Гуляка и волшебник. Танские новеллы (VII-IX вв.)

Правитель Нанькэ

[76]

Фэнь Чунь-юй, удалец из Дунпина, был известен в землях У и Чу как человек общительный и гостеприимный. Любил вино — оно веселило дух — и под хмельком иной раз давал волю своему вспыльчивому нраву. Был он богат, и у него частенько пировали воины-храбрецы.

За свои блестящие познания в военном искусстве Чунь-юй был назначен помощником командующего войсками в Хуайнань, но однажды в пьяном виде оскорбил своего начальника, и его разжаловали. Тут он приуныл и запил без удержу.

Жил Чунь-юй в десяти ли к востоку от уездного города Гуанлин. Позади его дома рос старый ветвистый ясень; далеко вокруг бросал он густую тень. Под ним-то и пировал каждый день Чунь-юй со своими доблестными друзьями.

Однажды в девятую луну седьмого года «Чжэньюань»[77] Чунь-юй напился так, что ему сделалось худо. Двое приятелей отвели его под руки домой, уложили на восточной веранде и сказали:

— Подремлите здесь! А мы покормим своих лошадей, ноги вымоем. Не уедем, пока вам не станет лучше.

Чунь-юй развязал головной платок, прилег на подушку и сразу впал в забытье. Словно во сне, привиделись ему два гонца в фиолетовых одеждах. Преклонив перед ним колени, они сказали:

— Нас прислал государь страны Хуайань. Просит он, чтобы вы почтили его своим посещением.

Чунь-юй невольно поднялся, оправил платье и последовал за гонцами к воротам своего дома. Там увидел он небольшой, покрытый черным лаком экипаж; он был запряжен четверкой лошадей. Восемь стражников помогли Чунь-юю сесть в экипаж.

Миновав главные ворота, экипаж свернул к старому ясеню и въехал в его дупло. Чунь-юй был очень удивлен, но ни о чем спросить не решился. Он поглядел вокруг. Горы, реки, травы и деревья — все здесь было иным, чем в мире людей.

Проехали несколько десятков ли, и Чунь-юй увидел зубцы высокой городской стены. По дороге сновали экипажи и пешеходы. Сопровождавшие Чунь-юя люди сурово кричали: «Посторонись!» — и прохожие торопливо разбегались в разные стороны. Экипаж въехал в красные городские ворота; за ними высилась башня, а на башне золотыми иероглифами было начертано: «Великое государство Хуайань».

Городские стражники поспешили к Чунь-юю с поклонами. Вдруг появился всадник и громогласно возвестил:

— Повелитель приказал, чтобы зять его, прибывший издалека, отдохнул в Покоях Восточного Цветения.

И поехал впереди, показывая дорогу. Вскоре экипаж остановился перед широко распахнутыми воротами. Чунь-юй вышел из экипажа и прошел во двор. Он увидел узорчатые балюстрады и колонны, густые деревья, увешанные плодами. На галерее расставлены кресла с мягкими подушками, разостланы ковры, развешаны занавеси. На столах изобилие редчайших яств. Чунь-юй пришел в полный восторг.

— Прибыл первый советник, — провозгласил слуга.

Чунь-юй пошел навстречу советнику и увидел человека в фиолетовой одежде, с дощечкой из слоновой кости у пояса.[78] Они обменялись учтивыми приветствиями, подобающими хозяину и гостю.

— Хотя наше маленькое государство и лежит далеко от вашей страны, — возвестил советник, — наш повелитель пригласил вас сюда, чтобы предложить вам породниться с ним.

— Смеет ли такое ничтожество, как я, мечтать о подобной чести? — ответил Чунь-юй.

Советник пригласил его проследовать в царский дворец. Шагов примерно через сто вошли они в красные ворота. Сотни воинов с копьями, секирами и трезубцами в руках расступились перед ними и дали им дорогу. Среди воинов Чунь-юй увидел своего старого собутыльника Чжоу Бяня, очень обрадовался, но окликнуть его не посмел.

Советник провел Чунь-юя в огромный зал. Придворная стража стояла торжественным строем, как подобает в присутствии государя. На троне восседал высокий человек величественного вида в парадной одежде из белого шелка, в красной шапке, расшитой золотом. Затрепетавший от страха Чунь-юй не осмеливался поднять глаза. Кто-то из свиты велел ему поклониться.

— Ваш достойный отец пожелал, чтобы вы, невзирая на ничтожность нашего государства, согласились на брак с моею младшей дочерью Яо-фан, — сказал государь.

Чунь-юй только кланялся, не решаясь вымолвить ни слова.

— Вернитесь пока в покои для гостей и приготовьтесь к брачной церемонии, — повелел государь.

Первый советник проводил Чунь-юя в его покои. Оставшись один, Чунь-юй стал размышлять, как все это могло случиться. Он вспомнил, что отец служил полководцем на границе. Говорили, что он попал в плен. Вести от него перестали приходить, и неизвестно было, жив он или умер. Возможно, отец бывал в этих северных землях и этот брак устроен его заботами.

Голова Чунь-юя была как в тумане. Он не мог понять, что же с ним произошло.

