Идеальный выбор

Десять

К дому София подъехала без пятнадцати пять, с облегчением выбралась из затянувшейся беседы с таксистом об относительности любой теологии и плюсах буддийского быта. Четыре раза в неделю ее подвозил домой Мэтт, но не сегодня. Мэтт был неизменно, благословенно молчалив. От посадки до высадки он крутил нескончаемого Джима Кроуса и не произносил ни слова. Даже тогда, когда большинство водителей благодарят за чаевые, Мэтт указывал на счетчик, протягивал руку за деньгами и кивал на прощанье, присовокупляя «спш», что София расшифровывала как комбинацию из «спасибо» и «пошла вон». За это он ей и нравился. Сегодня, однако, Мэтт закончил работу раньше. Софии пришлось отработать две смены, одна из девушек заболела. Она обрадовалась дополнительной прибыли и возможности вернуться домой попозже. На всякий случай. Ей будет легче войти в квартиру, когда ночь сменится днем.

Рассвет готовился к наступлению — не могли же птицы на ее засаженной деревьями улице так сильно ошибаться. Сверхурочная работа оказалась более чем успешной, усталость Софии была с лихвой вознаграждена. И ей почти удалось подавить страх. Пока она не поднялась по лестнице и не вставила ключ в замок. Она обещала Бет действовать по разработанному плану. Как многие планы, этот был весьма неплох. В отличие от большинства психотерапевтов, Бет предпочитала давать практичные советы. Правда, София надеялась, что ей не придется применять их на практике. Ее больше устроили бы пустая квартира и полная тишина в спальне. И никаких ангелов, никаких порхающих незнакомцев и, уж конечно, беременности.

Стоило ей отпереть дверь, как она сразу поняла: что-то не так Отмахнулась от предчувствия, списав его на паранойю, недосып, перебор с двойными порциями водки. Списав по ведомству «ничего не хочу знать». Из-под двери гостиной проникало слабое свечение. Она решила, что это свет уличного фонаря. Голубоватый с зеленым оттенком. А шторы наглухо задернуты, и солнце взойдет не раньше чем через полтора часа. Ну и что.

Парень ждал ее. София притворялась, будто в квартире никого нет. Он сидел на диване, когда она отпирала дверь, и встал, заслышав ее шаги в маленькой прихожей. На диванной подушке он не оставил и намека на вмятину, хотя подушка была старой и тощей, содержимое из нее давно повылезло. Когда-то эту подушку Софии подарила мать, с тех пор она таскала ее за собой, намереваясь выбросить и купить новую, да все руки не доходили. Точнее, ноги — до магазина. Присутствие парня не потревожило истончившейся набивки. Софии оставалось только позавидовать бесстрастности последней.

Она вошла в гостиную, увидела гостя-видение, неуверенно смотревшего на нее и улыбавшегося еще неуверенней. Вопреки желанию отстраниться, не обращать на него внимания, София все-таки не смогла не отреагировать на присутствие мужчины. Красивый малый с глуповатой, вопросительной ухмылкой — едва сдерживаемая ярость Софии низвела его до положения неловкого подростка, который не понимает, подходящий ли момент он выбрал, чтобы пригласить девушку погулять, и не знает, наступит ли когда-нибудь подходящий момент. София свирепо глянула на него и тотчас отвернулась, стараясь его не замечать. Не хватало только встретиться с ним взглядом. Любой контакт с нереальностью исключается. Так ее напутствовала Бет. София поймала себя на том, что собирается вздохнуть — от удивления, разбавленного раздражением, — и удержалась. Потому что даже самый легкий вздох означал бы признание его существования. А она не желала признавать ничего подобного. Беседа также не значилась в плане, составленном Бет. Даже когда парень наконец открыл рот:

— София?

Скорее рассердившись, чем изумившись, она метнула сумку в кресло, стоявшее слева от него, и сделала вид, что не заметила, как сумка едва не угодила в гостя; тот слегка отшатнулся. София решительно направилась в ванную, скорчила рожу своему усталому отражению, открыла шкафчик, достала средство для снятия макияжа, детское масло, вату. Принялась за ритуальное очищение — с удвоенной скоростью, чтобы поскорей покончить с ночью и погрузиться в дневной сон.

— София! Нам правда нужно поговорить. Наверняка тебе не все понятно, я мог бы объяснить. То есть я не знаю ответов на все вопросы, но… Ты ведь и сама чувствуешь, что нам надо поговорить, верно?

