Грезы Афродиты

Глава 3

Мэй, широко расставив ноги и опустив взгляд в пол, покорно стояла в центре душной комнаты. Неоновый свет поблескивал на ее прозрачных туфлях и оливковой коже. Напротив сидели двое. Отец, вальяжно развалившийся на белом кожаном диване, и его сын, восемнадцатилетний юноша, сладко смотрящий на рельефные бедра нимфы, едва прикрытые подолом сиреневого платья.

— Ну, Рик? Готов наконец стать мужчиной? — спросил Феликс Паттерсон, крупный строительный магнат. Солидно одетый мужчина пятидесяти лет с легкой седой небритостью и белоснежной улыбкой.

— Прикалываешься? Я посвящение год ждал! — возбужденно ответил писклявым голосом Рик.

— Рад, сынок, что ты чтишь традиции дома, — довольным басом сказал Феликс.

— Так можно уже? Можно?! — нетерпеливо ерзал на диване Рик.

— Главное правило?

— Па-а-ап! — с некоторой обидой протянул юноша.

Феликс сделал глоток шампанского из фужера и посмотрел на Рика.

— Ты готов, сынок. Иди… Иди к ней. — Он крепко похлопал сына по плечу.

Рик с неприкрытой радостью вскочил с дивана и, подбежав к Мэй, блестящими глазами уставился на отца.

— Итак, Май, повторю для тебя. Делай все, чтобы он эти двадцать минут не выдержал. Его задача противоположна. Это понятно?

— Мэй, сэр. Я Мэй, — опустив глаза, пробормотала филиппинка.

— Я у тебя имя спрашивал?! — строго отрезал Феликс.

— Понятно, сэр! Мне все понятно! — продолжала смотреть в пол Мэй.

Феликс неторопливо встал с дивана и подошел к паре. Осторожным движением руки он приподнял подбородок Мэй и посмотрел в ее готовые с минуты на минуту излиться потоками слез глаза, на ее жалобно сведенные брови и поджатые пухлые губы.

— На меня смотри, когда обращаешься, и не вынуждай… — Феликс медленно провел пальцем по щеке Мэй.

— П-простит-те, б-больше не п-повторится, сэр, — дрожащим голосом произнесла Мэй, смотря во властные карие глаза напротив.

Феликс улыбнулся и сделал несколько шагов назад.

— Да начнется посвящение! — радостно объявил он, разведя руки в стороны. — Готовы ли вы исполнить волю повелителя, мои марионетки?

— Еще ка-а-ак! — довольно протянул Рик.

— Д-да, сэр, — продолжила за ним Мэй.

Феликс одобряюще кивнул в ответ и, сев на диван, выключил свет, оставив только нежную потолочную подсветку, что ровным лиловым кругом мягко расходилась по центру комнаты.

— Дразни его! Пусть поскулит. — Феликс откинулся на диван, положив обе руки на спинку.

Мэй послушно кивнула и, бережно опустив руку на плечо Рика, провела дрожащими кончиками пальцев с фиолетовым маникюром по его виску. Филиппинка подавленно взглянула на юношу. На его молодое, не знающее щетины лицо. На голубые глаза, что так заискивающе смотрели на нее. На густые брови. На все эти черты, которые, словно мираж, медленно расплывались в ее сознании и превращались в образ любимого, чью смерть она оплакивала годами. Любимого, который нашел ее. Нашел, чтобы наконец спасти и больше никогда не терять. Одна эта мысль, надежда и мечта теплой рекой разливалась по всему сознанию Мэй и окончательно подменяла лицо Рика на родного ее сердцу Нино.

Мэй нежно погладила юношу по щеке и ласково потерлась переносицей о его подбородок. Филиппинка с появившимся наслаждением вдыхала манящий аромат горячего тела и уверенно скользила языком по его гладкой шее. Она чувствовала все — тяжелое дыхание, бешеный пульс, легкую дрожь. Юноша подыгрывал ласкам филиппинки и, массируя руками ее блестящие от пота бедра, терся о них вставшим под тканью брюк членом.

Ласки Мэй все ярче наливались страстью. Переходили в легкие покусывания плеч и царапание мускулистой спины Рика. Кружась в танце порока, в этой похоти, что сопровождалась ненасытными поцелуями и тяжелым дыханием, Мэй полностью выпала из реальности. Растворилась в этом забвении и, резко толкнув юношу к стене, жадно впилась в его приоткрытые губы. Она ощущала это нетерпение. Чувствовала, как его твердый член прижимается к ее сиреневым стрингам, а язык все сильнее углубляется в рот.

