Грубая обработка

10

Звонок прозвучал около семи утра, это становилось уже привычным. Большей частью такой звонок означает, что хозяин или хозяйка дома, еще не очнувшиеся полностью от сна и не выпившие еще своей первой чашки чая, обнаружили, что заднее окно в доме разбито, а дверь распахнута настежь. Может быть, что-либо одно, а возможно, и то и другое. Обычно проходит какое-то время, прежде чем гнев выплеснется наружу.

Риз Стэнли и без того был в гневе. Снега на Обергургле было крайне мало — десять сантиметров на нижних склонах (десять!) и только пятнадцать сантиметров мелкого рассыпчатого выше. Его жена и дочь-подросток проводили время в шикарных заведениях, предназначенных для отдыха лыжников, оставляя там его деньги, а сын ухитрился сломать все пальцы на левой ноге. Идея взять его с собой оказалась просто лишней тратой времени и денег.

Всю дорогу от Гатвика Ризу пришлось бороться со сном и удерживать машину в правом ряду, в то время как все вокруг него спали, ворочались и храпели.

Наконец приехали домой, а там это…

Дежурный сержант тщательно записал все подробности, редактируя бранные выражения.

— Держите, Марк, — сказал он, протягивая лист бумаги Дивайну (тот проходил мимо). — Это для вас.

Дивайн бегло просмотрел бумагу, когда поднимался по лестнице, шагая через две или три ступеньки сразу. «Почему нормальные люди держат так много ценностей дома, а не в банковском сейфе? Если бы это был какой-то старый пенсионер, прячущий пятьдесят фунтов под матрасом, его еще можно было бы понять, бедного старого педераста. Но это…»

Дивайн бросил пальто на спинку стула и отправился за чайником. Ему предстояло многое сделать, прежде чем Резник и Миллингтон явятся и будут совать везде свои носы. Подробности других ночных грабежей, полученные сообщения — все это должно быть рассортировано, положено в папки и готово к тому, чтобы оказаться на столе инспектора вместе с его кружкой крепкого, без сахара, чая.

Последняя страница, первая страница, третья страница… чего он действительно хотел бы — это положить минут на десять ноги на стол и расслабиться с газетой в руках.

— Ваши идеи? — осведомился Резник, глядя вокруг. Миллингтон, Дивайн, Нейлор, Келлог, Патель — никто из них, казалось, не горел особым желанием высказать свое мнение.

— Семейство выехало на зимний отдых, а из всего, что существует в области безопасности: ревун, охрана и все прочее, имеется только сигнал тревоги на стене, который бездействовал в течение последних восемнадцати месяцев. Очень много общего с работой у Роя. Что вы думаете об этом?

— Ворам везет? — предположил Дивайн, отодвигая стул в тень, подальше от стола инспектора.

— Повезло, что они не залезли туда раньше, — сказал Миллингтон. — Что толку в сигнале тревоги, если он даже не подключен?

— Его наличие, сэр, — заявил Патель, соединив вместе пальцы. — Средство устрашения.

Миллингтон отвернулся, игнорируя его.

— На этот раз оно никого не напугало, не правда ли? — заметил Дивайн.

Резник двумя пальцами отбивал дробь на оборотной стороне крышки стола.

— А если это ограбление не было спонтанным, сэр, — начала Линн Келлог.

— Не было чем? — прервал ее Дивайн.

— Спонтанным. Ну, это не было случайностью. Не было, как вы сказали, везением. Счастливым случаем.

— Используется это слово газетой «Сан»? — подал голос Нейлор. На его лице заиграла улыбка, редкая в эти дни.

— Только в кроссвордах, — заявил Миллингтон, целиком и полностью человек газеты «Мейл».

— Если это было так, сэр, — продолжала Линн, глядя на Резника и возвращая разговор к обсуждаемому вопросу. — Я хочу сказать, что, если те, кто сделал это, действовали на основе какой-то информации, почему они ждали до последней минуты?

— Может быть, хозяева вернулись раньше, чем предполагалось? — заметил Дивайн.

