Второго выхода нет.

— Это же склеп, зачем запасной выход? Но вон там наверху, — видите? — щель. Она как раз над веткой, а та касается балкона башни по соседству. Туда легко забраться.

Хорошо бы. Потому что выкарабкаться обратно тем же путем, каким они сюда попали, уже не получится. Лестница вниз разрушилась, пришлось прыгать.

…В центре вытянутого помещения громоздился гранитный постамент. На постаменте, накрытый знаменем, покоился лежащий навзничь каменный человек в короне. Вокруг, в нишах между стволами и за клубками гигантских вывернутых корней, застыли, задрав подбородки, люди при полном вооружении и в доспехах. Тоже из камня.

Нетерпеливая Ева шагнула первой. Хрупнуло странное, шершаво-ворсистое покрытие пола. Блеклый пыльный Евин след мигом налился живой, влажной зеленью мха. Распрямились миниатюрные листочки.

— Так вот что это такое! — Амилия с любопытством вглядывалась в пунктир крошечных зеленых островков, протянувшихся из одного конца склепа в другой. — Мыши, наверное, оставили…

Частично островки уже вновь затянула белесая, каменная корка, но имелись и совсем свежие. Зато за вторгшимися людьми оставались целые мшистые архипелаги.

Ян невольно косил глазом на горбоносый профиль лежащего повелителя, ожидая каверзы. Каменный герцог и его воины оставались безразличными к появлению чужаков. Во всяком случае, до тех пор, пока…

— Стой! — отчаянно завопили Ян с Амилией в один голос, когда Ева вдруг с урчанием метнулась между каменными корнями, высмотрев в тени замешкавшуюся мышку.

— Извините… — пробормотала Ева сконфуженно, выпуская из ладони пищащую крошку. — Не удержалась.

Мышь торопливо шмыгнула в какую-то щель. На нее уже никто не смотрел. Ева пятилась, отступая. Воин, чей щит она случайно задела, стремительно терял блеклую серость камня. Словно таяла гранитная короста. Наливались тусклым блеском латы. На лезвии остро наточенного меча заиграли синеватые блики. По щиту пурпуром плыли языки нарисованного пламени.

— А говорила, что от меня одни неприятности, — пробормотал Ян вполголоса.

— Ой! — Амилия попятилась.

И словно по сигналу воин сделал резкий выпад вперед, к отпрянувшей Еве. Если бы не утроенная скорость реакций оборотнихи, то быть бы охотнице на мышей располовиненной.

— Уходим быстро!

Не тут-то было… Воин двигался проворнее, чем трое пришельцев, умудряясь отсекать им все возможные пути к бегству. Взбираться на стену до заветной щели не так легко, когда за твоей спиной громыхает оружием оживший каменный истукан. Проще убежать…

Через минуту весь пол покрылся сплошной зеленью и стало скользко от влажного мха.

Проклятье! Меч свистнул прямо над ухом Яна, обдав пыльным холодком.

— Давайте сюда! — закричала откуда-то слева Ева, карабкаясь по складкам каменной коры, которая на глазах чернела. Сверху посыпалась сначала гранитная крошка, затем вполне живая с виду листва. Неизвестно, что Ева планировала, но вряд ли нелепое приземление на другого воина, сопровождающееся свирепой руганью и скрежетом когтей.

— Простите, подскользнулась.

— Сейчас мы тут всех перебудим…

Второй воин лязгнул железными сочленениями. И ведь не заржавел, зараза, за столько веков.

Третьего оживил Ян, когда, пытаясь заслонить девчонок, неловко подвернулся под удар кулака в латной рукавице. Хорошо еще, что удар пришелся по касательной и просто швырнул его через безучастного герцога к противоположной стороне зала. Ян крепко приложился к очередному выставленному щиту и зажмурился, пережидая фейерверк в глазах. За спиной с готовностью зашуршало и задвигалось.

Ладно, драка, так драка…

Ян вышиб меч из рук пробуждающегося воина еще до того, как тот успел толком разогнуться. И изо всех сил пихнул не до конца ожившего стража обратно в щель, между корнями. А потом подхватил меч… А клинок тяжелее, чем выглядит! Не то, что махать — почти волочить приходится. Зато инерция, как у оглобли.

— Сюда! — вскрикнула Амилия, ринувшись прямо под ноги одному из воинов. Тот машинально повернулся, подставив Яну спину. Ага! Ян размахнулся и саданул мечом. Бам-м!.. От удара онемели сразу обе руки. А проклятый воин лишь едва покачнулся.

— Сзади! — завопила Ева.

Ян бросился за гранитный постамент, чудом не зацепив край свисающего знамени. Не хватало только герцога поднять… Второй противник не отставал, рубанув мох прямо за пятками Яна. Перекатившись, Ян пнул вояку и едва не взвыл. Показалось, что с размаху он заехал ступнями по каменным ступенькам. А тут и первый воин подоспел.

Ворочался в корнях застрявший верзила. Двое других ковыляли за разбегающимися жертвами, как быстрые, но неловкие игрушечные роботы за проворными мышами. Ян таскал с собой здоровенный меч, подумывая его бросить… Все равно пользы никакой.

— Ян! — позвала Ева, едва увернувшись от очередного взмаха клинка. Брызнули желтые искры, на гранитном постаменте герцога осталась белесая зарубка. Кажется, даже обладатель оружия смутился, опустив меч.

Ева указала на Яна и себя, потом на ковыляющих бойцов, затем стиснула кулаки и ударила их друг о друга. А затем показала на Амилию, на себя и снова на Яна изобразив странный жест, будто дергает нечто резко… И кивнула на стену, под выходом из ловушки.

Вот все-таки не зря они столько лет знакомы. Ян утвердительно кивнул, разгадав красочную пантомиму. Проще было объяснить словами, но вдруг эти бывшие служаки все понимают?

— И я поняла, — произнесла за спиной Яна, задыхающаяся от бега Амилия. — Я смогу.

— Ты уверена? — дурацкий вопрос, но невозможно промолчать.

Она не отозвалась, мельком улыбнувшись. Каменная пыль, осевшая на ее скулах, придавала и без того бледному лицу прямо-таки призрачный вид. Лишь глаза возбуждено горели синевой.

— Тогда держись…

Осталось только выманить обе ожившие статуи на свободное пространство. Это была Яна с Евой забота. Как и запутать их своими внезапными рывками и бросками так, чтобы оба воина сбились с толку и… Да! Ринулись друг на друга, столкнувшись щитами.

Ян с Евой едва успели унести ноги, сиганув в разные стороны. Оба стража весили изрядно, так что удар вышел сокрушительным. Жаль, что и прочностью они оба обладали завидной. Удалось выиграть лишь чуть-чуть времени, чтобы взобраться по стене. Двоим.

— Быстрее! Вот тут ветка… — Ева карабкалась по складками каменного дерева, оставляя за собой размывы живой древесины в мятой шкуре коры. Ян лез следом.

Снизу громыхнуло, когда ошарашенные воины разобрались в конечностях и доспехах, и отвалились друг от друга. Настороженная Амилия замерла поодаль, возле безразлично лежащего герцога.

— Веревку! — зашипел Ян и торопливо перехватил моток, поданный Евой.

Амилия метнулась прочь. Воины затопали следом, набирая скорость. Теперь уже одинокая маленькая мышь водила за собой распаляющихся роботов. Чудом перепрыгнула через выставленную руку третьего, безнадежно застрявшего, но тоже норовившего разделить веселье.

Ян лег животом на толстую ветку, которая, утратив каменную плоть, уже не казалась такой надежной, как они думали, выбирая ее снизу, и, обернув виток веревки вокруг запястья, приготовился спустить ее конец с узлом вниз. Ева напряженно задышала рядом.

Амилия оказалась прямо под ними. Вцепилась в сброшенную веревку обеими руками. А Ян с Евой разом дернули ее на себя. Наверное, никогда в жизни Ян ничего не хватал так прочно и не тянул вверх с такой яростью.

Треснул натужно уже совсем одеревеневший сук, принимая тяжесть троих. Но выдержал.

— Я же говорила, что легкая, — задыхающаяся Амилия крепко держала Яна за руку и улыбалась во весь рот.

Внизу колотились о стену раздосадованные стражи, постепенно теряя живость и сноровку, вновь обрастая серым камнем.

* * *

— Послушай, — глядя прямо в глаза, наливающиеся гнилушечной зеленью, произнес Ян, — это становится опасным. Ты себя не контролируешь. Ты можешь убить нас.

— И что ты предлагаешь? — теперь Ева говорила менее внятно, но яростно: — Куда, по-твоему, я должна убраться? Домой? Или в лес, где сейчас тоже полно людей? Кого из них ты хочешь подставить вместо себя?

— Что ты несешь? Ну, давай запрем тебя что ли…

— Здесь? — она легко сковырнула крепкий с виду засов и с силой шарахнула его об пол. Брызнули чешуйки ржавчины, на камнях осталась блеклая вмятинка.

Они пару секунд молча сопели, рассматривая царапину и не поднимая друг на друга взглядов. Потом Ева шмыгнула носом, пересекла комнату (послышался переполошенный звон из угла) и вернулась с медным колокольчиком, варварски оторванным от связки:

— Ладно. Я повешу себе на шею. Буду ходит одна, а если услышите звон, то бегите…

— Не нужно, — Амилия забрала колокольчик и поставила его на стол, взяв Еву за руку. — Я могу предложить кое-что получше.

— Прибить ее к стене серебряными костылями?

Ева хищно оскалилась, Амилия не обратила на нервную реплику Яна внимания:

— Ты говорила, что на тебя плохо действует сам Замок?

— У меня такое чувство, что он поселил во мне что-то колючее, что не дает свернуться клубком. Я не в силах себя контролировать, это выпирает из меня и…

— Я попытаюсь уменьшить влияние Замка.

— Как? — спросили Ян и Ева в один голос.

— Как обычно. Даже тебе не под силу изменить сущность оборотня, — Амилия посмотрела на нахмурившегося Яна, — но отвести ее боль хотя бы на время…

— Ты можешь? — с жадной надеждой спросила Ева, и Ян где-то в глубине души ощутил укол ревности.

— Я попробую… Только… Это наш, девичий разговор. Если ты не против.

Ян сделал вид, что ни капли не уязвлен и не заинтригован. Отвести боль? Загнать оборотня обратно в душу? Ха!

— Пойду, осмотрюсь, — решил он.

— А ты сама-то выдержишь? — обеспокоилась Ева. Они, позабыв о Яне, направились в соседнюю комнатку. Ни дать, ни взять — задушевные подружки. Знакомы-то всего ничего…

— Да тут не нужно много сил. Дело ведь не столько в Замке, сколько в тебе самой. У тебя в сердце слишком тревожно, вот Замок так легко и нашел доступ в твою душу.

Мельком Ян увидел, что девушки уже сидят на полу, друга напротив друга, и Амилия держит Еву за обе руки. Вид у них обоих был как в классической жанровой сценке «секретный девичий разговор». Вот только даже в сумерках было заметно, как внезапно осунулось и заострилось лицо Амилии. И как звериные очертания распирают облик Евы.

Ян двинулся прочь, озираясь и прислушиваясь. Не столько к тому, что происходит вокруг, сколько к оставленному за спиной. Тянуло вернуться немедля, но он сдерживался. Потому что чувствовал — Амилия знает, что делает. Глазастая, худощавая девица на деле оказалась с алмазной сердцевиной.

Под ногами распадались в труху ветхие паркетные планки. Сильно сквозило. Через окна было заметно, как вечерний дымчатый воздух часто прошивают крупные летучие мыши. Кроме них — ни малейшего шевеления. Башни молчали, напряженные, таящие невнятную угрозу.

А это что? Перегнувшись через кромку окна, Ян пытался вглядеться во мрак внизу. Там кто-то проворно переместился от одной тени к другой. Или показалось? Надо вернуться и предупредить…

Ян заспешил обратно, но на повороте невольно сбавил шаг, услышав ровный голос Евы. Тихо, едва слышно Амилия ответила. Снова заговорила Ева — вполне спокойно, даже умиротворенно:

— Его трудно по-настоящему ненавидеть. Он не так плох, каким хотел бы казаться. Но он привык быть таким. И сейчас уже, наверно, и сам не понимает, когда злит других, чтобы оттолкнуть и защитить их, а когда… А когда просто не может сдержать характер.