— Малышка, ты… — закатил в наслаждении глаза Феликс и спустил штаны до колен. — Соси же ему! Соси, моя девочка! — продолжил он, медленно гладя под головкой обрезанный член.

Эмили, словно прикованная, увлеченно наблюдала за трио, а в ее очках всеми оттенками розового играло струящееся из соседней комнаты вожделение. Оно, как желейное болото, сладко засасывало, вызывало необъяснимое и манящее желание. Желание, что дерзко проснулось от одного лишь вида этого красивого, сводящего с ума, толстого члена Феликса. Оно не просто обжигало пылающей похотью душу, но и высвобождало… извергало так долго сдерживаемую и уже неподконтрольную ей влагу между упругих бедер. Эмили тяжело сглотнула подступивший к горлу ком и, невольно раздвинув ноги, вновь устремила взгляд в прозрачное зеркало.

«Соси ему. Соси». — Слова Феликса эхом блуждали по туману искаженной от стресса реальности Мэй. Реальности, где не было ни Рика, ни его отца, никого… Никого, кроме ее родного Нино. Не открывая глаз и тяжело дыша, филиппинка проскользила взмокшим лбом по накачанной груди и рельефному прессу юноши, а затем приблизилась к его члену, который, как ей казалось, уже и сам был готов вырваться из злосчастных оков ткани. Опустившись на одно колено, Мэй ловко расстегнула ремень и спустила штаны вниз. Одной рукой она еще сильнее придавила юношу к стене, а второй — спешно извлекла из черных облегающих трусов колом стоящий член. Размером со спелый крупный баклажан и с такой же толстой головкой, он величественно отражался в ее миндалевидных глазах и ждал своего часа.

Уверенно обхватив гиганта обеими руками, она не спеша направила его к своим припухшим губам. Легким касанием языка медленно слизала сладкие выделения с головки и затем погрузила ее в рот. Нежно водя языком по извергающему капли отверстию, Мэй уверенно наваливалась головой на пульсирующий горячей кровью член. Сантиметр за сантиметром вводила его в раскрытый с усилием рот. На глазах филиппинки уже проступали слезы, но она не останавливалась и все глубже проталкивала его в свое узкое горло. Головка члена юноши вязко опускалась ниже, заставляла Мэй колотить руками. Бить по его груди, пытаться хоть как-то отклониться назад. Но увлеченный наслаждением юноша не реагировал и, только полностью погрузив член, все же резко выдернул его наружу.

Филиппинка тут же прокашлялась и, сплюнув, опустилась на оба колена. Продолжая держать руками массивный член, она снова опустила его в рот, но уже уверенно пресекая попытки юноши углубиться. Круговыми движениями языка Мэй грубо облизывала беззащитную плоть и заставляла Рика еще громче стонать. Филиппинка понимала, что должна сделать все, чтобы тот кончил как можно быстрее, и как можно плотнее и крепче сдавливала руками член. Монотонно передвигала их по всей длине. Раз за разом во рту она прятала сочную и гладкую головку под крайнюю плоть, а затем снова ее раскрывала. Рот филиппинки неумолимо напрягался, а зацикленные движения давались ей все тяжелее. Рик чувствовал это и, возвращая себе контроль, стремительно ускорял темп. Словно тряпичную куклу, он насаживал голову Мэй на свой колом стоящий член. Филиппинка не сопротивлялась. Ее голова уже просто болталась, а из глаз сочились черные от туши слезы оскверненной пороком любви.

Феликс увлеченно наблюдал за ласками пары, за каждым их чувственным движением. Он словно впитывал эмоции Рика и ускорял темп, скользил по члену рукой все быстрее. Эмили вновь попыталась посмотреть на Мэй. Сосредоточиться на своей журналистской цели, отвести наконец взгляд от гладкого, утопающего в хлюпающих ласках ствола Феликса, но опять не смогла. Не смогла воспротивиться той маленькой тягучей белоснежной капле, что неспешно текла из головки его члена. Той волне изгибающей тело дрожи, что вырывалась из горячего и набухшего клитора. Той страсти, тому желанию, что бессовестно вдавливали в диван и вызывали во рту засуху. Вынуждали залпом осушить фужер с шампанским и с резким ощущением хмеля в голове приспустить джинсы. Обнажить шелковистую кожу бедер и намокшие белые трусики, а затем, наслаждаясь приятной мелодией флейты, продолжить наблюдать…

Мэй, закрыв глаза, до сих пор находилась в полной власти рук Рика и продолжала принимать в свой обессиленный рот огромный член юноши. Чувствовать своим измотанным языком его легкие скольжения и хлюпающие провалы в горло.