— Правильно, — произнес одобрительно Резник. — Хороший пункт. Может, они так и поступили. Обязательно уточните это, когда будете там.

«Боже мой! — удивился Дивайн. — Он согласился со мной!»

— Спросите об этой сигнализации. Кто установил ее, кто отключил, зачем?

— Сэр, — обратился к инспектору Грэхем Миллингтон, — не был ли там…

— Ллойд Фоссей.

— Да, Ллойд. Я ожидал, что он появится с подобным делом.

— Фоссей работал на одну местную фирму по безопасности, а потом был уволен, — объяснил Резник. — Мы думали, что он мог сделать что-либо из мести…

— Используя свои знания, чтобы подзаработать, — вставил Миллингтон.

— Но мы не могли привязать его ни к чему.

— Скользкий ублюдок.

— Может, на этот раз нам повезет больше, Грэхем, — Резник посмотрел на своего заместителя.

— Сделаю все, что смогу, сэр, — ответил Миллингтон, — после того как разберусь с этим китайским бизнесом.

— Еще одна шайка косоглазых педерастов, — произнес тихо Дивайн.

— Почему вы так сказали? — спросил Патель.

— Так просто.

— Но вы сказали…

— Забудьте это.

— Нет, мне не нравится…

— Не сейчас, — остановил их Резник ровным голосом. — Через десять минут я должен увидеться с суперинтендантом, и поэтому у нас не остается времени, чтобы дать Марку совет, как избежать ловушек расовой нетерпимости.

— Какой нетерпимости? — возразил Дивайн обиженно. — Все, что я сказал, было…

Резник сурово посмотрел на него, и тот сразу замолк.

— Я попытаюсь присоединиться к вам после обеда, — сказал Миллингтон.

— Хорошо. — Резник посмотрел на часы. — Марк, вначале съездите в дом Стэнли. Если обнаружите что-либо важное, позвоните сразу сюда. Кевин, интересно выяснить, не застрахован ли этот дом и тот, который снимает семейство Рой, одной и той же компанией. Проверьте снова вспышку подобных грабежей, которая случилась недавно, и посмотрите, нет ли какой-либо связи с этими. Посмотрите, не сможете ли вы узнать, приходил ли кто-нибудь проверять владения перед тем, как были согласованы условия страховки. Если окажется, что сейчас работают те же грабители, что и в прошлый раз, и они пользуются внутренней информацией, нас не может удовлетворить только их арест, нам нужен также и источник информации. Все ясно?

Резник встал. Зашуршали подошвы, задвигались стулья.

— Линн, — обратился он к девушке, когда все стали выходить, — вы возвращаетесь в торговый центр?

— Да, сэр. — Ее голос не выражал особого энтузиазма.

— Позднее я могу оказаться там. Я разрешаю вам купить мне кофе.

— Слушаюсь, сэр.

Резник коснулся плеча Пателя. Молодой детектив тут же вскочил.

— Вы были правы, остановив Дивайна, — заметил он. — Хотя я не думаю, что он понял.

— Нет, не понял, сэр.

— Вероятно, мне следовало позволить вам попытаться объяснить ему.

Патель смотрел на инспектора, не произнося ни слова.

— Мария Рой, — спросил Резник. — Как вы оцениваете то, что она рассказывает?

— Звучит неубедительно, сэр.

— Противоречиво?

— Совершенно верно.

— Она все еще утверждает, что двое мужчин, ворвавшиеся в дом, — маленького роста и черные?

— Высокие, сэр. Высокие и черные. Они росли все время, пока я был у нее.

— Но все равно черные?

— О да, сэр.

— Может быть, она дальтоник? — подмигнул ему Резник.

— Я не думаю, что это так, сэр. Как я заметил за свою жизнь, дальтоников не так уж много.

Резник кивнул.

— Тогда я удивляюсь, зачем она лжет.