Вечером торжественно выставили для обозрения свадебные подарки. Чего только тут не было — ягнята, лебеди, связки монет, шелка… Всего и не перечесть. Девушки пели, подыгрывая сами себе на цитрах и лютнях. Гостям подавали всевозможные яства при свете бесчисленных огней. К воротам непрерывной вереницей подъезжали экипажи и всадники.

Но вот в сопровождении бесчисленных служанок появились прекрасные девушки. Удивительные у них были имена: Дева Цветущего Тополя, Дева Темного Потока, Первая Бессмертная, Вторая Бессмертная… Тысячи и тысячи красавиц в накидках из золотой дымки, в платьях из лазурного шелка. У каждой на голове убор из перьев зимородка и феникса… От блеска золотых украшений рябило в глазах. Девушки всячески старались развлечь и развеселить гостя. Они были так изящны и красивы, речи их были так любезны и изысканны, что Чунь-юй в смущении не находил ответа. Одна из девушек обратилась к нему:

— В день моления у текучих вод[79] мы вместе с госпожой Лин Чжи направились в Храм Великого Прозрения. По дороге мы видели во дворе индийского монастыря, как Ю-янь исполняет танец «поломынь».[80] Я сидела с подругами на каменной скамье под северным окном. В это время подъехали вы — тогда совсем еще мальчик — и спешились с коня, чтобы тоже посмотреть на танец. Помните? Вы подошли к нам, стали с нами заигрывать, смеяться и шутить. Я и моя младшая сестра Цин-ин в шутку привязали к стволу бамбука вишневые шарфы. Неужели вы, сударь, забыли это?

И вспомните еще! В шестнадцатый день седьмой луны мы с моей подругой Шан Чжэн-цзы слушали в монастыре «Почтительности к старшим», как учитель Ци-сюань читает сутру богини милосердия Гуаньинь. Я принесла в дар монастырю две шпильки в виде золотых фениксов, а подруга моя Шан Чжэн-цзы — коробочку из слоновой кости. Вы тоже были в храме и попросили учителя, чтобы он разрешил вам посмотреть на эти вещи. Долго вы любовались ими со вздохом восхищения, а потом взглянули на меня и сказали: «В мире смертных не увидишь ни таких драгоценностей, ни таких красавиц». Потом вы спросили, кто я и откуда, я не отвечала, а вы как зачарованный не отводили от меня глаз… Неужели и этого вы не помните?

— «Хранимое в сердце глубоко разве можно забыть!» — ответил словами песни Чунь-юй.

— Вот уж не думали мы, не гадали, что сегодня породнимся с вами! — воскликнули девушки.

Тут появилось трое прислужников в парадных одеждах. Они доложили с низким поклоном:

— Нам приказано служить зятю государя.

Один из них показался Чунь-юю знакомым.

— Вы, сдается мне, Тянь Цзы-хуа из Фэнъи? — спросил он.

— Да, я самый, — ответил тот.

Взяв его за руку, Чунь-юй стал беседовать с ним о былых временах, а затем спросил:

— Как вы попали сюда?

— Я отказался от службы и на досуге начал странствовать. Случилось мне познакомиться с первым советником — учанским князем Дуань Гуном. Он и пригласил меня сюда.

— Знаете ли вы, что здесь находится и наш старый знакомый Чжоу Бянь? — спросил Чунь-юй.

— О, господин Чжоу — знатный человек! — ответил Цзы-хуа. — Он заведует царской прислугой и наделен большой властью. Не раз оказывал он мне свое покровительство.

Так вели они дружескую беседу, пересыпая ее веселыми шутками. Вдруг явился посланный и громко возвестил:

— Государеву зятю пора отправляться на брачную церемонию.

Трое прислужников прикрепили меч к поясу Чунь-юя и надели на него парадную шапку.

Цзы-хуа воскликнул:

— Вот уж не думал, что окажусь свидетелем такой пышной церемонии! Не оставьте же меня вашей милостью!

Сотни прекрасных, как небожительницы, прислужниц начали играть чудесные мелодии, а пение их было так нежно и печально, что в мире людей подобного не услышишь. Впереди процессии вереницей шли слуги с факелами в руках. По обеим сторонам дороги были поставлены золотые и изумрудные щиты, украшенные изумительной вышивкой и резьбой. Чунь-юй сидел в экипаже, окоченев от смущения. Тянь Цзы-хуа шутил и смеялся, чтобы ободрить его.

Прекрасные девушки, с которыми Чунь-юй беседовал раньше, следовали в императорской колеснице. Скоро доехал он до больших ворот. На них красовалась надпись: «Дворец Совершенствования». Бессмертные феи были уже здесь. Чунь-юю велели выйти из экипажа, подняться по ступеням и отдать положенные поклоны, как в мире смертных. И тогда отодвинули ширмы, убрали веера, и он увидел девушку: это была дочь государя — Яо-фан по прозвищу «Золотая Ветвь». Лет ей было четырнадцать — пятнадцать, и держалась она со строгим достоинством, как небесная фея.

Брачная церемония свершилась.

