Грезы Афродиты

Глава 8

Часы показывали десять двадцать утра. В офисе журнала, как всегда, царил хаос и шли пылкие дебаты. Эмили же, снова опоздав после вчерашней работы из дома, неторопливо поливала свой кактус, то и дело отвлекаясь на удаление из рабочей почты целого собрания непрочитанных писем от Билла.

— Уайт! Если тебе график сдвинуть на одиннадцать, ты все равно ведь опоздаешь? — как будто смирившись, ударила писком по ушам проходившая мимо Мартиша.

— Я не специально. — Из-под челки, что небрежно цеплялась за очки, Эмили виновато посмотрела на подозрительно спокойную начальницу.

— Как самочувствие? — продолжила удивлять Мартиша.

Эмили грустно пожала плечами.

— Немножко легче.

— Уайт… — Мартиша глубоко вздохнула. — Слушай, я тут правда ни при чем…

Та с волнением замерла.

— Я, честно, не знаю, что ей от тебя надо, но повторяю, это не моя инициатива.

— Не понимаю. — Эмили заметно напряглась. — Кому надо?

— Так ты не из-за этого такая вареная?

— Да из-за чего?

— Я думала, тебе уже сказали.

— Да что сказали-то?! — Эмили уже нервничала.

— Лукреция тебя видеть хочет, приказала, как придешь, срочно к ней.

— Увольняют, да? — Эмили, сдерживая накатившие слезы, посмотрела в глаза начальнице. — Мартиша?

— Скажу правду, Уайт. Обычно это так и заканчивается. Да.

«Я не переживу еще и это. Как я без работы-то буду? И Эрик, как назло, еще в Нью-Джерси своем. Вот когда сильно нужен, вечно его нет, — расстроилась Эмили.

— Сейчас идти? — Ее голос задрожал.

Мартиша с несвойственным ей сочувствием кивнула.

— Хорошо, только… — Эмили мокрыми глазами посмотрела на фотографию мамы. — Лейку на место унесу. — Она с хрустом сжала пустой пластиковый стаканчик в руках и опустилась на стул.

— Не оттягивай неизбежное, Уайт, только хуже будет. — Мартиша, как ей показалось, блеснула мудростью и, цокая каблуками, удалилась в свой кабинет.

Несколько минут промчались за секунду, а Эмили все так и сидела. Печально смотрела на проблескивающее среди грузных облаков солнце. В душе она понимала, что это, наверное, конец, что все оказалось зря. Навязчивые мысли сплетались с болью после ночи в клубе, методично высасывали волю и желание жить. «Надо все равно идти», — умело накрутив себя, подумала Эмили и с опустившимся вниз живота сердцем отправилась на неминуемую, как она считала, казнь.

В «сердце журнала» было пугающе тихо, но светло. В воздухе летал нетипичный аромат свежесваренного кофе, а в пепельнице дымился сбитый от дамской сигареты уголек. Сегодня Лукреция выглядела особенно властно. Она гордо стояла у окна в желтом брючном костюме и задумчиво смотрела на Бруклинский мост. Пепельные волосы ее были аккуратно уложены в шишку, а от кожи исходил сладкий запах французских духов.

— Входите, — услышав стук в дверь, спокойно сказала Лукреция, продолжая смотреть в окно.

— Вызывали, мэм? — Эмили робко вошла в кабинет и сразу ощутила тот же страх, что и при первом визите. Он беспощадно давил и сковывал.

— Э-э-эмили, — растянулась в улыбке Лукреция. — Ну наконец-то. — Она не спеша подошла к столу и указала на стул. — Присаживайся-присаживайся.

Эмили мгновенно растерялась от столь непривычной любезности, а затем медленно, будто ожидая подвоха, прошла внутрь и присела.

— Немного остыл… — Лукреция подвинула чашку кофе на край столешницы. — Бразильский. — Она встала рядом и оперлась ягодицами о стол.

Эмили с удивлением взглянула на Лукрецию, а затем на любимый напиток.

— Это точно мне? — Она непроизвольно вдохнула блаженный аромат свежесваренного эспрессо.

— А ты как думаешь? — в своей пугающей холодом манере спросила Лукреция.

— Но…

— Как тебе удалось? — нетерпеливо перебила Лукреция, листая что-то в смартфоне. — Как ты попала в элиту «Афродиты»? — Она показала снимок, на котором Эмили выходила из джипа у своего подъезда.

Это фото… Это отражение нахлынувшего через экран страха, что в ту же секунду проник в Эмили. Он буквально сливался с ней воедино и целиком подчинял. Шел незримым катком по ее истлевшей надежде на то, что никто не узнает… не догадается, что она была в клубе и чем там занималась. Особенно сейчас, когда она твердо решила со своим расследованием завязать. Жуткий стыд и предчувствие того, что ее теперь все будут считать шлюхой, добивали последние остатки самообладания, заставляли отчаянно паниковать.

— Пожалуйста, только не рассказывайте никому! — Эмили тут же вскочила со стула и вцепилась в плечи Лукреции. — Я просто хотела сама… сама все узнать. Я знаю, что могла вас подставить. Знаю, что не должна была так делать…

— Руки… — тут же изменилась в лице Лукреция.

