Горыныч 3.0. Инициация

Глава 17 Пропаданка

В Себеж Юля с мамой переехали поспешно, собрав буквально две сумки с одеждой и её ноутбук и учебники. Мама вообще сначала сказала ей, что они только проведать заболевшую бабушку, а потом оказалось, что та вполне здорова, а они сбежали на… неопределённый срок. Юля понимала, что своей ложью мама пыталась её защитить, но всё равно было дико обидно за недоверие. Неужели она бы не поняла⁈ Или захотела бы остаться? Не слепая же и взрослая: пятнадцать лет уже. Юля видела, что у мамы творится с отцом. Скандалы и сцены ревности звучали в их квартире чуть ли не каждую неделю, сколько она себя помнила. Отец был буквально одержим мамой, ревновал к каждому столбу, стоило той отлучиться, названивал через каждые пять минут, если задерживалась, иногда встречал с работы, ругался из-за новых вещей, в которых мама выглядела «слишком красиво», или если пользовалась косметикой. Когда-то Юле даже казалось это романтичным… проявлением настоящей любви. Позже — слишком навязчивым контролем всего и вся, перешедшим всяческие границы.

Одновременно с этим на неё, свою дочь, отец смотрел как на пустое место. Ни хорошее поведение, ни отличные оценки, ни работа по дому, ни что-то другое не меняли пренебрежительного безразличия, которое Юля ощущала. Он и по имени не назвал её ни разу, ну, последние года три-четыре так точно.

В какой-то момент Юля престала пытаться ему угодить и понравиться, а полтора месяца назад, как раз перед их побегом, стало ясно, чем она «заслужила» подобное обращение. Мама вернулась с работы минут на тридцать-сорок позже окончания своего рабочего времени довольно весёлая, сказала, что купила свежую рыбу по акции и пришла с отличным уловом, ну и ещё всякого накупила с зарплаты. Рыбу — да и, в общем-то, любые морепродукты, — они с мамой очень любили, так что Юля тоже обрадовалась. Она взяла тяжёлые сумки, чтобы выложить всё на кухне, и осталась там, так как отец снова закатил скандал. Он работал по графику и был на выходном, так что отоспался и… Юля, как обычно, не особо прислушивалась, жалея, что не догадалась захватить плеер, чтобы воткнуть наушники и не слышать. Обычно разорялся только отец, мама ничего не отвечала, видимо, чтобы всё это побыстрее закончилось и он успокоился. Но в тот раз он не успокаивался долго и мама что-то сказала. И тогда Юля и услышала, как отец заявил, что мама вернулась от «полюбовника», поэтому не отвечала на звонки и он всегда знал, что Юля не родная ему и «нагуляна» мамой с кем-то другим. А потом… Юля услышала глухой удар об стену, громкий вскрик мамы, перешедший в страшный и жуткий хрип, и кинулась в комнату, оттаскивать отца, который держал маму за шею. Кажется, она громко кричала или даже визжала, пыталась оторвать его пальцы от маминой шеи. Отец посмотрел на неё перекошенным от ненависти лицом, дыхнул перегаром и отмахнулся как от мухи. Она улетела и ударилась головой, кажется, о журнальный столик. До того, как в глазах потемнело, она услышала громкий стук в дверь, какой-то шум, ругань, а после вырубилась с надеждой, что им помогут.

Когда очнулась, вокруг уже суетилась соседка, бабушка Маша, у которой Юля иногда пережидала самые громкие скандалы, скорая и милиция. Рядом — бледная заплаканная мама, в глазах которой горела решимость. Самым сюрреалистичным показалось то, что к своим страшным, наливающимся на белой коже синякам мама прикладывала ту самую купленную по акции рыбу. Отца забрали, но после поместили в Богданово, — в психушку. То ли не смогли ничего доказать, то ли он сам что-то наплёл, чтобы избежать тюрьмы, — Юля не вникала, — но все знали, что долго там не держат.