Чунь-юй с молодой женой зажили в любви и согласии. Слава Чунь-юя росла с каждым днем. Его экипажи и кони, одежды, слуги, приемы уступали только государевым.

Как-то раз государь предложил Чунь-юю отправиться вместо с ним на большую охоту. Их сопровождали многие сановники и военная стража. К западу от владений государя высилась гора Чудотворной Черепахи, и были там крутые утесы, широкие и быстрые потоки, раскидистые деревья, а дикие звери и птицы водились во множестве. Вечером охотники вернулись с богатой добычей.

На следующий день Чунь-юй обратился к повелителю:

— В счастливый день нашей встречи ваша светлость упомянули о моем отце. Он был пограничным военачальником, но, видимо, потерпел поражение и попал в плен к инородцам. Вот уже лет семнадцать — восемнадцать, как о нем ничего не слышно. Если вы знаете, где он, умоляю вас: разрешите мне повидать его.

— Почтенный мой сват служит начальником северных земель, и мы часто получаем от него известия. Лучше вам написать ему, незачем самому ездить, — ответил государь.

Чунь-юй попросил жену приготовить богатые подарки и послал их с письмом к отцу. Через несколько дней пришел ответ. Чунь-юй узнал руку отца, привычный склад его речи, знакомые наставления. Отец спрашивал, живы ли его близкие и что слышно в родных местах; сообщал, что находится далеко и что путь к нему труден. От письма веяло грустью. Отец не звал сына к себе, но обещал: «В году „Динчоу“[81] увижусь с тобою и твоею женой».

Долго после этого Чунь-юй не мог победить охватившую его печаль.

Как-то раз жена спросила его:

— Разве вы не собираетесь заняться делами государства?

Чунь-юй ответил:

— Я всегда жил праздно, не привык заниматься делами.

— Вы только возьмитесь, — настаивала жена, — а я буду вам помогать.

Она поговорила со своим отцом, и через несколько дней государь сказал Чунь-юю:

— Правитель моего владения Нанькэ плохо исполнял свою должность, и я уволил его. Надеюсь, что вы, человек, наделенный многими дарованиями, сумеете навести порядок в Нанькэ. Поезжайте туда вместе с моей дочерью.

Чунь-юй с охотой согласился, и государь велел придворным собрать его в дорогу. Золото, яшма, парча и расшитые ткани, ларчики с драгоценными уборами, слуги, экипажи, лошади, — несметно богато было приданое дочери государя! Чунь-юй смолоду проводил жизнь в странствиях и приключениях, не помышляя о служебной карьере, не мудрено, что он был вне себя от радости.

Перед отъездом Чунь-юй обратился к государю с просьбой.

— Я родом из семьи потомственных воинов и плохо разбираюсь в искусстве управления, — сказал он. — Боюсь я, что, получив столь высокий пост, нарушу в чем-нибудь законы и обычаи и тем навлеку позор на себя и подорву устои государства. Хотелось бы мне взять себе в помощь мудрых людей. Заметил я, что заведующий царской прислугой Чжоу Бянь из Иньчуаня — человек верный, умный и честный. Он сведущ в законах и может быть превосходным помощником. Таков и Тянь Цзы-хуа из Фэнъи, муж рассудительный и опытный, постигший в совершенстве основы всех законов. Этих двоих я знаю более десяти лет и ручаюсь, что людям с подобными талантами можно доверить управление страной. Чжоу Бяня я попросил бы назначить главным советником в Нанькэ, а Тянь Цзы-хуа — министром финансов и земледелия. Надеюсь, что тогда мои начинания будут успешны и не возникнет никакой неурядицы в делах.

Государь исполнил его просьбу.

В тот же вечер государь с супругой устроили в южном предместье столицы пир в честь отъезжающих. Государь сказал Чунь-юю:

— Нанькэ — область большая, земли там богатые, плодородные, народ процветает, и править им можно только путем милосердия. В помощь вам даны Чжоу Бянь и Тянь Цзы-хуа; приложите же все усилия, чтобы содействовать процветанию страны.

Государева супруга обратилась к дочери:

— Господин Чунь-юй питает слабость к вину, он упрямого нрава и еще молод годами. Долг жены — быть мягкой и почтительной. Надеюсь, ты будешь следовать этому завету. Хотя Нанькэ и недалеко отсюда, но мы уж не сможем видеться с тобой, как бывало, каждое утро и вечер. Сейчас, когда наступает миг разлуки, я не могу сдержать слезы.

Чунь-юй с женой откланялись и отправились в путь. По дороге они весело разговаривали и смеялись. Время летело незаметно, уже на другой вечер они прибыли в область Нанькэ.

Чиновники, монахи, старейшины, музыканты и певцы, воины и стражники спешили им навстречу пешком и в экипажах. На протяжении целых десяти ли гремели приветственные возгласы, звенели литавры, грохотали барабаны. Люди в задних рядах толпы старались влезть куда-нибудь повыше, чтобы поглазеть на нового правителя.

Вот уж стали видны бойницы городской стены. Въехали в большие ворота, золотая надпись на доске гласила: «Столица области Нанькэ». Наконец впереди показались красные ворота дворца, ощетинился лес копий в руках у многочисленных стражников.