Эмили моментально одернула себя и опустилась на стул.

— Я просто хотела доказать… — Она виновато склонила голову.

— Что, Уайт? Что я не права? Что ошиблась? Это? Это ты хотела доказать? — Лукреция давила ледяным взглядом.

Эмили неуверенно кивнула.

— Не увольняйте, пожалуйста. — Она чувствовала, что от страха не может сдержать слезы.

— Как ты попала в элиту? — повторила свой вопрос Лукреция.

— Я не… — стесняясь правды, теребила пальцы Эмили.

— Уайт?!

— Я не понимаю, про какую элиту вы говорите, — пробубнила под нос Эмили.

— Простых смертных там до дома не довозят. — Понимая, что давление сейчас не лучшая стратегия, Лукреция медленно отошла от стола и села в кресло. — В общем, не суть. Но я должна сказать тебе, хоть это и нелегко…

— Прошу, не надо, я вся в долгах. У меня, кроме этой работы, ничего нет, понимаете? Ничего совсем нет… — испуганно умоляла Эмили. — Ничего…

— Я ошиблась в тебе. — Лукреция вальяжно откинулась на спинку велюрового кресла и закурила длинную сигарету.

— А? — Эмили, округлив глаза, уставилась на начальницу.

— Я про целеустремленность и смелость. — Та медленно выпустила изо рта ровную струйку дыма.

— Так я… — Эмили вытерла под очками одинокую слезинку. — Вы меня не увольняете?

— Я дам тебе должность редактора и авторскую колонку. Но… — Лукреция наклонилась к ней, затмевая аромат кофе смесью парфюма и табачного дыма.

Слова начальницы мощной волной ударили по сознанию Эмили, но моментально разбились о твердые рифы сомнений. Об эти наросты из ошибок и страхов, что намертво склеились с ее существом и, не щадя, вызывали уныние.

— Ты вывернешь это логово наизнанку. Обличишь! Сотрешь в порошок этот гадюшник и доведешь работу Джоанны до конца! — В глазах Лукреции заискрилось яростное предвкушение победы. — Считай это своим экзаменом, — спокойно добавила она и, сделав глубокую затяжку, вновь откинулась в кресле.

— А тот, кто фото делал? Почему он не займется этим? — не могла побороть свои страхи Эмили.

— Флетчер? Во-первых, он просто фотограф, во-вторых, его не пускают в клуб. Он лишь узнал тебя и проследил до дома.

— Просто… — Эмили посмотрела на остывшую чашку кофе. — Я, вероятно, больше не смогу туда пойти, мэм.

— Ты видела своих коллег? — перевела тему Лукреция.

— К чему вы это?

Та задумчиво взглянула в окно.

— А ты присмотрись. Безвольные овощи, покорно плывущие по реке жизни… Без перспектив, без амбиций. Приходят, пишут, уходят. — Взгляд Лукреции потяжелел, и она с отчаянием вздохнула. — И так снова и снова. Вот хоть бы кто ослушался, проявил самостоятельность. Хоть бы кто показал хватку! Настоящую! Понимаешь? Живую такую хватку! — Она крепко сжала кулак и повернулась к Эмили. — Но им это не надо… — Главред журнала снова уставилась в окно. — Тыквенный латте, бейсбол, дети, семьи — вот что их интересует. Но не работа, не эта страсть к правде и разоблачениям… Не она. Сраные хипстеры…

Лукреция расстроенно открыла ящик стола и, достав оттуда бальзам, жадно отпила половину.

— Но ты не такая… — сделав еще глоток, Лукреция, морщась, закрутила крышку. — Иди думай. Пройдись, если надо. К вечеру жду верное решение.

— Мне же работать надо, некогда гулять.

— Пироги твои никуда не убегут. А там, Уайт, там судьбы ломаются. И в твоих силах этому помешать. — Лукреция устало потушила сигарету. — Судьбы, понимаешь?

Эмили вновь посмотрела на холодную чашку с бразильским кофе и, неуверенно кивнув, пошла на выход.

— Не такая ты. Запомни эти слова, Уайт, — вдогонку крикнула Лукреция и, услышав стук закрывшейся двери, подошла к окну. С новой надеждой улыбнулась сбежавшему из плена туч солнцу и опять закурила.

Тьма на полотне буквально окутывала, всасывала в себя тлеющие огоньки надежды, что из последних сил пытались сохранить свое яркое пламя на темно-синем небосклоне, и грозными волнами разбивала их о пустоту. Билл, словно статуя, окруженная белыми стенами, стоял у главной экспозиции Музея современных искусств и упирался взглядом в «Звездную ночь» Ван Гога.

— Может, все-таки на Анну обратишь внимание? — К Биллу подошла его мать — Анжелика Свифт. Ухоженная и элегантная леди пятидесяти пяти лет с короткой русой стрижкой. В вечернем зеленом платье с разрезом, красиво обрамляющим ее длинные ноги, она встала рядом и, недовольно посмотрев на картину, пригубила из фужера шампанское.