— Рик… — Феликс тяжело вздохнул. — К стене ее, ставь к стене…

Рик тут же поднял Мэй и, ухватив ее за шею, страстно уткнул в стену щекой. Облизывая ухо филиппинки, он грубо сорвал с ее упругой оливковой попы стринги и, приподняв платье, резким толчком вошел в нее.

— А-а-ай! — громко вскрикнула Мэй и, стиснув зубы, глухо ударила в стену кулаками.

Ерзая от дискомфорта бедрами, она пыталась расслабиться и облегчить пребывание члена Рика, который хоть и с трудом, но уже полностью погрузился в ее лоно.

— Нежн… М-мх… — медленно двигая бедрами, прерывисто прошептала Мэй.

Но сбивчивый шепот филиппинки так и остался без внимания. Рик вытащил переполненный возбуждением член и резко вогнал его обратно.

— М-м-ма-а-ах! — Ноги Мэй на мгновение оторвались от пола, заставляя ее скользнуть вверх по стене щекой. — Ти-и-ш… А-а-а-ах! — громко стонала филиппинка, зажмурив глаза от грубых толчков Рика.

Она чувствовала обжигающую, но приятную боль. Каждый тугой рывок, каждое новое погружение. Чувствовала, как внутри пульсирует кровь, как по бедрам тонкими струйками начинают стекать страсть и желание. Желание продолжать еще и еще, быть той самой марионеткой, бездушной куклой, что так податливо сгорает в этом дьявольском пламени похоти и разврата.

— Еще… Еще… — с закрытыми глазами шептала филиппинка, уже сама агрессивно двигая бедра навстречу влажному члену юноши.

Звуки потных шлепков и танцующих в экстазе тел, хлюпающих погружений и звонких стонов становились все громче. Сливались в непонятную для Эмили знойную бурю, что буквально сметала и без того уже хрупкие оковы стыда и смущения. Мелодия секса заглушала все, а движения Феликса вокруг его сочной головки дразнили. Гипнотизировали. Эмили понимала, что хочет его, хочет быть сейчас рядом, хочет вкусить… Вкусить эти выделения и облизывать его прекрасную плоть. Сосать без остатка, забыв обо всем, до тех пор, пока бьющийся в оргазме член не заполонит весь ее рот струями счастья и наслаждения.

«Я не должна… Это… это неправильно… — прорывалось сквозь плеяды грез в сознании Эмили, но тут же угасало и растворялось в неиссякаемом потоке пьянящего возбуждения. — Почему… почему я не могу быть как все? Как все эти люди? Они ведь просто живут, не думают ни о чем и наслаждаются этим сексом. Может… Я ведь только разок», — закусив губу, подумала она, поглаживая бедра. Стойкое чувство легкости и освобождения от барьеров продолжало накатывать. А твердая уверенность в том, что небольшая шалость никак не сможет помешать ее планам и целям, полностью затмевала собой все «нет». «Нет», которые, растворяясь в потоке вожделения, уже не мешали сдвинуть в сторону трусики, окунуть тонкие пальцы в свою скользкую, так давно не знавшую ласки промежность, и, мастурбируя, смаковать каждое действие спектакля марионеток из соседней комнаты.

Юноша уже тяжело дышал, но все продолжал наращивать темп толчков, а Мэй, позабыв в этом мороке наслаждений о любимом Нино, изящно выгибала спину и от каждого нового погружения члена в ее переполненное смазкой лоно сладко стонала.

— Не останавливайся… Сильнее… — Мэй, закатив глаза, почувствовала подступающие волны оргазма.

Рик в спешке переместил руки на загорелые бедра филиппинки и с неведомой животной страстью ускорил темп. Громкие звуки шлепков, переходящие в овации, разбавлялись безудержными и возбуждающими криками Мэй.

— А-а-ах! А-а-а-ах!

— Сучка… — не выдержал Феликс и, соскочив с дивана, встал напротив пары.

Он с неприкрытой завистью смотрел на марионеток и в такт движениям Рика увеличивал ритм мастурбации готового вот-вот извергнуться члена.

— Сучка… — морщась от экстаза, еле выдавил он из себя.

Рик посмотрел на Феликса и ухватил Мэй за локти.