София захлопнула дверцу шкафчика и направилась в туалет. Она была мастером по части игнорирования. Годы, проведенные с Джеймсом, сделали из нее аса. Она умела часами не замечать мужчину — вымышленного или реального. Закрывая дверь, как делала, когда в доме были гости, — но только не Джеймс, только не он, — она вдруг замерла. Усмехнулась. Спустила трусики, села на унитаз и стала мочиться. Энергично. Шумно. Громко.

Парень, следовавший за ней по пятам, остановился на полпути как вкопанный.

— Ох… прости. Я, кажется, помешал. Подожду в гостиной.

София прикусила язык, чтобы не крикнуть в ответ: «Долго придется ждать! И вообще, ты давно уже мешаешь!» Заткнись. Молчи. Не отвечай. Так советовала Бет. Разговор сделает его реальным, когда по сути он — лишь спроецированная часть самой Софии. Игра воображения. Не ввязывайся. Прежде план казался Софии толковым, но сейчас ей вдруг все надоело. И что Бет понимает? София у себя дома. Почему она должна позволять этому парню — несуществующему — затыкать ей рот? Особенно если он выдуманный. Не молчи. Пой, пукай, журчи еще громче, кряхти по-стариковски, звони неважно кому, включи музыку на полную громкость, не опасаясь потревожить спящего Джеймса. Запугай этот глюк. Заставь его отвалить куда подальше. Но у Софии не было заведено шуметь, возвращаясь с работы. Она любила предутреннюю тишину. Ей нравилось, что Джеймс мирно спит под ее ногами, она нарочно ходила босиком, хотя Джеймс все равно не проснулся бы. И она ни за что не станет беспокоить дорогих ей людей звонками среди ночи. София достаточно долго прожила за границей, ей был хорошо знаком ледяной ужас, когда звонок вырывает тебя из глубокого сна. Можно, конечно, позвонить в Америку или Австралию, знакомым, приобретенным за годы странствий, они сейчас бодрствуют. Но тогда придется объяснять, почему она звонит в тот час, когда обычно проклинает всякого, кто желает с ней побеседовать, объяснять, как ее мозг лихорадочно пытается найти ответ, который внесет ясность в происходящее. И тем самым придется признать, что у нее проблемы. Нет уж, лучше все отрицать. Ей казалось, что такое поведение ближе к нормальности.

Парень неловко переминался с ноги на ногу, пока она раздевалась. Софии до смерти хотелось послать его. В крайнем случае слупить с него десятку за погляд. Но она поклялась не разговаривать с ним. Она сознавала абсурдность ситуации: стесняется раздеваться перед пустым местом, тогда как на жизнь зарабатывает стриптизом. Стесняется раздеваться перед тем, в существование которого не верит.

Предутренний свет не проникал через плотно задернутые шторы, София пригасила верхние лампы почти до минимума и принялась торопливо скидывать одежду. Парень отвернулся к стене.

Выключив свет, София голышом забралась в постель. Зарылась в подушки — закрылась ими, прижав к ушам, — вытянулась на кровати, расправляя измученную спину танцовщицы. И уставилась в потолок, боясь закрыть глаза — а вдруг он обнаружится на веках. Уловила, как напряглись доски на полу, когда парень приблизился к ее кровати, старое дерево вздыхало под его невесомыми шагами. Она скорее угадала, чем почувствовала его руку на своей ступне. И к своему немалому удивлению, вдруг расслабилась. Страх отступил. Словно парень находился здесь по праву. Словно он охранял ее. Теперь она могла заснуть — спокойно, легко. София закрыла глаза, улыбнулась тому, что он сидит тут и ждет. Ругаться у нее уже не было сил, плевать, пусть себе сидит. София заснула — блаженным сном.

Он принес ей завтрак. Когда другие обедали. И газеты — «Гардиан», «Индепендент», «Дейли мейл» — чтение на любой вкус. Протянул поднос — вполне настоящий. И кофе тоже был настоящим, очень крепким, с каплей теплого молока и двумя полновесными ложками сахара — то, что надо, и даже лучше, чем у Джеймса, которого София за три года так и не сумела научить правильно варить кофе. И Бет не научила. И собственную мать. К кофе полагался круассан — без масла, с тоненьким мазком абрикосового джема. Похоже, дольше игнорировать гостя не имело смысла, во всяком случае, не сейчас — у него, наверное, уже руки устали держать поднос со всеми этими вкусностями. И к тому же ей хотелось есть. Парень сказал, что сам испек круассан. В квартире пахло дрожжами и кофе. Почему бы и нет? Мало ли чудес на свете. София села, достала из-под матраса футболку: зная, что разговор неизбежен, она стеснялась демонстрировать свое тело. Натянула старые лохмотья, взяла поднос и поставила себе на колени. Кофе был отличным, круассан воздушным и теплым.