«Боже мой! — подумала Мария Рой. — Что со мной происходит? Я должна посетить врача, психиатра, а не стоять здесь, прячась в дверях и дожидаясь встречи с преступником». Ей казалось, что она дышит так часто и громко, что это слышат все проходящие мимо. Она вынула руки из карманов, стянула палец за пальцем перчатки, смяла их в ладонях и вновь засунула руки в карманы. Зачем она выбрала это пальто? Оно совсем не смотрится, выглядит не элегантно. Она подняла воротник, затем снова опустила его, потому что в таком виде она выглядела, как шпионка, и, кроме того, так не шло к ее лицу. Стрелки часов на «Каунсил Хаус», очевидно, никогда не подойдут к одиннадцати.

Она снова застегивала верхнюю пуговицу на своем пальто, когда увидела его. Грабянский прокладывал себе дорогу между стайками сизых голубей, разгуливающих по площади.

Резник любил садиться на крайний с конца стойки табурет или следующий сразу за ним. Таким образом он сидел около емкости с апельсиновым соком и смесителем молочных напитков, а не у нагревателя-мармита, сохраняющего теплыми булочки с сосисками и выпечку, и тем самым избегал соблазна съесть их.

— Через десять минут, — пообещала Сара, одна из двух девушек, которые работали здесь. — Ладно?

Резник поднял большой палец, показывая, что это его устраивает. Аппарат по приготовлению кофе «эспрессо» напоминал старомодный паровоз, и часто приходилось подолгу ждать, когда он наберет достаточное количество пара.

Вошли и устроились две дамы лет под шестьдесят. Они положили свои пакеты с покупками, заказали по чашке чая и закурили. Большинство других клиентов составляли торговцы с крытого рынка, которые пили чай из своих собственных кружен, обычно хранившихся под стойкой, и обменивались шуточками.

Резник думал над словами Скелтона, которые тот сказал ему сегодня напоследок: «Что касается источника информации, Чарли, если такой вообще существует, не предполагаете ли вы, что он может быть ближе к дому?»

— Прекратите это, — заявила Мария.

— Прекратить что?

— Вы знаете что.

— Что?

— Глазеть.

Они были наверху, над магазинчиком игральных карт, в заведении, которое называлось «чайной комнатой», хотя ни один из них не пил чая. Они сидели у окна с видом на центр города. Внизу была площадь с ее паннами и алкоголиками, собирающимися вокруг фонтанов, и превосходной серой каменной громадой «Каунсил Хаус» с мозаикой и монументальными львами по обе стороны широкой лестницы. Проехал полупустой зеленый автобус, свернувший на улицу, которая поднимет его до колонн реставрируемого театра. Продавец газет кричал о выходе утреннего выпуска. Стайка пропускающих уроки ребятишек каталась на роликовых коньках. Количество пар, стоящих около подвижного стенда с кожаными пальто, сократилось. Прошла группа парней в рубашках с короткими рукавами, с усами и татуировкой. Все как обычно.

— Не надо!

Это был шепот, но одновременно и восклицание, внезапное, как скрип тормозов.

Головы все же обернулись. Грабянский только улыбнулся похотливой уверенной улыбкой. Его рука лежала на ее коленке. Подол ее юбки оставался там, куда он его сдвинул, двигался только его большой палец, поглаживающий кругами ее ногу под коленкой и выше.

— Все в порядке? — спросила официантка, выполняя свою обычную скучную обязанность.

Мария только сузила глаза, откинула назад голову и вздохнула.

— Почему вы не отойдете? — сказал Грабянский довольно вежливо. — Когда нам понадобится что-либо, мы позовем.

— Что мы делаем? — спросила Мария. Большой палец Грабянского оставался без движения, и Мария могла говорить.

— Пьем утренний кофе, — он улыбнулся. — Одиннадцатичасовой — так его называют?

«Это своего рода истязание, вот что», — подумала Мария. Он снова начал водить пальцем. Она ухватилась за него, крепко сжав его ладонь. Он, пошатнувшись, перекинул свою левую ногу за ее правую и сильно прижал, так что ей пришлось откинуться назад, чтобы не перевернуться вместе со стулом.

— На нас смотрят люди.

— Вам это только кажется.

— Им же все видно.

— Что?

— Что вы… делаете.

— Что я делаю?

