Горький принц

РЕЙНА, 17 ЛЕТ

N

ничто никогда не приходило без упорного труда и жертв.

Это были слова моей бабушки. Мама говорила то же самое. Этот маленький факт запечатлелся в моем сердце и душе. Это было то, что сделало меня тем, кем я был сегодня: стрессовым беспорядком.

Тем не менее, именно так мне удалось пропустить два класса, чтобы гарантированно получить высшее образование вместе со своей сестрой. Это были настойчивость, тяжелая работа и постоянный поток беспокойства. Я должен был защитить ее и позаботиться о том, чтобы все ее мечты сбылись. Дополнительные дружеские отношения, завязанные на этом пути с Айлой, Афиной и Рейвен, были бонусом и сделали все к лучшему.

Прошло полтора года с тех пор, как мы переехали в Париж, чтобы поступить в Королевский колледж искусств и музыки. Папа с самого начала был против этого, но бабушка Диана снова вмешалась, напомнив ему, что мама хотела для нас нормальной жизни.

Я оценил ту власть, которую она имела над этими решениями, над моим отцом, хотя я все еще не понимал их. И я всем сердцем согласился. Отъезд в колледж был частью взросления. Частью нормальной жизни.

Толкнув дверь пешеходного входа, я оказался в гараже современного здания на окраине Парижа. Я предпочитал старый Париж, но студия йоги здесь была той, которую я любил больше всего. Единственным недостатком было то, что входить в здание приходилось через промозглый и жуткий гараж.

Я надел наушники, и песня Кэрри Андервуд “Church Bells” взорвала мои барабанные перепонки, пока я напевал. То, что они сказали, было правдой: вы могли увезти девушку из Америки, но вы не могли забрать Америку у девушки. Направляясь через тускло освещенный гараж, я краем глаза заметила изящный автомобиль, шины которого взвизгнули, когда он мчался ко мне.

Мои ноги остановились, и я уставилась в почти пустое пространство, напрягая зрение. Когда я пришла в студию, меня заверили, что безопасность является приоритетом, особенно учитывая, сколько молодых женщин посещало вечерние занятия. Камеры видеонаблюдения, расположенные вдоль всего дома, были моим доказательством, но по какой-то причине у меня под ложечкой засосало от страха.

Я спрятался за ближайшей машиной, когда ярко-красный "Феррари" остановился прямо в поле моего зрения. Его шины оставляли за собой зловещие черные следы, и мое сердце колотилось сильнее, чем ритм музыки, все еще звучащий в моих ушах.

Я прерывисто вздохнула, думая, что в моем согнутом положении я в безопасности. Я знал, что они никоим образом не видели меня с тех пор, как вошли в гараж с противоположного входа, но что-то удерживало меня от того, чтобы выскочить за дверь. Это было в пятнадцати футах от меня, и хотя они никак не могли догнать меня вовремя, я оставался прикованным к своему месту.

Машина не двигалась. Не парковалась. Это было почти так, как если бы он или она ждали чего-то или кого-то. Секундой позже из ниоткуда появилась еще одна машина — черный Mercedes Benz S-класса — и остановилась рядом с Ferrari. Никто не вышел, и я в ужасе наблюдал, как окно "Мерседеса" опустилось и показался ствол пистолета.

Словно по сигналу, песня Кэрри подошла к концу. Воздух наполнили громкие выстрелы, эхом разнесшиеся по пустому гаражу, и от этого звука моя голова запрокинулась назад. Я в ужасе наблюдал, как окно другой машины опустилось, и он открыл ответный огонь, пули полетели во все стороны.

Мои руки взлетели вверх, закрывая уши. Это напомнило мне крещендо драматической песни, звук которой набирал скорость. Затем внезапно ... тишина.

Жуткий. Оглушающий.

Я ждал; чего, я не был уверен. Но после того, как молчание затянулось, я сделал шаг, который изменил ход моей жизни. Я выглянула из-за капота потрепанного "Фиата", за которым сидела, как раз в тот момент, когда открылись двери красного "Феррари".