Ян замер, навострив уши.

— Одиночество оно… — Амилия подумала, подбирая слова. Ее голос и без того негромкий, сейчас едва угадывался. — Оно делает людей угловатыми. В семьях, среди друзей углы стесываются, люди становятся круглее и мягче, а когда ты всегда один… Потом боишься ранить других о свои углы.

— А если… А если эти углы такие острые, что могут убить тех, кого любишь? Я боюсь… боюсь сделать свою семью несчастной, если останусь с ними. Я опасна.

— Не мне решать, но… Мой отец тоже боялся сделать нас с мамой несчастными. И однажды ушел. Только счастливее мы не стали. Когда я была ребенком, то ходила смотреть на окна его дома. Смотрела, как в них зажигается огонь по вечерам… Я винила себя, что он не захотел жить с нами. Знаешь, дети ведь часто берут себя ответственность за все проблемы в семье. Думала, наверное, я недостаточно хороша для него. Четверку получила, платье порвала… — она невесело засмеялась.

— Что же мне делать?

— Мне кажется, есть только один способ. Нужно делать так, чтобы счастье перевесило все беды. Чтобы с тобой им все равно было лучше, чем без тебя. Или без тебя хуже, чем с тобой… Но это очень трудно.

— Если не невозможно… — Ева вдруг повысила голос: — Эй, там, во тьме, хватит подслушивать, иди к нам!

— А ты достаточно стесала свои клыки, чтобы не кусаться? — Ян переступил порог комнаты, жмурясь даже от того блеклого вечернего света, затекавшего в окна.

— Для тебя я всегда приберегу самый любимый клык, — Ева легко вскочила, не утратив прежнюю полузвериную ловкость, но лицо ее больше не казалось неудачно обтянутым человечьей кожей рылом. Да и глаза едва мерцали.

Амилия тоже поднялась с пола, заметно пошатнувшись. Выпрямилась сама, мягко уклонившись от поддержки спутников, бойко улыбнулась. Вот последнее было, пожалуй, излишним. Даже непрошибаемая Ева торопливо отвела глаза. Такие улыбки вечно сопровождаются стаей медсестер и бульканьем капельниц.

— Идем? — Амилия уже знакомым жестом прижала локоть к ребрам.

* * *

Хроники утверждали, что башен задумывалось три: Бронзовая, Серебряная и Золотая. Некий маг пообещал в этом случае Замку и городу нерушимость на века. Благоразумный тогдашний герцог действительно возвел и облицевал одну башню бронзой, наказав сыну и внуку закончить начатое. Серебряную башню наследник герцога возвел, а вот внук пожадничал, поскольку началась очередная война и золото пригодилось на другие цели. В итоге ушлый потомок разобрал даже бронзу на переплавку.

А Серебряная уцелела, потому что серебра в ее облицовке содержалось исключительно, чтобы оправдывать название. Со временем, повелось хранить в ней самые ценные и диковинные серебряные изделия. Но позже, как водится, ее разграбили и заменили все серебро подделками. Частично это успели сделать еще до вступления прагматичного герцогова внука в права наследства. Остальное завершили современники.

Столь же поздним посетителям, как утомленная троица, оставалось только озираться с досадой. Зачем надо было идти так далеко, чтобы попасть в Серебряную?

— Если бы все знали, что путь к первой башне лежит в Серебряной, то тут давно бы уже проходной двор был, — недовольно заметила Ева, робко ступая по узорчатой, словно вышитой канителю, мозаике на полу. — Здесь побывала уйма народу.

— Значит, отвлекались на серебро, — Ян с интересом рассматривал ажурного дракона из серебряной проволоки. Он видел такого в книжке Амилии. Только у того дракона глаза были алмазными, а у этого — стеклянными.

— Да здесь уже сотни лет никакого серебра, одни подделки или копии…

— Впрочем, ты права, сюда попасть проще через главный вход, чем нашим долгим путем.

— Главный вход закрыт, — противоречивая Ева тут же изменила позицию. — Для нас другой дороги не было.

— А этому, который записки писал, лень было пользоваться главным входом? Тогда-то он был не заперт.

— Он изучал Замок, — подсказала Амилия, держа обеими руками раскрытые заметки любителя шастать по темным закоулкам, как неопытный турист — путеводитель. — И сюда пришел не сразу.

Мягко мерцали белым металлом щиты на стенах и канделябры в нишах. Скалились начищенными добела решетками рыцарские шлемы. В лунных бликах на округлых боках чаш и кубков отражались вытянутые физиономии любопытных гостей. Плоскости полированных зеркал увеличивали пространство и множили силуэты…

Впечатление портили разве что наспех надписанные бумажные бирки, привязанные как попало к экспонатам и банки с мастикой для серебра. Последний год в Серебряной вели перманентную реставрацию.

— К тому же даже в спокойные времена сюда так просто не попадешь, — Амилия явно настроилась защищать автора записок, будто близкого друга. — Это же особо охраняемая часть Замка, тут сигнализация и ценности.

— Было б что охранять, — презрительно пробурчала Ева.

Впрочем, металлические створки входа, которые сейчас были наглухо заперты, внушали уважение, как и бескомпромиссные решетки на окнах. Внутрь троица пробралась через дверь, замаскированную под стенную панель.

— Отсюда можно попасть либо к главному входу… Либо туда, откуда мы пришли.

— Нет. Я слышала, что в Серебряной есть несколько тайных ходов.

— Все слышали, только никто ничего не нашел.

— Подождите… — Амилия устроилась прямо на полу, всматриваясь в бумаги. — Тут кое-что написано.

Ян прихватил фонарь и опустился рядом, освещая каракули своего коллеги. От близкой Амилии исходил странный аромат — едва уловимый, тонкий, как у тех цветов, что распускаются на пару часов на рассвете.

Девушка повернула голову, встретив его взгляд. Странно, глаза ее не отражали свет фонарика и не мерцали, как Евины, но отчего-то казалось, что они мягко сияют.

— Ну, и что там написано? — выдергивать из ее рук тетрадь было бестактно, но зато позволило сгладить неловкость. — Фонарь почти не горит, не разберу, — Ян пытался прочесть неровные строчки. Текст касался неких «изделий эпохи легкого металла мастера Луня». А на полях косо поставлено нечто вроде: «Внимание! Зеркало…» и…

Нет, не разобрать.

— Я помню так, — Амилия больше не смотрела на Яна и не взяла у него записи. — Он занимался предметами искусства и в этой башне нашел много занятного для себя. Самое важное начеркано сверху, где сказано про зеркало и часы.

— Какое зеркало и какие часы?

— Зеркало серебряное, а часы работы того самого Иво Златогрея. Но дело даже не в предметах, а смотри… — Они едва не стукнулись лбами, склонившись над бумагами и вглядываясь в строчки. Тонкий палец заскользил по листу: — Часы — отражение времени в зеркале.

— Здесь полно зеркал, — мрачно заметила Ева из угла.

— Они не годятся. Это современные подделки, они даже не серебряные.

— И часов нет.

— Здесь вообще ничего нет настоящего, все или по Замку разбросали или в музей вывезли… — Ян разогнулся, отряхивая пыль со штанин и выдерживая торжественную паузу. — Но где взять, как минимум, одно нужное зеркало, я знаю.

В памяти всплыла отчетливая иллюстрация из книги «О природе серебра» и зеркало, обрамленное чеканным плющом в ванной дома на Ольховой. Не иначе и его предшественник поддержал сорочью традицию растаскивания серебра из этой башни.

— И, по-моему, местонахождение часов тоже не загадка… Загадка, как приволочь это все сюда.

Озадаченные взгляды были Яну достойной наградой.

* * *

— Не полезу я снова в обход! — вознегодовала Ева.

— Спустим здесь веревку, а потом напрямик заберемся обратно, — предложил мирно Ян.

— Прекрасная мысль, супермен. Сколько здесь — метров пятнадцать?

— Спуститься я смогу, — виновато вступила Амилия. — А вот подняться снова вряд ли… Знаете, пожалуй, я останусь здесь.

— Ты с ума сошла?

— Почему? Из-за праздников здесь долго не будет никого, кроме привидений, ну а с ними мы поладим.

— И еще маньяка, который шастает где-то в Замке, — Ян запоздало спохватился, что так и не предупредил спутниц о примеченной быстрой тени.

— Если я услышу что-нибудь странное, я спрячусь. Но не думаю, что убийца придет следом, у него своих забот хватает.

— И думать забудь! Не оставим мы тебя в Замке одну!

— Уже почти рассвет. Что может случиться? К тому же мне кажется, что сейчас на улицах опаснее, чем здесь.

Вот тут с ней спорить не стали. Незаметно подкравшееся утро выстудило воздух и звуки разносились далеко, усиливаясь в несколько раз. Скрытый за шпилями город словно наигрывал на каменных струнах башен, рождая смутный, но угрожающий гул. В карканье ворон вклинивался вой пожарных машин.

— У меня есть телефон, — Амилия даже вытащила его в качестве доказательств, вызвав гримасу у Яна и презрительное фырканье Евы.

— С встроенным телепортом? Чтобы мы вмиг очутились здесь после твоего звонка?

— Рекомендую в случае чего швырять прицельно в глаз, — посоветовала саркастически Ева. — Но открою тебе страшную тайну — у девушек, найденных убитыми, наверняка тоже были телефоны! Увы, им это не помогло.

Амилия величественно проигнорировала натужные остроты:

— Это для того, чтобы вы не волновались напрасно.

— А если связи не будет? Ты же знаешь, в Замке это постоянно случается.

— В Серебряной связь есть всегда. Это башня без магии

— Все равно придется искать другой путь. Здесь на окнах решетки, — выдвинул Ян последний, в прямом смысле железный, аргумент. Но его вдруг опровергла Ева, не устоявшая перед соблазном прихвастнуть.

— Делов-то…

Хорошо, что сигнализацию на окна башни поставить не догадались (да и к чему? разве что ворон пугать…). А еще хорошо, что якобы серебряные секиры на подставках на самом деле были давно заменены секирами из сплавов более дешевых, но и более прочных, чем мягкое серебро.

Ева деловито подсунула край топора в щель между ставнями, поднатужилась — под тонкой курткой взбугрились совсем не девичьи мускулы — засопела и… Дзинькнув, решетчатая створка покорно отошла. Полезно иметь в команде оборотня. Вот только мужское самолюбие страдает.

Ну, раз решетку сломали… Никому, кроме шалых спросонья птиц не было дело до двух пыхтящих, и сдавленно ругающихся фигурок, что заскользили по боку каменной башни, цепляясь за веревку с кое-как навязанными узлами. Ян спрыгнул первым, ступни обожгло болью. Ева едва не сверзилась ему на голову.

— Мог бы и поддержать нежную девушку…

— Которая решетки гнет? Или которая укусить норовит? Единственная в нашей компании нежная девушка осталась наверху.

— Все-таки ты — хам. А она — смелая девочка.

Тут Ян не стал возражать, двинувшись в просвет между тушами каменных свечек. Клочья тумана вихрились над землей, придавая окружающему обманчивую зыбкость и необязательность.

— Она мне все больше нравится, — Ева шла следом, зябко поеживаясь и разминая натертые руки. — А ты все меньше.

— Даже не стану спрашивать почему.

— Потому, что оставил ее там одну.

От неожиданности Ян споткнулся и воскликнул с искренним негодованием:

— Да ты же сама ей поддакивала и согласилась, что так будет для нее безопаснее!

Ева ехидно прищурилась:

— Вот поэтому ты мне и не нравишься. Еще неделю назад ты бы не стал оправдываться. Хмыкнул бы надменно и отвечать мне не стал.

— Не сбивай меня с толку. Я занят спасением города. Это накладывает отпечаток… э-э, благородства. — На самом деле замечание Ева сильно укололо его и болтовней он попытался скрыть несвойственное себе замешательство. Как недавно, в Замке, хотелось немедленно вернуться.

— С тебя отпечатки таких эфемерных вещей, как благородство, соскальзывают, быстрее, чем с выдры — вода. А спасаешь ты не город, а свою шкуру.

Ян надменно хмыкнул и не ответил ей.

Протискиваясь между стенами, или огибая обросшие мхом фундаменты, они выбирались с территории Замка, как мыши из захламленной мастерской архитектора.

— Шумно, вроде?

— На площади празднуют.