Тотчас же по приезде Чунь-юй стал знакомиться с тем, как живется народу. Он оказал щедрую помощь больным и нуждающимся. Чжоу Бянь и Тянь Цзы-хуа усердно занялись своими обязанностями, и в области воцарился порядок.

Двадцать лет Чунь-юй успешно правил областью. Все процветало, благодарный народ прославлял его, воздвигал каменные плиты с надписями, восхваляющими его заслуги. В честь Чунь-юя был выстроен храм.

Государь высоко ценил зятя, жаловал его поместьями, повышал в ранге и наконец назначил его своим наместником. За успешное управление Чжоу Бяня и Тянь Цзы-хуа несколько раз жаловали чинами.

У Чунь-юя было пять сыновей и две дочери. Юноши, как сыновья столь знатного сановника, заняли высокие служебные должности; девушек выдали замуж в самые именитые семьи.

По всей стране гремела слава Чунь-юя.

И вот наступил бедственный год. Правитель страны Таньло пошел войной на область Нанькэ. Государь велел Чунь-юю оборонять вверенное ему владение. Чунь-юй отправил друга своего Чжоу Бяня во главе тридцатитысячного войска, чтобы задержать противника у города Яотай. Чжоу Бянь сражался храбро, но недооценил силы противника и был разбит. Войско его подверглось полному разгрому. Лишь одному ему удалось спастись. Глубокой ночью вернулся он к себе во дворец. А тем временем вражеские войска возвратились в свои пределы с большою добычей. Чунь-юй велел схватить Чжоу Бяня и принес государю повинную, но тот простил обоих. Чжоу Бянь прожил недолго. Не прошло и месяца, как на спине у него появился опасный гнойник, и он умер.

Дней девять спустя внезапно заболела и скончалась супруга Чунь-юя. Чунь-юй просил отпустить его, чтобы он мог отвезти тело жены на родину. Государь разрешил. По его приказу правителем Нанькэ был назначен Тянь Цзы-хуа.

Охваченный глубокой скорбью, Чунь-юй отправился в путь. Когда он покидал Нанькэ, дорогу заполнили толпы людей. Мужчины и женщины плакали, стенали, хватались за оглобли экипажа, стараясь задержать Чунь-юя.

Наконец он прибыл в Хуайань. Государь и его супруга в траурных одеждах, плача, ожидали в предместье столицы колесницу с телом дочери. Дали ей посмертное имя «Послушная Долгу» и с большой пышностью похоронили на холме Свернувшегося Клубком Дракона в десяти ли к востоку от столицы. А вскоре Юн-син, сын покойного Чжоу Бяня, привез в столицу тело своего отца.

Долгие годы охранял Чунь-юй мир на границах государства. За это время он установил добрые отношения с соседними странами. Не растерял и дружеских связей со знатными вельможами столицы. После того как Чунь-юй покинул Нанькэ и вернулся в Хуайань, он стал беспрерывно разъезжать по стране, завел много знакомств, приобрел сторонников. Влияние его росло. Государь начал побаиваться его и подозревать в измене.

В это самое время один из государственных сановников представил повелителю следующий доклад:

Подумав, что Чунь-юй самый могущественный и опасный в его стране человек, государь отнял у него личную охрану, запретил ему путешествовать по стране и приставил к его дому надежную стражу.

Чунь-юй много лет успешно служил правителем области и всегда был верен своему долгу. Он не мог скрыть глубокой обиды и огорчения.

Как-то государь сказал ему:

— Больше двадцати лет состояли мы с вами в родстве, но, к несчастью, моя дочь преждевременно умерла, не удалось ей дожить с вами до старости. Это весьма прискорбно…

Так как супруга государя пожелала оставить внуков у себя, государь добавил:

— Вы давно уже покинули свой дом; пора вам вернуться туда, чтобы проведать родных. Детей ваших оставьте здесь и не беспокойтесь о них. А через три года мы снова призовем вас.

— Но я ведь дома, у себя, о каком возвращении вы говорите?

Государь рассмеялся.

— Вы из мира смертных, и дом ваш не здесь.

И тут Чунь-юй будто очнулся от долгого сна, понял, где он находится, и со слезами стал просить дозволения вернуться в мир смертных. Государь приказал придворным проводить Чунь-юя; тот поклонился несколько раз и вышел. Снова увидел он перед собой двух чиновников в фиолетовых одеждах. Это они некогда привезли его в эту страну. Теперь они проводили его за ворота дворца. Там его поджидал экипаж, обветшавший от времени, — в нем он когда-то прибыл сюда. За воротами не было ни слуг, ни стражников. Это показалось ему весьма необычным.

Чунь-юй сел в экипаж и, проехав несколько ли, оказался за воротами столицы. Горы, реки, ручьи и поля — все так живо напомнило ему те далекие времена, когда он впервые ехал в Хуайань. Но двое чиновников, сидевших с ним в экипаже, держались с подчеркнутым пренебрежением. Огорченный этим, Чунь-юй спросил:

— Когда мы приедем в Гуанлин?