Мама была сама не своя. Ночами плакала в подушку, а днём пыталась казаться весёлой. Всё это угнетало. Да ещё и одноклассницы «заклятые подружки» Стелла с Изольдой откуда-то прознали про психушку и растрезвонили по школе, что её отец шизофреник. В классе они были заводилами и Юлю сильно не любили, всегда старались как-то задеть. Насмехались из-за мешковатой одежды или её кнопочного телефона, говорили гадости и постоянно по-мелкому пакостили. Учились они так себе, курили с седьмого-восьмого класса, ярко красились — из-за чего считались очень красивыми, гуляли с мальчиками постарше, довольно откровенно одевались и были такими стервозными, что все остальные их боялись и поддакивали, стараясь угодить, чтобы не попасть под раздачу. Мама говорила, что всегда во всех классах есть подобные «альфа-самки», которым надо всех «подмять под себя». Что самодостаточным людям такого не нужно. И что они, скорее всего, после девятого уйдут в ПТУ, выскочат замуж за «папиков» или будут гулять, пока не «поистреплются», но в любом случае, что после школы они будут вращаться на совершенно разных орбитах. Что они вроде мелких собачонок, которые только и могут, что злобно громко гавкать, попросту завидуя всем и каждому и пытаясь возвыситься за чужой счёт. И что если не обращать на них внимания, им надоест и они отстанут. Это немного утешало, но игнорировать получалось с трудом. И из-за них Юля удалила все соцсети, где её пытались травить. В общем-то, друзей ни реальных, ни виртуальных у неё не было.

Стелла подошла к ней в школе и заявила, что с «психической» в классе не будут разговаривать, чтобы не заразиться от неё шизофренией. Дебилизмом Стеллы никто заразиться, видимо, не боялся.

В день, когда отец должен был вернуться, они и уехали. Не сказать, чтобы Юля совсем не догадывалась, зачем они берут столько вещей, чтобы «проведать бабушку», но когда всё выяснилось, даже была рада, что всё так сложилось и больше мерзких одноклассниц она не увидит. Появилась даже робкая надежда, что в новом классе всё будет иначе.

Раньше бабушка редко, но приезжала к ним в Псков сама и бывала совсем недолго: всего пару часов, чтобы успеть на автобус обратно в Себеж. В самом городке, где когда-то родилась мама, Юля до этого не бывала ни с родителями, ни одна. Кажется, когда однажды мама заикнулась о чём-то подобном, то отец устроил истерику на тему «её бывших, которые там живут». Летом Юлю отправляли на месяц в детские лагеря или площадки, а потом просто оставляли дома и она запоями смотрела аниме и всякие сериалы.

Оказалось, что бабушка живёт даже не в самом Себеже, а в деревеньке Ульяновщина, расположенной на берегу Себежского озера. Маленький частный дом, большую часть которого занимала печь. Кухня и две комнаты — побольше и поменьше. В маленькой бабушка спала сама, а они с мамой остановились в большой, спали вдвоём на слегка продавленной раскладной софе времён маминой молодости. В той же комнате стояли и обеденный стол, и старенький шифоньер, и тумба с телевизором раза в два старше самой Юли. Туалет на улице, к которому нужно было бежать через огород. Баня, где можно помыться — в небольших сенях, пристроенных к дому, а ещё к ней был подведён водопровод — мама была удивлена, и бабушка сказала, что помогли соседи, которые подводили к себе и сделали ей тоже. Водопровод походил на миниатюрную колонку: там тоже был рычаг, которым нужно было подкачать, чтобы полилась вода. Мама сказала, что это всё равно лучше, чем таскать флягами на специальной тачке за тридевять земель. Мол, так всё с водой обстояло в её детстве. Из бани бабушка таскала воду в дом, чтобы умываться, мыть руки или посуду. Канализации не было: под умывальником за занавеской стояло помойное ведро, из которого грязную воду сливали в огород.

В общем, бытовые условия, в которых жила бабушка, Юлю, мягко говоря, шокировали. Особенно щелястый туалет а-ля «дырка в полу». Мама даже на второй день купила специальное ведро с крышкой и сидушкой. Бабушка разрешала выставлять это «ноу хау» в сени и заносить в дом, чтобы сделать все свои дела в тепле, за что Юля была ей очень благодарна.

Очень удручало, что в деревенском доме не было не только элементарных для благоустроенной квартиры удобств, но и интернета. Кроме сложного быта из всех развлечений только старые архивы на привезённом ноуте, к которому понадобились переходники на евророзетку, учебники, а также сплетни о соседях и семейные жизненные истории от бабушки, пока они вместе готовили обед или ужин. Даже помыть посуду — это морока с тазами, нагревом, а затем и утилизацией воды. К тому же, ей всегда казалось, что посуда без нормального полоскания получается не слишком чистой, да и бабушка не пользовалась нормальными моющими средствами, а только какой-то доисторической смесью соды и порошковой горчицы.

