Грубая обработка

16

Резник толкнул дверь. Что-то остановило ее, и она дальше не открывалась. Он пытался заснуть уже дважды: внизу на диване и на своей двуспальной кровати. Не помогли, а только освежили голову все обычные приемы: виски и молоко, музыка и тишина. Освободиться от навязчивых мыслей и воспоминаний было равносильно тому, чтобы пытаться стереть следы крови с пропитавшихся ею досок. Войдя в комнату, он коснулся стен. Обои отслаивались кусок за куском. Если долго стоять там, то можно уловить тот запах, упорный, как от чего-то, попавшего под ноготь. Он посмотрел на свои руки. Во время его семейной жизни эта комната предназначалась для предполагаемых детей. Позднее, когда его отношения с Рашель прекратились, здесь случилось совсем другое.

«Почему ты хочешь выехать?»

О Боже!

Резник закрыл за собой дверь. Там был замок, ему был нужен ключ. Рашель. Что она сказала ему в тот последний день? «Держись», «отступись», «прощай»? Это была действительно банальная история: убийца пришел в его дом. Зачем? Исповедоваться? Получить отпущение грехов? «Аве Мария» на устах, а за пазухой — смертоносный клинок с зазубринами на лезвии. Резник хорошо знал, что жизнь — лишь цепь маленьких неуверенных шажков.

Джек Скелтон взял чашку и вытянул ноги. Когда они переехали в этот дом в пригороде, им нравилось, что он такой большой. Удобно. Он и жена сложили доходы — его жалование суперинтенданта, поступления на их доли в строительной компании. Все тщательно посчитали и решили, что это будет их последний переезд. Даже после того, как дети покинут дом, им все равно потребуется значительное помещение, когда они будут приезжать со своими мужьями, женами, внучатами.

Над широким камином между фотографиями в рамках стояли часы. Двадцать минут второго. Алиса уже один раз спускалась и просила его вернуться в постель. «Ей нечего будет сказать, когда она придет». Скелтон тогда перестал ходить взад-вперед по комнате, служившей и гостиной и столовой и имеющей форму буквы «Г». Он посмотрел на жену и поднял брови. От этой дурной привычки он пытался избавиться еще в юности, но безуспешно. Затем кивнул жене и пообещал: «Скоро приду».

Алиса повернулась и поднялась в их спальню в одиночестве.

Скелтон прошел мимо обеденного стола через раздвигающуюся дверь на кухню, потрогал рукой чайник — еще теплый. Растворимый кофе стоял в банке в специальном углублении у камина. Трамваи уже не ходили, и он думал о том, как будет добираться до дома его дочь. Он даже не допускал и мысли, что она может вообще не вернуться домой в эту ночь.

«Кейт».

Скелтон проснулся при звуке поворачиваемого в замке ключа. Он заснул в кресле, и в его затуманенном мозгу еще слышался звук подъезжающего и отъезжающего автомобиля.

— Кэти?

Она повернулась к нему от подножия лестницы. Ее волосы, коротко подстриженные еще несколько месяцев назад, сегодня были замаслены и торчали, как клинья или сосульки. У нее было бледное лицо, на котором резко выделялись накрашенные черным губы. Одета она была в черные туго обтягивающие ноги брючки, черную незаправленную водолазку, а также черную кожаную куртку, обвешанную крестами и готическими знаками. Пустая пулеметная лента свисала с пояса на одной стороне, белые носки опускались в черные с отворотами ботинки, которые уже начали покрываться трещинами.

Одна нога на нижней ступеньке лестницы, рука опирается на перила, голова вздернута вверх. Она смотрела на него, «крутая» девчонка.

— Я уснул, — сказал Скелтон.

— Прямо здесь?

— Я дожидался…

— Я знаю, что ты делал.

— Я беспокоился.

— Ага.

— Мы беспокоились, твоя мать…

— Не надо.

— Не надо что?

— Не говори того, что ты собираешься сказать.

— Ты несправедлива…

— Ей до меня, как до лампочки, так что не надо делать вид, что это не так.

— Кэти!

Он кинулся к ней, подняв руку: ударить ее или прижать к себе?