Но те что-то напевали, будто не слышали. Только когда он повторил свой вопрос, они наконец бросили в ответ:

— Скоро!

Внезапно экипаж въехал в узкое ущелье. Теснина кончилась, и показались родные места. Все было прежним, ничто не изменилось. Чунь-юю стало невыразимо жаль себя, и он невольно залился слезами.

Спутники помогли ему выйти из экипажа и провели его в ворота. Чунь-юй поднялся на веранду и вдруг увидел самого себя спящим на ложе.

Удивленный и испуганный, Чунь-юй замер на месте. Но чиновники несколько раз громко окликнули его, и он очнулся. Видит, мальчик-слуга метет двор, двое приятелей моют ноги рядом с его ложем. Вечернее солнце еще не успело скрыться позади западной стены, пустые кубки стоят на восточном окне. За один короткий миг прожил он во сне целую жизнь!

Взволнованный Чунь-юй тяжело вздохнул, позвал своих приятелей и все рассказал им. В большом удивлении они вышли вместе с Чунь-юем из дома, чтобы поглядеть на старый ясень. Указав на огромное дупло, Чунь-юй воскликнул:

— Вот куда я попал во сне!

Решив, что это лисьи чары или наваждение, насланное духом дерева, гости велели слуге принести топор, срубили с дерева наросты, рассекли ствол у подножья и заглянули в дупло. Внутри оказался ход, в который свободно могло бы пройти широкое ложе. Там было очень светло, виднелись кучки земли, похожие на городские укрепления и дворцы. В них копошилось множество муравьев. Была там маленькая красная башня, а в башне этой жили два больших муравья, каждый примерно длиной в три цуня, с красными головками и белыми пятнышками на теле: как видно, государь с супругой. Им прислуживало несколько десятков крупных муравьев, а остальные и приблизиться не смели. Это была столица княжества Хуайань.

Южнее шел еще один ход, и там тоже виднелось нечто вроде городских стен и башенок. Это была область Нанькэ, которой управлял Чунь-юй.

К западу находился необычный ход, тщательно замурованный. Внутри его холмиком круглились останки большой черепахи, размытые дождем. Густая трава почти совсем заглушила панцирь. Так вот она — гора Чудотворной Черепахи, где охотился Чунь-юй!

К востоку шел извилистый ход, внутри него можно было разглядеть маленькую земляную насыпь, высотой немногим больше чи. Это и был холм Свернувшегося Клубком Дракона, где похоронили жену Чунь-юя.

Перебирая в памяти все, что с ним произошло, Чунь-юй был взволнован и поражен: все, все, что он видел здесь, точно соответствовало его сну! Не желая, чтобы приятели разворошили муравейник, Чунь-юй приказал прикрыть его и оставить в покое.

Но в тот же вечер потоками полил дождь, подул сильный ветер. Наутро Чунь-юй заглянул в дупло — муравьи исчезли, как и не было их. Так сбылось пророчество: «Великая опасность грозит государству. Столица будет разрушена».

Чунь-юй вспомнил о нападении войск страны Таньло и вместе со своими приятелями начал искать следы этой страны. На расстоянии одного ли к востоку от дома Чунь-юя виднелось ложе пересохшего ручья. Рядом росло сандаловое дерево, сплошь обвитое лианами. Сквозь густую листву не мог пробиться ни один луч солнца. В этом дереве было маленькое дупло, а в дупле муравейник. Быть может, это и была страна Таньло? Увы! Даже тайны муравьиного царства для нас непостижимы, так что же говорить о чудесных превращениях, которые способны творить звери, населяющие горы и леса?

Привидевшиеся Чунь-юю во сне старые его приятели Чжоу Бянь и Тань Цзы-хуа находились в это время в уезде Люхэ и уже дней десять, как не подавали о себе вестей. Чунь-юй поспешно послал слугу справиться о них. И что же? Оказалось, что Чжоу Бянь тяжело заболел и умер, а Тянь Цзы-хуа лежит больной.

Чунь-юй познал в привидевшемся ему сновидении, как пусты и суетны людские желания и как превратна человеческая жизнь. Он стал последователем даосизма[82] и, вступив на стезю воздержания, отказался от вина и женщин.

В восьмую луну одиннадцатого года «Чжэньюань» я, Ли Гун-цзо, покинув княжество У, плыл по реке Ло. Довелось мне остановиться возле города Хуайну, и там я случайно повстречал Фэнь Чунь-юя. По моей просьбе он поведал мне о том, что с ним произошло. И после я не раз посещал его. Рассказ Чунь-юя показался мне правдивым, и потому я записал его в надежде, что он будет для многих интересен и поучителен.

Чунь-юй скончался в году «Динчоу». Ему было сорок семь лет от роду. Прошло как раз три года с того времени, как увидел он сновидение о стране Нанькэ. Как раз этот срок и назначил ему отец в своем письме.

В истории Чунь-юя много сверхъестественных событий, и казалось бы, в жизни так не бывает, но для тех, кто стремится к власти, она послужит хорошим уроком. И если кому-нибудь из наших потомков посчастливится вознестись так высоко, как это случилось с правителем Нанькэ, пусть он не слишком кичится!

