Элизабет решила, что было бы слишком жестоко сообщить мне по телефону о внезапной кончине моего отца, умершего от сердечного приступа. Она прислала Чарльза. В четыре часа утра. Она знала, что Доминик уехал в Америку повидать своих родителей и взял с собой Вильяма. Она знала, что я была одна в доме.
Она сама предоставила мне шанс. Ее доверие и доброта подарили мне шанс. И я должна была им воспользоваться. Побороть шок, преодолеть боль. Отложить горе. В ту минуту мне было необходимо узнать этого человека — мужа Элизабет — и через него пробиться к ней.
Чарльз хотел утешить меня. Он склонился надо мной, и я прочла симпатию в его глазах. Мне показалось, что это не просто симпатия. Это моя вина. Он наклонился, и я резким движением заставила его упасть всей своей тяжестью на меня. Мое горе, мое желание разбилось о стену.
Когда я открыла глаза, на его лице проступило то, что должно было привести меня к триумфу. Он хорошо знал себя. Я увидела это. Опыт прошлого. Это прошлое — давно похороненное — гнало его навстречу мне. Он нуждался в чувстве греха. Только оно могло проложить мост в прошлое.
Медленно я открыла дверь в мою гардеробную. Он пошел за мной. Вниз по ступенькам. Я знала, что он поступит именно так. Не пытаясь прикрыть свою наготу, я шарила в поисках шелковых трусиков Элизабет — приманки, над которой не были властны годы. Мне казалось, что я вижу Элизабет. Она, словно привидение, стояла рядом со мной.
Я легла на пол. Он встал на четвереньки и жадно схватил меня за волосы. Как будто собирался сожрать их. Оторвавшись друг от друга, мы забились в разные углы тесной комнатки. Мысль об отце пронеслась в моей тяжелой голове. И исчезла. Я подумала, что еще до моего рождения все было кончено для нас. Застарелое бешенство уничтожило боль, родившуюся во мне. Я понимала, что теперь уже слишком поздно. Мой взгляд наотмашь ударил Чарльза, пробил брешь в его броне, и он, словно загипнотизированный, шагнул ко мне.
Я взяла неношеную черную туфлю Элизабет и лизнула каблук. И протянула ее ему. И снова легла на пол. Я пристально смотрела на нависшее надо мной лицо. Он медленно провел по моему телу каблуком туфли Элизабет. Он колебался. Я приподнялась. В его глазах был страх. Мне хотелось ободрить его. Осторожно, словно во сне, он подчинился моей воле. И впервые я заплакала, подумав о том, что я делаю. Изменяю себе, волоку Чарльза в мир ужаса и восторга, толкаю его навстречу притаившемуся року, лик которого вот-вот проступит под его пальцами.
Произошло то, что было мною задумано. Элизабет лежала в одних черных трусиках. Я не позволила ему прикоснуться к ним. Давно позабытое мной, приди. Я — не я.
Я приняла душ и оделась. В платье Рут. Мы молча доехали до больницы. Я поцеловала мать. Трудно представить себе кого-либо, кто с таким благородством нес бы свое горе. Элизабет протянула ко мне руки, крепко сжала меня в объятьях. Она утешала меня. Возможно, в этом было признание того, что это был мой отец, мой родной отец. А не ее. Она была слишком деликатна, чтобы сказать об этом.
Чарльз сел рядом с моей матерью. Он держал ее за руку и не смотрел на меня. Потом мы все отправились в Лексингтон. Чарльз отвез нас. Вдову и двух жен. Одна из которых была его женой.
Устоявшаяся семья, оплакивающая патриарха, которую терзает не столько горе, сколько мысль о нем. Во внезапной смерти старейшего члена семьи таится знание о том, что такой исход был давно предрешен.
Я стояла в церкви, и мою печаль прорезали отсветы бесконечных кадров, на которых были запечатлены Чарльз и я. И наши тела. Я исподтишка поглядывала на Чарльза. Как-то Доминик говорил мне, что под пристальным взглядом предметный мир меняется. Тот ли ты, Чарльз? Та ли я, что прежде? Те ли мы? Изменился ли мир?
Я стояла позади Доминика, еле живого после ночного перелета из Америки. И думала о том, как лгут тела и как обманывает разум.
За обедом мама сообщила нам о своем решении остаться в Лексингтоне.
— Здесь я прожила целую жизнь с ним. Здесь я чувствую его близость. Помните, Джон на протяжении многих лет проводил всю неделю в Лондоне, но на выходные приезжал домой. Мне хотелось бы, чтобы вы навещали меня по субботам и воскресеньям. Это будет так мило с вашей стороны. Вы знаете, какая радость для меня ваши дети…
Мы были уверены, что Элис и Бен, многие годы прожившие с нами, присмотрят за ней. Пообещав «приезжать домой» на выходные, мы отбыли из Лексингтона. Доминик возвращался в Америку, где собирался пробыть еще какое-то время. Он должен был вернуться с Вильямом. Мы сочли, что спешный приезд на похороны «деда» слишком травмировал бы Вильяма, и он остался с родителями Доминика. Элизабет и Чарльз поехали во Фримтон.
Я ждала в Лондоне. Следующий шаг был за Чарльзом.