Мое сердце билось где-то в горле, ногти впились в ладони. Я ожидал этого в Нью-Йорке. Даже в Лос-Анджелесе. Но никогда в Париже, где законы об оружии были одними из самых строгих. Из машины вышли двое мужчин, один в темном костюме-тройке, а другой в джинсах и простой белой рубашке, закатанной выше запястий, обнажая золотистую кожу. Одна его рука была расслаблена вдоль тела, в то время как другая держала пистолет, направленный на черный "Мерседес". Было ясно, что он очень комфортно обращается с оружием.

Когда они повернулись в унисон, давая мне мельком увидеть их профили, тихий вздох сорвался с моих губ. Я подавила его рукой, когда удивление захлестнуло меня.

Я знаю этих парней.

Нет, уже не мальчики. Они были мужчинами. Высокими, темноволосыми и устрашающими. Амон и Данте Леоне: братья-львы.

У каждого из них было по пистолету, когда они открыли дверцу "Мерседеса". Двое мужчин выпали из машины, растянулись друг на друге, неподвижные, кровь покрывала их теперь уже неузнаваемые лица. Желчь подступила к моему горлу, и я глубоко вдохнула, чтобы сдержать рвоту.

Я никогда раньше не видела мертвых тел, кроме маминого, но мне не нравилось думать об этом. Это, как правило, вызывало у меня приступы паники. И все же, как идиотка, я наблюдала за разворачивающейся передо мной сценой, как моя бабушка, когда смотрела фильмы из своих старых добрых голливудских дней.

Я покачал головой, моргая, пока зрение не прояснилось. Мне нужно было сосредоточиться на опасности, которая подстерегала меня впереди.

Братья заставили одного пухлого мужчину, истекавшего кровью, но все еще живого, выйти из машины и, приставив пистолет к его виску, заставили его упасть на колени. Он не был похож на европейца, и, если судить по его чертам лица, он был азиатского происхождения.

Точно такой же, как тот, что пытался похитить меня. Точно такой же, как кузен Амона.

По глупости своей, мой взгляд вернулся к Амону, мальчику, которого я никогда не забывала. Я наблюдала за ним в поисках каких-либо признаков того, что он все еще тот человек, которого я помнила, но что-то в мрачном выражении его лица подсказало мне, что невинный мальчик давно ушел. На его месте был высокий, сильный, возможно, безжалостный мужчина.

“На кого ты работаешь?” Спросил Амон на безупречном английском, его голос был спокоен, но за ним безошибочно угадывалась сила. Он был смертельно опасен, и человек, стоявший на коленях, знал это.

В отчаянии круглолицый мужчина посмотрел на Данте, но тот был не менее суров. В конце концов, они были братьями, выросшими под руководством своего отца-короля-льва.

Поняв, что помощи он не получит, Пухлый Мужчина зарычал голосом с сильным акцентом: “Пошел ты, полукровка. Предатель своего вида”.

Слова сбивали с толку. Я не понял, что он имел в виду, но, судя по веселому кивку, которым они обменялись, братья поняли. “Это неправильный ответ. Тогда нам следует отправиться за твоей семьей? Голос Данте был холоднее самых темных глубин океана, отчего у меня по коже побежали мурашки.

“Ты бы никогда не ступил ногой в Японию”, - прорычал Пухлый Мужчина, но, похоже, это не возымело никакого эффекта. На его лбу выступил пот, и он разразился чередой ругательств, которые, как я мог только представить, были ругательствами на японском.

“Последний шанс”, - предупредил Амон с мрачным выражением лица.

“ Босс знает, что ты все еще наблюдаешь за ней. Она...

Он так и не успел закончить предложение, потому что Амон нажал на спусковой крючок. Одиночный выстрел прозвучал в моих ушах вместе с навязчивым откровением о том, что маленький мальчик, в глазах которого когда-то были звезды, превратился ни во что иное, как во тьму.

Мой желудок скрутило, и я зажала рот руками, чтобы меня не вырвало обедом, наблюдая, как пустые глаза мужчины закатились к затылку.

Рука Амона упала вдоль бока, он изучал труп со скучающим выражением лица. Никакой реакции. Никакого сожаления.

Я должен был убраться отсюда.