Глава 3 Воспоминания хорошие

«Д̷а̷ ̷у̷ш̷л̷а̷ ̷о̷н̷а̷ ̷у̷ж̷е̷ ̷в̷м̷е̷с̷т̷е̷ ̷с̷ ̷Б̷л̷а̷ж̷е̷н̷н̷о̷й̷, ̷ ̷я̷ ̷в̷и̷д̷е̷л̷а̷, ̷ ̷к̷а̷к̷ ̷о̷н̷и̷ ̷м̷и̷м̷о̷ ̷п̷р̷о̷х̷о̷д̷и̷л̷и̷ ̷и̷ ̷к̷ ̷л̷е̷с̷т̷н̷и̷ц̷е̷ ̷ш̷л̷и̷, ̷ ̷н̷е̷ ̷п̷е̷р̷е̷ж̷и̷в̷а̷й̷.̷ ̷О̷н̷и̷ ̷я̷в̷н̷о̷ ̷т̷о̷р̷о̷п̷и̷л̷и̷с̷ь̷, ̷и̷ ̷О̷з̷а̷р̷а̷ ̷Б̷л̷а̷ж̷е̷н̷н̷о̷й̷ ̷ч̷т̷о̷-̷т̷о̷ ̷в̷ы̷г̷о̷в̷а̷р̷и̷в̷а̷л̷а̷…» — снова услышала Оляна Верку Берзиньш — одноклассницу, которая болтала с остальными девчонками возле кабинета, со вкусом перемывая другим косточки. Только у Верки был такой специфически-визгливый голосок.

Оляна поморщилась и подавила желание прочистить ухо. Вот всегда так: стоит кому-то заговорить о ней — она это слышит. Иногда громко, словно в двух шагах беседу ведут, иногда очень тихо, что разберёшь только отдельные слова — от расстояния зависело и от магических сил. Людей слышно довольно чётко и громко, но только близко, буквально в пределах одного помещения, вроде той же школы. С не-людьми — по-разному. Родные, если хотели её дозваться, могли и с другого конца Беловодья прошептать так, что для неё это будет как гром среди ясного неба, а с другими… обычно слышно плохо из-за магии и всяких разных защит.

Мама-Алёна говорила, что такой Дар у неё потому, что она наполовину кудесница по её линии. В роду Меньшиковых всегда магически сильные рождались, с Дарами. Кто-то умел зверей понимать, кто-то артефакты мастерить, кому-то стихии легко подчинялись, а кому-то и люди. Мама-Алёна, к примеру, умела магических животных подчинять, всех сивкабурок сама объезжала, после чего те становились ласковые да послушные, а то раньше — по рассказам Стеши — их чуть ли не закованными в артефактные цепи хранили да зачарованными нагайками хлестали, чтоб слушались. А мама-Арина — мама Озары — память лучше чем у юдваргов имела, помнила кучу всего и интересно рассказывать умела. У Ожеги мама-Анна целительскому делу была обучена и Дар имела даже душу лечить, а не только тело. Вроде бы именно мама-Анна первой познакомилась с папой-Боеславом и от чего-то того вылечила после ранения, а тот уже и своих братьев двоюродных с родными сёстрами мамы-Анны познакомил. Ту историю вспоминать не любили, и Оляна слышала про это, только когда маленькой была, и точно не от родителей, а от Стеши — хухлика, которая как раз за сивкабурками присматривала.

Впрочем, после очередного маминого экскурса по истории, восходящей ко временам первых русских царей, папа-Благомир украдкой кивал на бабушку Зину, которая, вообще-то, была не просто нереидой, а самой настоящей богиней, воплощением реки Березины, пусть и рождённой уже после падения Прави, но всё равно стоящей высоко в иерархии водного народа. А всем известно, что водный народ узнаёт новости «по воде». Что у воды скажешь, то всему водному миру известно станет рано или поздно, потому что вода она везде, в дождях и реках, морях и озёрах, в воздухе витает да в теле болтает. Бабушка Зина говорила, что внутри живых существ тоже есть вода и поэтому ей легко почувствовать все чаяния и заботы, настроения и мысли других. С одного взгляда она всё понимала и слова находила и подход к любому. Если те не защищены какими-нибудь специальными амулетами, конечно.