— По-твоему, там весело?

Гул, доносившийся от площади, разбивался многократно о стены, пронизывал башни насквозь через открытые окна и бойницы, дробился и наслаивался. Тут и смех может обратиться плачем…

И вдруг из-за угла выскочил некто. Неловко прихрамывая, прыгнул на зубцы фундамента разрушенной Пестрой башни, и оттуда метнулся прочь, растворившись во тьме. Почти сразу же из-за того же угла вылетел второй. А третий напал на Яна с Евой. Они так засмотрелись на убегающих, что сориентировались не сразу. Хорошо, хоть у Евы реакция оборотня. Она глухо рыкнула, и живо вцепилась в нападавшего. Ян, оглушенный первым ударом, слегка запоздал и спохватился, лишь получив увесистую оплеуху холодной рукой, словно резиновой дубинкой.

Вымр! Ругнувшись, Ян атаковал тварь, сбив с ног и прыгнув сверху. А потом примчались егеря. Увлеченные схваткой, Ян и Ева пропустили миг их появления.

— Держи!

— Этого, что выше…

— Смотри, ускользает, падла…

Яна рвануло в строну, прижало к стене и… Холодное, колючие острие впилось куда-то под ребра и тут же исчезло.

— Тьфу! — взъерошенный, потный и разгоряченный егерь вгляделся в его лицо и отпустил захват. — Хмельн! Да что же ты тут шастаешь в такую рань… Мы же и тебя… То есть вас, могли заодно с вымрами!..

Его напарник тоже разжал руки. Быстро, словно обжегшись. Ян недовольно поправил сбившуюся куртку.

— А вы предупреждайте о внеплановых охотах.

— У нас теперь каждую ночь внеплановая охота, — зло буркнул егерь, как-то искоса, но излишне пристально рассматривая Яна.

Света было мало, так что узнали они друг друга отнюдь не по физиономиям. Это был тот самый егерь, по имени Дан, что подарил Яну кинжал. Еву, с которой пытались сладить трое других егерей, тоже отпустили. И она, гневно фырча и отряхиваясь, приблизилась. А вымра прижали к земле, будто прикололи длинными серебряными пиками, которых Ян раньше в арсенале егерей не замечал. Вымр слабо подергивал конечностями, сипел и распадаться не собирался.

— Такая дрянь… — перехватив Янов взгляд, сообщил угрюмо Дан. — Будто с цепи сорвались. Каждую ночь десятками отлавливаем, а их все больше. Страшно подумать, что будет во время Равнодня.

— Мэр не думал отменить?

— Слишком поздно, — тоскливо проговорил Дан. — Говорят, что отменять что-то слишком поздно. В городе уже слишком много приезжих, никому дома не сидится… Вот чует мое сердце, что эти твари тоже ждут ночи.

Какие там ходили слухи? Что напастью, свалившейся на город, будут вымры?

— А больше всего их кишит вокруг Замка, — добавил бывший Непоседа. — Не знаете с чего?

— Вам нравится изображать идиота, или вы хотите подтверждения лично от меня своим догадкам? — осведомился Ян сухо.

— Хочу из первых уст получить доказательство, что это не по вашей вине все так растревожено, — ощетинился Дан. — А то у многих чешутся руки указать виноватого во всех бедах.

— Не сомневаюсь.

— Господин Хмельн, вы спасли мне жизнь…

— Я должен пожалеть об этом?

— …но если придется, я забуду про свою признательность.

— Я советовал вам сделать это с самого начала.

— Что ж, рад, что между нами больше нет недопонимания.

— Взаимно.

Остальные егеря молча маячили поодаль, словно тени. Притихший вымр вяло сучил ногами и скреб костяными пальцами по земле, оставляя бороздки. Напряженная Ева смотрела исподлобья. Руки она держала в карманах, но тонкую ткань сморщили и насквозь прокололи заметно отросшие когти.

— Зачем ты… — Ева заговорила лишь, когда они отошли достаточно далеко.

— «Поэтому ненавидьте их всеми силами своей души — и удача будет сопутствовать вам!..» — процитировал Ян с горькой иронией. — Егерям понадобится. У них полно хлопот.

— Ну, что за пакость… Эдак ты совсем изменишься, и как тогда с тобой работать? — возмутилась Ева, но смотрела тревожно и, кажется, сочувственно.

— Не переживай. Мы с тобой всегда найдем способ вывести друг друга из себя.

Ева вдруг резко остановилась.

— А что если у тебя получится?

— Что — получится?

— То, за чем ты полез в Замок?

— Я, наконец, узнаю какое оно на вкус, это счастье…

Ева некоторое время молча шла следом, механически вычесывая когтями паутину из растрепавшейся косы, а потом вполголоса поинтересовалась:

— Ты так сильно этого желаешь?

— Только этого я действительно хотел с того момента, когда мне объяснили, почему все дети видят солнце, а я — нет. По-твоему, то, что я рискую свернуть себе шею в этих башнях, недостаточное подтверждение серьезности моих намерений?

— Мы все рискуем.

— Кстати, почему? Ну, допустим, Амилия явно что-то скрывает, а ты зачем идешь с нами? Сильно сомневаюсь, что из чувства долга перед работодателем.

— Я хочу увидеть… Увидеть, что это возможно. Тогда, может быть и я однажды… — Она сильно дернула кончик переброшенной на плечо косы, словно призывая себя не болтать лишнее. Неловко усмехнулась краем рта: — Ну чего так смотришь? В конце концов, должен же вас, рохляков, кто-то охранять?

* * *

Солнце еще не встало, но небо над горизонтом уже поблекло, разбавленное таящимся за краем горизонта свечением. Разошлись изумрудные разводы по синему шелку. Неподвижные облака, подсвеченные снизу золотом, казались приколотыми к небосводу.

Шум нарастал и дробился, распадаясь на узнаваемые фрагменты — музыка, голоса, смех…

На площади горели костры и реяли ленты, флажки и шарики. Пахло праздником и бедой. Суматошное веселье казалось вымученным, нарочитым. Людей, несмотря на ранний час, толклось достаточно. То ли свежие силы подтянулись, то ли с ночи не уходили. Судя по помятым физиономиям и хмельно блестящим глазам скорее первое. На нескольких помостах угнездились оркестры. Музыкантам отчаянно хотелось спать. Даже медные трубы, казалось, всхрапывали и широко зевали.

— Давай напрямик, — решил Ян. — Так быстрее, чем обходить…

— Ух ты, предсказание! — Ева подобрала с брусчатки бумажную трубочку, перевязанную травинкой. Трубочка была сплющена и украшена отпечатком чьего-то каблука.

— Не вскрывай! — воскликнул мужчина в серой джинсовой куртке, попытавшийся выхватить бумажку из Евиных рук. — Там несчастья обещают.

— Глупости! — Ева величественно повела плечом, уводя свою добычу от чужих рук подальше. — Будут меня еще всякие туристы поучать… Ну вот! — удовлетворенно сказала она после паузы и прочла вслух с развернутого листочка: — «И день и ночь несут вам радость. И избавление от привычной беды». А? — Ева победно взглянула на Яна и прохожего в сером.

Тот брюзгливо скривился:

— Может, это значит, что вы помрете скоро.

— Да вы оптимист, — поразилась Ева.

Что собирался ответить владелец джинсовой куртки, осталось неизвестным, потому что толпа вдруг целенаправленно колыхнулась в ответ на неистовый вопль:

— Вон он! Держите! Держите! Это он!

То ли в последние дни у Яна окончательно обострилась паранойя, то ли он вообще привык на подобные крики реагировать соответственно, но желание задать стрекача удалось подавить лишь неимоверным усилием воли. И только тогда повернуться.

Показывали не на него. Взбудораженные и не совсем трезвые празднующие окружили ощерившегося человека… нет, не человека. Существо без тени. Вымра.

«…кишат вокруг Замка…» — сказал егерь.

Существо носило кокетливый женский костюмчик, только юбка уже была разодрана выше бедра. Лицо перемазано косметикой, ощеренный острыми зубами большой рот яростно разинут.

— Хватайте!

Обычно горожане и туристы разбегаются при одном только упоминании о вымрах. Ну, или во всяком случае предпочитают наблюдать издали. Но не сейчас.

— Эй! Еще один! Смотрите!

И второй вымр оказался в центре круга. Припал к земле, недобро таращась снизу вверх. Не испуганный, но напряженный. С виду — юнец совсем.

— Где егеря?! Зовите дозор!

— Их по городу разогнали…

— Пока придут, твари сбегут…

— На хрена нам егеря? А ну давай сами…

Наверное, кто-то слишком много выпил. А кто-то слишком устал от неприятностей последних дней. А кто-то сам был вымром… Некий сообразительный горожанин уже отдирал непрочно прибитую гирлянду, украшавшую помост для танцев. Лампочки мигали вразнобой даже когда проводами стягивали пойманных тварей.

— В огонь их! В костер!

Из нарядных бутылок с яркими этикетками щедро плеснули недешевым коньяком и бренди. Ева крепко вцепилась Яну в локоть. Кажется, ее первым порывом было броситься на помощь попавшим в плен вымрам, но она вовремя спохватилась. Вымры — не люди. Они не чувствуют боль. Только корчатся в огне совсем по-человечески и визжат пронзительно.

По лицам зрителей плескались багровые отсветы.

— Еще одна!

— Стойте! Это моя жена!

Женщина, которую схватили было впопыхах заверещала так же неистово, как вымры. Мужчина бился, пытаясь прорваться к ней. Толпа завихрилась, как туманность, выбрасывая протуберанцы, затягивая все больше людей. Уже не разобрать, что там голосят в центре…

— Огонь! — надрывался рядом парнишка в бейсболке. — Горячего им!

Ева влепила ему подзатыльник:

— Сдурел?

— А чего? — искренне не понял пацан, поправляя сбитую набекрень бейсболку.

Вдалеке завыли, словно обезумевшие животные, сирены пожарных машин.

— Скорее! Не успеем!..

— Всех тварей сожжем! — бесновались крики. Бесплотные, они ударяли, как свинцовые мячи. Очень хотелось пригнуться. — И ведьм! И проклятого горелома!

— Вот он! — над толпой поплыло, передаваемой из рук в руки, наскоро сооруженное чучело.

Ян почувствовал, как каменно сводит челюсти. И его накрывает душной, злой волной. Беда уже свершилась, она лежала над толпой, словно кислотная туча. Пока еще срывались едкие капли, но вот-вот хлынет потоком…

— Идем! — Ева потянула его прочь. — Идем же! Нашел на что любоваться…

Ян резко высвободился.

— Погоди, это занятно.

Чучело бросили в тот же костер, где еще извивались вымры. Оно занялось ярким, торопливым огнем. Даже небо, вроде, посветлело от жара.

— Идем! — Ева не отставала. Когда она хотела, то могла быть упорной. И пусть даже при этом ее лицо то и дело дергало судорогами.

А потом Ян увидел Дину. Она беспечно разговаривала с незнакомым плечистым типом, обернулась мельком, и они встретились глазами. Улыбка медленно стекла с ее губ. На мгновение Яну померещилось, что Дина намерена отступить за своего кавалера, раствориться в толпе, но девушка осталась стоять на месте. Ждала, пока Ян приблизится.

— Привет. Впечатляющее зрелище, верно?

— Смотря кого впечатлять, — Дина смотрела не мигая, с затаенным ожиданием, заметно нервничая. Плечистый тип тоже уставился на Яна без одобрения. Верхняя губа, украшенная щегольскими усиками, подрагивала. Рычит, что ли?

— А тебе как?

— Жарко. Грязно. Суетно. Но выйдет зрелищный репортаж.

— Так ты здесь по делам службы?

— А ты?

— А я по велению сердца. Мы можем поговорить? — Ян смерил усатого неприветливым взглядом.

— Мне кажется… — Дина не смотрела на своего спутника. Ее взгляд тянулся через площадь, туда, где догорало здоровенное чучело. И огни в ее зрачках, казалось, отражали именно тот дальний костер. — Если ты хочешь…

Рыжая, поколебавшись, все же сделала несколько шагов в сторону. Плечистый остался стоять на месте, не спуская с Яна внимательных и темных, как у овчарки, глаз.

— Думаю, сейчас подходящий случай расстаться.

— С чего вдруг? Если мое чучело сожгли, это еще не значит, что я сам исчез.