Филиппинка продолжала кричать и хаотично мотать головой от подступающих к влагалищу оргазменных судорог. Юноша, конечно, чувствовал это. Чувствовал всю эту неумолимо нарастающую тряску и дрожь. Из последних сил он развернул Мэй к отцу и, ухватив за кисти, прогнул в спине, продолжая грубо насаживать на свой начинающий спермоточить член.

— А-а-а-ах! — выкрикнула филиппинка и в содрогающем тело оргазменном припадке уткнулась лбом в живот Феликса.

Сведенные в коленях ноги Мэй тряслись, а волны наслаждения все продолжали и продолжали накатывать, особенно усиливаясь от мощного, бьющего прямо внутрь потока спермы. Горячими струями она наполняла ее лоно и, изливаясь ключом, вязко стекала по дрожащим бедрам.

Мэй полностью утопала в этой пленяющей буре экстаза. Продолжала растворяться в своей выдуманной реальности, но твердая головка члена Феликса моментально вернула ее обратно. Уже полностью пройдя через губы, она извергалась вулканом и наполняла тягучей спермой ее рот.

— М-м-м-м… — Филиппинка попыталась откинуть голову назад и выплюнуть всю попавшую в рот горькую жидкость, но не смогла.

Отец и сын целиком контролировали ее тело, продолжая нагло выливать на скулящую от небывалого оргазма нимфу свои липкие потоки страсти.

Эмили, вцепившись в подлокотник дивана, увлеченно наблюдала за каждой струйкой, за каждой каплей, что так бурно источал обрезанный член Феликса. Эти брызги, медленно стекающие с лица Мэй. Этот вожделенный образ отпечатывался в сознании непонятным дурманом, а по пылающей страстью коже носились миллионы мурашек. Эмили больше не сопротивлялась. Не сопротивлялась ничему. Брови ее изгибались, а приоткрытые губы наслаждались фантомной плотью отца Рика. Пальцы журналистки все увереннее погружались в узкое скользкое влагалище. Царапая ткань дивана и запрокинув голову назад, она продолжала их медленно углублять, а затем так же медленно выводить назад. Тихий хлюпающий звук становился все громче, а в сознании проплывали искаженные шампанским, дикие и грязные картины оральных ласк с этим красивым членом повелителя марионеток.

— М-м-м, — еще сильнее выгнулась Эмили.

Каждое новое движение, каждое прикосновение сотрясало ее напряженное тело и превращалось в оргазменный шторм. Настоящий, необузданный и бесконтрольный. Он заставлял извиваться, трястись, впиваться ногтями в подлокотник и теплыми струйками выплескивать запертые глубоко внутри грезы. Блестящими на свету каплями они падали на джинсы и темными пятнами расползались по голубой ткани.

Мэй, словно завершая неистовый танец скрытой за стеклом журналистки, неуклюже соскользнула с члена юноши и, обессилев, рухнула на пол. Звонкий смех мужчин медленно возвращал ее в жестокий мир клуба. В эту действительность потасканной нимфы, только что предавшей вновь обретенного Нино, свое счастье и свою любовь… Любовь, что грязной тушью снова стекала из глаз, но уже обжигая холодом, застывала на покрасневших от стыда щеках.

Эмили, уткнувшись лицом в колени, одиноко лежала на диване и невольным содроганием бедер провожала последний ветерок некогда бушевавшего урагана экстаза. Она не видела, как умчалась из комнаты Мэй, не видела ее отчаяния и слез, не видела ничего, кроме своих оскверняющих душу фантазий.

Звуки веселья утихли, а ритм бешено колотящегося сердца умолк. Громкая тишина медленно вернула Эмили в реальность. В этот бесцветный розовый мир, так безжалостно хлынувший на нее отрезвляющим ледяным душем. «Что же я натворила-то?.. — Эмили надела слетевшие на диван очки и, посмотрев на заляпанные эякулятом джинсы, тут же резко натянула их на себя. — Все снова, блин, испортила. Ну вот кто я теперь после этого? Кто?» — отругала себя она, а затем пулей вылетела из уже ставшей ей ненавистной комнаты.

— Сука, куда?! — раздраженно выкрикнул Майкл.

Хозяин клуба со спущенными штанами стоял у монитора и, не успев кончить, продолжал по инерции двумя пальцами теребить член. Пялясь на комнату, где только что была Эмили.