— Не до нее, — пробурчал Билл, продолжая всматриваться в отражение своей души.

— А я говорю, взял и подошел к ней. Не для того отец устраивал это мероприятие, чтобы ты тут мазню разглядывал.

— Это Ван Гог.

— Отца не подводи, я сказала.

Нельзя сказать, что Билл не любил семью, наоборот, он очень тепло относился и к матери, что всегда холила и лелеяла его, и к отцу, давшему все — статус, деньги, возможности, покровительство. Но свободу… свободу он любил еще больше и наотрез отказывался принимать участие в этой его политической игре, ставкой в которой было место в нижней палате Конгресса. К слову, и Анна не была ему отвратительна, наоборот — женственная, умная, аристократичная блондинка. Немного худощавая, высокая, с длинным, как ему казалось, носом, но в ее случае этот изъян скорее украшал и придавал шарма, нежели отталкивал. А вот обязательство вступить с ней в брак ради будущего семьи и карьеры отца виделось ему пережитком средневековья и, конечно же, отвращало.

— Нет, — холодно ответил матери Билл.

Его душа и сердце сейчас неистово страдали. Чувство вины, казалось, уже вросло в душу, а понимание того, что он, вероятно, навсегда потерял Эмили, разрушало и погружало в депрессию.

— Чува-а-а-а-ак! — В беседу вмешался давно знакомый Биллу мелодичный голос. — Миссис Свифт, — положив руку на сердце, поклонился известный в своих кругах рэпер — чернокожий парень небольшого роста с африканскими косичками, что сильно напоминали засохший на грядке зеленый лук.

— Пипи? — удивился Билл и тут же отбил доброму другу пятюню. — Ты чего тут забыл?

— Пипи, рада тебя видеть, — влезла Анжелика. — Может, хоть у тебя получится его убедить? Анна ведь и правда хорошая партия для него.

— Чу за Анна, бро? И чу я не в теме? — Пипи поддернул спадающие джинсы с висячей до колен мотней.

— МАМ, — тут же повысил голос Билл.

— Ухожу-ухожу, — махнула рукой Анжелика. — Пипи, прошу, повлияй, — не унимаясь, кивнула она.

— Ща Пипи въедет в тему, миссис Свифт. Альфа-бро ему все обрисует. — Рэпер скрестил руки и растопырил пальцы с крупными перстнями, а когда проводил взглядом уходящую Анжелику, повернулся к Биллу.

— Ты от темы не уходи. Что тут забыл?

— Ты чу? Пипи — знатный искусствовед! Не обижай черного бро, это подло… — Пипи сделал обиженную мину и горделиво задрал подбородок.

— Сколько ты опять проиграл? — зная лучшего друга как облупленного, спросил Билл.

— Ну чу ты сразу начинаешь? Это были стратегические поддавки.

— Словарь, что ли, купил?

— Вот не надо снова обижать черного бро. Я птица гордая! Могу и клюнуть, — театрально возмутился Пипи. — Двадцать штук, чуви, отдам через месяц.

— Отдашь, как будут. — Билл потянулся в карман, а затем прямо на стене выписал чек.

— Пипи не забудет, бро. — Рэпер дружески похлопал Билла по плечу. — Слышь? Пипи все помнит! Ну так чу? Чу за Анна? Чу с цыпой не то?

— Пройдемся.

Друзья быстро отошли от посторонних ушей и остановились в сквозном переходе. Подавленный Билл оперся на перила со стеклянными вставками и с высоты пятого этажа уставился вниз.

— Все плохо, Пипи. — Голос Билла звучал неестественно для него — дрожа. — Все просто хреново…

— Бро, а ну давай выкладывай, чу там с тобой. Пипи ща порешает. Кто наехал? — Рэпер выпрямился и отработал двоечку в воздух.

— Да если бы… — Билл тяжело вздохнул. — Понимаешь, у меня выбора не было. И теперь она думает, что я сволочь. — Он продолжал смотреть вниз. — Не отвечает на звонки. Игнорирует.

— Ни хера не понял. Чу за выбор? Кто гасится? Давай весь расклад, чуви.

Пипи, делая умное лицо, уже пятую минуту стоял и вдумчиво кивал. Периодически почесывая волосинки, которые он гордо называл бородой, рэпер старался как можно детальнее вникнуть в полный боли и сожаления рассказ Билла.

— И что теперь делать? — расстроенно спросил Билл.

— А можешь мне туда билет взять?

— Пипи, я серьезно.

— И я, бро.

— Ладно, но все равно спасибо, что выслушал. А то носил в себе, думал, свихнусь, сейчас немного отпустило хоть.

— Да забей, бро! Эта чика сама накосячила, а ты теперь влетел.

— Я ее предал, понимаешь? И… кажется, люблю.

— А она тя не. Поэтому завязывай в надеждах шары по трусам раскатывать и найди запаску.

— Не могу я так, Пипи! Просто не могу.