— Не смешно.

— Да я даже не улыбаюсь.

— Улыбаешься. И твоя улыбка меня пугает… Ты вообще меня стал… пугать. Ты и то, что с тобой связано. Прости, я, наверное, переоценила свою тягу к авантюризму. Но ведь мы и не обещали друг другу верность до гроба. Правда?

— Правда, — деревянными губами выплюнул Ян.

— Нам было хорошо вместе, но теперь это слишком… хлопотно. Ну что ты так на меня смотришь? — она, кажется, рассердилась. — Мы же договаривались, что ничего нас связывать не будет, кроме… Ты же не влюбился?

— Как можно. Такие, как я, не умеют любить.

— Вот поэтому я и хотела встречаться с тобой. Чтобы просто весело, интересно и никаких обязательств. И ты, признайся, хотел того же. Но теперь это не так весело… — Она поежилась, покосившись в сторону все еще чадивших костров. — Мне ни к чему неприятности.

А ведь она права. Она тысячу раз права в своей рассудительной прагматичности. С самой первой встречи она была такой и не скрывала этого. И незачем так накручивать себя самого.

Справа глухо бухнул фейерверк, снова, то ли припозднившийся, то ли поторопившийся. Вверх взмыли зеленые, желтые, красные огненные шары, распухшие над зеваками, как одуванчики.

«… — На что похоже солнце?

— На огненный шар…»

Сощурившись, Ян наблюдал, как гаснут в почти уже светлом, прозрачном небе слабые огоньки. Такие нелепые даже на фоне едва подсвеченных, величественных облаков. Как их можно сравнивать с солнцем?

«… На счастье…»

Нельзя объяснить, можно только почувствовать.

А еще — на любовь. Откуда ему знать, правда это или нет?

… — Что с тобой? — спросила Ева, догнавшая Яна у Караульной башни. Кажется, она спрашивала уже не один раз, но вопрос достиг сознания только сейчас.

— Все прекрасно.

И, как ни странно, Ян не особенно солгал. Вот только говорить на эту тему не хотелось. Он осведомился в свою очередь:

— Скажи, а ты, правда, думаешь, что Амилия такая же, как я?

— Ни в малейшей степени, — пробормотала Ева отвлеченно, переступая через груду подпаленных флажков и брезгливо обходя крупную раздавленную «злючку». Их было кругом пугающе много. — Она умная, красивая и добрая.

— Я серьезно. Она ведь помогла тебе? Я что-то не понимаю?

— Ты вообще ничего не понимаешь.

— Как она это делает?

— Ты разбиваешь беду и раскидываешь обломки, на кого ни попадя…

— Хм, — оторопело прокомментировал Ян своеобразную интерпретацию деятельности гореломов.

— …а она чужую беду забирает себе.

— Это невозможно!

— А она может. Наверное, ей не под силу сносить мосты и вызывать наводнения, но обычные человеческие беды ей покоряются… Только, — Ева сердито нахмурилась, — она пропускает это все через себя. А сердце у нее не железное.

* * *

…Дома было тихо. Даже странно, что так тихо. Обычно праздники в этом доме беспокойны и нерадостны. Но сейчас за приоткрытой дверью на хозяйскую половину царила тишина и темнота.

Они поднялись на второй этаж.

— А как эти… домохозяева отнесутся к краже своего имущества? — Ева оценивающе постучала пальцем по металлическим листьям плюща, украшавшего раму.

— Это не их имущество. К тому же мы ведь возвращаем зеркало на законное место?

Оказалось, что отодрать зеркало непросто. Прежний обитатель дома прикрепил его на совесть, будто опасался, что оно убежит.

— Он его нарочно приклеил! — Ева обломала второй коготь. — Чтобы досадить тем, кто по его следам пойдет за сокровищами.

В дверь постучали робко. За порогом стояла Аглая Пустец. В нарядном платье.

— О, простите. Я не знала, что вы не один…

— Что-то случилось? — Ян спиной перегородил вход, чтобы Аглая не заметила разрушений в жилище. И наполовину выкорчеванного зеркала.

— Я подумала… Хотела пригласить вас в гости.

— Что?!

— Сегодня же ночь семейного праздника… Была.

— А ваш муж? И Инек?

Она молчала, растерянно улыбаясь. Только теперь Ян заметил длинный синяк, тянувшийся через скулу и щеку.

— Это так любезно с вашей стороны! — еще до того, как Ян продумал вежливую формулировку отказа, голодная Ева сориентировалась в ситуации. Все-таки было в ее бесцеремонности нечто звериное.

— Нас ждут, — напомнил Ян сурово.

— Двадцать минут! — пообещала Ева, проскользнув мимо него. — Ты же ей только что звонил, у нее все в порядке.

Ян отступил. В конце концов, оборотня безопаснее покормить.

Стол на маленькой кухне был уставлен вкусно пахнущими и нетронутыми яствами. В углу поблескивали наскоро сметенные бутылочные осколки. На подставке под цветами едва слышно бормотал переносной телевизор.

— …многократно участились случаи вандализма и нападения на горожан, которые объясняют повышенной активностью так называемых вымров…

Экран сверкал красками. Сгоревшие машины сменяют сгоревшие дома. Растерянные и плачущие люди. Удивительно подходящий фон для традиционных семейных празднеств.

— А как у вас тут ночью было? — Ева скромно присела на краешек стула и явственно примериваясь к лучшей отбивной на центральном блюде. — Я заметила на домах следы копоти.

— Да, — безразлично подтвердила Аглая, поглощенная своими горестями. — Бегали тут ночью какие-то люди, швыряли бутылки, поджигали.

— …поразительные показатели продаж любых плавсредств, начиная от спасательных жилетов, заканчивая дорогими яхтами… — обрадовал телевизор.

Аглая торопливо нарезала сладкий пирог, укладывая его в тарелку вместе с салатом и винегретом.

— Ой, что же я делаю. Я сейчас другую…

— Ничего-ничего! — торопливо возразила Ева, жадно раздувая ноздри и явно едва сдерживаясь, чтобы не выхватить наполненную тарелку из рук хозяйки.

— А хотите, я избавлю вас от него? — Ян отставил нетронутую чашку и пристально посмотрел Аглае в глаза. — Навсегда.

На мгновение ее лицо ожило, во взгляде встрепенулись искры. И погасли.

— Вы же знаете… — отозвалась она блекло. — Вы же сами знаете. Нельзя.

Это правда. С Пустецом ничего уже нельзя сделать. Его так долго пожирала злость на всех вокруг, что от прежнего человека ничего не осталось. И чтобы избавить его семью от беды, нужно, чтобы он умер по-настоящему. Но Аглая отказалась тогда… и отказывается сейчас.

— Я виновата перед ним.

— Чем?

— Наверное, это я обрекла его на такую жизнь.

— Он просто трус и тряпка.

— Вы не знали его раньше… — женщина тяжело опустилась на стул, сложив руки перед собой, опустив плечи. Нарядное платье не украшало ее, а лишь подчеркивало возраст и изможденность. — Он был веселый. Смеялся много и меня смешил… Он пытался улыбаться даже когда узнал, что у нас детей не будет. Я лечилась, долго, но все без толку. А он был рядом, ухаживал, потратил все свои сбережения… Это тяжело было. Он выпивать начал именно тогда… Однажды, я не выдержала и тайком от него постучалась в дверь наверху… И попросила жильца о помощи.

— Он согласился помочь? — Ян спросил, и тут же осекся. Дурацкий вопрос.

— Он предупредил меня, что плата велика… Я приняла ее. Рамон так хотел сына…

Аглая резко подняла голову. Утомленное лицо прояснилось.

— Я не жалею, что променяла прежнего мужа на Инека. Но теперь я отвечаю за них обоих.

Ян неуверенно возразил:

— Вряд ли… Вряд ли рикошет ударил именно по вашему мужу. Скорее всего он стал другим по другим причинам.

— Это неважно. Главное, что я сделала его несчастливым. Так или иначе.

— Неправда! — вмешалась Ева. — У вас же есть сын!

— Я сделала несчастным Рамона. Рамон делает несчастной меня. А Инек примиряет нас с происходящим, — Аглая горько усмехнулась. — Чем не нормальная семья?

Бедняга Инек. Только тебе некуда деваться…

На экране телевизора возникла бледная и ушастая физиономия человека, пытавшегося плеснуть кислотой в Яна:

— …это было настоящее отвратительное чудовище! Оно прыгнуло на меня и пыталось перегрызть горло. Вот, у меня до сих пор остались шрамы… — ушастый с готовностью продемонстрировал повязки и царапины.

Ева, откусившая от двух бутербродов сразу, подавилась, возмущенно расширив глаза, но не в силах разразиться протестами. Ян с удовольствием постучал по ее выгнувшейся спине.

— На себя бы посмотрел! — выдохнуло, наконец, «чудовище» вместе с роем крошек.

— Возможно, это тот самый монстр, о котором говорили раньше местные жители, — перехватила инициативу репортерша. — А может, это нечто новое. Говорят, где-то в этом районе проживает знаменитый горелом, и возможно именно потому, что он живет здесь, пробудилось так много чудовищ.

— …это из-за того, что он вошел в Замок. Он разбудил в замке зло!

Ну, вот кто их учит, этих корреспондентов, а? Лучше бы про мировой финансовый кризис с тем же пафосом вопили.

Они уже собрались уходить, попрощавшись с понурой, но, все же немного приободрившейся от общения Аглаей, когда негромко лепетавший телевизор вдруг бросил спину громко и отчетливо:

— Горелом!

Ян обернулся через плечо, узрев на экране осунувшееся и мрачное лицо мэра города. Тот смотрел, конечно, в невидимую камеру, но казалось — прямо на него. Холеная физиономия, хоть и гримированная, измята, глаза больные и затравленные.

— Я знаю, ты слышишь меня, горелом. Город Белополь просит тебя о помощи!..

Ого, ничего себе! Что такого случилось, что узнали городские власти, какую беду им предсказали, если мэр решился на подобное?

Стиснув зубы, Ян переждал приступ муторной тяжести, на несколько мгновений завладевший им, когда вновь невероятные чуждые силы пришли в движение, закрепляя договор. Помимо его собственной воли.

«…Беда складывается из мелочей, из равнодушия и злобы… Мать, избившая своего ребенка. Одноклассники, затравившие девочку на глазах учителей… Шпана забившая бомжа недалеко от оживленной остановки…

А вы уверены, что эти люди — не вымры? Или даже так — вы уверены, что это вымры, а не люди?..»

22.

Зеркало оказалось весьма тяжелым. И как прежний горелом волок его в одиночку? Кроме того пришлось тащить громоздкие часы. И еще нож, который Ян прихватил для комплекта. Возвращать — так возвращать все ценности.

— Да держи крепче!

— Сама не филонь…

Надо было идти в обход, но сил брести через заросли не оказалось. Тем более, что людям, уставшим после праздника, было уже не до странной парочки волокущей нечто обмотанное тряпками.

К счастью, особо таращиться было некому. По Ольховой вяло шваркал метлой дворник, смахивая фантики и мятые бумажки с предсказаниями. На другой стороне улицы хмурая тетка тащила за руку активно упирающуюся девочку лет пяти. Встречные прохожие недовольно огибали парочку, занявшую весь тротуар. Цокала каблуками Хелена Цикаль, чью сумочку украшала уже новая ленточка с фестончиками. Хелена привычно помахала Яну рукой, тот только криво улыбнулся.

— Погоди, дай я возьму с этой стороны…

Проклятое зеркало выскользнуло из рук, как только Ева переместилась, и опустилось углом аккурат на ногу Яна. Ян ругнулся так, что даже перекрыл плач девчонки. Она обернула замурзанную физиономию с перекошенным ртом и испуганно распахнутыми глазами. Тетка нервно дернула ее за руку.

Ощущение беды стояло в воздухе, как гнилой привкус в затхлой воде вот уже несколько дней, но в этот миг оно усилилось многократно. И даже не потребовался Пьетр, чтобы определить направление.

— Ева! — прошипел Ян. — Смотри, у той тетки нет тени…

Ева живо повернулась. Но они успели не первыми. Хелена, почти обогнавшая тетку с девочкой, и явно намеревавшаяся, как и все остальные пройти мимо (ну, мало ли, с чего ребенок ревет, незачем вмешиваться в семейные дела), вдруг резко повернулась к ним.