Допив кофе, София глянула на парня, терпеливо дожидавшегося у кровати.

— Присаживайся, если хочешь.

Он покачал головой:

— Спасибо, но мне пора.

— Тебе давно пора. Почему именно сейчас?

— Я вернусь.

— Кто бы сомневался.

— Я должен убедиться, что ты понимаешь, что происходит.

— Ничего я не понимаю. Ты ведь наверняка знаешь, что за последние два дня я сто раз подумала, что схожу с ума.

— Нет, я не знал, прости.

— Но если ты знаешь, какой кофе я люблю, я думала, ты все знаешь.

Он вежливо улыбнулся, но София почувствовала, что задела его за живое.

— Я не всеведущий.

София слегка развеселилась:

— Ага, всеведущий у нас только большой босс, да?

— Не совсем так. Но я действительно не знаю всего.

— Понятно. Значит, ты только выполняешь приказы?

Парень провел ладонью по лицу, София едва не пожалела его.

Но спохватилась.

— Послушай, София, я уже говорил тебе, мое дело — передать весть. И проверить, что ты все правильно поняла.

— Ага, говорил. Но только я ничего не поняла. Ничегошеньки. Разве что — должна признать, завтрак на вкус вполне настоящий, — если ты существуешь на самом деле, то и слова твои тоже могут осуществиться.

— Так и будет.

— Ладно, замнем. А вот мой врач говорит, что я — неподходящая кандидатура в Девы Марии. Тот, кто не верит в Мессию, вряд ли годится в Мадонны. Ты не согласен?

— Ну… твои верования необязательно должны учитываться.

— Похоже на то.

— А ты точно знаешь, что совсем не веришь?

— Не точно. Честно говоря, я обо всем этом особенно не задумывалась. Религия, вера, Бог — все это для меня почти пустой звук.

— Значит, ты скорее агностик, чем атеистка?

— Я скорее в заднице. Это не то, что мне нужно. Я не хочу ребенка. Не хочу становиться матерью. И раньше не хотела. Когда-нибудь, может быть… Я не думала о том, чтобы завести детей. Не думала по-настоящему, как полагается об этом думать. — Она умолкла, чтобы паузой подчеркнуть значимость своих слов. — Это чистая правда. Я не хочу ребенка. Не сейчас. И не знаю, захочу ли когда-нибудь. А уж тем более — если ты не врешь — такого особенного ребенка. Я живу одна, никаких профессиональных перспектив у меня нет, и в ближайшее время я ничего такого не намечала. Мне двадцать восемь, не сорок восемь, и я не жажду чудес.

Парень смотрел на нее хмурясь, оценивающе, словно только сейчас осознал несуразность выбора, потом вздохнул и пожал печами:

— Я уже говорил…

— Ты только посыльный.

— Да. И… раз уж мы начали этот разговор… у тебя есть вопросы ко мне?

София рассмеялась:

— Миллион! Но мы уже выяснили, что ты не знаешь ответы на все вопросы и не уполномочен принимать мой отказ, потому что толку спрашивать.

— Хорошо.

Парень повернулся, чтобы уйти, София торопливо отодвинула поднос в сторону и вскочила:

— Эй! Ты куда?

Он уже направлялся к двери.

— Не знаю. Я вернусь, когда тебе понадоблюсь.

София следовала за ним по пятам.

— Обещаешь?

У двери на лестницу он обернулся с улыбкой:

— Вот те крест.

Он закрывал за собой дверь, когда София крикнула:

— Как тебя зовут?

Он спускался по лестнице, но она услышала, словно он шепнул ей на ухо:

— Габриэль.