— Билл? Билл Свифт? — вмешалась в разговор девушка тридцати лет. Ее длинные белокурые волосы достигали лопаток, а белое в синий горошек платье изящно облегало стройную фигуру.

— Анна? — удивился Билл.

— Да. — Та немного засмущалась. — Твоя мама попросила позвать, — неуверенно продолжила она.

— Спасибо, но я сейчас занят. — Билл с уважением кивнул и повернулся к другу.

— Извини. — Девушка слегка покраснела и растерялась.

— Так вот чу за Анна, — подал голос Пипи. — Ну не, чуви, ее надо в хороший ресторан вести, не порть ей живот китайским.

— Ресторан? — неловко переспросила Анна.

— Пипи, бл… — вовремя одернул себя Билл.

— Да тут бро совета насчет тебя просил, — сложил руки на груди Пипи. — Стесня-я-яется, — шепотом протянул он. — А я ему и говорю, только крутой ресторан, бро. Только крутой!

— Это… — Анна застыла. — Так неожиданно… Я даже не знаю. — Она радостно посмотрела на Билла. — Конечно, конечно, я согласна!

В глазах Анны вовсю блестели искорки счастья.

— «Илевен Мэдисон Парк» в десять вечера, красотка. Бро там будет, — уверенно произнес Пипи.

— Билл? — сверкнула глазами она.

Образ Эмили, словно липкое наваждение, продолжал подавлять разум Билла. Он бездушно размывал само существование Анны и вызывал жуткое чувство вины, страха… страха ее потерять. Билл не хотел отпускать Эмили, не хотел никого слушать и не переставал надеяться, что все как-нибудь да исправит.

— В воскресенье в десять, — понимая, что сейчас лучше соврать, а потом все отменить, уверенно произнес он.

— Синди обзавидуется! Ой! Я это вслух, да? — Анна суетливо достала смартфон. — Так, мне в дамскую комнату. — Она окинула взглядом удивленных друзей. — Срочно…

Анна быстро развернулась и почти бегом бросилась в туалет.

— Пипи, мать твою, ты чего творишь?

— Бро, не гони. Пипи знает, как разруливать дерьмо, — вновь скрестил руки и растопырил пальцы рэпер. — Просто развейся, чувак… Полегчает… Оки-чпоки?

— Да не могу я перестать о ней думать, как тебе еще это сказать-то?

— Оки-чпоки, бро? — Пипи смотрел на друга непреклонным взглядом.

— Ай, ладно, все равно не отвяжешься, — понимая, что Пипи и мертвого из могилы поднимет, вновь слукавил Билл.

— Во, это другой базар, бро. Другой базар…

Яркое октябрьское солнце, что уже полностью освободилось из плена назойливых облаков, ослепляло. Смешивалось с отражениями серых небоскребов и ровными кругами от прыгающих по воде плоских камешков расползалось по лазурной глади водоема Центрального парка. Уютный шелест еще не опавшей листвы золотистых осин и огненных кленов ласкал слух, а тихий хруст мягкой подстилки из опавших пестрых листьев, как и пение птиц вдалеке, приятно успокаивал. Эмили сделала еще один взмах рукой и, запустив очередной камешек в, казалось, оживающее от этих отскоков озеро, облокотилась спиной о дерево.

Сейчас она, как никогда раньше, понимала, что это, возможно, единственный шанс, который выпадает только раз в жизни. Эмили будто сливалась с этим осознанием, с этой уверенностью, что если она дойдет до конца, то не просто поможет людям и гарантированно получит должность мечты, но и вырастет в глазах Лукреции. Станет кем-то… кем-то, кого она уважает. Но цена… Плата за эту мечту — другая. Счастье с человеком, образ которого она рисовала в голове перед сном годами. С тем самым любимым, что наконец подарит семью. Новую. Ту настоящую, искреннюю, светлую, наполненную заботой и теплом, которого у нее так давно не было… и не будет. Никогда не будет после того, как все узнают, на что ей пришлось пойти, по их мнению, ради повышения. А то, что об этом узнают все, Эмили почему-то не сомневалась.

«А если я заблуждаюсь? Если я просто накручиваю и всем, как сказала Жюстин, на меня плевать? Заводят же порноактрисы семьи, да и другие тоже… Черт возьми, да сейчас вообще у каждой третьей «Онлифанс», а каждая вторая меняет мужиков как перчатки, постит полуголые фотографии в «Инстаграме» и радуется жизни. Не переживает, что ее осудят. А я? Сижу тут и убиваюсь, выбираю, когда на кону столько невинных судеб, моя мечта и клятва маме. Даже красный браслет вон дали, еще и хозяин так тепло ко мне относится, может, и правда на кого-то ему дорогого похожа? Так почему тогда не пойти? Никто меня уже точно не тронет. Расследуй на здоровье, Эмили. Что не так-то со мной? Почему я не могу побороть этот страх? Да даже смириться, что этот индюк с улиткой — козел, тоже не могу… А Эрик? Блин, он же еще не простит. Или простит? Да и как я ему в глаза смотреть-то буду? А он ведь единственный, кто меня понимает, помогает, заботится, вообще кажется, что любит… А я? Нравится, конечно, но любить… Или я ошибаюсь и, может, поэтому не хочу идти в клуб? На что-то надеюсь? На что-то, что появится позже, потом?» — не торопясь размышляла Эмили на фоне мешающих гармонии с природой сирен спасательных служб.