Приглушенный розовый свет мягко растворялся в клубах дыма и, отражаясь в зеркалах, сходился на темном силуэте человека, для которого наблюдение за сексом было не просто каким-то фетишем или страстью, а всей его ненавистной жизнью. Майкл никому и никогда не рассказывал, как стал таким, хотя если подумать, то было и некому. Но воспоминания… Это разъедающее душу и сердце клеймо, что было навеки выжжено в его сознании, будто садист, ежедневно возвращало его в то злополучное утро. Время завтрака и игр. Время, когда мама с папой хвалили его и, обнявшись, садились смотреть мультики. Время, которое в то ебучее утро ушло вместе с последним вздохом его матери навсегда.

Никто из них в тот момент и не представлял, что она ударится головой, запнувшись о сраный провод. Никто даже не мог и вообразить, что она беспомощно лежит, истекая кровью, пока они с отцом готовят завтрак. Никто… Как и никто даже не думал, что после этого его отец станет ебнутым параноиком и расставит камеры наблюдения по всему дому. Тогда Майкл не понимал, зачем это все. Не понимал, что папа хотел уберечь его, чтобы в следующий раз успеть, увидеть и успеть, если что-то вновь случится, но теперь уже с ним. С его единственным сыном.

День за днем летели годы, печаль отца проходила, а Майкл потихоньку взрослел. В десять он познакомился с новой молоденькой подружкой папы, ее звали Софи, а в одиннадцать он уже называл ее мамой, своей Афродитой. Жизнь начала налаживаться, новая мать потихоньку залечивала раны, заменяла утрату. Но у судьбы были явно другие планы, и в одну из тихих ночей Майкл проснулся… В тот момент он не понимал, что происходит, почему он слышит звук пощечин и почему его новая мама так громко кричит. Соскочив с кровати, он попытался побежать к телефону, потом хотел побежать в комнату, но, вспомнив о камерах, быстро включил ту, что была в спальне отца, и медленно сел на пол. Странное на тот момент, непонятное волнение, идущее из паха, беспардонно набросилось на него и навсегда отпечаталось в его психике.

В первые минуты, находясь во власти неприкрытого интереса, он просто наблюдал. Смотрел за каждым движением такого красивого тела Софи, слушал каждый ее стон и вздох, пока самопроизвольно не кончил. Сначала он не понимал, что это, но потом… Потом он просто повторял за тем, как водила руками по члену отца Софи. Каждую ночь Майкл садился напротив телевизора и мастурбировал на свою Афродиту. Шли годы, близился выпускной, но Майклу, кроме этой светловолосой голубоглазой нимфы, не нужен был никто. Все, чего он хотел, — это просто смотреть, смотреть, как та, кого он считает мамой, отдается отцу.

— Мне тебя очень не хватает, — произнес Майкл, посмотрев в смартфоне на фото Софи, как две капли воды похожей на Эмили, и, отмотав запись камеры на момент ее оргазма, принялся мастурбировать с новым усердием.

— И кого же? — с нотками любопытства донеслось из темного угла.

Силуэт Жюстин, пьющей из бокала вино, отражался в зеркале напротив Майкла.

— На хер иди, — огрызнулся Майкл и, сев на стул, продолжил мастурбировать.

— Грубиян какой…

Медленно рассекая черными остроносыми сапогами дым, Жюстин подошла к Майклу и, встав на одно колено, аккуратно положила свою руку на его член.

— Так по кому?

— Не важно. Она умерла, — холодно ответил Майкл.

— Поговорим об этом? — плавно поднимая и опуская крайнюю плоть Майкла, спросила Жюстин.

— Хочу кончить на нее, — смотря на экран с оргазмирующей Эмили, спокойно сказал Майкл.

— И что ты в ней нашел? Je ne comprends pas (Не понимаю), — дополнила по-французски Жюстин.

Майкл резко встал, скинул руку Жюстин со своего члена и, ухватив ее за плечи, начал лихорадочно трясти.

— Я хочу ее! Хочу ее! Понимаешь? Хочу мою Афродиту! — Он посмотрел в глаза француженки животным взглядом. — Мне мало! Мало ее! Я хочу видеть все! Хочу видеть, как ее трахают! Хочу, чтобы она стала шлюхой! Хочу, Жю!

Жюстин на мгновение растерялась. Она раньше никогда не замечала, чтобы хозяин так эмоционально и уязвимо себя вел.

— Хочу… Это важно очень, понимаешь? — натянуто продолжил Майкл и уткнулся носом в плечо француженки.

— Понимаю. Конечно, я понимаю, — озадаченно гладя Майкла по голове, прошептала ему на ухо Жюстин.

