Гуляка и волшебник. Танские новеллы (VII-IX вв.)

Нефритовый браслет

[236]

В годы правления «Гуандэ»[237] некий сюцай Сунь Цюэ, потерпевший неудачу на государственных экзаменах, прогуливался по городу Лояну. Любуясь озером вэйского правителя, он вдруг увидел на берегу большое здание, видимо возведенное совсем недавно. Прохожий объяснил ему, что дом этот принадлежит семье Юань.

Подойдя к воротам, Сунь Цюэ постучался — никто не ответил. У ворот была маленькая пристройка — приемная для гостей. Сунь Цюэ приподнял новый, блистающий чистотой занавес и вошел. Вдруг он услышал, как открылась дверь: в сад вышла девушка. Светлый лик ее, сиявший свежей красотой, любого мог повергнуть в изумление. Девушка была похожа на светлую жемчужину, впитавшую в себя лунные блики, на ветвь зеленеющей ивы, подернутую утренней дымкой. Стан ее был как ароматная орхидея, орошенная ночной росой, лицо — как чудесная яшма, отмытая от земли, в которой она зародилась.

Решив, что это дочь хозяина дома, Сунь Цюэ стал украдкой наблюдать за ней.

Погруженная в глубокую задумчивость, девушка сорвала цветок и остановилась. Так стояла она долго и вдруг произнесла вслух:

В голосе ее слышалась грусть.

Сказав эти стихи, девушка пошла назад к дому и, проходя мимо приемной, неожиданно увидела Сунь Цюэ. В испуге и смущении она бросилась прочь и через мгновенье скрылась за дверями.

Вышла служанка и спросила:

— Кто вы и зачем пришли сюда на ночь глядя?

Суш, Цюэ сказал, что он приезжий и хотел бы снять здесь комнату.

— Мне так неловко, что я ворвался к вам, — добавил он. — Надеюсь, вы передадите барышне мои извинения.

Служанка сообщила об этом своей хозяйке. Молодая девушка сказала:

— Раз уж я предстала перед господином в таком затрапезном виде, простоволосой и без всяких украшений, к чему теперь прятаться! Попроси его подождать в зале, я немного приоденусь и выйду.

Когда Сунь Цюэ, очарованный красотой девушки, узнал, что она хочет повидать его, радости его не было границ.

— Кто эта барышня? — спросил он служанку.

— Это дочь уездного начальника Юаня. В раннем детстве она осиротела и осталась одна на свете. С ней здесь только мы — слуги. Думает она выйти замуж, да все нет подходящего жениха.

Через несколько минут вошла девушка. Принарядившись, она стала еще прелестнее, чем раньше. Приказав служанке подать чай и сладкие блюда, она ласково сказала гостю:

— Если вам, господин, негде жить, можете перевезти свои вещи сюда и поселиться у нас, — и добавила, указывая на служанку: — А если вам что-нибудь понадобится, скажите ей, — все будет сделано.

Сунь Цюэ был вне себя от счастья. Жены у него не было, а девушка так пленила его своей красотой, что он тут же прислал к ней сваху. Девушка с радостью согласилась, и вскоре они стали мужем и женой.

Дом Юань был очень богатый: золото, деньги, дорогие ткани — всего и не счесть. Сунь Цюэ жил прежде в бедности, а тут вдруг у него появились роскошные экипажи, превосходные скакуны, прекрасные одежды и редкая утварь. Это очень удивило его родных и друзей. Они стали приходить к нему с расспросами, но он никому не рассказал о том, что с ним случилось.

Сунь Цюэ был человеком гордым; он решил больше не сдавать экзаменов, не искать славы и почестей, а жить в свое удовольствие. Он пил, веселился — и прожил так три или четыре года, не выезжая из Лояна.

Как-то раз повстречал он своего двоюродного брата Чжан Сянь-юня — чиновника в отставке. Сунь Цюэ сказал ему:

— Мы так давно не виделись, и мне хочется поговорить с тобой. Приходи ко мне, проведем с тобой время до утра в дружеской беседе.