На часах в «сердце журнала» было без пяти минут шесть. За дверью уже утих шум работы, а устало сползающее за горизонт солнце отливалось в окне пунцовым светом. Лукреция почти лежала в кресле и нервно стучала по столу красным ногтем.

— Открыто, — выпрямилась она, услышав долгожданный стук в дверь.

Эмили неуверенно вошла внутрь и встала напротив.

В кабинете воцарилась тишина, прерываемая лишь громким тиканьем старинных английских часов на столе Лукреции.

— Я так полагаю, твой ответ — нет? — прервала она минутное молчание.

Эмили всем нутром ощущала себя трусихой, безвольной и виноватой овечкой. Страх перед начальницей сковывал все ее напряженное тело и вынуждал стыдливо отвести глаза, а затем просто кивнуть.

— Почему, Уайт? — откинулась в кресле Лукреция. — Сначала сама туда идешь, хочешь проявить себя передо мной, а когда я иду тебе навстречу, заметь, как никому ранее, ты отказываешься? Что с тобой не так? Я не пойму.

— Я не думала тогда о последствиях и о том, что… — Эмили на миг вспомнила о событиях последней ночи в клубе. — Мне придется в этом участвовать. Я так не могу, понимаете? Я не хочу быть той, на кого все будут пальцем тыкать… шлюхой обзывать и…

— Глупости, — резко перебила Лукреция.

— Эрик так не думает, — вырвалось у Эмили.

— Эрик, значит… Эрик… — Лукреция задумалась. — Это тот блондин-соплежуй, что ли? В нем все дело?

— Н-н-нет. Или… Не знаю я, мэм! Не знаю я, в чем дело! Я просто не могу так! Не могу больше, и все! — сорвалась Эмили.

— Присядь, Уайт, — заботливо сказала Лукреция и подошла к ней. — Рассказывай.

— Что мне вам рассказывать-то?

— Все, Уайт. Все…

Часы показывали полседьмого, а Эмили, сдерживая слезы вывернутой наизнанку души, не отводила свой подавленный взгляд от окна.

— Я уснуть теперь не могу, в холодном поту просыпаюсь. Я хочу все это забыть, понимаете? — Она закончила свой рассказ и посмотрела на Лукрецию. — Просто забыть.

— Прости за честность, я правда сочувствую тебе, но ты этого не забудешь. Никогда не забудешь. Как и того, что струсила. — Лукреция отошла к окну. — А ведь ты — ты, Уайт, — возможно, для кого-то последняя надежда. Вот возьми свою Мэй. Она разве не заслужила спасения? Она ведь положилась на тебя, доверилась, а ты? Что с ней теперь будет? Что будет с другими? Сколько, Уайт, еще людей станут жертвами этой гнили?!

— Я не смогу ей помочь. — Эмили виновато посмотрела на Лукрецию. — Понимаете? Ну не могу я там никому помочь!

— Если бы не могла, то тут бы не сидела. Или ты думаешь, мне больше делать нечего, как время с тобой терять? Выслушивать нытье и вытирать слюни закапывающей свой потенциал, талантливой и дерзкой журналистки?

— Дерзкой?

— Да я даже по пальцам одной руки не смогу пересчитать тех, кто бы решился на то, что ты, Уайт, уже там сделала. В этой редакции их нет! Понимаешь, нет тут таких. А я уже в возрасте… — Лукреция грустно вздохнула. — Не могу.

— А как же репутация?

— Хах-ха-ха-ха. — Лукреция разразилась звонким смехом. — В настоящей журналистике репутация всегда плохая, Уайт. Потому что настоящий журналист всегда пишет правду, идет ради этой правды на все. Не качество текста и речи определяет его уровень, а то, на что он готов пойти, чтобы раскрыть миру правду. Вот кто такой настоящий журналист, — хлопнув по столу, сказала Лукреция. — Именно в тебе я и вижу сейчас этого журналиста — себя.

— Я не хочу так… становиться шлюхой.

— Шлюхой? Ты мне скажи, Уайт, а кому какое дело, сколько у тебя было мужчин? С чего ты взяла вообще, что женщина не имеет права на удовлетворение? Кто вообще тебе такое сказал, что сексом надо заниматься только с тем, с кем ты под венец собралась?

— Никто… Просто я уважаю себя и не могу с первым встречным. Для меня важно без стыда смотреть в глаза тому, с кем захочу провести жизнь.

— А он без стыда будет смотреть тебе в глаза? Или ты думаешь, что мужики так же думают, как ты? — покачала головой Лукреция. — И почему ты, Уайт, так себя принижаешь?

— Потому что я такая!

— Ладно, попробую сказать тебе проще. Вот возьмем Эрика твоего.

— Он не мой.