Дар Оляны в чём-то и правда был схож с подобными способностями, хотя кому Дар, а кому-то и нет. Проявился он рано: ей около восьми было, — и до поступления в школу она не считала свои способности чем-то ужасным, да и проявлялись они тогда редко — возможно, потому, что редко про неё говорили, или потому, что не выходила она в Явь. А вот потом… Хлебнула Оляна своего Дара полной ложкой. Эх… если бы только хорошее говорили, а то ведь… всякое. Хорошо ещё, если она просто разговаривала с кем-то, это не дублировалось этим странным Даром. Иногда, особенно когда удавалось расслышать очередные гадости от одноклассников, Оляна думала, что лучше бы ей достался Дар, как у Ожеги: та могла синяки и ранки излечивать простым прикосновением ладони, это точно от мамы-Анны ей досталось, ну и ещё взгляда её боялись. За это Ожегу Горгоной в классе прозвали — что называется, не в бровь, а в глаз: бабушка Ожеги и правда была из Рода Горгонов, и у тёток её тоже их дар «окаменения», то есть парализации, проявился — те считались горгонами, а не юдваргами, потому что при обороте у них только волосы в змей обращались. Кровь горгон сильна, но гораздо чаще проявляется у женщин, чем у мужчин. Так что папа-Боеслав был стопроцентным юдваргом, как и его отец — дедушка-Огнеслав, а Ожега унаследовала настолько пронзительный взгляд, что мало кто из людей мог его выдержать.

К тому же глаза у Ожеги были разноцветными, один карий, а другой гораздо светлей: какой-то зелёный с голубым пятном. Хотя это уже было личной особенностью сестры: у других горгон, про которых знала Оляна, глаза были полностью карими. А вот у их родовой линии — голубые. Да и у дедушки-Огнеслава и папы-Боеслава глаза точно были светлые, то ли серые, то ли зелёные.

Оляне даже Дар Озары нравился больше: та могла руку в костёр засунуть и не обгореть, словно саламандра какая, хотя саламандр в их роду не водилось: наоборот, по бабушкиной линии одни русалки с водяными. Даже тётя Блага — родная сестра папы-Богдана и папы-Благомира, про которую Оляна только слышала, — после инициации превратилась в «речного дракона», то есть буквально состояла из воды, и чуть не потеряла свою сущность в процессе. Да и потом предпочла отправиться к своему деду Дунаю и наслаждалась свободой, не превращаясь в человека десятками лет. Бабушка Зина говорила, что Блага пока не встретила того, ради кого бы ей захотелось менять истинную форму. Чего-то подобного опасалась и Оляна. Всё же существовала вероятность, что и она станет не юдваргой, как папа с братьями, а кем-то из водного народа: всегда её тянуло к воде, да и Дар этот. Озара ещё свечи или любой другой огонь могла потушить. А ей вот досталось чужие разговоры да наветы слушать, словно своих мыслей в голове не хватает.

«А̷г̷а̷, ̷ ̷в̷о̷т̷ ̷М̷и̷ш̷к̷а̷ ̷и̷ ̷з̷а̷х̷о̷т̷е̷л̷ ̷п̷о̷щ̷у̷п̷а̷т̷ь̷…̷ ̷н̷а̷с̷т̷о̷я̷щ̷и̷е̷ ̷т̷а̷м̷ ̷у̷ ̷Б̷л̷а̷ж̷е̷н̷н̷о̷й̷ ̷и̷л̷и̷ ̷н̷е̷т̷», — от этих грязных слов у Оляны всё зачесалось — так помыться захотелось. Она быстро заморгала, чтобы не расплакаться от обиды.

— Что с тобой? — спросила Озара, которая вместе с ней ждала Ожегу.

— Опять ерунду всякую говорят… — выдавила Оляна, отвернувшись от сестры.

Память у юдваргов крепка как гранит, да только тяжела так же — бывает, что за собою в омуты воспоминаний утягивает. По крайней мере, у Оляны так всегда было: вроде скажут что-то, а она словно наяву в прошлое проваливается. А тут и проваливаться не надо, всё ещё на сердце тяжесть да в голове прошедшие моменты роятся. Воспоминания о Мише отзывались болью в груди и потянули за собой совсем другие, привычные и горькие мысли. Почти пять лет совместной учёбы Оляна не обращала на этого парня внимания, но всё изменилось этим летом.

В самый сильный по Солнцу день в году грань между мирами Яви и Нави истончалась и требовалось обновлять завесу сокрытия. За это Род Горынычей очень большую цену заплатил в своё время — и продолжал платить, в общем-то. Говорили, что в Яви об этом мало задумывались, а то и сознательно мешали, но жители Беловодья свято чтили заветы предков. Так что с дня Числобога, то есть с летнего солнцестояния, и до Купалы проходили важнейшие обряды, призванные защитить их мир и равновесие в нём.