Девушка сузила глаза и взглядом заставила его опустить руку. Ей было всего шестнадцать лет и два месяца.

— Кофе? — сказал Скелтон, отступив назад.

— Что?

— Кофе. Я могу приготовить кофе.

Она посмотрела на него скептически и рассмеялась.

— Мы могли бы поговорить.

Кейт покачала головой.

— Хорошо, тогда просто посидим.

— Поздновато для этого? — фыркнула она с горькой усмешкой.

— Ну и что?

— Да нет, поздно.

Скелтон вздохнул и повернулся, чтобы идти, но теперь она не хотела отпускать его.

— Этот комитет по встрече, — она усмехнулась. — Многострадальные взгляды. То, как ты так противно осторожничаешь, чтобы не спросить у меня, знаю ли я, который теперь час.

Он не знал, как ему отнестись к ее враждебности: замять, уклониться, но нельзя игнорировать ее. В ушах у нее были серебряные кольца, которые блестели даже при тусклом освещении. Он не видел смысла в проявлении гнева, которого не было в его мыслях о ней. Сентиментальность. Да, Кейт назвала бы его сентиментальным старым дураком.

— В любом случае я приготовлю себе кофе, — сказал он.

Когда она вошла на кухню, он сидел на табурете с чашкой кофе в руке. Она вытащила другую табуретку, но не села на нее, а осталась стоять в некотором напряжении, уставившись в пол.

— Ты действительно не хочешь кофе?

Кейт покачала головой.

Скелтон не хотел думать ни как полицейский, ни как отец. В кухне повисла неловкая тишина. Кейт не проявляла желания уйти. «Заткнись, — сказал себе Скелтон, — заткнись и жди».

— Как ты?.. — начал он.

— Меня подвезли.

— Кто и откуда? — вопрос выскочил сам по себе.

— Я их не знаю.

Он недоуменно посмотрел на нее, не зная, правда это, или же она сказала так, чтобы шокировать отца, сделать больно. Ее ответ был таким же автоматическим, как и его вопрос.

— Я стояла на дороге и подняла большой палец вверх. Подъехали два эти типа. Я не знаю, кто они такие.

— Ты могла бы позвонить.

— Да? Куда?

— Сюда. Позвонила бы мне. Я бы…

— Пошел бы встречать меня? «Познакомьтесь, мой отец — полицейский». Нет уж, спасибо.

— Тогда ты должна была уйти раньше.

— Я не могла.

— Взяла бы такси.

— На что?

— На деньги. У тебя были деньги.

— Я их истратила.

— Кэти. — Скелтон повернулся к ней вместе со стулом, протянул к ней руки. — Не делай этого.

— Чего этого?

Он встал и опустил руки.

— Послушай, — произнес он, — если ты уходишь вечером и думаешь, что вернешься так поздно, скажи мне.

— И ты скажешь: не ходи.

— Я дам тебе денег на такси.

— Каждый раз?

— Да, каждый раз.

— Нет, — заявила она.

— Почему нет?

— Потому что они будут истрачены прежде, чем наступит время возвращаться домой.

Она прошла через раздвижную дверь, оставив его слушать, как стучат ее каблучки по лестнице прямо над его головой. Утром она спустится вниз совершенно другой: с чисто промытыми волосами, в скромных сережках, никакой краски на лице, в блузке, джемпере, юбке. Полдюжины невнятных слов — и ее уже нет.

«Кэти».

Когда зазвонил телефон, ноты всполошились раньше, чем Резник. Он только недавно заснул, положив подушку на голову и вытянув руки и ноги.

— Алло, — буркнул он, подняв трубку и уронив ее снова. — Алло, кто это?

— Сэр? Извините за беспокойство, сэр. Это Миллингтон. Что-то похожее на войны династии Так, сэр. Я подумал, что, может быть, вы захотите приехать.

Резник протер глаза и промычал:

— Через десять минут, Грэхем.

— Откуда, черт возьми, — проговорил он, обращаясь к трем котам, которые обнюхивали его брюки, — Миллингтону известно о войнах династии Тан? — Он влез в одну брючину, затем ухитрился попасть и в другую. — Должно быть, его жена посетила еще одну вечернюю лекцию.