— Эй, а вы куда тащите ребенка?

— Ваше какое дело, — огрызнулась тетка, — моя дочка, куда хочу, туда и…

— Стойте! — Хелена, всегда производившая на Яна впечатление особы легкомысленной и увлеченной разве что расписанием своего ежедневника, твердо взяла девочку за свободную руку.

— А ну пусти, мерзавка! — окрысилась тетка. — Щас полицию позову…

— Это я сейчас полицию!.. — не сдалась Хелена.

Ян с Евой одновременно прислонили зеркало к забору. Как раз в этот момент у вымра не выдержали нервы (или, что там у них?) и тварь обнажила длинные, щучьи зубы, заверещав так, что полопались стекла в соседних домах. А потом бросилась на Хелену.

Благим матом завопила девчонка. Отпрянувшая было секретарша, не дрогнула, а размахнувшись саданула своей дорогой сумочкой тварь по голове. И умело пнула каблуком. Когда подоспели Ян с Евой, и дворник с метлой наперевес, исколоченный вымр явно жалел, что недооценил опасность противницы, но и сдаваться не собирался. На щеке Хелены алели следы когтей, рукав дорогого костюма висел изодранным в клочья.

Зарычала увлекшаяся Ева. Прежде, чем на Ольховой обнаружили новое чудовище, Ян высвободил из кармана серебряный нож и поднырнул под руку вымра, намереваясь ткнуть куда-нибудь под ребра.

У егерей это лихо выходило. Яну тварь заехала локтем в челюсть. Да еще вдруг пыхнуло жаром…

— Вот так вот! — удовлетворенно сказал дворник, щелкая зажигалкой и снимая палец с распылителя яркого баллончика.

Тварь, охваченная пламенем, корчилась под ногами, оставляя на брусчатке жирные следы сажи. Таяла она на глазах и больше уже не орала.

Ян с Евой, Хелена, дворник и ошарашенные прохожие, так и не вмешавшиеся в происходящее, тоже примолкли. Несколько долгих секунд слышался только треск огня и затихающий плач девочки, прижавшейся к ноге Хелены. Воняло паленым.

— Как вы ее… ловко, — наконец, уважительно похвалила Ева.

— Егеря посоветовали, — признался польщенный дворник, подбирая метлу и опасливо трогая кончиком прутьев ошметки сгоревшей твари. — Время опасное… Огнемет дорогой, а это всегда под рукой… Я у дочки лак для волос взял.

— Вы вовремя, — Хелена нервно поправила растрепанную прическу. Стало заметно, что губы ее бледны, несмотря на помаду, и дрожат. — Я испугалась…

Дворник ободряюще похлопал ее по руке. Кто бы мог представить себе такое панибратство еще час назад?

— Надо полицию… — подал голос кто-то из прохожих. — Или егерей вызвать.

До этого момента от них было столько же пользы, сколько от кустов ракиты, что росла за забором. Зато теперь доброхоты развили буйную деятельность:

— Тебя как зовут, малышка?.. Ой, я ее знаю, это девочка живет в соседнем доме… Нужно в полицию отвести…

Хелена напряженно улыбаясь, вытирала замолкшей девчонке лицо извлеченным из сумочки платком, не замечая, как кровь из царапин запекается на ее собственной щеке.

— А ну посторонись! — зычно велел дворник. — Раньше надо было помогать… Дайте пройти!

— Хватит глазеть, — Яна потянули за руку, — а то зеркало сопрут.

— Да на здоровье! — с чувством вздохнул Ян.

* * *

Через площадь, конечно, идти короче. Но волочь зеркало на глазах множества взбудораженного люда, среди которых наверняка найдутся особо зоркие или особо тупые, чтобы прицепиться, показалось неразумным. Поэтому небольшой крюк пришлось сделать. По задворкам Караульной башни, маячащей на отшибе. Не иначе, у них в очередной раз от усталости помутились мозги…

— Господин Хмельн!

Ян едва не выронил зеркало. И почему этот тип вечно подкрадывается из-за спины?

— Переезжаете? — сыщик по имени Максимилиан Гбор с любопытством оглядел закутанное зеркало и запыхавшуюся Еву.

— Что-то случилось еще?

— К сожалению… У вас есть время для разговора?

— Нет, но вы ведь не оставите меня в покое?

— И не только я.

— Вы принесли ордер?

— Нет.

— Тогда я спешу…

— Совершено покушение на дочь художника Вороха, — сказал вслед сыщик. — Ее ударили кастетом в висок, сейчас она в реанимации.

— Какого еще художника? — машинально осведомился Ян, а потом так резко затормозил, что замешкавшаяся Ева явно подавилась проклятием в его адрес.

— Извини, — Ян оставил ее делиться мнением о его непредсказуемой особе с зеркалом, а сам вернулся к сыщику.

Сыщик покопался в карманах своего мятого плаща. Ян ждал, что он вытащит фотографию, или какую-нибудь бумагу, но тот ограничился сигаретой из знакомой измочаленной пачки.

— Но… — от его выразительного молчания Ян растерялся. И повел себя, как глупый преступник — заговорил первым. — Она же в «Трех родниках», там охрана?..

— Отец девушки решил, что в клинике ей все равно не помогут. И перевел ее на домашнее лечение. У него дача на острове, за Старым стадионом… Вы не знали?

— Нет.

— Как же… Знаменитый художник много рисовал остров и Замок. Потом купил там небольшой домик. Он сам редко бывает в Старом городе, но решил, что дочке тут будет спокойнее… Там, на острове ее и нашли. В «Трех родниках» сказали, что вы были у них.

— Я… да, был. Решал одно семейное дело.

— Ларса Ужееда, я знаю, — прервал сыщик.

— И подробности этого дела знаете?

— Собственно, оно вне моей компетенции, но… Вы разговаривали с этой девушкой?

Яна передернуло. «Вы разговаривали с этой девушкой» звучало так же, как «вы приговорили эту девушку?» Их обоих, вместе с нерожденным ребенком. Да кто он такой, этот упырь, и что ему надо?!!

— Они погибают одна за другой. Вот уже много лет я чувствую себя беспомощным. Начиная с того дня, как мы нашли первую из его жертв…

— Что? — Ян не сразу сообразил о чем говорит Гбор. — Вы нашли?

— Я и моя бригада. Мы были теми, кто расследовал убийство Альбины Влас.

— Но, кажется, те полицейские пропали…

— Все верно. Пропали в Замке. Тварь, что убила девушку, оказалась достаточно изворотлива, чтобы заманить нас в ловушку.

— Как же вы… — Ян замешкался, подбирая слова. Как вежливо уточнить у человека не привидение ли он?

— Департамент расследований отчаялся настолько, что обратился за помощью к призракам. В частности, ко мне. — Гбор с заметным удовольствием проявил любезность, избавив Яна от творческих мук. — Провели ритуал вызова, за что я им чрезвычайно признателен. Я был хорошим следователем при жизни. А после смерти желание обезвредить это чудовище и вовсе превратилось в манию… Ну, вы же понимаете, у призраков мало страстей, — Гбор бледно улыбнулся.

Ян оторопело моргнул:

— Вы действительно призрак?

— А вы не заметили?

Ну да… Не выпитый чай, не раскуренная сигарета, вечно мятый плащ и желание держаться в тени. Призраку необязательно быть привязанным к месту своей смерти. Иногда им достаточно быть соединенным с неким нерешенным делом.

— Он же в Замке, — пробормотал все еще не пришедший в себя Ян. — Кому, как не вам ловить его?

— Не все так просто. Призрак весьма ограничен в своих возможностях. Официальный вызов Департамента придал мне жизненных сил и только. Я даже не могу отлучиться от Замка слишком далеко… В отличии от твари, что рыскает по Замку. Это, несомненно, живой человек. Хотя и непростой. У меня есть отпечаток искаженной личности. Той, что владеет им в Замке, но как он зовется среди людей и за кого выдает себя, я не угадаю.

— А убить ту часть твари, что появляется в Замке, вы не можете?

— Был бы он истинным призраком, то — возможно. Будь он обычным человеком, я бы довел его до умопомрачения, являясь по ночам… Но он ни то, ни другое. Увы, я бессилен.

Гбор постучал сигаретой по костяшкам пальцев, сомкнутых в кулак. На собеседника он глаз не поднимал, целиком поглощенный привычным действом, но продолжил говорить:

— Впрочем, я многое узнал про него. Я поднял архивы, в том числе и сожженные, и восстановил все, что было можно… Я опросил замковых призраков… Поверьте, это было непросто, они зациклены лишь на себе, — он кисло усмехнулся. — Я могу рассказать вам, если хотите. Возможно, это наведет вас на догадку.

— Вы все еще думаете, что это кто-то из тех, кто близок ко мне?

— Я в этом уверен.

— Рассказывайте.

— Много лет назад в Замке случилось несчастье…

— …была убита девушка, помню.

— …некий юноша спустился слишком глубоко, — будто и не заметив вставленной реплики, говорил сыщик, постукивая незажженной сигаретой теперь уже по раскрытой ладони, — и лишился рассудка. Что там с ним случилось, нас не касается, но из Замка вернулось чудовище. Только поначалу этого никто не понял. То есть возможно заметили, что юноша не в себе, возможно, его поместили в клинику… Чуть позже тот же юноша привел в Замок девушку по имени Альбина. Чем он ее заманил, остается только догадываться… Как и о том, что произошло дальше. Видимо, она рассердила своего кавалера. Девушку убили ударом в висок, скорее всего в состоянии аффекта. А прежний горелом так же случайно оказался свидетелем этого события, за что и поплатился… Убийца исчез. Может, он осознал, что натворил, а может, просто затаился. О нем не было слышно ничего много лет. Пока в город не приехал новый горелом. Это разбудило зверя, что поселился в душе безумца… И теперь он снова действует.

— Раз вам так много известно, что же проще — поднимите документы клиники и сопоставьте имена и даты! То есть пошлите туда кого-нибудь из живых.

Если этого психа поместили именно в «Три родника», то можно понять, как он проник туда вслед за Яном и узнал о дочери художника. Сумасшедшие имеют лазейки даже там, где казалось бы нет выхода.

Сыщик отрицательно покачал головой:

— Это же легенда. Городской фольклор. Все что-то слышали, но достоверно никто ничего не знает. Убийца Альбины не был найден. Призраки Замка помнят этого безумца, но не в силах описать его. Никто из людей не назовет ни точной даты, ни подробностей. Нет никого, кого бы доставили в тот период в клинику с диагнозом «сошел с ума в Замке». Были нервные срывы, были параноидальные психозы, но… В общем, у меня есть полностью восстановленная история. Нет только имени. А у вас?

— Я не знаю. Надо подумать.

— Значит, у нас нет ничего, — устало констатировал сыщик. — Вообще. Особенно времени.

Ян молчал. Не ждал же сыщик, что Ян пожалеет его и Департамент расследований?

— Мэр негодует. Горожане требуют предпринять хоть что-то, чтобы избавиться от страха за жизнь своих дочерей. Департамент расследований бессилен. Либо этот монстр слишком умен, либо он вовсе не человек… Так или иначе, мне не остается ничего другого, как обратиться к вам за помощью.

— Вы уже…

— Нет, за другой помощью, — сыщик нахмурился, подумал и официальным тоном произнес: — Между вами и убийцей есть связь и, я уверен, вы обязательно встретитесь с ним. Это сокращает пространство потенциального воздействия вашего дара. Потому Департамент расследований города Белополя просит вас избавить город от душегуба. Отвести беду от невинных дев. Неважно, как, — добавил он после паузы. — А я, Максимилиан Гбор, от лица всех призраков Замка Тысячи башен и от себя лично прошу избавить Замок от беды, от этого выродка.

Ян привычно поморщился. Голова с готовностью отозвалась тупой болью. Ну, прямо, сговорились все сегодня. А самостоятельно никто уже ничего делать не собирается?

— Что он хотел? — спросила Ева осторожно, когда Ян приблизился.

— Как обычно. Счастья и покоя. Для всех разом.

— Как я его понимаю.

* * *

Если они считали, что притащить зеркало с часами к Замку — это сложно, то втянуть их наверх, в башню оказалось задачей раз в десять увлекательнее. К тому моменту, когда они все-таки перевалились через край башенного окна, в Яне скопился такой заряд ненависти ко всему сущему, что прикоснувшийся всерьез рисковал исполниться истинной благодати до конца своих дней. Только бы успел увернуться, от свалившегося на него увесистого счастья, объединенного массой в Яновы и зеркала десятки килограмм.