Вообще-то, родные богам не поклонялись, да и почти все старые боги сгинули и поклонение им бесполезно, но бабушка говорила, что Числобог был хранителем Яви, Прави и Нави и жил как раз в Беловодье — центре трёх миров. Все его знания незыблемы и неизменны, именно Числобог дал людям и нелюдям все веды и законы, а также являлся тем, кто доносил волю богов, был кем-то вроде переводчика, потому что не все дети понимают своих родителей. Озара говорила, что это логично, потому что попробуй пойми Мать-Сыру-Землю и что она сказать хочет, если её слова — это движения рек и камней или таяния ледников. Исчез Числобог, и люди совсем понимание потеряли.

Оляну отправили в гости с помощью к прадедушке водяному и прабабушке водянице на дно озера Белое, как делали каждый год. Озара говорила, что всё это для создания особого магического контура, для которого нужен представитель Рода, в ком кровь Змеева течёт, но это расскажут всё, только когда инициацию пройдёшь. Озара-то как-то сама вызнала или в книгах у папы-Богдана вычитала.

В общем-то, до своего шестнадцатого Коляды Оляна мало чем могла помочь с завесой старшим родственникам, так что просто готовилась к праздникам и обрядам, делала что велят и собирала цветы для венков вместе с полевицами, и перед самым днём Числобога услышала смех русалок и плеск такой особый — как будто кто-то в воде барахтается. Мучимая нехорошим предчувствием, Оляна поспешила на звуки. Русалки, увидев её, расхохотались особенно задорно и скрылись, напоследок подняв фонтан брызг.

Из воды же показалась тёмная макушка, а за ней как будто даже торжественно, по крайней мере, плавно и без суеты поднялся обнажённый по пояс парень, в котором Оляна не сразу признала своего одноклассника. А когда поняла кто перед ней, сразу вспомнились сплетни девчонок по его поводу: высокий, спортивный, то ли вёл какие-то дискотеки, то ли танцевал что-то. По Мише вздыхала треть класса женского пола. Оляна и сама засмотрелась на полуголого загорелого красавца и на его широкую и довольно рельефную грудь, мускулистый живот, по которым стекали капли, блестящие в свете солнца, как драгоценные камни.

— М-миша? — отчего-то заволновалась Оляна под пристальным задумчивым взглядом с острыми пиками чёрных мокрых ресниц. Глаза у Миши были ярко-голубые, а вот волосы тёмные, темнее, чем у Ожеги, и слегка вьющиеся.

Миша приветливо улыбнулся, и сердце зачастило.

— Ты что, одна тут?

— Да, а ты что тут делаешь? — справившись с внезапно накатившим волнением, спросила Оляна. — Я тут у… родственников… Ты тоже?

— В каком-то роде, — усмехнулся Миша и тут же как-будто помрачнел: — Дед настоял…

— Не грусти, отвлечься от интернета и телевизора тоже полезно, — улыбнулась Оляна, прекрасно понимая чаяния людей своего возраста. Одноклассники жизни не мыслили без гаджетов и доступа к «благам цивилизации», так что поездка в деревню для многих была настоящей каторгой и испытанием для психики.

— И как? У тебя получается?

— Думаю, что да.

— И что делаешь? — поинтересовался Миша, по прежнему стоя по пояс в воде. Оляна даже заподозрила, что русалки стащили с него трусы или вроде того.

— До обеда помогаю в саду и огороде. После обеда гуляю и купаюсь. Ещё мы травы и водоросли сушим. За ягодами ходим. Или вот сегодня цветы собрала, — подняла Оляна руку с букетом. — Тренируюсь плести венки на Купалу, а то всё время у меня разваливаются, надо бы покрепче…



— Венки? Научишь меня? — спросил Миша, неспешно выбираясь на берег и надевая на себя светлую футболку, которая была спрятана в кустах. Трусы на нём всё же были, но парень быстро зашёл за куст и вышел уже в длинных шортах.

— Да, давай, научу… Мне всё равно их надо побольше наплести…

— А зачем тебе много венков? Тем более, что Купала вроде бы не скоро…

— Купальский венок защищает дом… — осторожно сказала Оляна, вспомнив о запрете рассказывать людям о народах Нави, и перевела тему: — А ещё поверье есть, что венок на Купалу позволит русалке выйти на берег. И вообще это мой любимый праздник, когда костры выше головы, хороводы и песни. И я каждый год ищу цветы папоротника! Правда… ещё ни разу не нашла, но смысл не в этом…

— Ты смешная, — с улыбкой перебил её Миша.