Мама как-то быстро устроилась на работу к пограничникам «на хорошую зарплату», а вот Юле пришлось почти две недели просидеть в четырёх стенах, ожидая, пока всё утрясалось с её документами о переводе. Их спонтанный побег выпал в очень неудобное время, так что маме и бабушке пришлось побегать, а в результате только одна местная школа согласилась принять ученицу выпускного класса вот так — в декабре. Да и не сказать, чтобы в Себеже было очень много школ.

В итоге Юле приходилось идти быстрым шагом почти сорок пять минут через ещё одну деревню Затурье и половину города по тропкам и дорогам вдоль озера, чтобы добираться до своего нынешнего учебного заведения. Теоретически, она могла бы ездить на автобусе, но, во-первых, билет за пять километров пути от деревни до автостанции стоил сто десять рублей. Во-вторых, до остановки нужно было пройти через всю Ульяновщину почти полкилометра, а потом от автостанции до школы ещё полтора. Итого, идти как половину пути до школы и ещё платить деньги, которые можно сэкономить. Мама давала ей на проезд туда-сюда, она пару раз съездила, а потом нашла пешеходный путь, который был относительно короток. Правда, в двух местах приходилось пересекать лесополосу, но там стояли фонари, так что было не так и страшно. В такой глухомани о маньяках наверняка даже не слышали. Впрочем, в джинсах, пуховике, зимних кроссовках и обычной шапке её многие принимали за парня. Тем более, что свои длинные светлые волосы Юля предпочитала завязывать в гульку, чтобы меньше пачкались, и прятать под шапку. Ежедневно мыть голову она себе позволить не могла. Бабушка топила баню только раз в неделю, по субботам, чтобы сэкономить дрова. У мамы волосы были короткие, почти мальчишеская стрижка, и она мыла их чуть ли не на работе в туалете.

Мама уже пообещала, что когда они немного «встанут на ноги» и она подкопит, то постарается снять квартиру в Себеже. Или, возможно, через какое-то время получит служебное жильё, пусть и в общаге, но хотя бы с водопроводом и канализацией. Потому что даже стирка у бабушки была только вручную в тазике с помощью древней стиральной доски… Бельё и футболки ещё туда-сюда, но что-то крупное — это настоящее мучение и куча потерянного времени. Да ещё и выжимать надо вдвоём, чтобы потом вода не текла ручьями и не сохло по три дня. И ладно ещё, что Юля предпочитала тёмную и немаркую одежду и не была модницей с кучей барахла, а то его стирать не перестирать, особенно вручную.

В последний раз, когда нужно было сменить постельное, мама договорилась с кем-то на работе и унесла две здоровых сумки грязных вещей, чтобы привезти их слегка влажными — только сушиться. Юля была просто счастлива от такого. Вот никогда не подумаешь, что будешь радоваться постиранной в машинке толстовке. Она в последнее время любила читать разные романы про попаданок в прошлое и теперь дико сомневалась в хоть какой-то их реалистичности. Разве что правда сразу в принцессу попадать, чтобы за тебя всё слуги делали. У них с бабушкой и мамой слуг не было. А бабушка рассказывала, что раньше и ткали сами, чтобы одежду сшить, ну и шили, соответственно. Это же вообще мрак! Ага, и света не было, всё при лучине или свечах. Так что, окунувшись с головой с такое вот «попадание», Юля эти романы забросила. Уже нисколько не находила интересными, да и времени стало не так и много, пока всё сделаешь, пока уберёшь, плюс подготовка. У неё самой всё вокруг сплошное прошлое, только без принцев, графьёв и королевичей.

Учёба почти сразу началась с контрольных, благо, что программа вроде как была похожей и, кажется, в прежней школе они её даже немного опережали, а училась Юля хорошо.

Её привела возрастная полноватая тётка, вроде классная руководительница, просто представила Юлю классу, спросила, хорошее ли у неё зрение и сказала сесть на свободное место. Ну как «на свободное», были места за первой партой у стены, за третьей партой у окна, а ещё полностью свободна четвёртая парта в среднем ряду. Но на самом деле свободное место оказалась только на «галёрке», как выяснилось, три человека из класса болели. А так вместе с Юлей в 9 «А» стало двадцать четыре человека: одиннадцать парней и тринадцать девчонок.