— Пососи мне, — прошептал Майкл.

— Non! Только руками. Договор! — резко оттолкнула Майкла Жюстин. — У нас договор, Майкл. Возьми нимфу. Я тебе сосать не буду! D’accord? (Ладно?) — уверенно сказала она.

Майкл как ни в чем не бывало сел на стул и, щелкнув пальцами, уставился на монитор с Эмили.

— Пункт девять. Некомпетентность одной из сторон договора… Продолжать? — холодно произнес он и указал пальцем на свой член.

— Quelle salope! (Вот же сука!) — сказала Жюстин и, неохотно опустившись на оба колена, с отвращением заглотила его член в рот.

— Ты мне чуть все не засрала, — спокойно сказал Майкл, сосредоточив взгляд на зацикленной записи сквирта Эмили.

— Я же исправилась! — оторвалась от члена Жюстин.

— Еще бы. — Майкл повернул голову француженки обратно к члену. — Больше чтобы такого не было, хорошо? — Он сделал глоток виски и вальяжно откинулся в кресле.

— Oui. Не повторится, — чувствуя вину, сказала Жюстин и мягко облизала головку его члена.

— Про шампанское сама придумала или кто подсказал? — прикурил сигару Майкл.

— Connard stupide (Тупой козел), — ответила Жюстин, подавляя в себе сильное и так хорошо знакомое желание откусить ему член.

— Да говори ты нормально, блядь!

— Не ори на меня! Говорю, решила, что возбудитель лишним не будет, — нахмурилась Жюстин и вновь погрузила член Майкла в рот.

— Просто хватит трепаться по-своему. Сколько раз повторять, что я ни хера не понимаю? — ворчливо сказал Майкл.

Жюстин на миг оторвалась от члена и, приподняв бровь, растянулась в белоснежной улыбке, а затем резко заглотила его обратно.

— Можешь нежнее, а?! — скривил лицо Майкл, глядя на монитор с Эмили.

Жюстин рывками продолжала углублять его член в рот, но, как ни старалась, до горла, как в старые времена, воспоминания о которых до сих пор чудовищной болью кровоточили в ее душе, он так и не дотягивал.

— Используй все ресурсы. Используй все. Заставь ее прийти сюда снова. — Майкл облизнулся на зацикленную запись сквирта Эмили.

— М-м-ух-х-ху, — не отрывалась от члена Жюстин.

— Уже… Афроди… — сомкнув глаза, затрясся Майкл и наконец-то выпустил белую струйку из полудряблого члена.

Морщась и продолжая двигать головой, Жюстин принимала эту противную и горькую сперму в рот. Этот вкус, что снился ей в кошмарах, что заставлял просыпаться в поту, вновь наполнял ее рот и вызвал чудовищный рвотный рефлекс, который побуждал резко вскочить и, закрыв рот рукой, жадно дышать носом.

— Держи. — Майкл протянул Жюстин бокал с недопитым вином.

Француженка схватила бокал и выплюнула в него тягучую белую жижу, а затем вытерла ладонью искривленные губы.

— Пей, — холодно сказал Майкл, видя неприязнь Жюстин.

— Майкл…

— Пей.

Жюстин, не выдавая обиды, холодно взглянула на Майкла и с надменным выражением лица залпом опрокинула содержимое.

— Усвоила?

— Да, — не по-французски сказала Жюстин.

— Все, мне надо побыть одному. — Майкл демонстративно щелкнул пальцами.

Жюстин гордо выпрямила спину и, фыркнув, медленно вышла из кабинета.

Женская туалетная комната, облицованная сиреневой керамической плиткой с золотистым вензельным бордюром по центру, к удивлению Эмили, была абсолютно пустой. Прикрывая снятой курткой мокрые от сквирта джинсы, она забежала в первую же кабинку и, суетливо закрывшись на щеколду, села на унитаз. «Ну что за свинья-то? — лихорадочно срывая туалетную бумагу и промакивая ею джинсы, подумала Эмили. — Я просто какой-то “краснокнижный” эталон журналистики. Первое же серьезное дело… Всего-то надо было посидеть и посмотреть, просто, блин, понаблюдать! Курица озабоченная…» — злилась она на себя, усердно вытирая следы своей недавней активности.

Моток за мотком, листок за листком, комок за комком. Эмили сосредоточенно продолжала свой ритуал, пока не услышала звонкий стук пробегающих мимо ее кабинки каблуков, который резко оборвался журчанием воды из-под крана и еле слышным плачем. Эмили осторожно приоткрыла дверцу и выглянула через щелочку. «Мэй! — тут же обрадовалась она, наблюдая, как филиппинка, всхлипывая, умывает грязное от засохшей спермы лицо. — Это же шанс все исправить!»