— Не твой? Но ты ведь ради него хочешь угробить свою карьеру.

— Не ради него.

— А если потом он уйдет, найдет кого-нибудь… Все они находят. — Лукреция печально вздохнула. — И что потом? Что ты делать будешь потом? Искать нового? А кто сказал, что он не поступит так же? А потом к сорока годам останешься сидеть с кошками и вязать свитера, так и не добившись в жизни ничего?

«Да почему мне все сильнее кажется, что они с Жюстин правы? Это ведь на самом деле мой шанс», — поймала себя на мысли Эмили.

— Ты проклинать себя потом будешь и этот день, когда могла, но, поджав хвост, убежала, — убедительно продолжила Лукреция.

— Я просто не хочу, чтобы Эрик знал… по крайней мере пока… пока я не придумаю, как ему это сказать, если вообще решусь, — неуверенно произнесла Эмили.

— Не узнает. Переведу тебя на удаленку. Ни одна душа не будет знать, чем ты занимаешься.

— Мне еще деньги понадобятся. Я и так… — Эмили посмотрела на Лукрецию. — Вся в долгах теперь.

— Считай этот вопрос решенным, — уверенно сказала Лукреция. — Что-то еще, Эмили?

Услышав свое имя в этом кабинете, та невольно вздрогнула и приятно удивилась.

— А почему именно этот клуб? Почему вы в него вцепились? — чувствуя, как страх начал уходить, спросила Эмили.

В кабинете снова воцарилась тишина. Лукреция резко отошла от Эмили и грустно уставилась в окно.

— Он убил мою сестру, — холодно произнесла она.

— Как? Кто убил? — моментально засуетилась Эмили.

— Блэквуд.

— Поч… почему вы сразу-то не сказали?

— Что бы это изменило? Доказательств у меня нет, только ее записки. — Лукреция тяжело вздохнула. — Я их нашла недавно, решила отдать в приют вещи… расстаться с прошлым… Хранила на чердаке. — Она сделала паузу. — Рассталась…

— А в полицию почему не пошли?!

— Да ходила я! Ходила! — закричала Лукреция, обернувшись. — Они мне сроком за клевету пригрозили и посоветовали заткнуться.

— И вы хотите отомстить ему, разрушив его репутацию и клуб?

— Это все, что я могу.

— А как же спасение людей? Вы наврали, да?

— Нет, Эмили… Не наврала. Просто для меня это не главное, а вот для тебя — да. Ты ведь не стала бы мне помогать из-за сестры.

— А?

— Вот и я про это. Просто сделай свою работу. А я тебе все для этого дам. — Лукреция отошла от окна и грустно опустилась в кресло.

Эмили в первый раз увидела Лукрецию такой. Подавленной, изможденной, беспомощной женщиной, что так умело скрывалась под маской ведьмы.

— А как он…

— Софи была его мачехой… В записках сказано, что она чувствовала, что он за ней следит, что ли. Я так и не поняла, о чем она. Но она хотела уйти. Потом я узнала, что она упала с лестницы… Несчастный случай… Но я полиции не верю. Не верю теперь ни одному их слову…

— Что-то еще, может, мне стоит знать? — настороженно спросила Эмили. — Я слышала, как Жюстин говорила, что я на кого-то похожа. Может быть, на нее?

«А на кого еще? Конечно, на нее, ты ведь ее копия, Эмили. Самая что ни на есть копия. Возможно, поэтому к тебе там так и относятся», — поймала себя на мысли Лукреция.

— Нет. И близко не похожа, — холодно соврала Лукреция.

— А то мне даже как-то жутко стало сейчас, — сжалась на стуле Эмили.

— Не накручивай. У вас нет сходства. — Лукреция снова достала бальзам и, сделав большой глоток, закурила сигарету. — Статью уже начала? — Она небрежно выдохнула в потолок струйку дыма.

— Не успела, — виновато ответила Эмили. — Пироги же…

— Тогда начинай, а о пирогах забудь. Теперь считай это уже своей новой должностью, — уверенно сказала Лукреция. — Звонить по любому вопросу сюда. — Она написала на бумажке свой номер и подвинула его по столу к Эмили. — Тут десять тысяч, — достав из стола конверт, продолжила она.

— Это же много. — Эмили взяла в руки полный новеньких стодолларовых купюр конверт.

— Моя блузка дороже, девочка, так что немного, — со смешком произнесла Лукреция. — Это все, больше не держу, будущий редактор рубрики «Секреты закулисья», — подбадривая, подмигнула она.

— Я поняла. Постараюсь не подвести вас.

— Уволить?

— Я не подведу вас, мэм, — тут же исправилась Эмили и в первый раз за день улыбнулась.

— Растешь. — Лукреция растянулась в ответной улыбке и посмотрела вслед уходящей Эмили. — Постой.

— А?

— Спасибо.

Эта краткая благодарность, это признание трудов и жертвы Эмили по-настоящему согревало. Лечило раны и придавало уверенности. Она не могла поверить, что совсем недавно стояла тут и краснела, выслушивала истеричный смех, сгорала со стыда, а сейчас… Сейчас она ощущала лишь приятные волны тепла от пусть небольшой, но победы, что поднимали самооценку и просто успокаивали. Эмили робко кивнула и вышла из кабинета. Вышла в этот уже новый для нее мир.