Недаром генерал Ли Чжао[83] из уезда Хуачжоу сказал:

«Знатность, богатство и высокий чин, могущество и власть, способные сокрушить государство, в глазах мудрого мужа немногим отличны от муравьиной кучи».

Таинственные загадки

[84]

Сяо-э из семьи Се, родом из Юйчжана, была дочерью странствующего торговца. Восьми лет от роду потеряла она свою мать. Девочку выдали замуж за Дуань Цзюй-чжэна, благородного юношу из уезда Лиян. Человек пылкий и справедливый, он водил дружбу со смельчаками и искателями приключений.

Накопив большие богатства, отец Сяо-э почел нужным скрыть свое имя под прозвищем Купец. Вместе со своим зятем он промышлял контрабандой. Нагрузив джонки товаром, они ездили по рекам и озерам.

Когда Сяо-э исполнилось четырнадцать лет и она впервые собиралась сделать прическу взрослой женщины, случилась большая беда. Разбойники убили и отца ее и мужа, похитили все деньги и товары, что находились в джонках. Они утопили братьев Дуань Цзюй-чжэна, племянников купца Се, несколько десятков слуг, Сяо-э тоже бросили в воду, и течение реки унесло ее, бесчувственную, со сломанной ногой и раной в груди. Ее приметили люди с какой-то джонки, вытащили на реки, и только на другое утро она пришла в себя.

Когда Сяо-э оправилась немного, пришлось ей просить подаяния на больших дорогах. Так дошла она до уезда Шанъюань. А там ее приютила монахиня Цзин-у из храма Мяогэ.

Вскоре после гибели отца Сяо-э приснилось, будто он явился к ней и возвестил: «Убивший меня — обезьяна в повозке, трава, растущая к востоку от ворот».

Спустя немного дней она увидела во сне своего мужа.

«Убивший меня идет меж колосьев, муж на один день»,[85] — сообщил он ей.

Сяо-э не могла сама разгадать смысла этих таинственных слов, но записала их для памяти и часто просила сведущих людей помочь ей. Прошло несколько лет, но никто так и не мог найти ключ к разгадке.

Весной восьмого года правления «Юаньхэ»,[86] оставив службу в Цзянси, ехал я в джонке на восток. Мы пристали к берегу возле селения Цзянье, и я зашел в буддийский монастырь Вагуань. Был там монах, некий Ци-у, человек мудрый и ученый и мой близкий друг. Он рассказал мне:

— Живет тут одна вдова по имени Сяо-э. Нередко посещает она наш монастырь и каждый раз показывает мне непонятную загадку из двенадцати слов. Никто не может доискаться ее смысла.

Я попросил его написать эту загадку на листке бумаги и стал сосредоточенно думать, чертя в воздухе разные сочетания иероглифов. Много времени не прошло, как я уже нашел ключ к разгадке.

Мальчику-послушнику было приказано немедленно привести Сяо-э. Когда она пришла, я стал расспрашивать ее. Она заплакала, долго лила слезы и наконец поведала мне:

— Мой отец и мой муж были убиты разбойниками. Как-то раз отец явился мне во сне и произнес вот какие слова: «Убивший меня — обезьяна в повозке, трава, растущая к востоку от ворот». В другой раз явился мне муж и сказал: «Убивший меня идет меж колосьев, муж на один день». С тех пор прошло уже несколько лет, но никто не сумел разгадать этих слов.

Тогда я ответил ей:

— Если так, то я подробно объясню тебе, в чем дело. Твоего отца убил некто по имени Шэнь Лань, а мужа твоего убил тот, кого зовут Шэнь Чунь.

Ты знаешь, что циклический знак «шэнь» означает «обезьяна». Но если вверху этого знака и снизу провести две горизонтальных черты, получится иероглиф «повозка». Вот почему твой отец сказал «обезьяна в повозке». Теперь под знаком «трава» напишем знак «ворота», как говорил твой отец, а в «воротах» поставим знак «восток». И выйдет у нас иероглиф «лань».

Далее: «идет меж колосьев» — все равно что «проходит через поле». Если же через знак «поле» провести отвесную черту, снова получится тот же знак — «шэнь». Теперь что значит «муж на один день»? Напишем знак «мужчина», поставим сверху знак «единица», а снизу «день» — и составится у нас иероглиф «чунь».

Вот и выходит, что отца твоего убил Шэнь Лань, а мужа — Шэнь Чунь; это яснее ясного.

Как только Сяо-э узнала разгадку тайны, она переоделась в мужское платье и поступила в услужение к бродячему торговцу. Меняя хозяев, бродила она по всей стране и через год с небольшим попала в округ Синьян. Вдруг Сяо-э увидела на бамбуковых дверях клочок бумаги с надписью: «Требуется слуга». Она спросила, кто хозяин. Отвечают: «Шэнь Лань». Хозяин дома нанял ее на работу. Сердце Сяо-э было полно гнева и ненависти, но она ничем не выдала себя. Вид у слуги был кроткий и послушный, он полюбился домашним Шэнь Ланя и вошел к ним в доверие. Сяо-э постоянно видела золото и драгоценности, награбленные Шэнь Ланем.