Чжан Сянь-юнь согласился и пришел в условленное время. Ночью, когда они уже собирались ложиться спать, Чжан Сянь-юнь взял Сунь Цюэ за руку и шепотом сказал:

— Я был учеником знаменитого даосского наставника и кое-чему от него научился. Судя по твоим словам, поведению, даже по лицу твоему, тебя обольстил бес-оборотень. Прошу, расскажи мне все, что с тобой произошло, ничего не скрывая, даже самого малого; иначе ждет тебя большая беда!

— Ничего со мной не случилось, — успокаивал его Сунь Цюэ.

— Видишь ли, — продолжал Чжан Сянь-юнь, — в людях преобладает сила света «Ян», а в бесах — темное начало — «Инь». Если «духовное начало» человека одерживает верх над его «животной душой», то человек этот живет вечно; если же побеждает «животная душа», то человек умирает. У бесов нет тела — они целиком состоят из темного начала, а у бессмертных нет тени — они целиком состоят из светлого начала. Свет или тьма победили, «духовное» или «животное» начало выиграло сражение, — написано на лице человека. Глядя на тебя, я вижу, что силы тьмы победили силу света, бесовские чары овладели твоим сердцем. Жизненный дух уже на исходе, разум и чувства твои угасают, в лице нет ни кровинки, животворные соки истощены, корень бытия подточен. Кости твои скоро иссохнут. Ясно, что ты стал жертвой бесовского наваждения. Почему ты таишься от меня и не хочешь рассказать всей правды?

Сунь Цюэ был сильно испуган. Он рассказал Чжан Сянь-юню о своей жене Юань, и брат вскочил в волнении:

— В ней-то все дело! Иначе и быть не может!

— Но что в ней такого необычного, не понимаю! — задумался Сунь Цюэ.

— А разве тебя не изумляет, что из всего рода Юань осталась в живых только она одна? — сказал Чжан Сянь-юнь. — И удивительный ум ее, и необыкновенные таланты — разве все это присуще обычной женщине?

— Весь свой век я бедствовал, — вздохнул Сунь Цюэ, — жил в нищете и нужде. Только после женитьбы встал на ноги. Можно ли забыть все то, что она для меня сделала! Как же мне быть?

Чжан Сянь-юнь рассердился:

— Тут с людьми не знаешь, как себя вести, а ты беспокоишься о всякой нечисти! В «Цзочжуани»[238] сказано: «Люди сами приманивают к себе или прогоняют от себя нечистую силу». Если в человеке нет червоточины, то нечисти ни за что с ним не совладать. И потом, суди сам, что важнее — чувство благодарности или твое здоровье? Ныне ты в опасности, так чего же думать о долге совести, и по отношению к кому? К нечистой силе? Даже малый ребенок это поймет, а ты ведь как-никак взрослый человек. Вот что, слушай! У меня есть волшебный меч, которым можно сразить нечистого духа. При одном взгляде на него всякая нечисть обращается в бегство, и я не раз прибегал к его помощи. Завтра утром я дам тебе этот меч. Ты пойдешь с ним в покои твоей жены. Вот увидишь, насмерть перепугается. Так же было когда-то со служанкой Ин-у, когда она взглянула в волшебное зеркало Ван Ду.[239] Иначе тебе не победить бесовского наваждения.

На другой день Чжан Сянь-юнь вручил драгоценный меч Сунь Цюэ и, прощаясь, крепко сжал его руку.

— Выжди подходящий момент! — сказал он.

Сунь Цюэ взял меч и спрятался в спальне жены, но на сердце у него было очень неспокойно.

Внезапно Юань проснулась. В гневе обрушилась она на Сунь Цюэ с упреками:

— Я спасла тебя от нищеты, жизнь твоя течет в спокойствии и довольстве. А ты забыл о благодарности и задумал недоброе! Даже псы погнушаются такою падалью, как ты. Да разве тебе место среди людей?

Сунь Цюэ был пристыжен и напуган. Понурив голову, он сказал:

— Меня подучил мой двоюродный брат. Разве сам я посмел бы? Плакать мне кровавыми слезами, если я когда-либо задумаю что-то против тебя. — И он, рыдая, бросился перед женой на колени.

Выхватив меч, Юань изломала его на куски с такой легкостью, словно это был стебель лотоса.

Сунь Цюэ перепугался и хотел было бежать, но Юань засмеялась.