Часы в квартире на четвертом этаже дома в Бушвике показывали почти девять. За окном уже вовсю правила темнота, а сквозь нее нежным свечением пробивалась любопытная голубая луна. Она ярко сияла на ночном звездном небе и будто подглядывала за Эмили. С интересом наблюдала, как та при тусклом свете кухонной подсветки усердно искала в мусоре смятое приглашение.

«Ну наконец-то», — с облегчением подумала Эмили, доставая мокрую и склизкую голубую бумагу.

Морща нос, она быстро отсняла зловонное приглашение на смартфон и, как можно скорее вернув его обратно в ведро, подбежала к окну. Свежий октябрьский ветерок, что просачивался через приоткрытую сверху створку, приятно охлаждал и перебивал своим осенним запахом, казалось, въевшуюся в нос вонь от бытовых отходов.

Удобно усевшись на кровати, Эмили укуталась в мягкие лапы медведя и внимательно прочитала правила дресс-кода.

«Да кто там это придумывает-то? Где мне снова искать вечернее платье, да еще и красное, да еще и с ОБЯЗАТЕЛЬНЫМ вырезом до зоны бикини? Вот где? Эти шпильки снова… Какие-то гладкие пучки… Прическа, что ли? Почему вот нельзя просто в чем хочешь приходить? Радует, что в субботу в десять будет. Хотя я же теперь на удаленке…» — ворчала про себя Эмили, попутно гугля картинки с нужным ей образом.

Светло-серые стены, будто сотканные из дорогого и приятного на ощупь шелка, были украшены узкими прямоугольными светильниками. Они наполняли просторное помещение теплым светом и играли блеском на темно-коричневом мраморном полу. В ресторане «Илевен Мэдисон Парк» было, как всегда, многолюдно, а через огромные панорамные окна открывался чудесный вид на ночной парк Мэдисон-сквер: на его уютные скамеечки, что атмосферно выделялись в свете газовых фонарей; на круглый фонтан, который правда не работал, а лишь блекло маячил вдали на фоне причудливых скульптур и ярких огней манхэттенских небоскребов; на всю ту пеструю красоту, что неустанно рябила на ветру и еще не опала.

Эрик уже битый час стоял в очереди и время от времени устремлял свой взгляд на довольных посетителей. Далеко не бедные люди сидели за накрытыми белыми скатертями столами и не спеша ужинали. Мягкие коричневые стулья гармонично вписывались в антураж богатой эклектики, а тихая классическая музыка нежно ласкала слух Эрика. Заставляла предвкушать предстоящий и такой долгожданный ужин с любовью всей его жизни.

— Здравствуйте, сэр. — Администратор ресторана, миловидная мексиканка, одетая в черный брючный костюм, улыбнулась и вежливо спросила: — Чем могу помочь?

— Здравствуйте. — Эрик любезно улыбнулся. — Я бы хотел заказать столик где-нибудь в уголке. — Он указал рукой в конец зала.

— Конечно. На какое время?

— На субботу… — Эрик достал смартфон и уже в который раз посмотрел на время приглашения в клуб. — В десять вечера мне нужно.

— Секунду. — Администратор склонилась к планшету, проверяя наличие свободных мест. — Извините, сэр, только в воскресенье.

— Но это важная встреча, понимаете? — Эрик с надеждой посмотрел в карие глаза мексиканки. — Первое свидание. Я хочу, чтобы все было идеально… Она… она заслуживает только самого лучшего, — пытался убедить он.

— Я понимаю, сэр, но все столики заняты.

— Как вас зовут?

— Мария, сэр, — озадаченно ответила администратор.

— Красивое имя… Мария. — Эрик наклонился чуть ближе. — Может, как-то уступите для такого случая? — Он положил на стойку администратора сто долларов. — Я этого, можно сказать, всю жизнь ждал.

— Что же вы раньше не сказали, сэр? — Администратор приятно улыбнулась. — Всю жизнь — это и правда серьезно. — Она незаметно взяла купюру и опустила ее в карман пиджака. — Думаю, что-нибудь придумаем.

— Вы просто чудо, Мария, — на глазах расцвел в улыбке Эрик. — Вы… вы… — Он с трудом подбирал слова. — Вы не представляете, как сейчас спасли меня.

— Ждем вас в субботу в десять, сэр. Ваш столик… — Администратор повернулась в зал и показала на угол рядом с панорамным окном. — Во-о-он тот.

— Спасибо вам. Большое человеческое спасибо, — повторил Эрик и, довольный своей победой, вышел на улицу.