— Привет! — выкрикнула из кабинки журналистка.

Мэй повернулась и, осмотрев заплаканными глазами комнату, продолжила умываться.

— Я Эмили!

— Мэй, — равнодушно сказала филиппинка и плеснула воду из ладоней себе на лицо.

— Можешь помочь? — Эмили встала на унитаз и выглянула над дверцей туалетной кабинки.

— С чем? — спросила филиппинка, увидев в зеркале отражение торчащего лица.

— Может, зайдешь? — Эмили махнула рукой.

— Не смешно. — Мэй нахмурилась и повернулась к ней.

— Ну подойди же, я сейчас тебе открою, — сказала та и с грохотом слезла с унитаза. — Привет еще раз, — открыла дверь Эмили.

— Привет. — Мэй посмотрела на мусорное ведро, полное комочков туалетной бумаги.

— Поможешь посушить? — Эмили убрала прикрывающую джинсы куртку.

— Тебе подуть, что ли? — удивилась Мэй.

— Ты же работаешь тут? Может, фен есть? — кивнула на зеленый браслет Эмили.

— Тут розеток нет. Да и нельзя нам брать ничего в зал.

— Блин… И как теперь? — Эмили расстроенно села на унитаз.

— Как все, наверно. Тут каждый пятый обоссанный ходит, в чем трагедия-то?

— Это я пролила! — раскраснелась Эмили.

— Тем более, — равнодушно сказала Мэй.

— Я так не смогу… Неловко мне, в общем, — вновь раскатывая рулон туалетной бумаги, призналась Эмили.

— Могу руку подержать… Потрясешь спокойно, — кивнула в сторону сушилки Мэй.

— Гениально… — задумчиво протянула Эмили и, соскочив с унитаза, направилась за Мэй.

Оттянув руками джинсы под потоки горячего воздуха, Эмили облегченно вздохнула. Приятный теплый ветерок проникал через промокшую ткань и заботливо согревал.

— А ты тут давно?

Мэй тяжело вздохнула.

— Шесть лет, четыре месяца и девять дней, — с грустью ответила филиппинка.

— Почему не уйдешь?

— Мне все нравится. С чего ты взяла, что я уйти хочу?

— Э-э-эм. Ну, ты так дни посчитала, что…

— Нет. Это не так, — перебила Мэй и краем глаза посмотрела на камеру в углу.

— Нас не слышно. — Заметив камеру, Эмили показала взглядом на ревущую сушилку. — Слушай, может, расскажешь мне, как тут все работает? Кто такой Нино? Кто такие нимфы? — тихо продолжила она.

— Откуда… откуда ты его знаешь?! — растерялась Мэй.

— Нино? Так я видела все. Рядом же стояла. — Эмили наклонилась к Мэй. — Поэтому и спрашиваю, помочь хочу вам.

— Не с чем тут помогать. Не лезь лучше не в свое дело.

— Мне просто информация нужна. Любая. И я даю тебе слово, помогу, — настаивала Эмили, а затем резко обернулась на раздавшийся у входа грохот.

Еле стоящая на ногах девушка, цепляясь за все возможное, кое-как проковыляла мимо и, так и не дойдя до унитаза, принялась выплескивать содержимое желудка на пол.

— Извини, мне пора. — Мэй с отвращением посмотрела на фонтанирующую вином и устрицами девушку. — Найди меня в воскресенье, — шепнула на ухо Эмили она и спешно вышла из туалетной комнаты.

— Постой! — прокричала Эмили уже закрывшей за собой дверь Мэй.

«Какое, блин, воскресенье? Я с синим-то браслетом умудрилась вляпаться во все, что можно было, а что будет, когда его заберут? Ну его к черту… Сейчас буду действовать. Похожу по клубу и поищу других, наверняка кто-то более разговорчив будет. Не могу же я отсюда с пустыми руками уйти. Просто не могу», — подумала Эмили в надежде хоть каким-то успехом смыть недавний позор со своей совести и, убедившись, что джинсы просохли, под громкие рыки перебравшей алкоголя девушки вышла из туалетной комнаты.

На часах было четыре утра, а Эмили так и продолжала безуспешно слоняться по клубу в поисках сговорчивых нимф. Сон накатывал все сильнее, и раздосадованная своей неудачей журналистка все же решила поехать домой. Пройдя мимо фонтана и вновь восхитившись красотой Афродиты, она вышла к арке, у которой стоял тот самый охранник из комнаты с вентилятором.