— Вместо того чтобы научить тебя тому, как должен вести себя благородный человек, этот подлец Чжан Сянь-юнь решил сделать из тебя негодяя. Когда он придет сюда, надо будет хорошенько проучить его. Я знаю твое сердце, ты ведь не такой, как он, ты не мог меня убить. Мы с тобой прожили несколько счастливых лет, как же ты во мне усомнился?

Сунь Цюэ понемногу успокоился.

Через несколько дней он вновь повстречал Чжан Сянь-юня.

— Заставил же ты меня дергать тигра за усы, я чуть на тот свет не отправился! — сказал он двоюродному брату.

Тот спросил о волшебном мече, и Сунь Цюэ рассказал ему, как Юань в куски изломала меч. Чжан Сянь-юнь задрожал от страха и воскликнул:

— Разве я мог это предвидеть?

С тех пор он больше не бывал в доме Сунь Цюэ, такая боязнь его одолела.

Прошло более десяти лет, и Юань родила двух сыновей. Она очень строго управляла домом, не допуская никаких отклонений от заведенных ею порядков.

Как-то раз Сунь Цюэ навестил своего старого друга, с которым он близко познакомился в Чанъани, министра Пана, и тот рекомендовал его наньканскому сановнику Чжан Вань-цяну на должность местного судьи. Вместе со всей семьей Сунь Цюэ отправился к месту службы.

Когда они проезжали мимо высоких гор, покрытых сосновыми лесами, Юань так печально смотрела вдаль, словно что-то тяжестью легло ей на сердце. Когда прибыли в Дуаньчжоу, Юань сказала:

— В нескольких часах езды отсюда на берегу реки стоит монастырь Сяшань. В нем живет буддийский монах Хой Ю, который прежде служил нашей семье. Мы с ним не виделись уже много лет. Годами он стар, давно порвал с тщетой суетного мира и может скоро покинуть свою бренную оболочку. Если мы навестим этого святого человека и устроим пир в его честь, то это доброе дело принесет тебе счастье в твоих служебных начинаниях.

— Хорошо, — согласился Сунь Цюэ.

Тогда Юань приготовила для монаха много разных плодов и овощей.

Когда они подъехали к монастырю, Юань вдруг стала очень весела. Она принарядилась, сделала нарядную прическу, нарумянилась и, взяв с собой обоих сыновей, направилась в монастырь. Казалось, эти места ей были хорошо знакомы. Сунь Цюэ не знал, что и подумать.

Увидев старого монаха, Юань вручила ему нефритовый браслет.

— Эта вещь когда-то принадлежала вам, — сказала она.

Монах взглянул на нее с удивлением.

По приказу Юань было подано угощение. Когда все поели вдоволь, с растущих поблизости сосен спрыгнули десятки обезьян и набросились на остатки пищи. Через мгновение с криком и хохотом, цепляясь за ветви лиан, они снова взобрались на деревья.

Юань вдруг опечалилась. Приказав подать кисть, она написала на стене храма следующие стихи:

Кончив писать, она бросила кисть на землю и, схватив детей в объятия, громко зарыдала.

— Желаю тебе счастья, мы расстаемся навсегда, — сказала она Сунь Цюэ.

И вот она сорвала с себя одежды, превратилась в обезьяну и, прыгая с дерева на дерево, помчалась вдогонку за обезьяньей стаей. Прежде чем исчезнуть в чаще, она в последний раз оглянулась. Сунь Цюэ застыл от изумления. Долго стоял он как громом пораженный, прижимая к себе детей.

Наконец он пришел в себя и начал расспрашивать старого монаха, и вот что поведал ему монах:

— Эту обезьяну я кормил, когда был бедным послушником. В годы «Кайюань» любимец императора Гао Ли-ши проезжал здесь, и обезьяна полюбилась ему за ум и находчивость. Гао Ли-ши купил ее у меня за свиток шелка. Говорят, вернувшись в Лоян, он подарил ее императору. Посланцы императора, проезжавшие через наши края, рассказывали, что мудростью и хитростью эта обезьяна превосходила многих людей. Жила она во дворце Шанъян. Затем случился мятеж Ань Лу-шаня. С тех пор никто не знал, куда она делись. Не думал я, что увижу ее сегодня. Этот нефритовый браслет мне подарил когда-то один малаец. В те времена я надевал браслет на шею обезьяне вместо ошейника и сейчас сразу же припомнил это.