Так прошло больше двух лет, и никто в доме не узнал, что этот примерный слуга — на самом деле женщина. Вещи семьи Се — золото, драгоценности, вышивки, одежды, утварь, похищенные когда-то Шэнь Ланем, хранились в его доме, и Сяо-э, дотрагиваясь до них, всякий раз не могла удержаться от слез.

Шэнь Чунь, брат Шэнь Ланя, жил в это время на берегу залива Душу, к северу от Великой реки,[87] и часто встречался с братом. Иногда они на целый месяц уезжали вместе и, возвратившись, привозили с собой много награбленного добра. Шэнь Лань всегда поручал Сяо-э надзор за женой и домом на время своего отсутствия и щедро одаривал «верного слугу» вином, мясом и одеждой. Как-то раз Шэнь Чунь принес своему брату Шэнь Ланю карпа и вино. Сяо-э, вздыхая, сказала про себя: «Господин Ли разгадал загадку, заданную мне во сне, значит, Небо открыло ему глаза, и желание мое сбудется».

Вечером все сообщники обоих братьев собрались во дворе на веселую пирушку. Когда гости разошлись, мертвецки пьяный Шэнь Чунь улегся во внутренних покоях, а Шэнь Лань остался лежать под открытым небом. Сяо-э заперла Шэнь Чуня в доме и мечом, снятым с его пояса, отрубила голову Шэнь Ланю, а затем позвала соседей.

Шэнь Чуня взяли под стражу. Найдено было множество награбленного добра, стоимость его достигала миллиона. У братьев Шэнь было несколько десятков сообщников. Сяо-э потихоньку записала имена всех членов преступной шайки; их поймали и казнили.

В то время правителем города Синьян был Чжан Гун, человек деятельный и решительный. Он доложил о случившемся высшему начальству, изобразив Сяо-э в самом лучшем свете, и она избежала смертной казни. Произошло это летом двенадцатого года «Юаньхэ».

Отомстив убийцам, Сяо-э вернулась в родные места. Семьи местных богачей наперебой засылали к ней сватов, но она дала клятву никогда больше не выходить замуж. Сяо-э срезала волосы, надела грубое платье и в поисках высшей истины отправилась на гору Нютоу к настоятельнице монастыря Цзян. С охотой и усердием выполняла она все монашеские труды: молотила при заморозках, собирала хворост под проливным дождем. Но вот окончился срок послушания. В четвертую луну тринадцатого года «Юаньхэ» приняла она постриг в монастыре Кайюань, что находится в городе Сычжоу, сохранив и в монашестве имя Сяо-э, дабы не забыть о том, что случилось с ней в миру.

Летом того же года я возвращался в Чанъань. Проезжая через город Сыбинь, заехал я в храм Шаньи, чтобы посетить настоятельницу Лин.

Там было несколько десятков монахинь, только что принявших постриг. С обритыми головами, в новых накидках, торжественные, спокойно-задумчивые, стояли они по обе стороны от настоятельницы.

Одна из монахинь спросила ее:

— Этот господин, если я не ошибаюсь, судья из рода Ли в Хунчжоу — двадцать третий в семье?

— Он самый! — ответила настоятельница.

— Он помог мне отомстить убийцам моих родных. По милости господина судьи я кровью смыла обиду. — И, устремив на меня взор, монахиня залилась слезами.

Я полюбопытствовал, что она хочет этим сказать.

— Меня зовут Сяо-э, еще недавно я была нищенкой, — ответила она. — Вы отгадали имена разбойников, убивших моего мужа и моего отца. Неужели вы меня не помните?

— Сразу не припомнил, а вот теперь узнаю, — ответил я.

Сяо-э подробно рассказала мне, как она отомстила Шэнь Ланю и Шэнь Чуню и как потом решила до конца дней своих жить в трудах и лишениях. Затем прибавила:

— Настанет день, когда вы получите воздаяние за вашу доброту.

Я сумел угадать имена убийц, а Сяо-э смогла отомстить им. Да! Путь святой истины ясен, можно его постичь!

Сяо-э была пряма, искренна, умна и чиста, наставляла заблуждающихся и свято сдержала свою клятву. Став буддийской монахиней, она не носила шелков, не ела ничего скоромного, не говорила того, что не отвечало бы правилам образцового поведения и законам буддийской веры.

Через несколько дней я получил предписание вернуться в Нютоу.

Я переправился через реку Хуай на лодке и поспешил на юг. С тех пор мне больше не приходилось встречаться с Сяо-э.

Благородный муж сказал бы: «Сдержать свою клятву отомстить убийцам отца и мужа — вот пример непреклонной воли. Наняться слугой и вести себя так, что никто не распознал в тебе женщину, — вот пример целомудрия. Всегда и во всем быть непреклонно верной и чистой — так ведут себя только истинно добродетельные женщины. Пример Сяо-э достоин того, чтобы наставить тех, кто идет по ложному пути и нарушает порядок в Поднебесной; достоин и того, чтобы служить образцом супружеской преданности и дочерней почтительности».