К сожалению, единственной пострадавшей оказалась Амилия.

— Вы воды не прихватили? — осторожно осведомилась она, едва новоприбывшие отдышались.

А хорошо, что в Серебряной зеркала небьющиеся… Не выдержать бы стеклу такой поток витиеватых выражений.

И все-таки Ева права… Что-то с ним неладно. Чувство стыда и вины, во-первых, за несдержанность, а во-вторых, за то, что про воду и еду для Амилии они и впрямь начисто забыли, подвигли Яна на то, что он добровольно вызвался снова спуститься вниз и добраться до магазина.

Кажется, Еву тоже мучила совесть.

— Сбежишь еще, — проворчала она. — Или в какой-нибудь костер угодишь. Давай лучше я.

— В записках сказано, что из Серебряной ход выводит к Мокрой башне. Там полно воды, — вмешалась деликатно Амилия, пожалевшая о своей несдержанности. — Может, не будем терять время?

— Еда там тоже есть?

— Если честно… Про еду мне лично в этом месте как-то… не думается.

— Похоже, она из тех, кто про еду вообще вспоминает, когда их сквозняки начинают с ног сбивать, — Ева смотрела в сторону. Трапеза на кухне Аглаи Пустец явно пошла ей на пользу, исчез голодный блеск из глаз и появилась некоторая умиротворенность.

— А у тебя есть идеи? — Ян повернулся к Амилии.

— Кого обделили физической силой — наградили интеллектом, — улыбнулась девушка и взъерошила обеими руками короткие волосы, видимо, чтобы приободриться. — Я, пока вас ждала, тут кое-что придумала… — Амилия запнулась, честно поправилась: — На самом деле я придумала это еще дома, когда читала записки. Я подумала, что зеркало и часы нужно расположить так, чтобы…

— Погоди, — вмешался Ян, перехватывая инициативу. — Что значит «подумала про зеркало и часы»? Про некие абстрактные зеркало и часы, или про те, что были в моем доме? Это ведь не совпадение, нет?

— Я… Я видела их прежде, когда…

— Заходила к тебе в гости, — подсказала Ева, пытаясь приладить на место отогнутую решетку на окне, чтобы не привлекала внимание. На всякий случай.

— Ага… Я еще могу допустить этот вариант с часами, но зеркало? У нас состоялось безусловно весьма близкое эмоциональное столкновение, но до ванны дело не дошло.

— Еще до того, как ты вселился в этот дом, я была там… однажды, — Амилия покусала губы, наконец, придав им яркости.

В ванной? — захотелось Яну уточнить мерзким голосом. Но, хоть на душе и скреблись кошки, он промолчал. Из плотной махровой тишины, сгустившейся в зале, можно было соткать недурной плед. С вкраплениями поддельных серебряных блесток.

— Вы же знаете про «памятные» зеркала, — Амилия решила вернуться к прежней теме, благо, что никто не возразил. — Думаю, это одно из них. Оно висело здесь и запомнило происходившее. Надо только извлечь это из него. Выставить на часах правильное время.

— Это сумасшедшие часы, — наябедничал Ян. — Иногда они отбивают времена года или наигрывают вальсы. Ни разу я не слышал, чтобы они отстучали нечто, совпадающее с общепринятым хронометражем.

— У них своя душа.

Вот здорово! Даже часам душа положена. А Яну почему нет?

— Даже если ты уговоришь их отсчитывать время суток, то все равно мы можем прождать долго, пока поймаем нужный час.

— Думаю, он был здесь вечером. После закрытия Замка, но еще до полуночи.

— Откуда ты знаешь?

— Он не любил ходить после полуночи, — Амилия, словно зачарованная, погладила лежащие на полу часы по циферблату.

— Откуда ты знаешь? — с нажимом повторил Ян.

— Я… — она встрепенулась и заметно смутилась, спохватившись, что сказала лишнее. Как тогда, в доме на Ольховой. — Я читала в записках…

Нет, врать она точно не умела.

— Покажи!

— Ян! — вмешалась Ева. — Тебе это действительно сейчас так важно?

— Да. Узнавать тайны людей не менее увлекательно, чем тайны башен. Причем в любое время.

Амилия прижала дневник к груди, словно надеясь на поддержку. Помолчала выразительно — внутри нее явно шла серьезная борьба привычки с необходимостью. Потом негромко и буднично произнесла:

— Прежний горелом города Белополя был моим отцом.

— Что?!

— Ты слышал, — проворчала едкая Ева. Ее сообщение ничуть не удивило. Знала?

— Не может быть.

— Почему? Потому что гореломы одиночки? Но ведь из любого правила есть исключения… До поры до времени. А потом все встает на свои места.

— Либо он был порядочным скотиной, либо не любил вас…

— Не смей так говорить! — Амилия даже притопнула от возмущения. Взъерошилась, как драчливая синица. Но взяла себя в руки и завершила сердито: — Он не был… скотиной. Он рискнул полюбить кого-то, кроме себя и надеялся переломить проклятие. А для этого хотел отыскать гробницу ведьмы.

— Нашел?

— Не… знаю, — снова с выразительной запинкой отозвалась Амилия. — Последняя башня, упомянутая в записках, называется Камнелазка, но обнаружил ли он там что-то, неизвестно. Его убили.

— Почему же ты ничего раньше не сказала?

— Зачем? Это что-то меняет? Он умер, когда мне было двенадцать. И он так оберегал нас, что с моего рождения отец жил отдельно. Мы мало общались, он избегал нас, чтобы не навредить, а я считала, что он бросил маму из-за меня…

Ян промолчал. Как раз этот момент он понимал хорошо.

— Но я иногда приходила к нему в гости… А еще чаще смотрела на окна. Наблюдала за его жизнью. И видела, как он уходит в башни… Как только стемнеет, но возвращался всегда до полуночи. Теперь тебя устраивает ответ?

Устраивает. Хотя они еще обсудят эту тему. С усилием приподняв зеркало, Ян по-хозяйски осмотрелся:

— Куда вешать будем? Одно из новых заменим?

— Лучше спроси, как вешать будем, — поправила Ева недовольно. — Смотри, они все закреплены на современных держателях, под наше зеркало не подходит.

— Халтурщики… Нет бы соблюдать достоверность.

— На зеркале есть отверстие, — подсказала Амилия.

— Есть. И что?

— Нужно поискать за зеркалами крепление или его следы.

К всеобщему величайшему облегчению, оштукатурить стены реставраторы не собрались. Пустое отверстие в стене нашлось под одним из новых зеркал. Под другими тоже были отверстия, но забитые металлическими штырями. Лишь одно пустовало.

— Нам не на что зеркало повесить.

— Прислони, все равно будет видно…

— По-моему, все это можно было с комфортом посмотреть прямо у меня дома, а не волочь сюда.

— Ты же не знаешь, что увидишь.

Время на часах выставила Амилия с небольшим запасом. Только она ухитрилась разобраться с загадочным механизмом и на каждое ее действие часы с явственной благодарностью отзывались мурлыканьем пружин. Будто признали.

— Доступ в Замок закрывается в восемь. К двенадцати он уже шел обратно… Выберем например этот же день, десять лет назад… — тихо застучал механизм, откликаясь на повороты ключа.

За месяц до смерти прежнего горелома.

— Он мог ходить не каждый день. Выставь на тридцать дней позже. Тогда он точно был в Замке.

Амилия тоже помнила дату. Поколебалась, прикасаясь тонкими пальцами к циферблату часов, как слепой изучает лицо другого человека, наощупь. Потом решительно возразила:

— Нет, к тому времени отец уже унес зеркало обратно домой… Наверное, хотел посмотреть, что еще можно извлечь из него… Кажется, отец догадывался, что по Замку ночами ходит другой человек, только не был уверен, что он пользуется той же дорогой. Я выставлю день, когда сама следила за отцом… — И она решительно провернула стрелки.

Они устроились вокруг наклоненного к стене зеркала, как примерная семья вечером вокруг телевизора. Даже переговаривались на всякий случай вполголоса. Часы отзвонили первый раз. Зеркало отражало лишь пустую залу. Служители Замка покинули ее к тому времени.

— А нельзя как-нибудь ускорить процесс?

— Извини, только в реальном времени. Кнопки укоренной перемотки в те века еще не предусмотрели.

— Я подремлю, а вы меня разбудите.

— Завидую твоей выдержке.

Они вглядывались в серебристую муть. Ян невольно сдерживал дыхание, сражаясь с исподволь вползающей нервозностью. Вспомнилась полубредовая ночь, когда за спиной в зеркале встал призрак. Его предшественника?

Залязгали металлом часы… Амилия и Ева подвинулись ближе, Ян чувствовал их тревожное дыхание. И слышал его, когда часы смолкли.

— Ничего не происходит, — разочарованно заметила Ева.

— Подожди… — Амилия пошевелилась, машинально коснувшись Янова запястья. — Взгляните!

Появившийся в серой глубине человек стал расти, увеличиваясь по мере приближения. Лица не видно, да и силуэт размыт, но все же понятно, что он идет в их сторону. Останавливается, чуть поворачивается и…

— Ох! — даже Ева отшатнулась, когда изрядно увеличившийся в искаженном отражении человек внезапно замахнулся ножом и резко опустил руку…

Почудилось, он непременно должен попасть в кого-то из сидящих перед зеркалом. На самом деле человек ударил выше, словно всаживая нож в его верхний край. Яну мигом припомнилась недавняя ночь, где такой же зеркальный призрак напугал его похожим замахом. Кажется, часы лязгали за дверью, но он привык к ним и не вслушивался… Так вот что он тогда видел!

— Я знаю, что он делает… — холодок предчувствия прошелся вдоль позвоночника. Ян вынул из кармана подаренный кинжал, который соответствовал прорези в зеркале, словно она и была им проделана. И в отверстие в стене он вошел легко и уверенно, как ключ.

Звучно щелкнуло. Часть стены покорно отошла вместе с зеркалом.

Ну, правильно — где ж еще в башнях прятать тайные ходы, кроме как в стенах? Встроить два цилиндра друг в друга, оставив зазор между ними — и пожалуйста… Узкая, на одного, лестница вилась между стенами. Ян макушкой задел пустой крюк для светильника. Лучи фонарей бились в тесном проходе, пересекаясь.

— Здесь такой странный запах… — Ева беспокойно принюхалась и сдавленно чихнула.

— Опять мыши? Ты же вроде пообедала?

— Очень остроумно… Здесь пахнет, как тогда… Возле погибшей девушки, в парке.

— Какой девушки? — Амилия тревожно оглянулась.

— Значит, эта тварь тут ходит, — Ян повел фонарем по ступенькам, но ничего кроме камней и крысиного помета не заметил. Здесь даже пыли не было, чтобы сохранять следы. — Тогда нам бы не помешало вооружиться…

— Возьми себе топор, — посоветовала, фыркнув, Ева. — А мое оружие — клыки и когти.

— Допустим, мое оружие тоже всегда при мне.

— В таком случае, я чувствую себя в полной безопасности, — беззвучно засмеялась Амилия.

И они оставили Амилию одну в Серебряной! — запоздало ужаснулся Ян.

— Еще пахнет водой… — Ева спустилась на полвитка лестницы, и голос ее звучал приглушенно.

За топором Ян все же вернулся. Предчувствие — это хорошо, но увесистый предмет в руках все же надежнее. И серебряный кинжал забрал и вручил его Амилии. На всякий случай.

Ход в стене не оставлял особого выбора, неумолимой спиралью ввинчиваясь вниз. Вскоре, общий фон изменился. И поначалу-то особых звуков они не слышали, но теперь почувствовали, что спустились ниже уровня земли. Скрипнула медная, покрытая хлопьями окисла, дверь. Сильно пахнуло водой, влажным камнем и плесенью. Ход перестал углубляться и резко свернул, параллельно поверхности почвы. Небольшой, в рост человека, тоннель был облицован плиткой из толстого, мутного стекла.

А потом они попали в Мокрую башню. Если верить путеводителю по Замку, то эту башню тоже не построили, а выдолбили в одной из скал, намереваясь создать в ней укрепленный форпост. И пытались подвести к ней воду из подземных источников. Но маги что-то напутали…

— Ничего себе! — восхищенная Ева, забыв обо всем, оглядывалась, наивно разинув рот.