Сунь Цюэ был охвачен глубокой печалью. Он еще немного побыл в монастыре, а затем вернулся с сыновьями домой. Так и не остался он служить в тех местах.

Куньлуньский раб

[240]

В годы «Дали» жил некий юноша по имени Цуй. Отец его, важный сановник, состоял в знакомстве со всеми именитыми и влиятельными людьми того времени. Сам же юноша был из тех, кто носит «меч, рубящий тысячу буйволов».[241]

Как-то отец отправил его с визитом к одному влиятельному вельможе. Надо сказать, юноша был прекрасен, словно священный нефрит, однако, имея от природы склонность к уединению, жизнь вел он тихую и скромную, изъяснялся всегда просто и вместе с тем не без изящества. Приказав служанке поднять занавес, вельможа пригласил юношу войти. Юноша, отвесив поклон, передал ему все, что наказал отец.

Вельможа был в добром расположении духа, юноша пришелся ему по душе, он усадил его и повел с ним дружескую беседу. Вдруг вошли три певицы, все красоты бесподобной, и поставили перед ними золотые вазы, полные персиков. Поданы были сладкие вина. Вельможа велел одной из девушек, одетой в красное платье, поднести юноше вазу с плодами и пригласил его отведать. Юноше еще не случалось бывать в компании веселых певиц. Он лишь в смущении краснел и не и силах был проглотить ни куска. Тогда вельможа приказал девушке в красном платье кормить юношу с ложки, и тому поневоле пришлось подчиниться. Остальные девушки снисходительно улыбались.

Вскоре юноша распрощался, собираясь уходить.

— Непременно загляните ко мне, как будете свободны, и уж без всяких церемоний, — сказал вельможа в велел наложнице в красном платье проводить юношу.

Выйдя во двор, юноша оглянулся: девушка сначала подняла вверх три пальца, затем три раза повернула кисть руки, растопырив все пальцы, и, наконец, указав на зеркальце на груди, шепнула:

— Запомните!

И больше ни слова.

Вернувшись домой, юноша рассказал отцу, как ласково принял его вельможа и как приглашал снова завтра. Он по-прежнему уединялся в своем кабинете, но с этого дня рассудок его словно помутился. Все на свете ему опостылело, ко всему равнодушный, он стал еще молчаливей, изменился с лица, как будто находился во власти непонятного недуга. Целыми днями он все о чем-то думал, позабыв об отдыхе и еде. Только повторял нараспев стихи:

Окружающие не могли понять, что вдруг случилось с юношей. Был в семье раб по имени Мо Лэ, родом из куньлуньцев. Заметил он, как грустит юноша, и спросил его:

— Отчего вы закручинились, господин, какая забота вас печалит? Отчего не откроетесь своему старому рабу?

— Что знают об этом такие, как ты? Разве ты поймешь? Зачем же спрашивать? — с досадой ответил юноша.

— Вы, господин, только скажите хоть слово, а я уж найду способ помочь вам. Ничто от меня не укроется, ни вблизи, ни вдали, все для вас добуду! — обещал Мо Лэ.

Придя в изумление от столь необычных слов, юноша поведал старому рабу о своем желании свидеться с красавицей.

— Да это ж пустяк, — усмехнулся Мо Лэ. — Отчего вы раньше мне не сказали, зачем мучились понапрасну?

Тут юноша рассказал ему о таинственных знаках, которые подавала ему красавица.

— Понять их нетрудно, — ответил раб. — Она вам показала три пальца. Это значит, что из десяти дворов, отведенных певицам и наложницам вельможи, ее по счету третий. Повернув три раза руку, она показала вам на пальцах число дней: пятнадцать. А указав на зеркальце на груди, разве не сказала она вам ясней ясного: «Пусть господин придет в пятнадцатую ночь, когда луна кругла, как зеркало?»

Не помня себя от радости, юноша спросил:

— А что ты придумаешь в помощь мне? Чем рассеешь мою печаль?

Мо Лэ улыбнулся:

— Завтра как раз пятнадцатое число. Дайте мне два куска темного шелка, я сошью для вас, господин, и для себя темные, плотно облегающие платья. Но этого мало. В доме вельможи живет свирепый пес. Он стережет ворота в покои певиц и наложниц и не пропустит незнакомого ему человека. Чтобы проникнуть туда, нужно убить этого пса. Он чуток, как блуждающий дух, и свиреп, как тигр. Это пес цаочжоуской породы, выведенной Мэн Хаем. Никому в мире, кроме вашего старого раба, не убить его. Но я сумею с ним покончить.