— Минуту, — вытянул руку вперед Луис.

Эмили остановилась и с испугом посмотрела на него.

— Браслет, — протянул ладонь охранник.

Эмили спокойно сняла браслет и вложила его в руку охранника.

— Все?

Охранник безразлично кивнул и отошел в сторону, пропуская измотанную и полусонную Эмили к выходу.

Теплый свет газовых фонарей уютными кругами расходился по грязным лужицам. На улице моросил ледяной дождь, а холодный ветер пронизывал Эмили насквозь и будто гнал прочь от клуба. Заставлял быстрее уйти. «Такси надо, наверно, поймать», — подумала журналистка и, поежившись, подошла к краю тротуара.

— Ce sera mieux avec un parapluie (С зонтом будет лучше), — подкравшись сзади, сказала Жюстин и раскрыла над головой Эмили зонт.

— Да чтоб… — снова вздрогнула от неожиданности Эмили.

Стройная француженка в черном кожаном плаще по щиколотку стояла позади нее и приятно улыбалась.

— Что? Опять? — подняла брови Жюстин и по-доброму рассмеялась.

— Да ты как тень, блин! Можешь так больше не делать? — рассердилась Эмили.

— Non, — спокойно произнесла Жюстин.

— И я не знаю французского.

— Да тут никто его не знает.

— Тогда зачем ты на нем говоришь?

— Поэтому и говорю, — подмигнула Жюстин.

Тихо подъехавший роскошный «Бентли» голубыми фарами осветил стоящую под зонтиком контрастную пару: высокую статную леди и съежившуюся от холода Эмили, что была ростом ей по плечо.

— Мэм, — вышел из автомобиля и открыл заднюю дверь водитель.

— Спасибо, Маркус, — ласково отозвалась Жюстин. — Прошу. — Она указала на открытую дверь.

— Куда? Постой… Это за мной, что ли? — удивилась Эмили.

— Oui. — Жюстин, улыбаясь, кивнула.

— Я на такси, если честно, собиралась. Наверно, сама доеду, — уже тряслась от холода Эмили.

— Плата за мою бестактность… — положила руку на ее плечо француженка. — За вторую.

— И нельзя отказаться, да?

— Нельзя.

Эмили глубоко вздохнула и посмотрела на пустую дорогу, на безлюдный тротуар.

— Спасибо, — сев на заднее сидение, произнесла она.

— Не спеши. — Жюстин протянула ей запечатанный конверт и желтый браслет. — Поздравляю, теперь ты полноправный член клуба.

— Член клуба?

— Там все написано. И чуть не забыла… — Жюстин склонилась к уху Эмили. — Между нами, девочками, носи лучше линзы. Окуляры, подруга, вообще не твое.

Эмили смущенно приложила пальцы к дужке очков.

— Au revoir, — попрощалась Жюстин и, широко улыбнувшись, захлопнула дверь.

Пребывая в растерянности, Эмили устало откинулась назад и, пристегнувшись ремнем безопасности, уставилась на промокший конверт. «С чего она взяла, что я вообще сюда вернусь? Мне сегодняшнего стресса, по-моему, на всю жизнь теперь хватит. И почему ко мне столько внимания? Неужели им настолько важна репутация, что готовы за каждую оплошность так извиняться? До дома даже довозят… Да еще и на чем. А вдруг это Жюстин? Может, дело в ней, в ее порядочности и заботе о гостях? Она хоть и пугает, но вроде добрая», — думала Эмили, глядя в окно на стоящую под черным зонтом изящную француженку.

Жюстин темным силуэтом одиноко стояла на тротуаре. Нахмурив черные брови, она презирающим все живое взглядом провожала отъезжающий «Бентли» и с ненавистью думала о том, что еще никогда в жизни ни перед кем из гостей так не унижалась. Не бегала с зонтиком, не усаживала, как швейцар, в транспорт и уж тем более никогда, никогда не просила ни у кого прощения. Извинения были для нее негласным табу, проявлением слабости, безоговорочной капитуляцией и признанием ошибок, которые, как ей казалось, она теперь попросту не совершает. Холодный ветер назойливо колыхал черный плащ француженки и трепал ее строго уложенную, ровную челку, обнажая кипящую в ее глазах злость на, очевидно, слетевшего с катушек хозяина.

Моросил ледяной дождь…