Идеальный выбор

Девять

В танце.

Мужчина здесь ни при чем, хотя он платит, его друзья ржут, а он сидит, полностью одетый, все еще при галстуке, на расстоянии выдоха от ее бедер. Музыка здесь тоже ни при чем, хотя эта запись была выбрана «под настроение», клиента она устраивает, музыка струится по телу Софии, облекая его, затягивая его почти обнаженность в свинцовую броню звука. И место встречи здесь тоже ни при чем — в темных углах прячутся липкие пятна, не поддающиеся никакому очистителю, фанерные стойки крыты пластиком под хром — утром их дешевый шик отлично виден. Мягкий свет переливается на коже Софии, на публике в зале, и этого Софии достаточно. Столь же мало ей требовалось и в школьные каникулы, когда она танцевала на балконе дешевого греческого отеля, где по вечерам иллюминацию устраивали проезжавшие машины, днем — солнечные блики в бассейне. Просто сочинять танец — больше ей ничего не нужно. Все прочее где-то далеко отсюда. Пока она это «далеко» не приблизит.

София танцует с собой и для себя. Нет, конечно, София танцует ради денег, но лишь в тот момент, когда встречается взглядом с клиентом, заставляя выбрать себя, и еще в самом конце — на затухающих секундах финального такта. В промежутке танец принадлежит только Софии. Она лишь с виду похожа на стриптизершу. По одежке встречают. Но в следующие три минуты и сорок одну секунду белая девушка София преображается в черную, цвета жженого сахара, юную, шестнадцатилетнюю. Сама София предпочла бы «Диких коней», медленный ритм внушает больше надежд, но хозяйственный Денни противится разнообразию репертуара, слишком широкий выбор только смущает клиента, отнимает время. Как и слишком широкие бедра. Впрочем, клиенты всегда найдут среди звучащих мелодий свои любимые. Здесь не место демонстрировать традиционное мужское достоинство — дотошные познания в музыке. Во всяком случае, не за шампанским, которое по наущению танцовщиц льется рекой. И никто не усматривает ни малейшей иронии в том, что взращенная в Англии девушка танцует для лондонских мужчин средних лет под старательное музыкальное подражание киношному Нью-Орлеану и негритянскому соулу, сочиненное парнями из Суррея. Это неважно. Здесь ничто не важно. Только танец.

Выбор музыки семидесятых не удивляет. Семидесятые доминируют каждый вечер. Хотя клубный диджей запасся на славу, девушек почти не просят танцевать под «Бойзоун». Или «Оазис». Брит-поп конца второго тысячелетия — один голый ритм и никакого драйва. Пересечение Атлантики в поисках желаемого тоже себя не оправдывает. Эти ревущие, пьяные сорокалетние мужчины наверняка предпочли бы Мадонну, но танцовщицы поумнее стараются подтолкнуть клиента к более взвешенному решению. Без освещения, монтажа и трюков отфильтрованный псевдоразврат Луизы Чиконе просто не катит, и трех минут маловато, чтобы подправить диву. Заказывая Мадонну, мужчина мечтает побыть Дж. Ф. Кеннеди, увидеть в танцовщице свою Мэрилин, смотреть, как она раздевается исключительно для него, выпевает «с днем рождения» за чаем на двоих. А на самом деле чувствует себя Биллом, который устало наблюдает, как в дверях овального кабинета Моника сцепилась с Хилари за право водрузить на голову священный блондинистый парик Куда разумнее придерживаться музыки, сочиненной зрелыми мужчинами, вспоминающими, как они, совсем юные, раздевали девочек Это аллея славы подростковых фантазий, а не откровения бульварной прессы, приукрашенные компьютером. Кроме того, танцовщицам отлично ведомо, под какие мелодии лучше двигаться к крупным чаевым. И припорошенные мхом, стареющие «Роллинги» никогда не подводят.

В танце. Звучит музыка. И теперь в четырехфутовом пространстве перед его столиком все не имеет значения, кроме движения. По крайней мере — для Софии. Ее мысли где-то в другом месте, клиент может думать что хочет, остальные тоже. Со стороны кажется, что в ее танце есть и секс, и вожделение, и игра. Ролевая игра, скольжение под музыку на эротических роликах. Внезапно на поверхность пробивается настоящая София, но она никого не видит, равнодушные зрачки расфокусированы, перед ее глазами — пленка. София смотрит фильм про себя. Она блистает. Перед ним, на столе, на зеркальной стене. София в безопасности. Пленка — ее крепостная стена.