Настала пятнадцатая ночь. Когда время близилось к третьей страже, старый раб захватил с собой отборного вина и мяса, взял тяжелую цепь и куда-то исчез. Вскоре он вернулся и объявил:

— Пес мертв, пойдемте, теперь нам больше ничто не мешает.

Шла третья стража, когда юноша и старый раб, одетые в темные платья, отправились в опасный путь. Преодолев десять стен, они проникли во внутренние дворики, где жили наложницы. Вот и третий дворик… Резные двери в дом были не заперты, внутри поблескивала золотая лампа, и слышно было, как томительно, словно ожидая кого-то, вздыхает молодая наложница.

Вот надела она изумрудные серьги. По ее прекрасному свеженарумяненному лицу скользнула тень раздумья, и оно подернулось грустью. Девушка принялась читать нараспев стихи:

И прислуга и охрана спали, повсюду царила тишина. Цуй, осторожно отодвинув занавес, вошел в комнату. Красавица не вдруг узнала юношу. Увидев, что это он, девушка спрыгнула со спального ложа и, схватив его за руки, молвила:

— Я верила, что вы сумеете разгадать мои знаки. Но я не знала, что вы волшебник! Иначе как бы вы проникли сюда?

Тут юноша рассказал ей о том, как Мо Лэ помог ему проникнуть к ней.

— Так где же он? — спросила красавица.

— Стоит за дверью, — ответил юноша.

Она пригласила раба войти и поднесла ему вина в золотой чаше. Потом сказала юноше:

— Когда-то семья моя была богата, жили мы на севере, возле самой границы. Мой господин занимал там должность главного военачальника. Он принудил меня стать его наложницей. У меня же недостало сил покончить с собой, и вот теперь я влачу свои дни в неволе. Лицо мое нарумянено и набелено, но на душе камнем лежит печаль. Я беру пищу палочками из нефрита, золотые курильницы изливают для меня ароматы, я одета в тончайший шелк, укрываюсь расшитыми покрывалами, засыпаю на ложе, изукрашенном изумрудом и жемчугом. Но зачем мне эти богатства, если руки мои словно в оковах, а ноги в путах? Ваш мудрый слуга владеет искусством магов. Что же мешает ему вырвать меня из тюрьмы? Я так сильно жажду свободы, что даже смерть не страшна мне. Прикажите слуге освободить меня, и я до конца моих дней буду служить вам. Но согласны ли вы? Я жду вашего решения.

Юноша в растерянности не знал, что ответить.

— Если воля молодой госпожи столь тверда и непреклонна, — сказал Мо Лэ, — то ничего нет проще.

Наложница просияла от радости. Мо Лэ попросил разрешения прежде перенести к юноше в дом ларцы и мешочки с ее украшеньями и нарядами. Трижды пришлось ему возвращаться. Наконец он сказал: «Поторопимся, скоро рассвет», — посадил к себе на спину юношу и красавицу, птицей перелетел через десять высоких стен и спрятал красавицу в покоях юноши. За все это время никто из стражей даже не шелохнулся.

Наступил рассвет. В доме вельможи проснулись и видят: сторожевой пес мертв, а молодая наложница исчезла.

Вельможа сильно встревожился и испугался. «Ворота дома всегда под охраной и крепко заперты. А между тем кто-то тихо пробрался внутрь, похитил наложницу и бесследно скрылся. Наверно, это было существо сверхъестественное», — рассудил он и приказал всем хранить тайну, дабы не навлечь новых бед.

Красавица жила в доме юноши два года. Но вот однажды она в легком экипаже отправилась в Цюйцзян развлечься и полюбоваться цветами. Тут ее заметил и признал один из людей вельможи и поспешил доложить ему об этом. Удивленный вельможа призвал на допрос юношу. Перепуганный Цуй ничего не посмел утаить. Рассказал он и о том, как Мо Лэ перенес их через стены.

— Вина этой женщины велика, — сказал вельможа, — но она у вас уже около двух лет, что уж теперь искать справедливости! Но нужно избавить край от столь опасного человека, как ваш раб.