На первой же перемене её спросили, откуда приехала. Она ответила, что из Пскова, сообщив, что маме предложили хорошую работу, и больше ничего. Больше слушала, что девчонки говорили и какой у них расклад в классе.

Записных сплетниц звали Вера и Марта. Один из парней — Миша — встречался с Верой, из-за чего той завидовали все девчонки. Отсутствовали девочки-тройняшки. Одна из них должна была стать её соседкой по парте. Юля спросила, почему они не сидят вместе, раз сёстры.

— Так их Тамара Петровна сразу рассадила, как они к нам в пятом классе пришли, — ответила ей на вопрос Света, сидящая перед ней. — Ну, чтобы типа они не списывали, наверное, или там со всеми познакомились, типа общались там с нами. Хотя из них только Озара нормальная, остальные типа… не очень. Ты вообще попала, с Горгоной сидишь.

— А почему Горгона? — тихо спросила Юля. — Это что, её зовут так?

— Да нет, это погоняло такое, кликуха типа, — фыркнула Света.

— А-а… Ну просто в моём классе была Изольда и Стелла, и ещё один Емельян и Харитон, так что я подумала, а вдруг это имя такое.

— Да не, их так-то зовут Озара, Ожега и Оляна, все на «О» и фамилия «Правда», они у нас самые необычные по именам.

Внятного объяснения, почему Ожега «Горгона», Юля не получила, но когда увидела соседку, поняла, что это, скорее всего, из-за её необычайно красивых разноцветных глаз, обрамлённых просто неприлично длинными чёрными пушистыми ресницами без всякой туши, но точно не накладных и не приклеенных — прям настоящих. Они сильно контрастировали на довольно бледном лице без веснушек или прыщей. Юля могла посмотреть на соседку почти в упор, так что не увидела никакой косметики или пудры. У той и правда была такая потрясающе ровная кожа, словно её подростковые гормоны и вовсе не коснулись. У Юли тоже не было прыщей, мама сказала, что это у них семейное, а ещё поведала секрет умывания постоявшим в тепле кефиром, чтобы точно ничего не выскакивало, так что в прошлом классе Юле многие завидовали. Почти у всех девчонок были прыщи. И теперь Юля, увидев кого-то подобного, поняла — почему. Видимо, это тоже было генетическим — у Оляны и Озары оказалась тоже хорошая кожа. Все три сестры были похожи, но не совсем уж неотличимо, у них были разного оттенка глаза и волосы, форма губ, в общем, отличить легко.

Ожега отличалась также и самым «холодным» из всех троих взглядом. И почти неестественным спокойствием на лице, граничащим с безразличием. Такого, про который в романах писали «аристократическое». Юля кое-что понимала в безразличии: столько лет хлебала его от отца, — но у Ожеги это точно не было чем-то презрительным или неприятным. Только через несколько дней Юля поняла, что то, что сначала приняла за маску спокойствия, было уверенностью, причём настолько сильной, что рядом с соседкой Юля иррационально чувствовала себя в безопасности. Словно одно её присутствие создавало вокруг этакую магическую сферу, из-за который на их парту старались даже не смотреть.

В последний учебный день декабря на перемене к Ожеге подошли её сёстры и Оляна вежливо спросила, придёт ли Юля на дискотеку и ёлку завтра в школу.

— Завтра? — растерянно переспросила она.

— Да. Ты разве не видела объявления возле учительской?

— Нет… Как-то пропустила, — выдавила из себя Юля, мысленно ругая за себя невнимательность. — А во сколько?

— В шесть вечера, — доброжелательно ответила Озара. — Весь класс будет.

— Значит, я приду, — изобразила улыбку Юля. Не хватало по глупости отделиться от всех и стать белой вороной. К тому же ей показалось, что трое сестёр неплохо к ней относились, а значит, может быть, они даже смогут подружиться. Проведённое вместе время сближает…

На всякий случай она сходила до учительской и в ворохе всякого действительно увидела объявление о ёлке для старших классов тридцатого декабря.

Проблема была только в том, что никаких особых нарядов у неё не было, но… хотя бы она узнала о ёлке не после того, как та прошла, а значит, ещё можно успеть.

После уроков Юля позвонила маме.

— Мам, у нас завтра, оказывается, вечер в школе…