Амилия поставила ладони под хрустальный, ледяной даже с виду фонтанчик, бьющий, вопреки законам природы и здравому смыслу, прямо из воздуха. Здесь полно было таких — крошечных, как лесной родник и мощных, как гейзер. Словно прозрачные, неспокойные цветы они пузырились и плавали в темной полости пещеры во взвеси водяной пыли.

Впрочем, по стенам вода тоже бежала, превращая скучный камень в дымчатый и черный переливчатый хрусталь.

— Откуда здесь все время льет? — Едва первоначальный восторг миновал, Ева принялась брезгливо встряхиваться, как кошка.

— А откуда в Перепелочьей столько птиц? Со всего света.

— Идем, а то вымокнем…

Правда или нет, что все башни корнями соединены друг с другом, похоже, придется проверить на практике. Остался позади шелест воды, сменившись угрюмым молчанием катакомб. Поворот, развилка… Снова поворот… Длинный спуск… Шествие деловитых крыс… Теперь подъем…

— Сюда! — уверенно скомандовала Ева, поставив ногу на первую из череды раздолбанных ступеней.

Снова ход, но уже сухой. Неуловимое подспудное напряжение, возраставшее с каждым шагом, здесь стало таким ощутимым, что, казалось, каменный свод над головой вибрирует. Будто они шли внутри нервной системы башен.

Евины глаза вновь мерцают беспокойной зеленоватой желтизной:

— Слышите? Вроде бы разговаривают…

Ян с Амилией переглянулись. Ничего кроме дыхания и шороха шагов они не слышали, но выражение лица девушки явно отражало его собственное — похоже, она тоже чуяла тугую дрожь камней.

Ева пригнувшись, беззвучно скользила впереди. Тени от фонарей метались вокруг сгорбленной фигуры, искажая размеры и форму, словно танцевали черные призраки. Вскоре появились щели под сводом — то ли кладка обвалилась, то ли задуманные строителями отдушины. Стало светлее. И вновь появились ответвления.

На выложенном побитой мозаикой полу валялся смятый, светлый комок. Бумага? Ян случайно задел его — комок отлетел мягко и невесомо. Тряпка какая-то.

— Погоди, — Ева сцапала находку и рассматривала, неприязненно морща нос. — Тебе это ничего не напоминает?

— Мусор.

— А так? — Она развернула тряпицу. Внутри ткань оказалась чище, и даже угадывались отглаженные складки. Зато на краях отпечатались пальцы, испачканные красным.

— Это платок, — подсказала Амилия удивленно. — Потерял кто-то.

И даже ясно кто. Ян бы сразу узнал его, если бы находка не была такой скомканной и грязной. Он же сотни раз видел эти чисто выстиранные клочки клетчатой ткани, аккуратно выглаженные и сложенные. Там в углу есть заботливо вышитая монограмма.

— Вот, — Ева торжествующе продемонстрировала вышивку.

Они смотрели на тряпку недоверчиво и растерянно. Кого угодно можно было ожидать здесь встретить. Монстра, безумца, сказочную принцессу. Но как предположить, что трусоватый и недалекий Пьетр нашел способ спуститься, опередив их? Да и зачем?

— Наверняка, выронил из кармана, — подумала вслух Ева. И противоречиво добавила: — Не может быть, чтобы он…

— Проклятье! А ведь он действительно всегда оказывался там, где бываю я. Он знал почти все, что я делаю.

— Не может быть! — упрямо повторила Ева и для достоверности потрясла разлохмаченной головой. — Я же говорила, что чую его запах. Эта тварь — не человек, а Пьетр… он обыкновенный.

— Ты также утверждала, что в последнее время он ведет себя странно.

— Надо позвонить в полицию, — Амилия тревожно озиралась, обхватив себя руками ха плечи.

Ян с трудом подавил желание обнять ее, согреть и защитить. Хотя бы курткой снова поделиться. Только сейчас не самый удачный момент проявлять сентиментальную заботу. Лучше по сторонам смотреть.

— Ради этого возвращаться в город? — Ева наморщила лоб. — Сейчас все равно все полицейские заняты на Равнодне.

— И, по-твоему, это помешает им задержать психа?

— Есть способ проверить. Мы вроде бы уже не под землей и если связь есть, то… — она живо вытащила мобильник, набрала номер и, дождавшись отклика, заговорила с деланной беспечностью:

— Лена? Привет!.. Да, спасибо… а Пьетр… Что?.. Что?!. И давно?.. Звони в полицию!.. И что сказали?.. Да, да конечно. Если встречу, то непременно передам… Не плачь!

Ева коснулась кнопки отбоя и уставилась на спутников расширившимися глазами.

— Жена Пьетра сказала, что утром пропала их старшая дочка. Пьетр пошел встречать Майю после тренировки, но девочка не появилась. И он ушел искать ее.

— Куда?

— Лена не знает. Плачет. Говорит, что его телефон не отвечает.

— Давно тут платок лежит?

— При чем тут…

— Возьми след.

Ева насупилась, готовясь выдать гневную тираду. Но передумала, нехотя присела на корточки и склонила голову, забросив косу за спину.

— Может, и не такая дурацкая мысль… — Она глубоко втянула быстро изменившим форму носом воздух, пожевала губами, а потом невнятно проворчала: — Но вот только попробуй скомандовать мне «фас!»…

* * *

…Они порядком запыхались, стараясь не отстать, когда Ева, вдруг приглушенно рявкнула, и, припав к земле, ринулась в проем прежде, чем остальные успели ее остановить. И тут же пошла юзом, когда сообразила, что нужно срочно тормозить. Выпущенные наспех когти оставили на камнях белесые, длинные царапины.

Явление новых персонажей на сцене вышло эффектным и глупым. С другой стороны, их явно ждали и подготовились, так что особой роли это не сыграло…

— Это же Камнелазка! — Амилия казалась не столько потрясенной, сколько озабоченной.

— Тут ничего не найдешь, — Ян брякнул первое, что пришло ему на ум.

Здесь действительно просто не было места для тайн. Высотой Камнелазка была этажей в десять, но перекрытия давно сгнили, оставив только каменные перекладины, которые словно паутина заполняли недра башни. Или нет, не паутина… Скорее башня изнутри смахивала на высушенную ветрами и непогодой трубчатую кость. Далеко вверху сорвались с места и унеслись в небо всполошенные голуби.

— Наконец-то! — произнес некто, выступая из полумрака.

Пол рассекала на две части здоровенная расселина, шириной шагов в десять. Это она вынудила Еву затормозить в аварийном порядке, чтобы не сверзиться вниз. Скорее всего, трещина появилась во время землетрясения, ее частично забивал гранитный лом.

На другой стороне стоял человек, показавшийся Яну смутно знакомым.

— Долго же вас пришлось ждать, господин Хмельн… Рад приветствовать и вас, девушки!

Крыши у башни, считай, и не было. Свет, льющийся из прорех сверху, разбивался о каменные балки, и к фундаменту башни попадал изрядно процеженным и пропыленным. Но не узнать этого белобрысого, мосластого человека было невозможно. Поверх растянутого вязанного свитера с заплатами на локтях, он надел безрукавку из походной плащевки. Но в целом выглядел, как при первой встрече. Безобидным и скучным.

— Бугг? — сознание Яна сейчас тормозило на краю расщелины всеми лапами, пытаясь сориентироваться. — А вы что здесь…

— Не будь идиотом! — невнятно из-за клыков прорычала разъяренная Ева. — Это же тот самый убийца… Монстр!

— Ну, допустим, кто из нас монстр — это вопрос спорный, — засмеялся Бугг небрежно, а взбешенная Ева метнулась вдоль каменной границы, примериваясь, где спуститься. — Тебе ли не знать, что значит быть чудовищем, спрятанным в облике человека? Ему, — он кивнул на Яна, — проще. Он хоть и чудовище, но человек.

— Ева! — Яну очень хотелось придержать рыскающую вдоль разлома девушку за несуществующий хвост. — Ты же говорила, что эта тварь не может быть человеком.

— А он и не человек! — огрызнулась она свирепо.

— А кто? — Ян обращался демонстративно к Еве, но отозвался Бугг:

— Вы забыли? Аван Бугг, доцент Белопольской Академии, историк…

— Это там, наверху… — перебила его Ева. — А здесь ты даже пахнешь иначе. Как в парке, возле убитой девочки.

— Умница! — похвалил оскалившуюся Еву Бугг. — Хорошая зверюшка. Я рассчитывал на твой нюх, и надеялся, что если он сам не сообразит, то хотя бы ты выведешь его ко мне…

Есть тут хоть кто-то, кто не маскирует чудовище человеческим обликом, или не прячет человека, под шкурой зубастой твари? Хотя логично, что это Бугг. Только служащий Замка мог беспрепятственно ходить по нему в любое время и знать закоулков больше, чем остальные.

— Тебя замучила совесть и ты хочешь, чтобы мы сдали тебя полиции? — осведомился Ян мрачно, прикидывая свои шансы попасть в Бугга топором. Далековато, тот успеет увернуться. — Или для начала раскроешь нам свои коварные планы и дашь шанс самостоятельно проломить тебе голову?

— У меня есть игра поинтереснее, — возразил охотно Бугг, наблюдая за ними издали с беспечностью и любопытством посетителя аттракциона.

— Опять игры! — простонала сквозь зубы Ева.

— Не волнуйся, эта игра только для нас двоих.

— Остальные могут идти?

— Остальные могут помолчать. И ты, оборотень, и вон та скромная девушка, которая вечно надеется на лучшее, и ты, примерный семьянин…

Ян уж сгоряча подумал, что это Бугг про его персону. А к кому еще тот мог обращаться, кроме них троих? Оказалось — четверых. Справа шевельнулись тени, нехотя расступаясь. В углу, сжавшись, под защитой криво насыпанного мелового круга, сидел измученный Пьетр. Завитки волос налипли на лоб, обычно круглые щеки ввалились и посерели. Стена за его спиной была сплошь испятнана белыми отпечатками, словно обезумевший Пьетр пытался карабкаться по ней наверх.

Жирные, текучие тени лениво танцевали по границе размазанной окружности.

Ну, держись! — Ян поудобнее перехватил топор, мельком порадовавшись тому, что тот хотя бы посеребренный. Ева метнулась следом и завыла со злобным торжеством, рассекая когтями сгустки мрака. Те заколыхались рваными полосками, как дымчатая ткань.

— Справа! — тревожно вскрикнула Амилия.

Ян отмахнулся топором. Запястье обожгло, словно невидимая медуза полоснула ядовитым стрекалом. Рука онемела, но серебристое лезвие уже развалило полумрака пополам. Пьетр судорожно завозился, вжимаясь в стену и закрывая голову локтями. Прыгающая Ева разметала и без того хлипкую меловую преграду. В воздухе поднялась белесая пыль, обозначая силуэты подкрадывающихся тварей.

— Осторожнее! — Ян заслонил Амилию. Девушка, забыв об осторожности, сосредоточенно кромсала серебряным кинжалом замешкавшиеся тени, словно шторы кроила. Только клочья летели. И лишь когда полумрак все же задел ее, Амилия болезненно вскрикнула, оступившись. — Дай, лучше я…

— Нет, дайте я! — Ева азартно носилась за фантомами, словно котенок за солнечными зайчиками. — Эх, надо было когти серебром оковать…

— Я посоветую тебе хороший маникюрный салон, — пробормотала Амилия, стискивая кинжал и нервно осматриваясь. — Когда выберемся.

— Все, вроде…

Тени остались, но лишь безобидные и неподвижные, не таящие угрозы. Пьетр, в прежней позе, обессилено прижимался к стене и облегчения на его лице Ян не заметил. Бугг бурно зааплодировал, довольный представлением.

— Отличная работа! Общение с егерями явно пошло вам на пользу… Только не надо на меня так злобно зыркать, этих тварей я не звал, они сами стеклись сюда, почуяв ужас вашего… м-м… впечатлительного коллеги.

— А что это произвело на него такое впечатление? — вроде бы и декоративный топор, но весил все же порядочно, так что Ян запыхался.

— Смею предположить, что ему не по душе я сам и мой замысел.

— Значит, все же коварные планы… — Ян вздохнул.