И он приказал пятидесяти лучшим из своих воинов, вооруженным до зубов, окружить дом юноши и схватить Мо Лэ. Однако Мо Лэ, вооружившись мечом, в одно мгновенье, словно на крыльях, перелетел через высоченную стену и, подобно орлу, взмыл в небо. Стрелы сыпались градом, но ни одна не достигла цели. Не успели и глазом моргнуть, как он исчез. Ужас объял семейство Цуя. Перетрусил и вельможа. Каждую ночь в течение целого года его охранили слуги, вооруженные мечами и секирами.

Десять с лишним лет спустя один из людей Цуя увидел Мо Лэ на рынке в Лояне. Старый раб торговал лечебными снадобьями и, казалось, за все эти годы нисколько не изменился, выглядел все таким же.

Женщина с мечом

[242]

Инь-нян была дочерью полководца Не Фэна, того самого, что в середине годов «Чжэньюань» занимал должность военного наместника в Вэйбо. Когда девочке было лет десять, в дом Фэна забрела, прося подаяния, буддийская монахиня. Инь-нян приглянулась монахине, и та попросила:

— Отдайте мне вашу дочь в услуженье, я многому научу ее.

Фэн страшно разгневался.

— Хоть в кованый сундук ее упрячь, я все равно уведу твою дочь, — пригрозила монахиня.

В самом деле, с наступлением ночи Инь-нян исчезла. Фэн был сильно встревожен и напуган и приказал своим слугам все кругом обыскать и обшарить. Однако нигде не нашли никаких следов пропавшей. И отец и мать пролили немало слез, вспоминая свою дочку. Да только тем все и кончилось.

Прошло пять лет. Вдруг однажды монахиня привела Инь-нян домой.

— Ученье окончено, получай свою дочь обратно, — сказала она Фэну и вдруг исчезла.

В семье и обрадовались и опечалились. Стали расспрашивать дочку, чему же она обучилась.

— Поначалу я все читала сутры да твердила наизусть разные заклинания. Вот, пожалуй, и вся наука, — отвечала Инь-нян.

Фэн усомнился и приступил к ней с расспросами.

— Боюсь, мне не поверят, коли я скажу всю правду. Стоит ли? — спросила Инь-нян.

— Нет, нет, расскажи все, как было, — твердил отец.

— Сколько мы прошли в ту ночь, как монахиня увела меня, я не знаю. Наверно, десятки ли. Только к рассвету пришли мы к большой пещере. Вокруг было тихо, нигде не видно людского жилья, зато множество обезьян и черных мартышек резвилось в зарослях лиан среди сосен.

В пещере уже были две девочки лет десяти, умненькие, смышленые, миловидные. Они никогда не прикасались к пище. В мгновение ока умели взбираться на самую отвесную кручу, лазили по деревьям, как юркие мартышки, и не было случая, чтобы они сорвались. Монахиня дала мне какое-то снадобье в виде шарика и драгоценный меч, который велела всегда носить с собой. Был он длиной поболе двух чи, а лезвие — тоньше волоса. Еще монахиня приказала мне во всем подражать этим девочкам, а им велела научить меня лазать по скалам и по деревьям.

Постепенно тело мое стало легким, как ветерок. Через год я научилась легко и без промаха убивать обезьян, а потом стала нападать на тигров и леопардов. Отрубив им головы, я возвращалась обратно. Через три года я уже летала по воздуху и поражала мечом ястребов и сапсанов. При этом лезвие меча становилось маленьким, не больше пяти цуней. Птицы и не замечали, что меч вот-вот их настигнет.

На четвертый год монахиня оставила двух других девочек охранять пещеру и отправилась вместе со мной на рынок в какой-то незнакомый мне город. Там, указав на одного человека, она перечислила одно за другим все его прегрешенья и после сказала:

— Отруби ему голову, но так, чтоб никто ничего не заметил! Потом вырежь у него печень. Это легче, поверь мне, чем сбить птицу на лету.

Она дала мне изогнутый, как бараний рог, кинжал, шириною в три цуня, и я среди бела дня на базарной площади убила человека, и никто не заметил этого. Спрятав голову его в мешок, я вернулась к своей повелительнице, и она с помощью снадобий превратила отрубленную голову в озерцо воды.