Теплый свет уличного фонаря в парке напротив ресторана приятно согревал присевшего на лавочку журналиста. Сейчас он по-настоящему ценил каждое мгновение этой незабываемой лунной ночи. Эрик не мог поверить, что раньше и не замечал таких красивых и уютных мелочей. Этих опавших листьев, что в прохладных потоках ветра весело кувыркались на траве и играли яркими осенними красками в желтом свете фонарей. Этих небоскребов, усеянных маленькими огоньками чьих-то семей и одиноких жизней. Даже гул сирен и автомобилей в эту секунду воспринимался как неизменная и неотъемлемая часть великолепия ночного Нью-Йорка. Руки Эрика в кожаных перчатках крепко сжимали смартфон, а Сири уже набирала номер Эмили.

— Эрик, привет, — послышался из трубки радостный голос.

— Эми, привет! Не успел тебя застать сегодня. Приехал в редакцию только к семи. Умотался, как всегда, в общем.

— А я знаю, мне сказали, что ты в работе весь.

— Только сейчас все доделал и решил… — сделал паузу Эрик, сопротивляясь страху. — Решил спокойной ночи тебе пожелать.

— Эрик, я… — По телу Эмили пробежало легкое тепло. — Я даже не знаю… Так приятно, очень.

— Тогда у меня еще одна приятная новость!

— И кака-а-ая? — греясь в лучах заботы, протянула Эмили.

— Я нам столик забронировал, не поверишь где.

— Даже… — растерялась Эмили. — Где?

— «Илевен Мэдисон Парк», Эми!

— Ты… ты с ума сошел? Это же дорого!

— Эми, ты заслуживаешь только лучшего. Так что не думай о деньгах, думай, что надеть в субботу в десять.

Взгляд Эмили моментально застыл на надоедливо капающем кране. А эта дата… такая знакомая дата яркой искрой влетела в ее сознание и оживила, казалось, только что притихшую бурю из терзающей боли и обжигающего все внутри стыда. Эмили понимала, что именно в это время ей надо быть в клубе. Именно в это, черт возьми, время. Она не могла поверить, что из всех возможных вариантов выпал именно этот. Душа ее рвалась на части, а тело хотело разрыдаться от вопиющей несправедливости жизни.

«Я просто перенесу. Да это ведь элементарно. Придумаю что-нибудь. Главное сейчас — не паниковать и не выдать себя», — быстро собралась с мыслями Эмили.

— Эми, ты тут?

— А?

— Что-то со связью?

— Я говорю, в субботу? — Эмили посмотрела на плюшевого медведя.

— Да, все, как договаривались.

— А мы договаривались?

— Ну да, ты же согласилась вчера, — начал нервничать Эрик.

— Я думала… — искала оправдание Эмили. — Думала, это время можно скорректировать. Ну, что это не прям точно-точно…

— Постой… Ты… ты передумала?

— Нет, Эрик! Нет же! Просто в субботу… в субботу я не могу. Лукреция надавала работы, и… — Эмили старалась придумать убедительную легенду. — Я не хочу уставшая идти, понимаешь? — мягким голосом продолжила она. — Может, в воскресенье? В воскресенье в десять, давай? Просто же, наверно, перенести?

Взгляд Эрика невольно уперся в невидимую точку и расплылся в огнях ночного города. Он пытался успокоить себя. Убедить, что это просто совпадение, что Лукреция и правда завалила Эмили работой. Но почему она? Почему не Мартиша? «А если… Нет! Нет! Она не станет мне врать! Не станет… А вдруг… вдруг станет и у нее нет чувств? Вдруг это все, просто чтобы не обидеть меня? Пожалеть?» — с чудовищной болью в сердце подумал Эрик.

— Д-д-да. — Голос его задрожал. — Да, конечно… Перенесу. Я… я тут рядом… Схожу сейчас, — пытался справиться с душевными терзаниями Эрик.

— Спасибо! Спасибо, Эрик. Правда, прости. Я думала, ты хоть предупредишь. Тогда в воскресенье железно, да же? — Эмили почувствовала себя виноватой. — Ты ведь не расстроился?

— Нет-нет. Все в порядке. В воскресенье в десять, Эми.

— Здорово! Тогда… спокойной ночи?

— Спокойной ночи, Эми. Добрых тебе снов, — ласково сказал Эрик и закончил вызов на дрожащем в руках смартфоне.

Мир его буквально остановился, а звуки города исчезли. Растворились в громкой тишине. Эрика словно засасывало в черную дыру, а его внутренности перемалывало в мясорубке боли, предательства и обмана. Он понимал, что, может, все и не так, но перед глазами назойливо маячила смятая голубая бумага. Полное смятение, что выворачивало наизнанку все чувства где-то внизу живота, бесконтрольным током расходилось по замерзшему телу журналиста. Приятный ветерок, что совсем недавно весело гонял опавшую листву, на глазах превратился в ледяной ветер. Он с яростной силой сдувал пестрые листья и обнажал черствую грязь холодной почвы парка. Луна подавленно скрылась за грузными облаками, а Сири уже набирала Митчелла, давнего друга Эрика.

— Мне нужна помощь, приятель, — расстроенно произнес Эрик.

— Не здороваешься… В чем?

— Мне надо попасть в один клуб. В эту субботу. Поможешь?

В парке вовсю бушевал ледяной ветер…