И раз, и два, и три, и четыре, и раз, и два… Снова и снова. Сгодится любое элементарное движение для этого медленного тустепа, переиначенной польки, облегченного ритма; интерпретация особой сноровки не требует, особенно когда ты полуголая. Но София насыщает ритм. Переделывает ординарный размер в более сложные три четверти, каждые три такта становятся четырехмерными, элементарное умножение дает волшебное число двенадцать. Она притягивает к себе взгляды, ноги невольно отбивают ритм под музыку, она ничего не замечает. Эта песня, наверное, старше Софии, но это неважно. Все неважно.

В танце. Левая нога по собственной воле приподнимается на цыпочках — идеальный поворот. Следом изгибается тело, следом кружит взгляд клиента. Другие части тела, взревновав, завистливо требуют внимания, каждая — максимального. Притяжения взглядов к их совершенству. Правое плечо медленно взмывает в воздух, ключица, забыв о своей паре, повисает в пустоте, едва не вспарывая голую плоть, когда невесомый синий шарф слетает с нее, но вот рука снова округла — ординарнопрелестный баланс восстановлен, и пальцы флиртуют с левой грудью. Взмах головы, шея клонится влево, к игривым пальцам, улыбка передается от груди к губам, шаг назад, живот чуть медлит. Рябь мускулов на животе под глянцевой кожей, ее мерцание — все равно что спадающий седьмой покров. София требует, чтобы ей принесли голову Саломеи на блюде. Голова клиента уже на блюде, рядом с ней головы его друзей, потенциальных заказчиков, даже других танцовщиц — в их застывших взглядах смесь зависти и обожания. Великая жрица дает понять: нет лучше жертвы, чем упрямая девственница, если ее правильно подготовить.

В танце. Нижняя часть тела подхватывает движения верхней. Мускулистые узкие ляжки скрещиваются. Распахиваются. Снова накрест. Трутся друг о друга, оглаживают друг друга, фоновая мелодия, круги по воде. Здесь так заведено. Громкая музыка и «ш-ш!» шелковой кожи, и хруст двадцатифунтовых банкнот в ладонях-бумажниках, руках-карманах, набухших железах-кошельках. София улыбается от всего тела, крепкие груди и идеальные зубы, зазывные бедра и шикарная задница, на пляж она вышла бы более одетой, но она не чувствует себя голой, только не здесь, не под покровом музыки. Его бессильное желание натыкается на щит из наличных, которые она берет у него, двадцатифунтовые банкноты утолщают полоску ткани между оскаленными зубами и запретной вагиной. София и в танце, и далеко отсюда. Ее выбор, его выбор. Ее счет в банке. Его тоже, но это не ее проблема.

Три минуты и сорок три секунды прошли. София весело принимает деньги от клиента. Его улыбка и аплодисменты радуют ее еще больше. Двадцатка за танец и сороковник сверху в качестве восторженных чаевых. Третья двадцатка топорщится от жаркого дыхания в паху, загибается на концах, обвивается вокруг пальца Софии, когда та идет в гримерную, чтобы спрятать банкноту в кошелек Теперь она глаз не спустит с этого парня. Не пропустит, когда он с друзьями в очередной раз отправится в туалет, подкараулит, когда они выйдут обратно, все разом охваченные приступом легкого насморка. Три минуты ее драгоценного времени, стратегически верно использованные — ровно через десять минут после того, как он втянет парочку тонких, чистеньких дорожек, — обернутся немалой прибылью. Никто не сравнится в щедрости с пьяным парнем, нанюхавшимся кокаина, он гонится за удовольствием и думает, что поймал его, умножает на два шестьдесят фунтов, заплаченных за вечернюю дозу, и отдает их Софии. И уходит домой счастливым. Поздравляя себя с тем, какую замечательную жизнь он ведет с премиями от больших боссов и неиссякаемым порошком. Он любому способен устроить праздник. Включая эту девчонку. Она определенно стоила тех денег. И наоборот. И все счастливы.

Разумеется, не все вечера столь безупречны, столь беспечны. Бывает, Софии не удается надежно спрятаться в танце. Бывает, она не полностью забывается и помнит больше, чем хотела бы. Сознает, что именно она делает и даже почему она это делает. Но и тогда ее тело великолепно, а клиенты всегда довольны, Денни не на что жаловаться, и товарищество голых женских спин нерушимо. И почти каждый вечер звучит хотя бы одна мелодия, которая уносит ее далеко в танец, удовлетворяя ее собственную страсть, умиротворяя ее желания. София редко полностью выпадает из танца. Но и тогда остаются чаевые. А они смягчат любую печаль.