На пятый год она вновь призвала меня:

— Неким важным сановником совершены тяжкие преступления. Многих обидел он без всякой на то причины. Ночью проберись к нему в спальню, отруби ему голову и принеси ее мне.

С кинжалом в руках я сквозь дверную щель проникла в дом и спряталась за стропилами. Дождавшись ночной темноты, я отрубила сановнику голову и возвратилась к себе.

— Что ты так замешкалась? — сердито спросила меня монахиня.

— Я увидела, как тот, кого я должна была убить, играет с сыном, прелестным мальчишкой, и у меня просто рука не поднималась.

— Впредь, если пошатнется в тебе решимость по такой причине, убей сначала того, кого любит приговоренный к смерти, а потом уж прикончи его самого, — сурово приказала монахиня.

Поклоном я поблагодарила ее.

— Я вскрою тебе голову и спрячу в ней этот кинжал, — сказала монахиня. — Он не причинит тебе никакого вреда. Ты всегда сможешь его достать, когда нужно. — Потом прибавила: — Ученье твое окончено, и ты можешь вернуться домой. Наверное, мы встретимся вновь лет через двенадцать, — пообещала она, провожая меня.

Услышав такие речи, Фэн обомлел от страха. Вскоре дочь его начала исчезать с наступлением ночи и возвращалась лишь на рассвете, но Фэн не решался ни о чем ее спрашивать. Не мудрено, что отцовская любовь его остыла.

Как-то раз в их дом постучал один юноша, шлифовальщик зеркал.

— Человек этот будет мне мужем, — решительно заявила Инь-нян своему отцу.

Отец не осмелился ей перечить и отдал ее замуж за шлифовальщика. Молодой супруг только и знал что шлифовку зеркал. Ничего другого он не умел. Но отец Инь-нян поселил молодых по соседству со своим домом и щедро снабдил их одеждой и пропитанием.

Через несколько лет отец умер. Новый наместник Вэйбо проведал об этой странной истории и пригласил супругов к себе на службу, соблазнив их щедрым жалованьем. Он не жалел для них ни денег, ни шелков.

Прошло еще сколько-то времени. Наступили года «Юаньхэ». Наместник Вэйбо, не поладив с Лю Чан-и, военным наместником областей Чэнь и Сюй, послал Инь-нян отрубить тому голову. Инь-нян вместе с мужем направилась в Сюй, город, где проживал наместник Лю. Но он обладал даром предвиденья и заранее узнал об их приезде. Он призвал одного из своих военачальников, и тот, как было ему приказано, отправился на другое утро к Северным городским воротам. Вскоре к воротам подъехали двое: мужчина верхом на черном осле и женщина на белом осле. Навстречу им с криком взметнулась сорока. Мужчина выстрелил в птицу из лука, но промахнулся. Тогда женщина выхватила у него лук и единым выстрелом сбила птицу на лету.

— Я рад видеть вас, — сказал военачальник, сложив в знак приветствия руки. — Вы прибыли издалека, и я польщен тем, что мне выпала честь приветствовать вас.

Услышав такие слова, Инь-нян и ее супруг сказали:

— Поистине Лю Чан-и — святой человек. Иначе как бы он мог узнать о нашем приезде? Мы хотим повидать досточтимого Лю.

Лю радушно принял их.

— А ведь мы посланы уничтожить вас, — с поклоном поведали ему Инь-нян и ее супруг.

— Я не виню вас, — спокойно ответил Лю. — Вы служите своему господину! Подослать убийц — не редкость в нашем мире. Только чем Вэйбо лучше Сюйчжоу? Я намерен просить вас остаться у меня на службе, да не уверен, что вы согласитесь.

Поблагодарив его, Инь-нян сказала:

— У вас нет надежных помощников, а мы решили уйти от прежнего своего господина. Останемся здесь и станем служить вам, как можем.

Лю спросил, сколько они хотят за свои услуги.

— Двести монет ежедневно, этого будет достаточно, — ответили они.

Лю охотно согласился.

Смотрят, а ослы, на которых приехали Инь-нян с мужем, внезапно исчезли. Лю отправил на поиски их слугу, но никто не знал, куда они подевались. Тогда Лю тайком заглянул в холщовый дорожный мешок, который привезли с собой молодые супруги, и увидел там двух бумажных ослов: белого и черного.