Я так подробно рассказал обо всем, ничего не опуская, и про таинственные загадки, и про встречу мертвых с живой, — чтобы пример Сяо э запечатлелся в сердцах людей.

Услышать о хорошем поступке и не увековечить его — это значит нарушить принцип «справедливых оценок», завещанный нам на страницах «Чуньцю».[88] Поэтому-то я и записал эту историю, чтобы прославить прекрасное.

Старуха Фэн

[89]

В одной из деревень Луцзяна жила старуха по имени Фэн. Муж ее был большой скряга и прятал свои деньги. После его смерти она осталась нищей, детей у нее не было, кормилась она подаяниями односельчан. На четвертый год правления «Юаньхэ» в землях княжества Чу, на берегах реки Хуай, начался великий голод. Чтобы сыскать себе пропитание, старуха Фэн отправилась в соседнюю местность Шу. Путь ее пролегал мимо Пастушьего хутора.

К ночи поднялся ветер, полил дождь, старуха Фэн спряталась под тутовыми деревьями. Внезапно на повороте дороги она увидела дом, в котором скупо мерцал огонек светильника. Фэн направилась туда, чтобы попроситься на ночлег. У дверей дома стояла удивительно красивая женщина лет двадцати. Она держала за руку трехлетнего ребенка и горько плакала.

Подойдя ближе, Фэн увидела, что на лежанке в доме сидят старик и старуха. Вид у них был очень сердитый; они что-то быстро бормотали, требуя, чтобы им отдали какие-то вещи, и, видимо, угрожали женщине. Заметив старуху, они замолчали и ушли. Женщина перестала плакать, вошла в дом, поставила ужин на стол, прибрала лежанку и пригласила гостью поесть и отдохнуть.

Старуха Фэн спросила женщину, что с ней случилось.

— Отец этого ребенка — мой муж. Завтра он вступает в новый брак, — ответила женщина.

— А те двое стариков? Кто они? Чего требуют от тебя и почему так сердятся? — продолжала свои расспросы Фэн.

— Это родители моего мужа, — ответила женщина. — Сын их женится на другой, и они хотят забрать все мои корзины, все мои принадлежности для шитья, утварь для жертвоприношений — все, чтобы послать новобрачной. Я не даю согласия, поэтому они и сердятся.

— А где же твой бывший муж? — спросила старуха Фэн.

— Я дочь Лян Цяня — начальника уезда Хуайинь. Семь лет тому назад я вышла замуж за человека из семьи Дун. Родила ему двух сыновей и дочь. Сыновья находятся с ним, а дочь со мной. Дун Цзян, — может, слышали, нынешний правитель уездного города, — это он и есть. Его назначили помощником правителя в Цзуань, он теперь очень разбогател.

Говоря это, женщина не могла сдержать рыданий и вздохов. Старуха ни единым словом не выразила ей сочувствия; она изголодалась, продрогла и теперь, когда ее ждали вкусная пища и удобная постель, не хотела терять времени на разговоры. А молодая женщина проплакала до самого рассвета. Утром старуха Фэн попрощалась и отправилась в путь. Еще целых двадцать ли брела она, пока не добралась до уезда Тунчэн. В уездном городе она увидела богатый дом. Его украшали цветные пологи и занавеси. Видимо, предстоял большой пир. Всего было наготовлено вдоволь: ягнят и гусей. Толпы народа сновали вокруг; говорили, что вечером состоится свадьба важного чиновника.

Старуха спросила, как зовут жениха. Отвечают — Дун Цзян.

— Но у него есть супруга, и он не разведен с ней, как же может он снова жениться? — удивилась старуха Фэн.

— Супруга господина Дуна и его дочь умерли, — услышала она в ответ.

— Но еще вчера, прячась от дождя, я провела ночь в доме у жены его, по имени Лян… Как же вы говорите, что она умерла? — продолжала недоумевать старуха Фэн.

Тогда ее спросили, где это было: оказалось, как раз в том месте находится могила жены Дун Цзяна. Спросили, как выглядят те двое стариков, и вышло, что это его покойные родители. Сам он был местным уроженцем, и люди в городе все о нем знали.

Кто-то сообщил об этой истории Дун Цзяну. Он пришел в страшный гнев и, обвинив старуху Фэн в том, что она распускает пустые слухи о привидениях, велел без всякой пощады гнать ее вон из города.

Старуха жаловалась на свою беду местным жителям, и они сочувственно вздыхали. В тот же вечер Дун Цзян сочетался новым браком.

Летом, в пятую луну четвертого года «Юаньхэ» я, Ли Гун-цзо, чиновник по особым поручениям в области Цзян и Хуай, был послан в столицу и посетил земли к югу от реки Хань. Вместе с Гао Юэ из Бохая, Чжао Цзанем из Тяньшуя и Юйвэнь Дином из Хэнани мы устроили дружескую встречу на постоялом дворе. Ночью разговор зашел о всяких удивительных происшествиях, и каждый рассказал о том, что видел или слышал. Гао Юэ поведал нам эту историю, а я, Ли Гун-цзо, записал ее.