«Сводишь меня с ума», — подумала Мария.

— Они намазывают масло на свои булочки, — заявил Грабянский, — ставят маленькие хорошенькие галочки на списки своих покупок, думают о том, не сходить ли им сделать пи-пи. Они не смотрят на нас.

— Послушайте… — начала она.

— Да?

— Вы все еще…

— Да?

— Вы не сказали мне…

— Что?

— Вы говорили по телефону, вы говорили… что вы что-то хотите.

Грабянский рассмеялся глубоким горловым смехом. Мария была поражена этим звуком, почти рычанием, и она представила его в постели. Он снова засмеялся и сжал ее ногу. Мария удивлялась: как он узнает, о чем она думает?

— Будьте любезны, — подозвал Грабянский официантку.

— Да? — Женщина была уставшей, хотя и молодой, с тусклым обручальным кольцом на пальце. На потертом черном платье был гофрированный белый фартук. Мария думала, что такие носят только в порнографических видеофильмах, которые ее муж иногда находил восхитительными после того, как принимал достаточную дозу кокаина.

— Счет.

— Одну минутку, сэр, я…

— Мы уходим…

— Сейчас.

Официантка посмотрела на блокнот, который свисал с ее талии, суетливо полистала его, оторвала листок, оставив корешок на месте, разорвала листок на две части и положила на стол около нетронутой чашки Грабянского.

— Благодарю вас, — бросил он, положив в ее руку пятифунтовую бумажку. Затем он обвел мимо нее Марию. — Мы еще обязательно зайдем к вам.

— Вы всегда так поступаете? — спросила Мария, когда они оказались на улице.

— Как — так?

— Я не знаю. Возбужденно. Самонадеянно.

— Нет, — ответил он, — не думаю. — Он направился к стоянке такси на южной стороне площади.

— Вы пользуетесь этим, не так ли?

— Чем — этим?

— Ну, вы знаете.

Грабянский покачал головой. Азиат, водитель такси, прервал разговор с товарищем и поспешил открыть дверь машины.

— Никогда не видел нужды в этом, — заявил Грабянский, забираясь в машину следом за ней.

Они сидели несколько секунд молча. Водитель смотрел на них через плечо.

— Тогда поехали, — махнул рукой Грабянский. Мария повернулась к нему в неуверенности.

— Дайте ему ваш адрес.

Резник выпил две чашки «эспрессо», просмотрел местную газету, обменялся с Сарой традиционными фразами. Взгляд на часы подсказал ему, что больше нет времени дожидаться Линн, увлеченной, по-видимому, предстоящим показом мод. Он остановился около первого продовольственного магазина. Купил фунт[3] копченой колбасы, полфунта сушеных грибов, две унции[4] укропа и кусок пирога с маком. В зеленном ряду, примыкавшем к рыбному рынку, он приобрел январскую капусту и огурец. На прилавке с сырами он выбрал ярлсберг и крепкий чеддер. Затем купил маринованную селедку, хрен и сметану в последнем на выходе продовольственном магазинчике. Здесь, как и в первом, продавщица говорила с ним по-польски, зная, что он ее понимает, а Резник отвечал по-английски.

У него бывали моменты, когда он начинал думать, что недостаточно продать дом, а нужно продать абсолютно все, подать прошение о переводе в какой-либо другой город, другое место.

Но он знал, что никогда не сделает этого — здесь была его жизнь.

По другую сторону торгового центра, недалеко от эскалатора и часов «Эммет», стояла группа поляков в пальто, кепках в клеточку, с сигаретами, зажатыми в ладонях. Они говорили о прошлом: медалях, военных кампаниях, о борще и суровых зимах. Их привлекла сюда работа на аэродромах и шахтах, а затем они остались. Водка для этих мужчин будет всегда иметь вкус и запах рябины или зубровки, вишни или меда.

Когда Резник был молодым, единственно известная ему водка производилась в Уоррингтоне.

Он спустился на лифте на стоянку автомобилей. Через десять минут он будет в «Мидленд телевижн», где, как он надеялся, сумеет переговорить с Гарольдом Роем.