Прошло около месяца, как вдруг Инь-нян обратилась к своему новому господину:

— Наш прежний хозяин не знает, где мы. Необходимо его известить. Сегодня ночью я отрежу себе прядь волос, перевяжу ее красным шелком и положу у изголовья наместника Вэйбо в знак того, что мы к нему не вернемся.

Лю выслушал ее и отпустил. Инь-нян возвратилась в начале четвертой стражи.

— Посланье доставлено, — сообщила она. — Завтра ночью он непременно пришлет мою бывшую подругу Цзин Цзин-эр убить меня, а вам отрубить голову. Однако к этому времени я успею придумать тысячи способов, как погубить ее. Пусть это вас не тревожит.

Лю, человек великодушный и в высшей степени разумный, беспокойства не выказал. Во второй половине ночи при свете ярко горевших свечей он увидел вдруг, как два флажка, красный и белый, закружились над его ложем, словно нападая друг на друга. Это длилось довольно долго, и вдруг прямо у него на глазах грохнулся на пол лицом вниз какой-то человек, точно с неба свалился. Туловище и голова покатились в разные стороны. Вдруг появилась Инь-нян и воскликнула:

— Цзин Цзин-эр мертва!

Она выволокла мертвое тело во двор и там с помощью снадобья обратила его в воду, так что и волоска не осталось.

— Завтра ночью, — предупредила Инь-нян, — враг ваш непременно пошлет сюда девушку по имени Кун Кун-эр, наиболее хитрую и искусную из всех нас, учениц монахини. Никому из людей не постигнуть тайны ее колдовства. Духам и тем за ней не угнаться. Взмыть в небо, проникнуть в мир мертвых — для нее безделица. Она умеет стать невидимой и даже тень свою уничтожить. Где уж мне до нее! Только счастливый случай может спасти вас. Но надо все же что-то предпринять. Обложите себе шею юйтяньским нефритом, поверх накройтесь стеганым одеялом, я же обернусь комаром, проберусь к вам в рот, спрячусь в ваших внутренностях и оттуда буду следить за ней. Ничего иного я не в силах придумать.

Лю сделал так, как велела Инь-нян. К началу третьей стражи он незаметно для себя задремал. Вдруг что-то со страшным металлическим звоном ударило его по шее. Тут же изо рта его появилась Инь-нян.

— Больше бояться нечего, — сказала она Лю. — Эта женщина подобна прекрасному соколу. Если уж промахнется, то спешит прочь от своей жертвы, стыдясь промаха. Не успеет кончиться третья стража, как она будет за тысячи ли отсюда.

Они осмотрели нефрит и обнаружили в нем след от удара кинжалом глубиной в несколько фэней. С тех пор Лю стал с особым почтением относиться к Инь-нян.

В восьмом году «Юаньхэ» Лю предстояло отбыть ко двору для доклада. Инь-нян не пожелала сопровождать его.

— Отныне, — сказала она, — я отправляюсь на поиски мудрых отшельников. Вас же прошу не оставить своими заботами моего мужа.

Лю выполнил все, как обещал. Она скрылась куда-то, и он совсем потерял ее из виду. Когда Лю скончался, Инь-нян приехала на осле в столицу и горько рыдала у его гроба, затем вновь исчезла. В год «Кайчэн» сын его по имени Цзун был назначен правителем области Лянчжоу. Добравшись до земель Шу, он на постоялом дворе повстречал Инь-нян. Лицом она совсем не изменилась и, как прежде, путешествовала все на том же белом осле. Она очень обрадовалась их встрече.

— Вас, господин, ожидает большое несчастье, — поведала ему Инь-нян. — Вам не следует принимать эту должность.

Она достала шарик какого-то снадобья и заставила Цзуна его проглотить.

— Если хотите избегнуть беды, в будущем году непременно оставьте вашу должность и поспешите в Лоян. Мое средство будет хранить вас только один год, не дольше, помните это.

Цзун не очень поверил ее словам. Он предложил ей в подарок много шелков, пестрых и плотных, но Инь-нян ничего не взяла. Они выпили вдвоем вина и, попрощавшись, разъехались в разные стороны. Цзун не отказался от должности и через год скончался в Лянчжоу. С тех лор никто из людей больше не видел Инь-нян.