Они стали встречаться каждый день на берегу озера. Гуляли, купались и разговаривали обо всём на свете, если Оляна не была занята в обрядах и хороводах. Миша тепло смотрел на неё своими яркими глазами, внимательно слушал и, казалось, понимал и разделял её взгляды. В груди трепетало новое томительное и жгучее чувство, отчего Оляне, казалось, что воздуха едва хватает для судорожного вдоха. Ей стали сниться сны, в которых они с Мишей держатся за руки. Оляна вспоминала рассказ мамы о том, как та полюбила папу с первого взгляда. И ей хотелось так же: с первого взгляда и на всю жизнь, идти рука об руку.

Тогда казалось, что то, что она чувствует к Мише, это и есть то самое. Она представляла, как будет всегда-всегда с ним. Так же гулять и обо всё говорить. А потом к ним присоединятся их дети…

В конце обрядовых празднеств, на завершающий ритуал очищения — Купалу — Оляна упросила прадедушку Ладимира допустить и Мишу.

И ради человека прадед даже держал некоторые иллюзии, чтобы не смущать человека иными, не слишком похожими на людей участниками праздника: например, озорными огневицами, которые начали свой финальный танец, закончившийся поджогом огромного главного костра — Царь-огня — из вытащенного со дна озера топляка, сетей, неводов и ритуальных подношений. Тот, получив дар огневиц, полыхнул сразу весь — ярко и мощно, с утробным удовлетворённым гудением; вершину его венчало колесо — символ Солнца, — а в небо летели огромные яркие искры, которые как будто зажигали звёзды. Оляна знала, что огневицы в расплату за обряд потеряют человеческий облик до самой зимы. От них останутся лишь угли, которые нужно будет со всем тщанием собрать и принести в Гнездо. Ближе к Коляде огневицы из угольков превратятся в детей, за которыми чаще всего присматривал дедушка-Огнеслав. Когда Оляна и её сёстры были маленькими, они иногда играли с «живыми огоньками». Те дети быстро росли — как говорится, не по дням, а по часам, — и к Купале уже становились «девушками на выданье», единственная задача которых — пожертвовать собой в обряде поджигания Царь-огня. Озара даже с кем-то из них могла общаться в силу своей близости к огню.

Миша охнул, увидев зажигание огромного костра, но вроде бы особого удивления не выказал. Оляне было любопытно, что увидел её любимый, но она смолчала, ничего не спросив. Далее потянулись в хоровод русалки и полевицы с венками и цветами в распущенных волосах и специально расшитых рубахах.

Во взгляде Миши отражались блики огней, он улыбался так искренне и как будто чуть растерянно. Ладонь Оляны лежала в его руке, и она, поддавшись чувствам, как заворожённая, потянула его прыгать через один из малых костров, зажжённых уже от Царь-огня в ходе обряда очищения. В Купалу вот так, взявшись за руки, через костёр прыгали только парочки. Так Оляна хотела показать Мише, что готова считать его суженым.

Но сначала Миша замер перед костром, вглядываясь в полыхающие языки пламени, а затем посмотрел на неё глубоким взглядом. Оляна так и не поняла, что в нём было. Ей даже показалось, что Миша что-то прошептал одними губами, и на миг в сердце кольнуло стылой иглой, так как послышалось, что он сказал «прости» или даже «прощай».

А потом они прыгнули.



Миша кулем упал с другой стороны костра, сильно напугав Оляну: почудилось, что он не дышал. Оляна приложила ухо к его груди и услышала совсем слабый стук.

— Что?.. Где я? — моргнув, сел Миша, рассматривая её мутным взглядом. Вокруг них начала собираться перешёптывающаяся толпа.

— Проводи его до дома, — сказал прадедушка Ладимир, посмотрев из-под кустистых бровей.

«О̷л̷я̷н̷а̷ ̷з̷р̷я̷ ̷п̷р̷и̷в̷е̷л̷а̷ ̷э̷т̷о̷г̷о̷ ̷п̷а̷р̷н̷я̷.̷ ̷П̷р̷а̷з̷д̷н̷и̷к̷ ̷и̷ ̷о̷б̷р̷я̷д̷ы̷ ̷н̷а̷р̷о̷д̷о̷в̷ ̷Н̷а̷в̷и̷ ̷н̷е̷ ̷д̷л̷я̷ ̷п̷р̷о̷с̷т̷о̷г̷о̷ ̷ч̷е̷л̷о̷в̷е̷к̷а̷», — услышала она с помощью Дара в спину.

Загрузка...