— Нет. То есть, не отрицаю, что коварных планов было выношено за эти года немало… О! С тех пор, как я выбрался из самого сердца Замка, откуда все началось…

— Хочешь сказать, что ты и есть тот свихнувшийся парень, который забрался слишком глубоко? — Ева так поразилась, что даже прекратила носиться вдоль каменного окоема. — А я думала, что это болтовня для устрашения романтичных малолеток. Чтобы не лезли, куда не следует.

— Я вошел в легенды, — криво ухмыльнулся Бугг. Костистое лицо неприятно осунулось и сильно смахивало на череп. Наверху, в своей коморке, историк выглядел явно посвежее. — Хотя как раз легенду-то и разрушил. Я отыскал ведьмину могилу, правда, не обнаружил в ней того, что хотел.

— Души горелома?

— Сдалась она мне. Старого ведьминого сердца! Заставляющего любить себя вопреки всему. Но как раз его там и не было. Я хотел принести его Альбине, чтобы она, наконец, поняла, что я достоин ее.

— Хотел принудить ее полюбить тебя? Какие высокие отношения.

— Смейся… — Бугг был заметно уязвлен. Набычился, свел криво рот, плечи под растянутым свитером напряглись. — Альбина тоже смеялась, когда я привел ее сюда… Она так хохотала! Я просто хотел, чтобы она прекратила смеяться… — На исказившееся и посеревшей физиономии Бугга осталось мало человеческого. Пожалуй, даже Ева в своей звериной ипостаси выглядела привлекательнее.

Никто не проронил ни звука в этот момент. Казалось, слышно стало, как потрескивают старые балки наверху. Помолчав и нервно облизнув губы, Бугг продолжил в гнетущей тишине:

— Признаю, произошедшее несколько… расстроило меня. Настолько расстроило, что многие события после того рокового дня просто выпали у меня из памяти.

— Наверняка в психушку попал, — предположил Ян холодно, а бестактная Ева злорадно ощерилась. — Сыщик так считает.

— Неважно. Важно, что я очнулся уже другим… Думаю, Замок преобразил меня. Я стал настолько иным, что не узнавал себя. Не мог понять, что происходит со мной. Все, что было мне дорого — исчезло. Все, кого я любил, страдали от моего присутствия или бежали прочь… Кажется, меня даже ненавидели!

— Псих в доме — радость сомнительная.

— Ева! — укоризненно воззвала Амилия.

— И тут я вспомнил! — Бугг так увлекся, что игнорировал посторонние реплики, как токующий глухарь. — Я вспомнил, что тот, кто был мной прежде, убил не только свою возлюбленную, но и свидетеля, оказавшегося некстати рядом… Тот человек вечно рыскал по Замку. Он появился, когда я ударил Альбину… Когда понял, что опоздал, обещал пойти в полицию. Я погнался за ним, настиг только в парке. Я же не знал, что он и есть горелом!

Бугг, разгорячившись и жестикулируя, подался вперед и опасно наклонился над зевом расщелины. Глаза его горели не хуже Евиных.

— Я понял, в чем дело! Я убил его — и принял его дар! Я такой же, как он. И как ты! — палец драматично указал на Яна. — Я приношу несчастье тем, кого люблю. Альбина умерла. Мои родные счастливы вдали от меня. Те, кто меня ненавидят, кто мешает мне — торжествуют и получают награды… Где справедливость? — Бугг мельком злобно скривился. — Взять хотя бы этого пронырливого сыщика и полицейских вообще. Они делают себе имя на моих стараниях… А солнце? Откуда мне знать, существует ли оно, если днем я в Замке, а ночью…

— Ночью убиваешь тех, кого любишь, — угрюмо подсказал Ян.

— Неправда! Я не убиваю их… Я люблю их. И хочу, чтобы они ответили мне любовью… Ответили мне на улыбку, как отвечали тебе.

— Что ты сказал?

— Они улыбались тебе! Они даже говорили с тобой, хотя ты проклят. Они не боялись!

— Они же не знали…

— Они не знали и кто я, но ни одна не ответила мне, как положено. В их глазах было только отвращение! Такое же, как у Альбины, когда я привел ее в Замок и рассказал все…

Ева презрительно хмыкнула:

— Еще бы. Чего еще можно увидеть в глазах бедной девочки, если выскакивать на нее из кустов? А кастет ты вместо обручального кольца носил с собой?

— Эльзу ты тоже просил улыбнуться? — Ян чувствовал, как бездумная, лютая ненависть к говорливой гадине перехватывает контроль над рассудком и телом. Шагнул вперед, примериваясь к гранитным обломкам в расщелине.

Амилия вцепилась в него как невесомый, но прочный капкан. Держалась за плечо цепко, молча и упрямо. Стряхнуть ее — ничего не стоило. Но кроме пустячного веса, было в ней что-то еще, что вынудило Яна остановиться. Мельком покосившись, Ян заметил, как сильно закусила губы девушка и какое отчаяние в ее широко распахнутых глазах.

— Ей едва исполнилось шестнадцать, ты, ублюдок! Откуда ей знать про любовь?

— Я давал им всем шанс! Пусть и короткий, — огрызнулся безумец. — У чувств нет времени и возраста. И с первого взгляда любовь тоже бывает.

— Наверное, было слишком темно. Бедняжки обознались.

— Тебе это хорошо знакомо, верно, оборотень? — Бугг прищурился, следя за напрягшейся Евой. — Так на тебя глядят люди, на которых ты выскакиваешь из тьмы?

— Я. Никого. Не. Убила! — все же искажения в Евином облике прорвались, как только она утратила контроль над собой. И существо, метнувшееся к Буггу через пропасть, лишь отдаленно напоминало прежнюю Еву.

Тут бы все и кончилось, да осыпи в пропасти оказались слишком непрочными. Спрыгнув на одну из глыб, Ева качнулась, запрокидываясь, заскользила, пытаясь удержаться в лавине каменного крошева, забарахталась и с изрядным усилием выскочила обратно.

— Здесь так просто не пройдешь, — отступивший было Бугг, удовлетворенно вернулся на прежнее место. — Каменный червь под башней вечно ворочается, не дает скалам скучать.

Ева отряхивалась, не спуская яростного взгляда с недоступного противника. Одежда на ней висела клочьями, но пока это ее мало беспокоило.

— Сиди тихо, оборотень. Не с тобой я хочу говорить, а только с ним.

— Для начала ты бы выяснил, захочу ли я с тобой разговаривать, — процедил Ян сквозь зубы.

— Придется. Потому что я знаю, зачем ты пришел сюда. Я знаю, о чем ты думаешь… И я понял еще тогда, много лет назад, что я такой же как ты! Я чувствую это… Я намекал тебе, надеялся, что однажды и ты признаешь это.

— Ян, ты, конечно, не подарок, но со всей ответственностью заявляю, что ничего общего с этим психом ты не имеешь, — прошипела Ева свирепо. — И ты гораздо симпатичнее.

— Спасибо, Ева.

— Молчи, тварь, когда люди разговаривают!

Ева звучно клацнула зубами.

— Я чувствую, что одинок, значит, и ты чувствуешь то же самое. Так трудно жить в мире, где тебя не хотят понять…

— Избавь меня от банальностей.

— Не хочешь признаваться в своей слабости? — заметно задетый Бугг натянуто ухмыльнулся. — Понимаю… Мне было проще. Я не опутан вашими условностями. Я свободнее, чем вы, узаконенные изгои. Я могу то же, что и вы, но в стократ больше!

— Даже не стану обещать тебе, что от скромности ты не умрешь. Сильно подозреваю, что ты умрешь от чего-то более быстродействующего. Скажем, от полицейской пули.

Ухмылка Бугга стала шире и самоувереннее.

— Лишь одно не дает мне покоя. Почему у меня не выходит разбивать беду, как это делаешь ты? Я пробовал… Может, я просто не знаю как? Я слышал, вас специально обучают. Ведь вас учат разбивать зло?

— Не тому — как, — Ян отозвался машинально. — А тому — что.

— Не понимаю. Ты лжешь мне, чтобы скрыть что-то важное?

— Потому что ты и есть зло, которое причиняешь другим, — тихий голос Амилии расслышал только Ян. Она держалась так близко к нему, что Ян спиной чувствовал исходящее от спутницы тепло.

— Я хочу понять… — проговорил упрямо Бугг. — Понять, как ты это делаешь. Ты покажешь мне. Здесь и сейчас.

— Извини. Я, пожалуй, повернусь и пойду домой. А с тобой разберутся те, кто причинит массу неприятностей только тебе самому. Скажем, энтузиасты из Департамента расследований… Или приставучий призрак по имени Максимилиан Гбор.

— Ты останешься, — возразил Бугг непреклонно.

— Себастьян! — вскрикнул хрипло Пьетр. — Стой! — Он попытался вскочить, но ноги его еще не держали, и Пьетр грузно свалился на пол, размазывая остатки нарисованного круга и окутываясь меловой пыльцой.

Ужас Пьетра был так заразителен, что Ян невольно послушался. Ощущение близкой беды никуда не делось, но, кажется, она была связана с чем-то пока еще незамеченным. И вот сейчас им это покажут.

— Видите? Там, наверху… Левее!

На одной из балок, на корточках, сжавшись, сидела девочка. Глаза ее были завязаны тряпкой. И руки за спиной тоже. Она была так мала, что случайно и не заметишь скорчившееся тельце в створе каменных линий.

— Сможешь ее спасти, горелом? — Бугг улыбался во весь рот.

— Ян! — засипел, кашляя, Пьетр. — Пожалуйста, спаси Майю!

— Папа! Помоги! — тонкий девчонкин голос забился среди камней, как попавший в ловушку голубь. — Помогите!

— Попробуй, — Бугг, все еще смеясь, сделал приглашающий жест. — Попробуйте. Только не надо резких движений, — он повернул голову к мягко ступающей в его сторону Еве. Оборотниха примеривалась к новой попытке пересечь условную границу. — Во-первых, это не поможет вам снять девчонку. Во-вторых, я сразу же отпущу вот эту кнопку… — Он вынул из кармана телефон и продемонстрировал им издали. — В-третьих… — Бугг ухмыльнулся так широко, что, казалось, костистое лицо треснет пополам. — Тебе будет это особенно интересно, горелом. Только я знаю, где гробница ведьмы. Но если я погибну, вам до нее не добраться.

— А вот я сейчас посажу тебя ребром на коготь, — зловеще пообещала Ева и даже руку-лапу вытянула, демонстрируя, на какой. — И ты сразу все расскажешь.

— Допрыгни… — Бугг отступил к стене. Уверенности в безнаказанности ему все же недоставало.

— Стой! — Ян придержал напружинившуюся Еву.

— Разумно. Приструни свою зверюгу.

— Не так давно Департамент расследований, наконец, попросил меня избавить город от маньяка. Любым способом. Мне не нужно касаться тебя, чтобы причинить неприятности… Я не могу предсказать, как пойдет рикошет. Может, тебя просто парализует? Поверь, жителям города парализованный маньяк доставит не меньше радости, чем мертвый.

— Паралич не позволит мне рассказать тебе все свои тайны. К тому же я отпущу вот это…

Бугг снова поднял ладонь с зажатым телефоном.

— Убедительно, — это был вынужден признать не только Ян. — Что тебе надо?

— Я же сказал. Покажи мне! Хочешь отвести от нее беду? Это невозможно. Ее ждет смерть, там пройти нельзя. Но ты можешь перевести ее смерть на кого-то другого. Замок не позволит рассеять беду по городу, он оставит ее здесь. Только присутствующие подвергаются риску. Особенно те, кто тебе дорог.

— На меня! — простонал Пьетр, вывозившийся в белой пыли и сильно смахивающий на потрепанное привидение.

— Вряд ли ты так дорог ему, — презрительный смех Бугга носился в каменной трубе, множась тусклым эхом. — Особенно после того, как он узнает, что именно ты доносил мне о всех его действиях…

— Он угрожал, что иначе заберет кого-то из девочек. Я пытался их защитить, — безжизненным тоном отозвался Пьетр, опустив плечи и не сводя взгляда с притихшей дочки наверху. — Только это все равно не помогло.

— Я выбрал Майю. Что решишь, горелом? Тебе придется это сделать, а не ускользнуть, как в случае с той несчастной шлюхой в психушке. Тогда ты увернулся. А теперь?