Остаток дня София провела одна. Размышляя о том, что сказал ей гость. Думала, тревожилась, переживала и в конце концов махнула рукой. Отправилась на работу, заработала хорошие деньги, приятно проведенный вечер вытеснил из головы все мысли, вернулась в пустую квартиру, заснула одна и крепко и проснулась с твердым решением. Она ничего не станет предпринимать. В некотором смысле она сделала выбор, хотя и не совсем активный. Она решила переждать. Перестать задавать вопросы, на которые нет ответов, отбросить страх перед невероятным (легче сказать, чем сделать) и просто жить себе дальше. Если парень не соврал, если его слова правдивы, очень скоро она в этом убедится. И если он не соврал, у нее еще достаточно времени, чтобы подумать о воспитании Мессии. Если же сработает второй и куда более правдоподобный вариант — никакой беременности, то тут и говорить не о чем, ведь чем большему числу людей она расскажет, тем быстрее все — в том числе и она сама — убедятся в ее шизанутости. Время разрешает далеко не все сомнения, но с нежелательной беременностью оно разбирается безотказно.

В юности София восхищалась классическими танцовщицами с их атрофированными матками, но в последние пять лет, изрядно приблизившие ее к физической и эмоциональной стабильности, у нее появилась своя версия, каким должно быть нормальное женское тело. В среднем цикл — двадцать восемь дней, три дня недомоганий, еще два — интенсивного кровотечения и вспышек раздражения; и почему нурофен не выдают бесплатно или хотя бы не освобождают от налога с продаж? В ее профессии болеутоляющие таблетки и незаметные тампоны были поистине насущными расходами. От них зависели ее работа, состояние ее тела, желание проводить вечер почти раздетой. София внимательно следила за своим циклом. Последние месячные закончились за неделю до первого появления парня. Следовательно, ей оставалось подождать две недели. Насколько она помнила, они с Джеймсом не занимались сексом более двух месяцев, а то и все три, и обычно даже самая продвинутая степень опьянения не отшибала ей память настолько, чтобы она забыла, где и с кем спала. Других мужчин за эти три месяца у нее не было. Значит, либо она потечет через две, две с половиной недели, либо нет. Оставалось лишь терпеливо ждать.

Конечно, никто не мешает набить карман фармацевтическим производителям, но София мало верила экспресс-тестам на беременность. В последний раз испуг заставил ее бегать в аптеку два дня подряд. Секс глухой ночью, после очередного болезненного разрыва и до встречи с Джеймсом, с кем-то, кого и не стоило помнить. Противозачаточная таблетка канула в хмельное беспамятство долгих выходных, и неизбежный — «вот, прихватил на всякий случай» — презерватив лопнул в угаре безумной похоти. Девушка трясется, фирма богатеет. Первый тест выдал положительный результат, второй — отрицательный, третий — положительный, четвертый — ярко-синий, до смерти пугающий, положительнее некуда. А потом звонки, подсчет сбережений, запись к врачу, в котором никогда прежде не нуждалась и к которому столь часто записывала подружек, каждый раз испытывая огромное облегчение от того, что не у нее должна болеть голова и не ее тело распнут для осмотра и выемки лишнего. Но когда ей самой пришлось пройти по этому пути, София справилась без лишних эмоций. Переживания казались тогда излишними. Прочих излишеств не обнаружилось. Милая больничная дама сделала анализ мочи, потом крови — и вот София больше не беременна. Но может, все же стоит сократить — раз этак в двадцать — прием гормонов и не навестить ли ей своего лечащего врача? Годы идут, не хочет ли она сменить таблетки? София подумала и раздумала. Так было много проще, чем перемалывать в голове непринужденное замечание милой дамы о ходячих годах. В бульварной газете она прочла очередную жуткую историю, выслушала материнскую проповедь, навеянную очередной передачей «Женский час», об опасностях длительного употребления таблеток, прикинула, можно ли считать длительным употребление изо дня в день начиная с пятнадцати лет, и отказалась от пилюль совсем. В первую же неделю София похудела на три килограмма и еще на три — за полмесяца и, будучи в глубине души обычной девушкой, обрадовалась не столько важному шагу по пути профилактики рака, сколько нежданной потере в весе. София перешла на презервативы. Джеймс тоже предпочитал презервативы. Очень современно. Как правило, надежно. И никаких мыслимых причин, чтобы взять и забеременеть.

Если только парень не соврал. Если только этот парень вообще существует. Она подождет и никому ничего не скажет, кроме Бет, не позволит вырвавшемуся слову преобразиться в невероятный факт. И посмотрит, что будет.